Пределы любви

Пределы любви

Обратная сторона этой медали открывается тогда, когда r не равен 1, и, соответственно, альтруизм не абсолютен. Даже любовь полностью родного брата (братская любовь) — это не всеобъемлющая любовь. Дж. Б.С.Холдейн однажды отметил, что он никогда не отдал бы своей жизни за брата, но за "двух братьев или восьмерых кузенов" — вполне. По-видимому, он шутил, пародируя, возможно, неправильно рассмотренное им излишне буквальное расширение дарвиновской логики. Но его шутка отражает верный базовый факт. Определять степень преданности некоемому родственнику, — это то же самое, что определить степень безразличия и потенциальный антагонизм; чаша общих интересов родных братьев бывает как полупуста, как и полуполна. Хотя есть генетический смысл помогать брату или сестре, даже большой ценой, но цена эта не может быть бесконечна.

Таким образом, с одной стороны современный дарвинизм не предполагает, что один ребенок будет монополизировать потребление еды, в то время, как брат или сестра слабеют от голода. Но он также не предполагает, что один бутерброд на двоих родных братьев будет разделен обязательно по-братски. Возможно, нетрудно научить детей делиться с братьями и сестрами (по крайней мере, в некоторых обстоятельствах), но трудно научить их делить поровну, поскольку это противоречит их генетическим интересам. Во всяком случае, именно это подразумевает естественный отбор. Мы можем спросить это у бывалых родителей, чтобы узнать, верно ли предположение.

Расхождение генетических интересов родных братьев создаёт раздражающий, но иногда очаровательный парадокс. Братья отчаянно конкурируют за привязанность и внимание родителей, за все ресурсы, от них исходящие, демонстрируя ревность настолько мелочную, что её трудно назвать любовью; но как только один из них станет по-настоящему нуждаться или ему будет угрожать настоящая опасность, так эта любовь выйдет на поверхность. Дарвин описал одно такое изменение в отношениях его сына Вилли, тогда ему было около пяти лет, к младшей сестре Энни. Дарвин написал: "Всякий раз, когда она делает себе больно в нашем присутствии, Вилли выглядит безразличным, а иногда производит большой шум, как будто хочет отвлечь наше внимание". Но однажды Энни поранилась, когда взрослых не было в поле зрения, так что Вилли не мог предположить, кто возьмёт на себя эту реальную опасность. Тогда его реакция "была совсем иной. Сначала он попытался очень мило успокоить её, затем сказал, что он позовет Бесси, но она не появлялась; тогда сила духа покинула его, и он тоже заплакал". Дарвин не объяснял этот, как и подобные этому случаи братской любви, в терминах родственного, или, как он говорил, «семейного» отбора; кажется, он не видел связи между самопожертвованием насекомых и присущей млекопитающим привязанностью.

Первым биологом, подчеркнувшим частичную пустоту чаши общих генетических интересов, был Роберт Триверс. Он отметил, в частности, что генетические интересы ребёнка различны не только между братом или сестрой, но и между ним и родителями. По идее, ребёнок должен воспринимать себя как вдвое большую ценность, чем родного брата, в то время родитель, одинаково близкий с обоими, оценивает их одинаково. Отсюда другое дарвинистское предсказание: мало того, что родных братьев нужно учить делиться поровну; родители будут и в самом деле стараться их этому учить.

В 1974 году Триверс анализировал конфликт родитель-потомок в статье с тем же названием. На примере оленей-карибу он обсуждал присущую млекопитающим проблему сроков прекращения кормления детёныша материнским молоком. Он наблюдал, как телёнок карибу продолжает сосать материнское вымя намного дольше того срока, когда молоко было обязательно для его выживания, хотя это препятствовало зачатию матерью другого телёнка, который разделил бы часть его генов. Понятно почему: "телёнок есть абсолютный родственник самому себе, но только частичный родственник его будущим родным братьям…". Придёт время, и пищевая целесообразность питания молоком будет настолько незначительна, что генетическая выгода от наличия другого телёнка превзойдёт выгоду от молока. Но мать, неявно оценивая двух потомков одинаково, достигнет этой точки скорее. Так что теория естественного отбора, изложенная в терминах включительной приспособленности, полагает, что конфликт по отниманию от груди — это регулярный эпизод жизни млекопитающих; и вроде бы так оно и есть. Конфликт может длиться несколько недель и стать довольно бурным, когда младенцы воплями требуют молока и даже бьют свою мать. Ветераны наблюдений за бабуинами знают, что неплохой способ найти стаю бабуинов — каждое утро слушать звуки конфликта мать-потомок.

Можно ожидать, что в борьбе за ресурсы дети будут использовать любые имеющиеся в их распоряжении средства, включая непорядочность. Непорядочность может быть грубо направлена на других братьев. ("Вилли иногда старается прибегнуть к небольшой уловке, чтобы удержать Энни от желания съесть его яблоко… "Энни, твоё больше, чем моё"). Но уловка может быть тоньше и адресована большей аудитории, включая родителей. Один из неплохих способов манипулировать родителями, требуя их идти на бОльшие жертвы, — это преувеличить, или, скажем так, выборочно подчеркнуть жертвы, уже сделанные. Пример есть в эпиграфе этой главы: двухлетний Вилли (по кличке Додди) дал младшей сестре последний кусок пряника, а затем воскликнул, чтобы все слышали: "О добрый Додди, добрый Додди". Многие родители знакомы с этим видом демонстративной уступки.

Другая уловка, которую дети используют для получения ресурсов от родителей, — это приукрашивание их потребности. Эмма Дарвин записала действия трехлетнего сына Леонарда после того, как "он содрал небольшой участок кожи с запястья": "Он решил, что папа пожалел его недостаточно и решительно намекнул ему: "Кожа слезла и потерялась, и кровь течёт". Годом позже были зафиксированы такие слова Леонарда: "Папа, я кашлял ужасно, в несколько раз ужаснее, в пять ужаснее, и даже больше, нельзя ли мне выпить немножко этой чёрной штучки [солодкового корня]?"

Чтобы далее поддерживать образ любимца, молодежь может подчеркивать жестокость и несправедливость, чинимую родителями. В пике интенсивности этот акцент известен, как вспышка истерики, — часть молодёжной жизни не только у нашего вида, но также и у шимпанзе, бабуинов и других приматов. Известно, что молодое оскорблённое шимпанзе в этой ситуации, как выразился один приматолог полстолетия назад, "часто глядит украдкой на свою мать или опекуна, дабы убедиться, что его действие привлекло внимание".

К счастью молодых приматов родители готовы для эксплуатации ими. Внимание к крику ребёнка и к его жалобам отвечают интересам генов родителя — они могут сигнализировать о реальных потребностях их носителя. Другими словами, родители любят своих детей и могут быть ослеплены этой любовью.

Однако мысль о том, что вспышка истерики — это манипуляция, не будет революционным откровением для большинства родителей, что говорит о том, что они не совсем слепы в своей любви. Хотя естественный отбор, прежде всего, открыл родителей для манипуляции детьми, но он, по идее, должен бы снабдить их средствами противодействия манипуляциям, типа способности отличать скулёж ребёнка от его истинной потребности. Но раз эта способность существует, естественный отбор должен снабдить детей способами противодействия этой способности — в форме более проникновенного скулежа. Гонка вооружений продолжается бесконечно.

Как подчеркнул Триверс в своей статье в 1974 году, точка зрения генов предполагает, что и сами родители — нечестные манипуляторы. Они хотят, или, по крайней мере, их гены «хотят» извлекать из ребёнка альтруизм и жертвы, более направленные на интересы родственников (то есть — прививать ребёнку больше любви), чем нужно для его генетических интересов. Это верно не только в отношении любви к братьям, но и любви к дядям, тётям, кузенам — всем, кто несёт в среднем не менее половины генов родителя. Поэтому так редко бывает, что родитель требует от ребёнка меньшую внимательность к братьям родителя, племянницам и племянникам.

Дети биологически восприимчивы к пропаганде родителя, также как родитель восприимчив к пропаганде ребёнка. Причина в том, что очень часто эволюционно целесообразно делать то, что говорят родители. Хотя генетические интересы родителя и ребенка отличаются, но не полностью, на 50 процентов они накладываются, так что ни у кого нет более сильного генетического стимула, чем у родителя, к заполнению головы ребёнка полезными фактами и изречениями. Значит, нет никого, кому бы ребёнок должен бы уделять больше внимания. Гены ребенка должны «хотеть», чтобы ребенок приобщился к уникально преданному банку данных, размещенному в его родителях.

И гены явно следуют этим путём. В молодости мы наполнены страхом и доверчивостью в присутствии родителей. Одна из дочерей Дарвина вспоминала, что, "что бы он ни сказал, — всё было абсолютной правдой и законом для нас". Конечно, она преувеличивает. (Когда Дарвин обнаружил пятилетнего Леонарда, скачущим на диване и сказал ему, что это противоречит правилам, Леонард ответил: "Хорошо, тогда я советую тебе выйти из комнаты"). Однако маленькие дети питают сильное и даже полное доверие к родителям, и родители могут злоупотреблять им.

В частности родители будут норовить делать то, что Триверс назвал «штамповкой» в облике «обучения». Он написал: " В то время, как обучение (в противоположность штамповке) должно признаваться детьми как нечто, отвечающее их собственным интересам, родители склонны сверхакцентировать свою роль преподавателя, чтобы минимизировать сопротивление их детей". Триверс мог бы взглянуть с цинизмом на одно из воспоминаний Дарвина о его матери: " Я помнил её высказывание о том, что, если она и просила, чтобы я делал что-нибудь…, то это было только для моего блага".

У родителей есть второе, более специфическое преимущество в стараниях (частично) подчинить себе гены их детей. Родственный отбор гарантирует направленность совести на родных братьев, активизируя чувство вины после любого существенного пренебрежения ими. Так как родители — центральные игроки в этой игре, то естественный отбор должен сделать их хорошими игроками в этой игре. С другой стороны (как отметил Триверс) естественный отбор должен тогда повернуться другой стороной и выработать средства противодействия эксплуатации детей, например, им мог бы стать скептицизм в отношении требований родителей быть обязанным братьям. Вот другая гонка вооружений.

Результат всего этого — полномасштабное сражение за душу каждого ребенка. Триверс написал: "Индивидуальность и совесть ребенка формируются на арене конфликта".

Триверс полагает господствующий взгляд на воспитание ребёнка ("окультуривание", в ходе которого преисполненные чувством долга родители снабжают детей жизненными навыками) как безнадёжно наивный. "Не разрешается предполагать, что родители, пытающиеся придать такие достоинства, как ответственность, благопристойность, честность, надёжность, великодушие и самоотречение, просто снабжают потомство полезной информацией относительно должного поведения в локальной культуре, так как все эти достоинства, вероятно, затронут соотношение альтруистичного и эгоистичного поведения, важного для семьи родителя; родители и их потомство, надо полагать, рассматривают такое поведение различно". Есть подозрение, что Триверс рассматривает понятие «окультуривание», как молчаливый заговор угнетателей. Он обращает внимание на то, что "преобладающая концепция социализации — это до некоторой степени представление, которое (как можно ожидать) взрослые поддержат и распространят".

В этом есть намёк на то, что дарвинизм, долго и шаблонно воспринимавшийся как мировоззрение правого толка, может испускать эманации другого вида. Увиденные сквозь новую парадигму моральные и идеологические рассуждения могут выглядеть постоянной борьбой за власть, в которой сильный часто доминирует, а слабый часто эксплуатируется". Как писали Карл Маркс и Фридрих Энгельс, "господствующие идеи каждой эпохи — это всегда идеи, принадлежащие её господствующему классу".

Данный текст является ознакомительным фрагментом.