Мендотский реабилитационный центр для несовершеннолетних

Мендотский реабилитационный центр для несовершеннолетних

В начале 1990-х США захлестнула настоящая эпидемия подросткового насилия. Число преступлений, совершаемых несовершеннолетними, почти удвоилось между 1980 и 1993 годами. Казалось, ничто не может остановить этот поток{93}.

Висконсин, как и большинство других штатов, дрогнул под напором подростковой преступности. Однако, в отличие от других штатов, в Висконсине решились на эксперимент: проверить, не смогут ли новейшие методы лечения сдержать волну молодежной преступности.

В 1995 году законодательное собрание штата учредило Мендотский реабилитационный центр для несовершеннолетних (МРЦН) в рамках реформы ювенальной юстиции. Расположенный в Мендоте на территории Центра психического здоровья, крупнейшей в штате судебно-психиатрической больницы, МРЦН находился под административным управлением департамента исполнения наказаний, но работали в нем сотрудники департамента здравоохранения.

Такая организационная структура возникла не случайно. Поскольку МРЦН находится на территории государственной психиатрической больницы, он стал своего рода лечебно-коррекционным гибридом, где оказалось возможным сочетать меры охраны и безопасности с принципами психиатрической медицины.

Висконсинское собрание хотело видеть результаты. Законодатели потребовали нанять ученого-психолога, чтобы он оценил работу МРЦН и проследил за прошедшими коррекцию юношами после их выхода на свободу, таким образом было бы возможно определить, есть ли какая-то польза от программы в смысле снижения рецидивизма по сравнению с обычными реабилитационными программами в системе ювенальной юстиции. Кроме того, психолог должен был опубликовать выводы в рецензируемом научном журнале – независимо от результатов программы.

Вначале в МРЦН было сорок пять мест. Персонал включал трех психологов и трех соцработников, то есть по два сотрудника на пятнадцать человек. Это очень высокая доля. В одной тюрьме, где мне довелось работать, один психолог отвечал за психическое здоровье более 550 человек.

Вдобавок в центре работал детский психиатр на полной рабочей ставке. Повседневными делами управляла психиатрическая медсестра. Она заведовала работниками, которые входили в контакт с заключенными юношами и осуществляли ежедневный уход, например питание, уборку или обучение. Таким образом, в центре работали опытные специалисты в области душевного здоровья, интегрированные при этом в структуру безопасности.

Поскольку МРЦН располагался на территории психиатрической больницы, он мог пользоваться имеющимися у нее возможностями, в том числе речевой, языковой и трудовой терапией, услугами диетолога, священника, стоматолога и других врачей.

В МРЦН собрали мальчиков, особенных даже по стандартам ювенальной юстиции. В центр набирали только тех, от кого отказались как от неисправимых два других, более крупных исправительных учреждения для несовершеннолетних. Почти все направленные в МРЦН юноши считались совершенно неуправляемыми. Это были самые отъявленные несовершеннолетние преступники штата Висконсин. В среднем они были осуждены более чем по пятнадцати статьям, больше половины – за тяжкие уголовные преступления. Средний балл по Перечню психопатических черт для детей и подростков составлял у них 28 из 40, то есть у большинства юношей в МРЦН эти черты были резко выражены. Как говорилось в главе 4, по перечню можно набрать от 0 до 40 баллов, и средний для заключенных подростков составляет около 20. ППЧ – золотой стандарт оценки импульсивного поведения и черт бессердечия и безразличия, типичных для подростков из группы риска, которым грозит развиться в психопата в зрелом возрасте.

В традиционных коррекционных моделях государство обладает огромной властью над личностью. Заключенных, которые плохо себя ведут в исправительном заведении, обычно наказывают все более строгими дисциплинарными мерами, например помещают в изоляцию под круглосуточное наблюдение охраны.

Эти карательные меры в глазах заключенных часто являются чем-то таким, чему следует противостоять. В итоге создается эскалация насилия, в которой побеждает самая агрессивная или идущая на самые экстремальные меры сторона.

Насилие по отношению к заключенным рождает новое насилие. И как показал знаменитый Стэнфордский эксперимент{94}, даже надзиратели начинают проявлять жестокость по отношению к заключенным, к которой они никогда бы не прибегли в иных обстоятельствах. Скандал в иракской тюрьме Абу-Грейб{95} несколько лет назад стал тревожным примером того, какое страшное влияние могут оказать на охрану окружающие условия и в конце концов вызвать в них самих агрессию.

Задача по исполнению решения висконсинских законодателей об учреждении МРЦН была возложена на сотрудников Мендотской больницы, причем практически без предупреждения. Разработчики программы изучили все серьезные публикации о психопатии, новейшие модели когнитивно-поведенческой психотерапии для агрессивных подростков, статьи и книги о методах, которые уже были опробованы на молодежи в исправительных учреждениях, но не показали каких-либо положительных результатов.

Создатели центра были специалистами по буйным пациентам, страдающим психическими заболеваниями, психотикам (не то же, что психопаты), легко возбудимым пациентам, которых еще более вывело из равновесия заключение в тюрьму. Создавая центр и программу лечения, они основывались на своем опыте работы с этими сложными пациентами.

Это было чрезвычайно рискованное вложение; Висконсин поставил на то, что психологи их флагманской психиатрической больницы в силах ответить на этот вызов. А вызов это был серьезный.

Ведущие специалисты Мендотской больницы ответили на него тем, что разработали радикально новую модель, фактически перевернувшую традиционную вверх ногами. Они поставили себе цель разрушить порочный круг взаимного усугубления, создающийся между необходимостью контролировать поведение заключенного в тюрьме и его стремлением к сопротивлению.

В основе терапевтической модели лежит то, что суровые дисциплинарные меры и враждебная реакция на них превращаются в бесконечную спираль повторяющихся циклов. Заключенные вкладывают все больше сил в эту «традицию» и оказываются под все большим давлением санкций и наказаний, которые становятся все строже. В конце концов нажим оказывается таким сильным, что единственным ответом, еще остающимся в их поведенческом «репертуаре», остается агрессия.

Поэтому модель, разработанную для МРЦН, назвали декомпрессионной – моделью ослабления давления, как в декомпрессионной камере, в которой водолазы привыкают к нормальному атмосферному давлению после подъема с глубины. Задача модели состоит в том, чтобы медленно снизить давление на психику юноши, провоцирующее его оппозиционно-вызывающее поведение. Исходя из этого принципа было создано лечение с целью развития у юношей базовых просоциальных связей, постепенной «декомпрессии» и переориентации имеющихся у них навыков общения на установление минимальных просоциальных связей.

Репрессивные меры показали свою неэффективность в работе с этим сегментом несовершеннолетних заключенных. Обычным людям иногда трудно понять, что некоторых наказание попросту ничему не учит и никак на них не влияет. Многие из нас считают страх перед расплатой чем-то само собой разумеющимся. Мы научаемся избегать наказания, что формирует у нас процесс принятия моральных решений. Однако, как у любых психологических феноменов, существует довольно большой разброс между крайностями: теми, кто очень сильно реагирует на наказание, и теми, кто не делает из него никаких выводов. Большинство людей находится где-то посередине. К сожалению, когда люди с низкой чувствительностью к наказанию оказываются не в тех условиях, их поведение может стать антиобщественным и агрессивным. В экстремальных случаях такие молодые люди совершают такие действия, которые приводят к помещению их в тюрьмы строгого режима.

Еще в начале своей научной работы я пришел к выводу, что наказание – отнюдь не единственный фактор, влияющий на поведение. Если вы помните, я еще в колледже добровольно участвовал в проекте по записи мозговых волн у находящихся в неволе косаток. Если косатки поступали не так, как от них требовалось, дрессировщики их не наказывали. Напротив, они использовали положительные стимулы, например, кормили лососем, чтобы заставить их поступать так, как было нужно для наших опытов. Разве не глупо устраивать трепку косатке за то, что она поступает не так, как хочет дрессировщик? Так же глупо строго наказывать ребенка, который на это не реагирует. Это просто не даст никакого эффекта и не изменит его поведение.

Первая задача декомпрессионной модели – смягчить деструктивное поведение подростка. После этого наступит время для психиатрических интервенций, учебной деятельности и в конечном итоге рекреационных занятий.

Сотрудники центра наблюдают за подростками в течение всего дня. Всё направлено на то, чтобы не упустить ни одного случая позитивного поведения со стороны подростков, даже самого редкого. При постоянном наблюдении сотрудники имеют возможность замечать такие случаи и подкреплять их тем или иным образом. Чем больше подкрепляется положительное поведение, тем больше вероятность его повторения.

Один из ключевых компонентов программы состоит в том, что каждый сотрудник от поваров и уборщиков до директора прошел подготовку и лично участвует в декомпрессионной модели.

Просоциальное поведение юношей подкрепляется существенно и прямым образом. Это называется программой «Сегодня-завтра», то есть молодой человек привыкает к тому, что если сегодня он ведет себя хорошо, то завтра он получит положительное подкрепление. Предусмотрено разное вознаграждение, то есть чем лучше поступок, тем лучше награда. Это может быть и шоколадка, и возможность играть в видеоигру у себя в камере. Психологи называют такое систематическое подкрепление оперантным обусловливанием.

Что интересно, исследования снимков мозга показали, что мозговые центры, реагирующие на вознаграждение, активируются и лакомствами, и видеоиграми. Создатели МРЦН в своей работе над декомпрессионной моделью черпали из всех имеющихся научных источников.

Юноши, проходившие программу терапии в центре, не могли не показать хороший результат. Их направили туда потому, что остальные учреждения оказались не в состоянии с ними справиться. Центр был их последним шансом. И его сотрудники упорно, не сдаваясь, до конца работали над всеми своими подопечными.

Тех, кто быстро отвечал на декомпрессионную модель, часто переводили в другие учреждения для несовершеннолетних либо по отбытии срока выпускали на свободу. Те же, кто продолжал проявлять агрессию, в основном проводили остаток срока в центре.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.