Гимнастика для ума

В восточноафриканской саванне садится солнце, и начинает заметно холодать. Вы дрожите от холода, утешаясь тем, что вам и вашим товарищам по охоте удалось убить хромую газель. Сегодня вечером племя хорошо поест. Когда вы вернетесь в лагерь, каждый возьмет простой режущий инструмент, сделанный из камня — острый на одном конце и тупой на другом, — чтобы разделать тушу животного. Инструмент, который антропологи сегодня назвали бы мустьерским (относящимся к эпохе среднего палеолита), простой, но эффективный. Вы быстро удаляете сухожилия и кости, и вскоре отдыхаете, сидя у костра и наблюдая, как на огне варится мясо. Поодаль воет гиена, и впервые за многие часы вы можете отвлечься и подумать о чем-то другом.

Возвращаясь мыслями к сегодняшней охоте, вы рады, что вам снова повезло — стада животных, похоже, редеют. Конечно, вы не знаете об этом, но африканский климат становится засушливее, и ресурсов, необходимых для того, чтобы прокормить стада животных, не так много, как когда-то. После обеда ваша супруга приносит вам вашего сына. Хотя он сильный, здоровый ребенок, он беспокоит вас, потому что кажется вам не таким, как другие дети. Во-первых, он уже научился говорить — и это в двухлетнем возрасте, — в то время как другие дети не говорят, по крайней мере, лет до трех. Кроме того, он, похоже, умеет уже делать гораздо больше, чем другие дети племени, и любит играть с мелкими камешками, разбросанными по всему лагерю. Он кажется гораздо более эмоциональным, чем другие дети, и часто впадает в ярость, пугая этим других членов племени. Но самое странное то, что он изображает на земле тех животных, которых вы приносите в лагерь с охоты. Вы считаете это особенно пугающим, и, обнаружив рисунки, немедленно стираете их. Но все же соплеменники замечают их и начинают шептаться по поводу необычного поведения вашего сына.

Время идет. По мере взросления сына вы учите его охотиться и делать простые орудия труда, но его знания вскоре превосходят ваши. Он, похоже, обладает магическими способностями предвидеть действия животных, и это делает его популярным среди соплеменников, несмотря на его странное поведение. В раннем возрасте — около пятнадцати лет — он становится признанным вождем вашего небольшого племени. Под его руководством оно хорошо питается и процветает. Ваш сын — уже отец многочисленных детей, и похоже, они тоже гораздо умнее остальных детей племени. Уже через несколько поколений все члены племени ведут свое происхождение от него. Он становится «тотемным предком» группы — отцом-основателем, — и все его потомки по определению являются членами этой группы. Племена, которые не освоили таинственные знания о поведении животных и навыки изготовления орудий труда, давшие вашему племени преимущества на охоте, или уходят, или прекращают существование под натиском более умных соперников. Захватчики забирают их женщин в свое племя, а мужчин, как правило, убивают или прогоняют. Вскоре племя становится слишком многочисленным, чтобы жить на одной небольшой территории, и из-за возникающих споров на почве доступа к еде некоторые из молодых людей, взяв с собой жен, отправляются на поиски новой территории. В течение последующих нескольких тысяч лет этот процесс повторяется много-много раз, так что фактически каждый мужчина этого региона ведет свою родословную от того первого умного ребенка.

То, что я описал, могло происходить 60 000–70 000 лет назад в Африке как единичное случайное явление, изменившее ход эволюции человека. Как и многие другие исторические события, это произошло потому, что нужный человек оказался в нужное время в нужном месте — случайное совпадение этих трех условий дало толчок коренным переменам. Но так ли это происходило на самом деле?

Этого мы не знаем. Антропологический термин «большой скачок» был заимствован Джаредом Даймондом из плана, разработанного Мао Цзэдуном в 1950-х годах для индустриализации Китая. Он используется для описания радикальных изменений в технологии, произошедших в начале верхнего палеолита, около 50 000–70 000 лет назад. Эти killer applications, как мы называли их в предыдущей главе, ознаменовали радикальный отход от прежнего образа жизни и заслуживают пояснения. Что послужило причиной столь существенного изменения человеческого поведения?

Ричард Клейн, один из самых убежденных сторонников теории «большого скачка», ссылается на три значительных изменения, которые согласно археологическим данным произошли в то время. Во-первых, орудия труда стали гораздо более разнообразными, а это способствовало более эффективному использованию камня и других материалов. Во-вторых, впервые появляется искусство, что предполагает скачок в концептуальном мышлении. И, наконец, примерно в это время люди начинают гораздо продуктивнее обращаться с пищевыми ресурсами. В совокупности эти данные говорят о значительных изменениях в поведении человека. И Клейн указывает на нашу ДНК как на их причину.

Он утверждает, что в начале верхнего палеолита подобные изменения могли произойти лишь в том случае, если бы мы начали более эффективно общаться друг с другом. На основании этого Клейн делает вывод, что начало верхнего палеолита ознаменовалось возникновением современного языка с его богатым синтаксисом и множеством способов выразить себя. Как полагает большинство антропологов, этот расцвет языковых навыков был важнейшим условием для дальнейшего социального развития. Усложнение социальных связей почти наверняка стало толчком, обусловившим изменения в поведении человека верхнего палеолита. И это, как считает Клейн, произошло благодаря запущенным генами трансформациям в способе получения сигналов нашим мозгом.

Мы можем получить некоторое представление о том, как, возможно, происходили эти изменения, наблюдая за современными детьми. Швейцарский психолог Жан Пиаже, живший в середине XX века, разработал детальную схему нормального развития ребенка. Она включает в себя постепенный переход от распознавания объекта к более сложному пониманию, каким образом объекты связаны друг с другом. На ранних стадиях развития основное внимание ребенка сосредоточено на организации реальных объектов (например, бутылочки, погремушки или папиного лица) во все более сложные системы благодаря поведенческой адаптации (когда я вижу лицо папы, я обычно получаю бутылочку, а иногда и погремушку). Это звучит сложно, но это, похоже, объясняет тот путь проб и ошибок, каким дети учатся общаться с миром. Это также обеспечивает основу для приобретения языковых навыков, самого уникального человеческого свойства.

Сначала речь детей представляет собой лепет — случайные звуки, которые срываются с языка. Фаза лепета в течение примерно двенадцати месяцев уступает место настоящим словам. Многие психологи и лингвисты считают, что первые детские слова, такие как «мама» и «папа», выучить легче всего, и это каким-то образом генетически запрограммировано в анатомии человеческого речевого аппарата. Они встречаются почти во всех языках, и это означает, что в таком объяснении может быть доля правды. Однако американский лингвист Меррит Рулен утверждает, что универсальность этих слов скорее следствие общего происхождения всех человеческих языков — след того первоначального языка, на котором говорили десятки тысяч лет назад, чем анатомически запрограммированный побочный результат. Вполне вероятно, что оба фактора сыграли свою роль и эти звуки использовались в первом человеческом языке, будучи самыми простыми звуковыми комбинациями, производимыми нашим речевым аппаратом.

Фаза лепета и отдельных слов продолжается еще год, при этом происходит значительное увеличение словарного запаса ребенка. Во время этого процесса начинают появляться первые предложения, состоящие из двух слов, когда ребенок соединяет разные слова, чтобы сформировать предложение с новым смыслом. Мою старшую дочь зовут Марго, и на этом этапе она начала говорить такие вещи, как «Марго целовать» и «Мама держать». Затем, в возрасте около двух лет, произошел огромный скачок в ее речи. Именно в этом возрасте большинство детей начинает собирать по три слова в одном предложении — «Марго целовать папу», а не просто «Марго целовать» или «Целовать папу», образуя структуру субъект-глагол-объект (СГО), или синтаксис, который характеризует английский и большинство других языков. Структура СОГ («Марго папу целовать») используется в нескольких языках (в том числе японском, корейском и тибетском), в то время как структуры ГСО и ГОС используются примерно в 15 процентах всех языков (например, валлийский использует первый вариант, малагасийский — последний). Самая редкая структура, ОСГ, возможно, хорошо известная по фильму «Империя наносит ответный удар» как язык Йода, мастера джедаев: «Больной я стал» и тому подобное, используется только в небольшом количестве языков бразильской Амазонии. Главное, что мы почерпнули из этого синтаксического разнообразия: порядок слов играет решающую роль в нашем понимании предложения. Если «собака кусает человека» — дело житейское, то если «человек кусает собаку» — это достойно освещения в прессе.

Так, усложнение языка в двухлетнем возрасте является результатом владения синтаксисом, и с этого времени начинается нескончаемый поток все более сложных предложений. Однако большой скачок вперед в понимании предполагает переход через синтаксический барьер — без владения синтаксисом этого никогда не произойдет. Это то, что мы видим при обучении шимпанзе американскому языку жестов. Например, бонобо по имени Канзи, как полуторагодовалый ребенок, был в состоянии создать и понять много предложений, состоящих из двух слов, но не смог освоить сложный синтаксис речи двухлетнего ребенка. Причина значительной разницы в общении людей по сравнению с человекообразными обезьянами заключается в структурах головного мозга, позволяющих понимать синтаксис и таким образом передавать сложные сообщения.

Чтобы понять, как это происходит, попробуем провести мысленный эксперимент. Представьте, что после кораблекрушения вас выбросило на отдаленный остров, и вы оказались в племени людей, говорящих на непонятном для вас языке. Ничто в этом языке не имеет для вас смысла, нет ничего общего с вашим родным языком. Ваша цель — узнать, где вы находитесь и как вернуться домой. Как бы вы это сделали? Вполне вероятно, что сначала вы попытались бы общаться, используя навыки, которые приобрели, будучи ребенком — методом «проб и ошибок», сосредоточиваясь на существительных и глаголах по отдельности. Указывая на дерево, вы вопросительно поднимаете брови, полагаясь на фактическую универсальность человеческой мимики (которая сама может быть эволюционным пережитком времени, предшествовавшего развитию сложной речи). Вскоре вы узнаете достаточно слов, чтобы составить основные предложения — «Я пить», или «Есть сейчас». Окончательный скачок произойдет, когда вы начнете строить сложные предложения, которые передают существенно больше информации, чем одно существительное или один глагол. Вы поздравляете себя с освоением речи двухлетнего ребенка, когда, наконец, сумеете сказать: «Сейчас я еду домой». В этот момент есть шанс, что местные жители закричат: «Эврика!» — и отведут на другую сторону острова, на взлетно-посадочную полосу, где вы можете успеть на самолет домой.

Этот воображаемый сценарий кораблекрушения демонстрирует пользу синтаксиса для человеческого общения и дает нам подходящую гипотезу, объясняющую, почему был возможен такой огромной скачок вперед у наших древних предков. Но он не может объяснить, что могло быть тому причиной. Если интеллектуальная пропасть между человеком и обезьяной преодолевается синтаксическим мостом, то возникает вопрос, почему он появился у наших предков, а не у предков шимпанзе и горилл. Здесь мы снова получим некоторую помощь из исследований поведения приматов. Согласно Сью Сэвидж-Рамбо, одна из причин, помешавшая шимпанзе развить сложный синтаксис — ограниченная кратковременная память. Чтобы понять смысл сложного предложения, вы должны помнить его начало к тому моменту, как дойдете до его конца, с тем, чтобы соединить их воедино. Это нетрудно, быть может, для предложения «человек кусает собаку», но немного труднее для сложных конструкций прошедшего времени на немецком языке, где смысловой глагол появляется только в конце предложения! Ограниченность краткосрочной памяти может быть причиной минимальных языковых навыков шимпанзе.

Причина, почему наши родственники-обезьяны не развили сопоставимую с нашей кратковременную память, может иметь отношение к их образу жизни. Все наши обезьяньи родственники живут в лесах, и по крайней мере частично на деревьях. Наши же предки, по всей видимости, отказались от жизни на деревьях несколько миллионов лет назад. Австралопитеки имели вертикальную осанку, что было эволюционно полезным приобретением только в местности, на которой не растут деревья. Структура африканской экосистемы с ее обширной саванной, расположенной в непосредственной близости от леса, является на самом деле идеальной средой обитания для приматов, осуществляющих переход с древесного на наземный образ жизни. И именно этот прыжок с деревьев изменил эволюционную траекторию движения, что в конечном счете привело к синтаксису и современному языку.

Теперь большинство антропологов признают, что ранние гоминиды ходили на задних конечностях прежде, чем развили высшие умственные способности. Как в случае обнаруженного Раймондом Дартом «младенца Тунг», размер головного мозга самых древних человеческих предков был сопоставим с мозгом обезьян, но они уже имели изменения в скелете, указывающие на прямохождение. В безлесной местности прямохождение давало несколько преимуществ: позволяло улучшить обзор местности, способствовало эффективному передвижению по суше и высвобождению рук для использования орудий труда. Ни одно из них не могло бы иметь большого значения, если вы перемещаетесь в основном в лесу с ветки на ветку. Как говорится, необходимость — мать изобретательности, и это верно в отношении эволюции. Но что же в первую очередь привело нас в луга?

Периодически африканские леса сильно страдали от климатических изменений: из-за малого количества осадков за последние 10 млн лет их площадь существенно сокращалась несколько раз. Один особенно сухой период, имевший место 5–6 млн лет назад, привел фактически к исчезновению Средиземного моря, что сильно ударило по африканскому климату. Во время этой продолжительной засухи некоторые из обитавших на деревьях обезьян могли переместиться к кромке леса, чтобы воспользоваться дарами лугов. Но так как обитающие в лесах обезьяны являются собирателями (шимпанзе иногда убивают и едят обезьян, но их рацион состоит в основном из фруктов и насекомых), те, кто перешел к жизни в саванне, должны были стать охотниками, потому что крупным приматам довольно сложно жить в саванне исключительно за счет собирательства — растения и насекомые просто не обеспечат их достаточным количеством пищи. Калорийную, богатую белком диету составляют лишь животные, особенно млекопитающие. Поэтому нужно было охотиться на живущих в лугах млекопитающих, избегая при этом внимания других живущих рядом плотоядных животных, что, по-видимому, и способствовало развитию человеческого мозга.

Если представить жизнь как игру в шахматы, то причины и следствия эволюции мозга приобретают немного больше смысла. В хорошие времена, когда окружающая среда постоянна, игра может быть довольно простой, приводящей к мату, возможно, уже в начале игры. Если вы голодны, вы находите кусочек фрукта или используете травинку, чтобы извлечь термитов из их укрытий. Все просто. Жизнь в лесу протекает таким образом изо дня в день. Причина, почему при уничтожении лесов вымирает так много видов, заключается в том, что они просто не в состоянии справиться с новыми условиям — они слишком хорошо приспособлены к своей прежней среде обитания. Орангутаны великолепно приспособлены к жизни в тропическом лесу Юго-Восточной Азии, но они плохо приживаются в лугах, образующихся вследствие подсечно-огневого земледелия. Когда наступают трудные времена и окружающая среда меняется, вы должны просчитывать свои ходы заранее, и игра в шахматы становится более сложным занятием. Таким образом, люди процветают именно потому, что мы как вид родились в условиях меняющейся окружающей среды. В каком-то смысле мы биологически адаптированы к адаптации. В то время как для других животных характерна сложная морфологическая адаптация, у нас есть только наш разум, и наша адаптация проходит в форме изменений в поведении.

Один из результатов обладания высоко адаптивным разумом — развитие культуры. Возможно, начав с развития технологии ведения совместной охоты, опирающейся на сообразительность и социальное взаимодействие, человеческая культура вышла за утилитарные пределы, включив в себя искусство, науку, язык и все другие атрибуты «человеческой» жизни. Хотя мы и не являемся первыми гоминидами, проявившими необычную культурную адаптацию, мы — единственные, кто довел ее до такого совершенства. Существуют, например, доказательства, что у неандертальцев существовал групповой уход за больными. А найденное в расположенной в современном Узбекистане пещере Тешик-Таш ритуальное захоронение неандертальского ребенка в окружении козьих рогов свидетельствует о более глубоком осмыслении ими своего места в мире. Именно культура характеризует Homo sapiens и делает нас тем, кто мы есть. Не будь первых проблесков культуры, наши гоминидные предки никогда бы не отважились выйти за пределы африканского леса в саванну. И, не имея этого козыря, мы никогда бы не пережили того, с чем столкнулись при переселении из Африки в Евразию, произошедшем около 50 000 лет назад.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.