Заключение

Заключение

Мы постарались в этой книге показать, как в ходе развития земной жизни появляются новшества: новые гены, новые признаки, новые виды, — которые в свою очередь могут дать целые букеты следующих поколений видов. Мы рассмотрели множество фактов и исследований, подтверждающих справедливость дарвиновской эволюционной модели, обогащенной, уточненной и детализированной благодаря достижениям генетики, молекулярной биологии, палеонтологии, биологии развития и других дисциплин. Как ни удивительно, Дарвину удалось более полутора веков назад, не зная всех этих удивительных фактов, правильно угадать главный механизм, благодаря которому наша планета оказалась населена «бесчисленными прекрасными и удивительными формами». Дарвин был прав, когда предположил, что творцом поразительной приспособленности и волнующего разнообразия живых существ является естественный отбор небольших наследственных изменений.

Дарвиновская модель в ее современном понимании состоит из нескольких составных блоков — механизмов и факторов эволюционных изменений. Перечислим самые важные.

• Размножение в геометрической прогрессии, в основе которого лежит способность молекул ДНК и РНК к копированию — репликации.

• Генетическая изменчивость, случайная и ненаправленная (в том смысле, что полезность или вредность мутации не влияет на вероятность ее возникновения). Дает материал для эволюционного «поиска», для выбора методом проб и ошибок. Основана на том простом факте, что никакая система копирования не может быть абсолютно точной.

• Наследственность, т. е. передача потомкам не только «общеродовых характеристик», но и индивидуальных генетических особенностей родителей, — обещает сохранить то, что прошло испытание жизнью и смертью.

• Естественный отбор — зависимость выживания и размножения организмов от их наследственных свойств. Такая зависимость автоматически ведет к распространению генетических вариантов, обеспечивающих наиболее эффективное выживание и размножение.

• Генетический дрейф, не позволяющий эволюции остановиться, даже когда отбор слабеет или вовсе прекращается.

• Секс, т. е. перекомбинирование фрагментов наследственной информации разных организмов, — важнейший катализатор и ускоритель эволюции, без которого она едва ли смогла бы даже стартовать.

• Репродуктивная изоляция с ее многочисленными вариантами и механизмами (начиная от основополагающей связи вероятности гомологичной рекомбинации со степенью сходства последовательностей ДНК и вплоть до сложнейших алгоритмов выбора брачного партнера) — основной двигатель видообразования, фактор, ответственный за рост и сохранение удивительного разнообразия жизни.

Эта модель проста и красива. В ней не нашлось места целеполаганию, планированию, равно как и бесконечному перебору всех возможных комбинаций (отбор и наследственность образуют «запоминающий механизм», позволяющий приближаться к оптимуму постепенно, шажок за шажком, что неизмеримо эффективнее, чем случайный поиск). Ну а главное достоинство этой модели, конечно же, состоит в том, что она работает, причем не только в теории, но и в реальном мире вокруг нас. Она правильно (хотя и упрощенно, как любая научная модель) описывает главные законы развития земной жизни.

Биология стремительно развивается. Новые открытия, как давно прогнозируемые, так и неожиданные, следуют одно за другим. Генетики, эмбриологи, микробиологи, палеонтологи продолжают удивлять мир чудесными находками. Но, пожалуй, самый большой сюрприз состоит в том, что за 155 лет, прошедших со дня выхода дарвиновского «Происхождения видов», главная идея великого естествоиспытателя не только не была опровергнута, но даже и не отправилась на почетную пенсию в статусе «частного случая». А сколько было сомнений и альтернатив, сколько возможностей для опровержения! Ведь с тех пор упрочились и широчайшим образом вошли в нашу жизнь целые новые науки, такие как генетика, микробиология, молекулярная биология, — каждой из которых в ходе своего развития не раз приходилось испытывать на прочность дарвиновскую идею.

Эволюционная модель не просто устояла: она многократно укрепилась, развернулась, детализировалась благодаря новым открытиям, о малой части которых мы рассказали в этой книге. По мере накопления фактов все альтернативные теории неизменно либо вливаются в эволюционный мейнстрим, обогащая его дополнительными деталями и аспектами, либо маргинализируются, забываются и исчезают.

Эта модель не просто объясняет многочисленные биологические факты, она образует причинно-следственный скелет биологической науки. Без него биология так и осталась бы на начальной стадии развития — стадии накопления наблюдений. Такая стадия бывает у любой естественной науки. Чтобы перейти на более высокий уровень, необходим набор законов и правил, хорошо объясняющих внушительную часть известных фактов. Для биологии таким набором правил является эволюционная модель. Она превосходно работает в разных областях биологии — от зоологии и ботаники до вирусологии и иммунологии. Именно эволюционная модель делает эту гигантскую область знаний единой, собрав вместе все столь разнообразные предметы изучения отдельных биологических направлений: слонов, клетки, вирусы и растения, эмбрионы, молекулы ДНК и вымерших динозавров. Альтернативные модели не обладают и долей ее объяснительной силы. Сегодня смотрятся почти анекдотично, например, попытки последовательно применять креационистскую модель к палеонтологии. Известна история, как американский палеонтолог с креационистским мировоззрением Чарльз Элмер Рессер (1889–1943) выбрасывал на помойку все экземпляры ископаемых, которые хоть чуть-чуть отличались от голотипов[98]. Для него голотип служил воплощением Высшего Замысла, отражением Божественной Идеи данного вида организмов, а отклонения свидетельствовали об ошибках и несовершенстве. Человек не должен, по его мнению, думать об ошибках и случайных отклонениях от идеала, а должен твердо верить в совершенство Замысла. Поэтому многие коллекции ископаемых, попавшие в руки Рессера, капитально сократились, и от них сейчас немного толку.

Открытий впереди еще много. Наши знания о мире продолжают нарастать как снежный ком — ни одно поколение еще не жило в такое прекрасное для науки время. Наука стала профессией для миллионов людей (и как же хочется, чтобы этот период продлился подольше!).

Прогнозировать развитие науки вообще-то дело, обреченное на провал, — на то она и наука, чтобы узнавать то, чего никто раньше не знал, а новые знания определяют пути ее дальнейшего развития. Но при этом мы можем быть уверены на все сто в том, что теория естественного отбора не будет опровергнута грядущими открытиями, Это безопасный прогноз: дарвиновская модель выдержала столько проверок и испытаний и столько раз подтверждения приходили с самых неожиданных сторон, что ошибка исключена. Мы надеемся, что факты, рассмотренные в книге, иллюстрируют этот утверждение достаточно наглядно.

Среди любителей философии бытует мнение, что долг ученого — всегда сомневаться абсолютно во всем, и поэтому, дескать, креационисты и прочие «альтернативщики» оказывают услугу научному сообществу, не давая ему погрязнуть в догматизме и заставляя постоянно возвращаться к истокам и перепроверять исходные посылки. Доля истины в таких рассуждениях есть, но вот абсолютизировать эту идею не следует. Даже если научный коллектив, тратящий свои ресурсы на перепроверку вопроса о том, а не является ли все-таки небо хрустальной твердью, трудится не совсем впустую (в чем мы, если честно, сомневаемся), наши симпатии однозначно на стороне другого коллектива, того, что проектирует межпланетные перелеты, игнорируя старые, отжившие сказки. Это и полезнее, и интереснее. Ведь ракета все равно не врежется в небесную твердь, что бы там ни говорили любители философии.

Мы попытались показать, как в процессе развития биологии сухие скелеты теорий обрастают плотью фактов, как выводы, которые раньше можно было в лучшем случае вывести теоретически, на бумажке, не переставая опасаться, что в исходную модель вкрались ошибки, теперь можно проверить в прямом эксперименте, да еще и расшифровать и объяснить результаты на молекулярном уровне.

Эволюционная биология начинает становиться практической наукой — недаром специалисты по борьбе с сельскохозяйственными вредителями и паразитами всерьез говорят о «прикладной эволюционной биологии». Генная инженерия, клонирование, генная терапия открывают перед человечеством неслыханные возможности. Как водится, их можно использовать и во благо, и во зло, однако это не повод закрывать дорогу знаниям. Мы и так уже обладаем мощью более чем достаточной, чтобы себя уничтожить. Попытки затормозить развитие науки имеют мало общего с заботой о безопасности и благе человечества. Знания в большой мере самоценны. Чем лучше мы понимаем устройство мира, в котором живем, тем больше надежды, что в конце концов сможем наладить нормальную жизнь на этой планете и двинуться дальше. Что по-настоящему опасно, так это вернуться со всей накопленной технической мощью обратно к средневековым верованиям, примитивным моральным установкам (в основе которых извечное деление на своих и чужих), к интеллектуальной несвободе, тоталитарным идеологиям и прочим пережиткам нашего нелегкого, разобщенного, воинственного прошлого.

Научные знания сами по себе нейтральны — идеологически и этически. Именно поэтому привлекать науку к оправданию тех или иных человеческих поступков незаконно. К сожалению, людям свойственно обращать знания на службу своим текущим сиюминутным доктринам. Некоторые утверждают, что дарвинизм послужил научной базой фашизма: мол, выживание наиболее приспособленных — это закон жизни, поэтому оправданно и законно уничтожать низших и слабейших.

Это чудовищно несправедливо по отношению к науке. Во-первых, слепо переносить обнаруженные в природе закономерности на развитие человеческого общества просто глупо. Культурная эволюция идет по своим особым законам, несводимым к биологии, и общественная мораль — порождение культуры — не выводится напрямую из эволюционных закономерностей, обнаруженных биологами. Во-вторых, мы все-таки сознательные, разумные существа, способные противостоять биологическим тенденциям и позывам, заложенным в нас эволюцией, если почему-то считаем эти позывы неприемлемыми для человека в современном мире. Мы вовсе не обязаны слепо следовать поведенческим стереотипам своих вымерших предков — питекантропов, австралопитеков и прочих приматов. В-третьих, сводить всю биологическую эволюцию к лозунгу «выживает сильнейший» — это неверная и совершенно недопустимая примитивизация, искажающая научные факты. Наука вообще и эволюционная теория в частности утверждают пользу сотрудничества и разных типов неантагонистических взаимодействий между родственными и неродственными индивидами. Кооперация и взаимопомощь — действенные стратегии выживания, которые не раз появлялись в ходе эволюции у разных организмов[99]. Мы теперешние существуем только благодаря длинной цепочке актов взаимовыгодного сотрудничества и симбиоза между организмами[100]. Живые существа не только соревнуются в личном зачете, кто быстрее и успешнее, но и организуются в группы преданных друг другу коллег. Зачастую работать в группе для всех оказывается лучше и выгоднее, чем по отдельности. Отбор не может пройти мимо такого эффективного способа повышения приспособленности. Обо всем этом почему-то забывают те, кто предъявляет глупые идеологические претензии к эволюционной теории, обвиняя ее в безнравственности.

Эволюционная биология не несет самостоятельного нравственного потенциала, хотя ее и пытаются наполнить тем или иным этическим содержанием некомпетентные толкователи. Наука несет только знания. Именно они — главный двигатель нашего развития: экономического, социального и морального.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.