День четвертый

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

День четвертый

На следующее утро я шел к себе другой дорогой, избегая мест, где свободно передвигались заключенные. Я раздал кофе еще нескольким охранникам, получил в ответ улыбки и благодарности. Я тоже улыбался, хотя и слегка нервничал из-за того, что собирался сделать.

Устроившись у себя в кабинете, я позвонил в медпункт. Дороти сняла трубку.

– Грант на месте? – спросил я.

– Минутку, – сказала она. – Да, он у себя в камере. Хотите, чтобы я за ним сходила?

– Будьте так добры. Пришлите его в психиатрию.

– У вас нет еще кофе? – спросила она.

– Есть. Я с ним быстро поговорю и заскочу к вам.

– Тогда он сейчас будет, – сказала она.

Я пошел к главной двери и стал ждать Гранта, поигрывая моим латунным ключиком.

Грант появился через несколько минут. Он быстро шагал по коридору и в руках держал папку с листком бумаги.

– Еще какое-нибудь исследование? – сказал он.

– Ага, – сказал я.

«Что-то в этом роде», – подумал я про себя.

– Ну ладно. А скажи, ты не мог бы мне оказать услугу? У меня тут папка с домашним заданием на групповое занятие, оно будет попозже, и мне надо сделать несколько копий – раздать ребятам.

– Вы же знаете порядок: закажите копии, и за них вычтут из ваших личных средств, – ответил я.

– Да, но мы же приятели; я тебе помог, ты же знаешь. Я же чуть не подрался за тебя с этим насильником. – В его голосе послышалась хрипотца. – Ты у меня в долгу.

– Сядьте, – твердо сказал я. – Вы с Гэри пытались меня облапошить.

Он уставился на меня:

– Чушь собачья. Я не имею дел с насильниками, братан. И это благодарность за то, что я спас тебе жизнь?

В его заявлении была доля правды – осужденные за тяжкие преступления не якшаются с насильниками.

Я в упор смотрел на него и дожимал:

– Вы блефуете. Пытаетесь мной манипулировать.

И тут он раскололся.

– У нас все еще конфиденциальный разговор? – спросил он.

– Да, – ответил я.

Он расхохотался:

– Как ты додумался?

– Я, может, и новичок, но не дурак, – ответил я, оставляя за скобками, что лишился сна, пытаясь разобраться, в какую муть я вляпался, или что мне казалось, будто я за пару дней постарел на год.

– Ты не держи зла, договорились? Ты понимаешь, мы же должны были тебя проверить. Мы всегда так поступаем с новичками. – Ухмылка у него разъехалась от уха до уха. – Мы, я тебе скажу, и не такие шутки устраивали до тебя. У нас с Гэри роли доведены до совершенства. Я уж думал, что поймал тебя на крючок, – сказал он. – Особенно когда ты нам сказал про конфиденциальность. Мы решили, что, если не зайдем слишком далеко, все будет в порядке; ты же не стал бы жаловаться, что тебя надурили.

Так я получил полезный урок, которым могу поделиться с работающими в тюрьмах коллегами: постарайтесь, чтобы заключенные не воспользовались оговоркой о конфиденциальности, которая придумана для их же защиты, чтобы обвести вас вокруг пальца.

– И ради чего вы старались? – спросил я. – Что вы надеялись от меня получить?

– Сигареты, может, травку, – сказал он, пожав плечами, – что-нибудь такое. Если бы вас и застукали, вам бы особо ничего не сделали. Мы просто хотели чуть-чуть порадовать себя, чтобы время быстрее пролетело.

Что-то подсказало мне, что Грант и Гэри не остановились бы на сигаретах и другой мелкой контрабанде.

– Ладно, надо возвращаться к работе, – сказал я. – Рад, что мы все выяснили. Я никому не скажу.

Я не собирался никому ничего говорить – мне было стыдно, что меня развели.

– О’кей. Пойду скажу Гэри, что игра кончена. Серьезно, ты не обиделся? Я все равно хочу участвовать в исследовании.

– Я с вами свяжусь, – сказал я. – Вы прекрасный объект для изучения, – язвительно добавил я, когда он встал, чтобы выйти.

– Ах да, захватите это для Дороти, – сказал я и передал ему мешок с кофе. – Если мешка у нее не окажется, я буду знать, с кого спросить.

Он засмеялся, и я проводил его по коридору к жилому блоку.

Вернувшись в кабинет, я сел на стул и глубоко вздохнул. Потом сделал заметку в блокноте. «В тюрьме скучно не бывает», – написал я. Это стало одной из моих любимых поговорок, когда я рассказывал, в какой обстановке собирался провести большую часть следующих двадцати лет. В тюрьме скучно не бывает.

Меня ждали запланированные на сегодня интервью. Просмотрев личные дела заключенных, я пошел в жилой блок, чтобы записать кого-нибудь на интервью, а потом решил выпить кофе с Дороти.

Мы поболтали об РМЦ. Я разузнал, когда прибудут новые заключенные, расспросил о работающих там терапевтах, о том, чего не надо нарушать, чтобы не разозлить охрану. Весьма важная информация для того, кто в тюрьме без году неделю.

Гэри показался в конце своего крыла, знакомое мне каменное выражение на лице пропало. Теперь на его лице была сдержанная улыбка. Он легонько кивнул, повернулся и пошел к себе в камеру.

– Пора возвращаться к работе, – сказал я Дороти.

– Пора, – повторила она.

Я в первый раз направился по крылу насильников. Я шел мимо камер, пока не прочел на двери одной имя Гэри.

– Гэри, – позвал я, вглядываясь в темноту.

На стенах висели снимки хоккеистов и футболистов.

– Я так и думал, что мы с вами скоро встретимся, – раздался ответ из темноты.

Гэри появился из ниши в камере и подошел к двери.

Ну и здоровый же он был парень! Мышцы, выпирающие под белой футболкой, так и бросались в глаза. Слава богу, что у нас все кончилось миром.

– Хотите участвовать в исследовании или нет? – спросил я.

Он засмеялся и ответил:

– Конечно. А вы ничего больше не хотите сказать?

– Можем поговорить о чем хотите, когда подпишете бланки с согласием и документы о конфиденциальности, – сказал я.

– Значит, пока мы говорим не конфиденциально, – нервно сказал он.

– Нет, если только не запишетесь на исследование, – сказал я, вдруг понимая, что сам могу манипулировать объектом изучения, чтобы принудить его к участию.

«Ой, ну и ладно, – подумал я, – комиссия по этике меня поймет».

– Ладно. Почему бы нет. Ребята говорят, с вами забавно разговаривать, – ответил он.

– Подпишите здесь – это ваше согласие на то, чтобы мне дали ваше личное дело. Тогда я приду за вами после обеда, и мы поговорим.

– Без проблем, – сказал он. – Правда, вам может не хватить времени, если вы хотите прочитать все мое личное дело.

Он засмеялся и сел на койку.

– Ну, значит, в два часа я за вами зайду.

Я вышел и направился прямо в хранилище документов, где запросил материалы по Гэри.

Обычно в таких случаях мне приносили одну-две подшитые папки толщиной где-то 5–10 сантиметров. В личных делах хранятся полицейские рапорты, отчеты о поведении в тюрьме, сведения, полученные от соцработников, психиатров и психологов, данные о семье, школе и местах работы и т. п. На этот раз служащая вернулась с папкой толщиной сантиметров пятнадцать, перехваченной несколькими толстыми резинками. «Не так уж плохо», – подумал я, забирая ее. Но служащая сказала:

– Погодите, это только первая. – И потом крикнула: – Вам сложить в коробку или попробуете унести так, в руках?

– Хм… лучше в коробку, если вам не трудно, – сказал я.

Личное дело Гэри уместилось в коробку из-под бумаги для копировального аппарата. Он был прав; мне не хватит перерыва на обед, чтобы прочитать его дело.

Это оказалось одно из самых поразительных дел, которые мне когда-либо доводилось читать. Гэри станет моим первым идеальным психопатом – 40 баллов из 40, а таких в следующие двадцать лет я встретил немного.

Гэри также стал первым психопатом, у кого несколько лет спустя просканировали мозг.

Когда я разгадал подстроенную Гэри и Грантом шараду, заключенные стали считать меня за своего и дружно записываться на исследование. За мои семь лет работы в РМЦ больше 95 процентов тамошних обитателей добровольно вызвались участвовать. Так все и шло по накатанной: я интервьюировал сотни заключенных, каталогизировал истории их жизни, оценивал симптомы и черты характера и в конечном итоге забрался к ним в мозг.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.