Есть ли предел чтению мыслей?

В наше время Фрейд не стал бы блуждать в потемках. У нас есть инструменты, позволяющие проникнуть в осознанные и неосознанные мысли младенцев и пациентов в вегетативном состоянии. Мы можем исследовать содержание сновидений. Возможно, скоро мы начнем записывать наши сны и просматривать их во время бодрствования, словно кинофильм, воссоздавая все, что раньше исчезало при пробуждении?

Проникновение в разум других людей через расшифровку их мозговой активности похоже на подключение к чужой телефонной линии, взлом пароля и тайное вмешательство в личную жизнь человека. Это открывает широкие возможности, но таит в себе опасности[72]. В конце концов, самое личное, что есть у людей, – это их мысли. Вероятно, вскоре ситуация изменится.

Точность современных инструментов ограничена и с трудом позволяет распознавать фрагменты чужих мыслей. Возможно, что в не слишком отдаленном будущем мы научимся записывать и считывать ощущения непосредственно с биологического субстрата, который их производит, – то есть с головного мозга. И мы почти несомненно сможем наблюдать содержимое разума в самых потаенных уголках бессознательного.

Этот путь кажется бесконечным и как будто зависит только от усовершенствования технологий. Значит ли это, что технологии и будут решением? Или же существует структурный предел нашей способности изучать собственные мысли и мысли других людей? Как известно, у природы есть пределы для наблюдения. Независимо от технологий, мы не можем обмениваться сообщениями быстрее скорости света. Согласно законам квантовой физики, нельзя получить абсолютно точную информацию о частице, даже о ее положении и скорости. Мы не можем войти в черную дыру… точнее, выйти из нее. Это не временные проблемы, связанные с недостаточным развитием технологии. Если современные постулаты физики верны, эти пределы остаются непреодолимыми при любых технических возможностях. Существует ли такой же предел нашей способности следить за своими мыслями?

Мы с моим другом и коллегой, шведским философом Катинкой Эверс, убеждены в этом. Процесс может быть необыкновенно полезным, иногда освобождающим – как в случае с пациентами в вегетативном состоянии, – но, скорее всего, существует объективный предел нашей способности исследовать мысли, выходящий за пределы технологического совершенства инструментов, с помощью которых мы пытаемся это сделать.

Есть два философских аргумента, заставляющих нас полагать это. Во-первых, каждая мысль уникальна и никогда не повторяется. В философии существует различие между именем и знаком (type/token distinction). В этом контексте знак считается понятием, абстрактным объектом, в отличие от имени – физической реализации, конкретизации или проявления знака. Человек может дважды подумать об одной и той же собаке в одной и той же ситуации, но все равно это будут две разные мысли. Второе философское возражение следует из логического аргумента, известного как закон Лейбница, который гласит, что каждый субъект в определенном смысле уникален и отличается от других. Когда наблюдатель расшифровывает умственное состояние другого человека с максимально доступной точностью, он исходит из собственной перспективы, добавляет свои оттенки и нюансы. Иными словами, человеческий разум обладает непроницаемой сферой индивидуальности. Возможно, в будущем эта сфера заметно уменьшится, но не исчезнет. Если кто-то захочет получить полный доступ в сознание другого человека, они сольются и станут одним целым.