Глава IX Роль внушения в половой жизни. Любовное упоение

Глава IX

Роль внушения в половой жизни. Любовное упоение

Льебо и Бернгейм дали объяснение внушения и гипнотизма, открывшие эру в психологии человека. Но общество и даже большинство врачей и юристов, к несчастью, не дали себе труда усвоить его и по настоящее время готовы видеть в нем колдовство и мистику или суеверие, обман и шарлатанство. Объясняется это отсутствием способности у многих людей мыслить психологически и философски, правильно наблюдать над самим собою, а также ясно представить себе связь между душою и мозговою деятельностью.

(Я должен здесь, по необходимости, предостеречь против ошибки многих врачей, очень распространенной и сводящейся к тому, что гипнотизм считают противоположностью психотерапии и внушению в состоянии бодрствования. А между тем как гипнотизм, так и внушение в состоянии бодрствования должно считать однозначащими; взгляд же в этом случае таких врачей — напр., Дюбуа — следует считать карикатурой, обусловленной неправильно истолкованными психологическими явлениями. Как мы видели, патогенные эффекты и психические анализы относятся к отдельной главе учения о внушении и психотерапии). Я отсылаю здесь к моей книге: "Der Hypnotismus und die suggestive Psychotherapie (funfte Auflage 1907), так как лишен здесь возможности вдаваться в детали. Но я считаю долгом разъяснить читателю сущность внушения, чтобы сделать понятным отношение его к половым чувствам.

Внушение представляет собою воздействие представления на головной мозг вообще и в особенности на некоторые роды его функций. Под функцией мозга мы разумеем всякое возникающее в нашем сознании представление. Из примера мы выясним связь игры наших сознательных представлений (цели наших мыслей) с так называемой бессознательной мозговой функцией. Основываясь на известных соображениях, о которых я здесь лишен возможности распространяться, ибо это заставило бы меня уйти значительно далеко (см. мою книгу о гипнотизме), — я даю название «подсознательного» всему тому, что принято называть бессознательным, — ибо мне кажется достаточно вероятным, чтобы не сказать безусловным, что наши нервные функции не могут быть совершенно бессознательными, но, показываясь нам таковыми, они все-таки контролируются родом внутреннего созерцания (или сознания), в известной степени подчиненного. Оно, правда, ускользает из области нашего обычного познания, соприкасающейся с процессом апперцепции (внимания). Но много наблюдений, преимущественно в гипнотических процессах, путем аналогичного вывода, доказывают наличность подсознания для функции мозга, принимаемой бессознательною.

Моя мысль сосредоточена на жене. Из этой мысли тотчас же рождается другая о путешествии, которое мы предпринимаем с нею через неделю, а последняя мысль, в свою очередь, обусловливает и представление о чемодане, который необходимо будет с собою взять. Таким образом, с невероятною скоростью зарождается три последовательных представления: 1) о моей жене, 2) о путешествии, 3) о необходимом чемодане. Здесь, стало-быть, как оно истекает и из учения схоластики, представление о путешествии возникло и явилось следствием представления о моей жене (которая будет мне сопутствовать), представление же о чемодане — продуктом представления о путешествии. Но последовательный порядок наших, сознательных идей вовсе не так легко находит себе объяснение, ибо в мозгу зарождаются часто и такие идеи, которые не имеют никакой логической связи с предыдущими и не могут служить следствием их, а также и других воспринятых внешних чувств. Незнакомство с нашим мозгом и его функциями допускало наличность свободно витающей, души и свободной воли, ничем не связанных с законом причинности и дающих тон нашей духовной жизни. Но это было основано лишь на незнании. Возьмем снова наш пример.

Почему мысль о моей жене вызвала соответственно мысль о путешествии? Ведь могли аналогично возбудиться (экфорироваться) и другие представления, и, действительно, возникновение мысли о путешествии базируется на других многочисленных подсознательных представлениях, т. е. подсознательных функциях моего большого мозга. Путешествие явилось моим намерением раньше, чем я о нем думал в настоящий момент, и в зависимости от этого в моем мозгу остались скрытые подсознательные впечатления (энграммы), как например, день отъезда, продолжительность путешествия и его назначение, заботы о хозяйстве во время нашего отсутствия, необходимых в дороге вещей, предстоящих расходов и проч. Мне чуждо было сознание всего этого в тот незначительный промежуток времени, когда мне предстала мысль о «путешествии» между идеями о «жене» и «чемодане». Но в этом случае вне сомнения их ассоциативная связь, т. е. крепкая связь скрытой подсознательной мозговой динамики в мозговых клетках и волокнах с идеей о путешествии, причем эти идеи вводят его в сознательную область внимания, ослабляя одновременно своим вмешательством проявление чистого чувства путешествия и препятствуя более сильному выступлению чувств и идей, в той или иной степени сопровождающих мысль о путешествии. В моем сознании явилось молниеносное представление о моей поездке, исчерпывающееся словом «путешествие». Целая цепь общих сложных представлений обнимается такою сокращенною формулой, благодаря речи, имеющей слова в своем распоряжении. Таким образом, «путешествие», моментально промелькнувшее в мозгу вслед за мыслью о «жене», не является следствием одной только этой мысли, а продуктом сплетения многих подсознательных нитей, обусловивших появление его в области верхнего сознания и в определенном ее качестве. Но эти нити, в свою очередь, независимо от меня, дают особый характер другим идеям, обязанным, очевидно, своим происхождением идее о «путешествии», а именно идее о необходимом чемодане. В связи с идеей о «путешествии» могли возникнуть и другие, как представление о знакомых, которые встретятся в пути, о ближайшем городе и т. д. Почему же на первом плане чемодан? А по той причине, что забота о вещах стала наиболее интенсивной и моментально затмила собою все остальные ассоциации.

Мы убеждаемся здесь в том, что на самом деле три идеи «жена, путешествие и чемодан» не столько находятся в причинной связи друг с другом (хотя и сопутствуют друг другу в сознании), сколько обусловлены влиянием подсознательных чувств идей и прежних этапов воли, обязанных, в свою очередь, своим происхождением предшествовавшим разнообразным и сложным функциям моего мозга.

Это объяснение путем сравнения сделаем еще конкретнее и доступнее. Человек о чем-то кричит в большой, находящейся в движении толпе, желая обратить на себя ее внимение. Его голос, однако, хотя слышен находящимся близко около него, но совершенно замирает в возбужденной толпе. Давка увлекает человека против его воли и независимо от его сопротивления, в сторону теснящейся массы. Но если толпа станет и утихнет, то не только голос человека будет услышан, и он будет в состоянии пробраться через толпу, но возможно, что убеждением своих слов человек этот будет в состоянии увлечь ту же толпу или часть ее за собою. Таким же образом и проявление отдельной идеи зависит от того, возникла ли она в интенсивно-ассоциированном мозгу, находящемся в бодрствовании или же в дремлющем и бездеятельном его состоянии. Такой ассоциированный мозг и может быть сравнен с возбужденной толпой, неудержимо увлекающей за собою все в своем движении. Отдельная идея (как и отдельный человек) может как угодно стремиться занять первенствующее положение, но пока она не запаслась раньше достаточной властью над толпой (мозгом) усиливающейся еще благодаря воспоминанию, — до тех пор она будет увлекаться толпой, т. е. единичное действие ее будет сведено к нулю. Если же мозг пребызает в состоянии покоя или бездеятельности, то он в этом случае может быть уподоблен спокойной толпе, и идея, хотя бы даже совершенно новая для данного мозга и лишенная корней в памяти толпы, способна оказать влияние, обеспечить себе движенце вперед и вызвать соответствующие следствия. Но если она уже раньше действовала на толпу увлекающе (т.е. при совокупности ассоциированных функций мозга) и толпа уже привыкла за нею следовать, то может случиться, что и на этот раз волнение толпы не повлияет на результаты воздействия идеи.

Отсылаю к сказанному в первой главе (стр. 17 и далее) о мнеме. Мнемическая теория Земона и в настоящем, случае способствует уяснению этих понятий. Мое сравнение, надеюсь, было понятно. Человек, внушающий другому или гипнотизирующий, должен прежде всего воздействовать на мозг гипнотизируемого таким образом, чтобы привести мозг его в состояние относительного покоя, создавая таким путем благоприятную почву для восприятия подлежащих внушению идей. Подготовительные дальнейшие внушения имеют целью усиление дремотного или сноподобного состояния покоя, чем, между прочим, ослабляются ассоциативные нити бодрствования. И вслед за этим гипнотизирующий, тоном, не допускающим возражения, отчетливо диктует то внушение (или идею), функцию которого ему желательно вызвать в мозгу подвергшегося гипнотизированию. С этой целью в его распоряжении должны быть все им же искусственно созданные ассоциации, принятые или непринятые чувства, решения и т. д. Влияние внушения в сильной степени уменьшается, благодаря имеющимся уже налицо противодействующим ему аффектам, чувствам или наклонностям, независимо от того, будут ли они аффектами боязни, отчаяния, ненависти, печали, радости, любви или каких угодно других волнений. Может случиться, что данный мозг будет доступен влиянию каких угодно внушений, но он будет упорно противодействовать какому-нибудь внушению — в силу того, что симпатии его целиком направлены на что-нибудь противоположное. Было бы напрасным трудом стараться внушить любящей девушке ненависть и неприязнь к возлюбленному, ибо чувство половой любви значительно сильнее влияния внушения со стороны.

Однако, как мы уже констатировали, раз удавшееся внушение влечет за собою прочный след в мозгу, в виде колеблющейся колеи, которую легче будет своевременно привести в движение (экфорировать). Этим и объясняется необходимость предварительного покоя мозга, чтобы внушение не встретило препятствий; но раз внушение сделано, оно окажет свое влияние даже и в том случае, когда мозг будет находиться в состоянии сильного возбуждения и интенсивно ассоциированных функций.

(Одну девушку, которую я раньше гипнотизировал, неожиданно постигло глубокое несчастье — смерть матери и сестры на пожаре. В припадке отчаяния она готова была на самоубийство. Но мне удалось загипнотизировать ее и настолько успокоить, что из всех членов семьи она единственная сохранила нужное хладнокровие).

Внушенное представление, что наиболее важно, прокладывает подсознательные следы, поражая и смущая внезапностью наше сознание. Я внушил человеку, что у него будет чесаться лоб. И он будет чрезвычайно изумлен, когда почувствует зуд, не зная какими путями осуществилось мое предсказание. Моя власть над ним с этого момента усилилась, а мозг его стал доступнее моим словам я воздействию; сопротивление его будет уже значительно слабее, так как он непосредственно видел, что мои предсказания осуществляются независимо от того, касались ли они чувств или движений (даже и движения крови, когда заставляют покраснеть или побледнеть, или когда внушают менструкции и т. д.). Таким образом, его мозг приучается уступать моему воздействию, разрешает врываться в его функции, то есть считаться с ним как с диссоциирующей силой. Эта вера или эта «податливость» внушаемым идеям весьма заразительна: если В. загипнотизирован А., в присутствии С. D. E. F. G…. то и эти последние легче поддаются внушению и т. д. В этом и заключается причина массового внушения.

При этом не важно, будет ли внушение сопровождаться достаточно сильным субъективным чувством сна, или не будет. Чувство это обусловливается преимущественно наличностью при пробуждении той или иной степени амнезии (амнезия — это потеря воспоминания), которая является следствием случайного перерыва цикла воспоминаний в сознании. У способных к сильному загипнотизированию (сомнамбул) амнезия может быть вызвана или уничтожена при помощи одного только внушенного слова, т. е. может быть внушено, по желанию, забвение или, наоборот, воспоминание, С этим необходимо считаться, так как врачи, как мы уже говорили, за последнее время догматически констатируют различие между внушением в состоянии бодрствования и гипнозом, что говорит лишь о грубом незнании всей сути дела. Мы повторяем, что нет разницы между внушением наяву и гипнозом, или, иными словами, они друг от друга отличаются лишь внушением амнезии (или субъективного чувства сна) или же субъективного воспоминания сна, составляя противоположность воспоминанию о состоянии бодрствования и относясь к одинаковому состоянию.

Самовнушение представляет собою воздействие (т. е. без влияния других людей) самопроизвольно возникающих идей, которое может быть уподоблено влиянию внушения со стороны. Возникновение самовнушения следует приписать тому что какая-нибудь идея или чувство укрепляется в нашем мозгу, беря верх над всеми ассоциированными противодействиями и оказывая, как и внушение, энергичное влияние на какую-нибудь часть нервной системы и в одном каком-нибудь отношении. Достаточно вообразить себе только, что сна не будет — и это вызовет уже бессонницу. Одна только идея об импотентности обусловит у мужчины неожиданную вялость полового члена или же будет препятствовать эрекции, не допуская, таким образом, совершения полового акта. Мысль о зевоте в состоянии вызвать зевоту, идея о совершении полового акта может обусловить эрекцию и чувство сладострастия; мысль о стыде вызывает краску на лице, об ужасе — мертвенную бледность, о сострадании — слезы.

Но человек может бессознательно влиять на другого гипнотизирующе, вызывая, например, своей зевотой зевоту у другого, или же можно самому подвергнуться внушению в зависимости от созерцания каких-нибудь предметов или восприятия каких-нибудь звуков, причем эрекция, например, может быть обусловлена одним только видом принадлежности туалета любимой девушки, или же тошнота может явиться следствием запаха какой-нибудь еды, причинившей расстройство желудка. Если считаться с этими явлениями, то неизбежно обнаружится ряд переходных ступеней между самовнушением и внушением со стороны, причем внушающими будут также предметы и неумышленные внушения, исключающие какие-нибудь разделяющие грани между ними. Под действительным или умышленным внушением со стороны мы разумеем заранее обдуманное решение гипнотически влиять на другого, — это единственное определение. Сюда не входит разрешение вопроса о том, преследует ли внушающий интересы подвергшегося внушению (напр., излечение) или наоборот.

Важным для нас является лишь то обстоятельство, что сила внушения в значительной степени зависит от способности вызвать в подвергшемся внушению доверие и чувство симпатии. При обмане со стороны гипнотизирующего внушаемый все будет поддаваться влиянию до тех пор, пока ему не станет понятным обман, или же пока он его не почувствует. Здесь должно считаться с одним очень важным обстоятельством. Ум и логика могут подсказать человеку, что в этом кроется что-то неладное, что в данном явлении для него заключаются элементы вреда, и хотя этому «нечто» он будет посылать свои проклятия, но его все же будут тянуть к нему подсознательные инстинктивные чувства, чувства симпатии, как влечет мотылька на огонь или греческого пловца на призыв сирены. Мы лучше всего поясним здесь вышесказанное двумя следующими примерами.

Талантливый артист влюбился в интересную женщину, изменившую не только своему мужу, но и артисту и многим другим. Сознательно относясь к ее поступкам и в силу велений ума принимая все меры, чтобы освободиться от ее низменных чар, артист все-таки не в состоянии был противодействовать той силе, которая притягательно влияла на его половое чувство. Он обратился ко мне, чтобы при помощи гипнотизма освободиться от влияния этой любви. Мне не стоило труда убедиться в том, что мои попытки были бы бесполезны, но я все же приложил все силы, чтобы удовлетворить его желание. Но мои внушения, имея верного союзника в лице его ума, ничего не в состоянии были сделать в единоборстве с его чувствами, обусловленными половым влечением к истеричной соблазнительнице, — и результаты оказались нулевыми.

В другом случае интеллигентная девушка избрала объектом своей любви молодого холостяка, в свою очередь, достаточно интеллигентного, причем страсть ее была настолько велика, что она потеряла сон, аппетит и сильно изменилась за это время. Однако, благодаря частым встречам с предметом ее любви, она пришла к заключению, что они по характеру ничего общего друг с другом не имеют и совместная жизнь и в браке была бы почти невозможной. Исчерпав все силы своей энергии на борьбу с охватившим ее чувством, она обратилась ко мне с просьбой освободить ее при помощи гипнотизма от овладевшей ею любви.

Аналогичный опыт прошлого не предсказывал мне успеха и в этом случае, но я все же старался использовать все мое умение, чтобы добиться благоприятных результатов. И все же последствия оказались такими же отрицательными, как и в опыте с артистом. Можно было возлагать надежды и в этом случае только на разлуку и всеисцеляющее время.

Поучительность этих двух примеров весьма велика. Сильные чувства, заложенные в мозгу, могут уступить внушению лишь в том случае, когда умело удастся пробудить новые чувства симпатии, которые впоследствии усилятся и возьмут верх над прежними чувствами. Но в этом-то и вся трудность и щекотливость вопроса.

Чтобы гипнотически влиять на людей, должно стараться найти связь между внушаемыми идеями и чувствами симпатии, причем подвергающийся внушению получает такое впечатление, как будто не только воля гипнотизирующего, но его собственная диктуют ему данное стремление или желание, которое загипнотизированному чрезвычайно приятно или, по крайне мере, является неизбежным для него и обязательным. В чувстве, поддающегося влиянию, что особенно свойственно женщине, есть своего рода удовольствие, которое нередко сочетается с пассивными чувствами половой любви большей частью у женщин, но и у мазохистов-мужчин. Таким образом, врачу предстоит возбудить в подвергшемся внушению объекте чувства симпатии, при содействии которых ему удастся бороться с подлежащим искоренению злом. Такое стремление не является чреватым последствиями, если нет сексуального взаимодействия между гипнотизирующим и подвергшимся гипнозу; стало-быть, если нормальный мужчина подвергает гипнозу нормального же мужчину, нормальная женщина — нормальную женщину, урнинг — женщину-урнинга. При таких же условиях могут возникнуть половые чувства, с большим трудом устраняемые, если своевременно не приняты соответствующие предосторожности. Бывали случаи, когда такие половые чувства охватывали обе стороны и давали печальные осложнения на почве любви. Здесь можно привести, в качестве примера, историю Минского, который при помощи гипнотизма, привел одну истерическую баронессу в половое возбуждение и заставил ее поддаться его обаянию. Любовь эта не совпадала с желаниями баронессы, но, очевидно, благодаря гипнотизированию, произошло усиление чувств, в обыкновенном случае свойственных человеку в состоянии влюбленности. Здесь трудно определить границы между нормальною и душевною любовью. Гипнотизеру при таких условиях представляется широкая арена для злоупотребления. Одна старуха-спиритка, например, настолько сумела привязать к себе богатого и женатого молодого человека, что тот бросил семью и женился на старухе. Последняя, чтобы не потерять своего влияния на мужа, сама доставляла ему молодых женщин для полового общения. Когда возникновение любви обязано своим происхождением умышленному внушению со стороны, то под влиянием последнего, влюбившийся полон все время непонятного чувства принуждения, которое он и приводит впоследствии, когда дело доходит до суда. Чувствуется раздвоение личности, и раздражение полового инстинкта носит какой-то невольный, насильственный характер, причем он склонен оказывать сопротивление Однако, и в этом случае возможны оттенки в большой степени зависящие от искусства гипнотизера. Если последний сумеет не обнаружить своего умысла, то чувство принуждения не выплывает на поверхность сознания. При неопытности же гипнотизера и истеричности гипнотизируемого лица, особенно женщины, — внушенная ей любовь может впоследствии превратиться в ненависть.

Обособленными являются те случаи, когда гипнотизер глубоко загипнотизировал женщину и совершил над нею без ее ведома половое насилие. Сопротивление со стороны жертвы, лишенной в этом случае личной воли, совершенно невозможно. Это, впрочем, входит в компетенцию юристов.

Нас больше интересуют первые случаи. Проявление любви на почве libido sexualis, в свою очередь, возбуждают libido, обусловливая обоюдные симпатии и действуя притягивающе, как магнетизм. Но внушение основано на победе над ассоциированным противодействующим подсознанием, в чем мы уже убедились. Кроме того, половые ощущения и чувства симпатии совпадают между собою в некоторых своих пунктах, так как в этих чувствах филогенетически заложены прямые или косвенные потомки полового чувства. Мы видим теперь, как много родственного между внушением и любовью. Я говорю родственного, но следует избегать называть его тождественным, так как внушение и любовь совершенно не совпадают друг с другом. Возможно, к счастью, восторжествование большинства больных, благодаря возбуждению чувств симпатии, при деятельном участии гипнотизируемого и подвергшихся гипнозу, над проявлениями болезни. Но двое могут, наоборот, ощущать чувства искренней половой любви друг к другу, и ни один из них не будет в состоянии загипнотизировать другого, особенно, если они долгое время находятся в близком взаимном общении (например, супруги), или находятся не на высоком уровне развития, или же, наконец, находятся не в большой зависимости от своего libido sexualis. Это должно быть основательно усвоено, во избежание ошибочных обобщений, могущих явиться следствием неправильно понятых моих утверждений. Внушенная любовь может быть очень похожей на вполне нормальную любовь, если сильно ассоциированный мозг стремится внушать более слабому мозгу другого пола чувства симпатии, осторожно связывая их возбуждением libido sexualis. Подвергшийся внушению может впоследствии опомниться, в том случае, когда у него исчезнет сила внушения, а в зависимости от обнаружившегося обмана, недобросовестности гипнотизера или от времени. При таких условиях любовь уступает место даже ненависти, на почве раскаяния, разочарования и злобного чувства. Или же может иметь место упорная борьба между сохранившимся libido и разочарованной любовью, что наблюдается и в обыденной любви человека.

Мы можем сравнить теперь вышеописанные явления с обыденными жизненными явлениями, носящими название угара любви. Мы сейчас же найдем здесь много совпадающих пунктов. Мужчина и женщина понравились друг другу. При этом, благодаря чувственному и духовному общению, у обеих сторон возбуждается симпатия и libido sexualis, причем каждое из этих чувств, в свою очередь, действует на другое возбуждающе. Libido склонно обрамлять каждый поступок любимого существа сиянием красоты и прелести, эта же окраска действует усиливающее на симпатию. Тут очевидна роль взаимного внушения, которое в дальнейшем своем развитии и дает так-называемую «безумную страсть». Конечно, здесь все основано на взаимном оптическом обмане. Чем больше безумства, порывов, безрассудна и внезапности в такой влюбленности, тем меньше в ней знакомства с характером противоположного пола, тем скорее она базируется на иллюзиях. И при отрезвлении эта «любовь» не только развалится, но и уступит место равнодушию, если не отвращению и даже ненависти. Тут мы видим участие внушения в любви. Влюбленный также склонен неинтересную и злую девушку считать чуть ли не богиней, а влюбленная женщина принимать какого-нибудь эгоистичного и отвратительного дон-жуана — за идеал мужской красоты, как загипнотизировенный — глотать сырой картофель, считая его вкусным апельсином.

Эта родственность выступает особенно энергично в тех случаях, когда имеется налицо лишь односторонняя влюбленность, другая же сторона, на почве libido sexualis, является соблазняющей (отсюда исключаются грязные денежные соображения, как источник соблазна), но действующей весьма разумно, не теряя рассудка, а призывая лишь libido в сотрудники в интересах соблазна. В этом случае можно сказать, что соблазнитель играет роль внушающего, а соблазняемая сторона — роль подвергшейся внушению, конечно, если тут не было места расчету, страху, слабости или же добродушию.

Соблазнитель, в свою очередь, может находиться под некоторым эротическим влиянием, которое, разумеется, во всей своей интенсивности отражается на стороне соблазненной, все мысли которой, чувства и стремления совпадают с желаниями, внушенными соблазнителем. Любовь и преданность могут в некоторых случаях быть обусловленными одним только внушением, без участия libido sexualis. Законы и юридиция, к сожалению, не считаются с этими обстоятельствами. Не всегда роль соблазнителя-гипнотизера находится в руках мужчины; не подлежит сомнению, что Антоний, член триумвирата в Риме, был загипнотизирован Клеопатрой, державшей его у своих ног. Таких Антониев можно было бы немало насчитать и в настоящее время, но их не должно принимать за нормальное явление.

Роль внушения в любви, таким образом, огромна, и на его основе и построены все проявления самоослепления в любовном угаре. Но мы должны, однако, констатировать, что любовное опьянение, лишенное разумных основ, с его внушениями на почве иллюзий, дает в результате человеку больше яда, чем счастья.

Я объясню это еще проще. Если два человека, достаточно серьезных и благородных, полюбили друг друга на честных началах и сумели вовремя не только оценить чувственную сторону своих желаний, но и изъять ее из своих взаимоотношений, посвящая каждый себя на изучение другого, то в результате любовный угар для них совершенно не опасен. Если одна сторона обнаружит перед другою наибольшее количество лучших качеств, то это обстоятельство лишь послужит к упрочению любви. Но если два эгоиста, строящих свою жизнь лишь на холодном расчете, будут Охвачены сильным libido sexualis, то и у них может иметь место достаточно счастливый брак, если только libido их не переходит пределов животного инстинкта и не касается спокойных функций интеллекта. Здесь почти или совершенно не будет участвовать внушение любовной страсти. Трудно определить, часто или реже имеют место подобного рода случаи. Нельзя считаться, во всяком случае, с мерилом изящной литературы, которая всегда склонна была уделять всю свою энергию изображению романических чувств в неестественном их проявлении и в тесном соприкосновении их с элементами патологии. Что касается среднего человека, то он мало поддается влиянию любовного угара и на наслаждения половой любви смотрит приблизительно так же, как и гастроном на изысканное и любимое им блюдо. Это столь же непоэтично, сколько свойственно натуре человека, особенно же мужчины. Таких гастрономов, впрочем, немало и среди женщин. Такая половая связь, разумеется, лишена поэзии страсти. Можно ее рассматривать даже не как любовь, а как обыденное проявление мещанского полового наслаждения, аналогично стремлению к богатству, карьере, профессии и пр. Я, однако, буду энергично протестовать, если идеалисты с поэтической тенденцией или моралисты будут называть это проституцией любви, ибо нет речи о проституции в тех случаях, когда не имеет места покупка или продажа полового наслаждения. Если рассуждать здраво, то человек имеет такое же право на приятное удовлетворение своего полового инстинкта, но без высокого подъема своих чувств, как и на сытное и приятное удовлетворение своего голода и жажды, — разумеется, пока это не сопряжено с вредом для другого. Конечно, в этом нет и намека на любовный пыл, который могуче потрясает всю душу, властно, в силу внушения господствует над всеми мозговыми функциями и захватывает часто и половой инстинкт, без которого, впрочем, может и обойтись.

Любовная страсть, конечно, претерпевает всевозможные видоизменения в зависимости от природы людей, которых она охватила. Ей свойственны и свирепость урагана и нежное баюкание зефира; она задевает нежнейшие струны в сердцах идеалистов и топчется грубо и глупо у пошлых людей. Мы уже дали в одной из предыдущих глав описание ее главнейших форм. Она ставит нередко влюбленного в смешные и нелепые положения, продолжающиеся все время любовного угара, причем, как мы уже видели, любовь эта может очень скоро перейти в противоположное чувство.

Действие внушения проявляется не только в сфере полового чувства, но и всей душевной жизни. Внушением в огромных размерах питается и эстетика, и искусство, чем, между прочим, объясняются и частые колебания мод. Эти модные течения действуют путем внушения на среднюю личность, рабски подчиняющую им свое умовоззрение. Известны попытки импрессионистов уверять, что листьям деревьев свойственна голубая окраска кобальта, который они применяли в рисовании. Такие же уродливости известны нам из других аналогичных случаев.

Не следует упускать из виду еще и того, что сказано нами в главе VIII, III, 10 по поводу половых ненормальностей и извращений, обусловленных внушением. Мы отсюда выводим, что половой инстинкт, который во всех видах может быть внушаем, особенно людям, легко подвергающимся гипнотизму, может быть сведен с прямого своего пути, в зависимости от влияний на почве извращенных идей. Если, например, фантазию мальчика, легко доступного внушению и особенно истеричного, будет косвенно возбуждать эротизм другого мальчика, то он станет его объектом. В связи с этим и может возникнуть гомосексуальная склонность, развиваясь на почве онанизма, педерастии и пр. Сила извращенного эротического представления, действующего путем внушения, обусловливает, между прочим, и ее продолжительность, например, при импотенции, онанизме, содомии и пр.

Но одновременно мы можем отсюда предположить, что внушение будет в состоянии воздействовать и на анормальности, исцеляя их или, по крайней мере, ослабляя. Если возможно раздражение или извращение полового инстинкта путем внушения, то, наоборот, представляется возможным заглушить его, ввести в нормальные грани, если только мы в этом случае не имеем дела с врожденным извращением. Что же касается слишком частых истечений семени, онанизма и извращенных инстинктов, то внушение может подействовать на них весьма благотворно, ослабляя их или даже и совсем устраняя. Но мы должны помнить, что раз удавшееся и не всегда надежное излечение, путем внушения, такого извращения, которое обусловлено наследственностью, не дает еще никакого основания содействовать браку (см. выше). Приводимый ниже случай из моей практики без сомнения, очень щекотливый, может с достаточной яркостью показать, как все зависит, главным образом, от доброй воли и осторожности гипнотизирующего. Одна молодая девушка, вполне порядочная и очень хорошенькая, страдала чрезвычайным половым раздражением. Кроме онанизма, она страдала еще эротическими сновидениями, в которых видела мужчин и животных, причем испытывала страшное волнение и ощущение сладострастия, такие же как и при совершении полового акта. Мужчине, конечно, чрезвычайно неудобно лечить такого рода случаи внушением. Но все же мне удалось достигнуть благоприятных результатов при помощи словесного внушения, а также местного применения магнита, действовавшего, в свою очередь, так же как внушение, причем не только устранен был онанизм, но восстановлена была работоспособность девушки и излечено ее нервное истощение. Она очень скоро в состоянии была возобновить свои занятия. При достаточном опыте удается иногда загипнотизировать и в присутствии посторонних, что особенно рекомендуется делать. Впрочем, в настоящее время применяется во многих случаях психический анализ (см. гл. VIII, III, 10), когда при помощи одного только внушения нельзя придти к желательной цели.

Как уже было сказано, я в настоящем случае не преследую подробной разработки неисчерпаемой области взаимоотношений между внушением и половым инстинктом и любовью. Но, удовлетворяясь вышеизложенным, хочу надеяться, что читатель окажется достаточно подготовленным к тому, чтобы в дальнейшем самостоятельно заняться этим вопросом и на конкретном случае проследить воздействие внушения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.