Радикальное вмешательство

Радикальное вмешательство

Мы знаем, что мы есть, но знаем ли, — чем можем стать?

Гамлет

Хотя мы все еще находимся на очень ранней стадии понимания человеческой генетики, нетрудно догадаться, что в будущем новые знания позволят нам выйти за пределы простого генетического «ремонта» — замены того или иного болезнетворного гена или усиления какой-либо желательной способности, какого-либо свойства личности. Мы сумеем пойти гораздо дальше, радикально изменив нашу наследственность. Как писал еще в 1973 году биоэтик и теолог Джозеф Флетчер, вполне возможно создание людей с геномом, частично заимствованным у других биологических видов[152]. Сейчас ученые успешно пересаживают ДНК от одного биологического вида к другому, наглядно доказывая неустойчивость видов и даже преодолевая межвидовые барьеры; стало возможным не просто идентифицировать гены, но созидать их; наступит время, когда определенные группы людей с помощью генетической инженерии сумеют по своей воле избирать разные пути развития — быть может, не менее отличающиеся друг от друга, чем то, что отличает мужчину от женщины.

Должны ли мы стараться сохранить человеческую природу, или нам следует попытаться ее изменить?[153]

Биолог Калифорнийского университета Джон Кэмпбелл принадлежит к тем, кто выступает за радикальный интервенционизм:

Генетики выкладывают нашу наследственность, как монтажную схему радиоприемника… Мы сможем при желании биологически переконструировать самих себя… В самом деле, трудно представить более идеальную для генной инженерии cue-тему наследования, нем наша.

Размышляя о том, что большинство людей враждебно отнесутся к политике качественного контроля населения, Кэмпбелл отмечает, что любая попытка повысить IQ у населения в целом была бы мучительно медленной. Он отмечает при этом, что даже классическая евгеника делала упор не столько на улучшение вида, сколько на предотвращение его упадка.

Кэмпбелл призывает к прощанию с homo sapiens как с «пережитком» или «живым ископаемым» и к применению генетических технологий для создания новых генов, возможно при помощи синтезатора ДНК. Предлагаемая Кэмпбеллом евгеника осуществлялась бы элитными группами, которые настолько быстро и радикально превзойдут обычные темпы эволюции, опережая в течение десяти поколений наш современный вид, насколько мы в свое время опередили обезьян.

Кэмпбелл прогнозирует создание нового биологического вида по обсуждавшемуся ранее сценарию «прерывистого равновесия». Практиканты новой евгеники будут считать себя скорее посредниками эволюции, чем конечными продуктами. Освободившись от недостатков отжившего вида, который к тому же переживает упадок, новые евгеники смогут развивать свой интеллект в геометрической прогрессии… до бесконечности. Наш современный мозг, по предположениям Кэмпбелла, вряд ли в состоянии даже осознать все умственные способности, которых могут добиться наши потомки.

Далее Кэмпбелл продолжает пропагандировать старую идею — евгеническую религию. Не случайно один из веб-сайтов, распространяющих статью Кэмпбелла, называется «Прометеизм». И, наконец, он указывает на то, что нам уже доступны некоторые действенные генетические технологии:

Частная самоэволюция не маячит перед нами лишь из отдаленного будущего и не представляет собой научную фантастику. Она уже существует, хотя и в достаточно ранней стадии, чтобы ускользнуть от внимания людей… Самым важным наследием нашего времени будут не атомная энергия, компьютеры, политические достижения или статическая этика для устойчивого сохранения общества. Частная самоэволюция наступит, когда наш рациональный интеллект осмыслит собственную эволюцию. Памятники XXI века будут чествовать отцов Homoautocatalyticus, подчинивших эволюцию разуму. Мир ждет только, чтобы их лица обрели конкретные черты.

Прогноз Кэмпбелла об ускоренной направленной эволюции внутри небольших групп внушает одновременно и надежду, и ужас. Поражает мысль о скором достижении более высокого, даже неограниченного интеллекта, но вместе с тем безгранично жалко «живых ископаемых», составляющих человечество сегодня.

Читатель помнит, что евгеника не ограничивает свое видение человечества одним лишь нынешним населением, но определяет его как все человеческое общество во все времена и считает себя создательницей четвертой ножки стола, на котором покоится это общество. (Три остальные — природные ресурсы, чистая, биологически разнообразная среда и человеческое население, которое наша планета будет в состоянии обеспечивать на бесконечной основе.)

Для евгеников речь идет о неподлежащих обсуждению условиях, которые рассматриваются или настолько существенно важными для выживания, или неотделимо связанными с самой сутью бытия, что все другие соображения считаются как бы вытекающими из них и подчиняющиеся им — политические партии, например, или даже благосостояние современного населения.

Это означает, что если евгеническая платформа будет иметь какой-либо шанс на успех, она должна занимать надпартийную позицию, не связанную ни с политическими правыми, ни с левыми. В то же время — по стратегическим соображениям — она не должна идентифицировать себя с межгрупповыми конфликтами или даже сравнениями, которые могут восприниматься той или иной этнической группой как оскорбительные. Хотя такие вопросы могут составлять вполне легитимные темы для ученых, история показывает, что увязывать их с идеологией евгеники — контрпродуктивно. Более того, ученые и вообще интеллектуалы, желающие пропагандировать евгенику, должны будут скорее искать общее с другими мыслителями, чем вступать с ними в конфликт. Это идеологическое обособление потребует такой самодисциплины, что мало кому придется по душе. И если быть честным, надо признать, что некоторые из этих тем могут иметь значение для евгеники или по меньшей мере пересекаться с евгеническими соображениями.

В настоящее время мало кто пытается проявить такой самоконтроль, и потому постчеловеческий или даже небиологический эволюционный путь к интеллекту выглядит все более и более вероятным — по сравнению с перспективой общего подъема населения в целом.

Уже теперь лихорадочно воздвигаются юридические барьеры возрождению евгеники, но рассчитывать на их эффективность не приходится. Логика Кэмпбелла железна: отказ общества от отбора неизбежно приведет к описываемому им сценарию, И даже если мы вдруг изменим свое отношение к евгенике, такие элитарные попытки будут все равно иметь место.

Изобретение письменности привело к возникновению коллективного разума, передающего и накапливающего знания в поколениях. При этом процессе отдельные люди специализируются в специфических областях, и никто сейчас даже не заикнется об «универсальном гении». Для этого слишком много нужно знать.

Технология мозга создавалась миллионы лет, но компьютеры, которые по-настоящему развиваются лишь около века, уже побеждают лучших шахматистов. Может быть, компьютер с развитой индивидуальной личностью еще не появился на свет, но он уже зашевелился в своей бинарной утробе.

Технология, работающая на углеводородах, имеет свои пределы. Мозг человека ограничен 1) размерами, 2) временем, необходимым для обучения, и 3) скоростью обработки информации. Компьютер может быть любого размера^ с безграничной памятью и необозримым программированием. Что касается скорости, современная технология уже позволяет обрабатывать информацию в пикосекунды (триллионные доли секунды), в то время как человеческий мозг производит свои операции лишь за микросекунды[156].

Человеческий мозг — машина, хотя и весьма сложная; все его причуды, его самосознание и способность к адаптации в конце концов будут объяснены. Сейчас идут шумные споры о том, способен ли компьютерный мозг превзойти мозг человека и как скоро это произойдет. Это в самом деле лишь вопрос времени. Два общественных класса в романе Г.Уэллса «Машина времени» — «морлоки», производящие материальные блага, и «элои»-потребители, похожие на детей, — возможно, появятся раньше, чем мы думаем. Существами, похожими на элоев, будем мы.

Эта, быть может, не столь отдаленная реальность отводит евгенике гораздо более скромную роль, чем можно было бы предположить. Всякая попытка усовершенствовать человеческий мозг направлена на инструмент, который по самой своей сути ограничен в своих возможностях. Зато мозг машины станет чем-то вроде Бога.

Мы, индивидуумы, в отведенной нам тысяче месяцев существования — или около того — немногим менее эфемерны, чем соломинки на ветру. «Мыслящий тростник», — сказал Паскаль. Но нам доверена судьба мысли, культуры и самой жизни, мы можем либо растратить по мелочам наследие миллионов поколений в угоду своему эгоизму и повинуясь племенным инстинктам, либо шагнуть вперед — выполнить наше предназначение, признав свою ответственность перед будущим миром, держась за руки в великой цепи поколений.