Глава пятая. Свой собственный мир

Наш мозг сродни фабрике, производящей много разной продукции. Сырьем служит информация: о длине световых волн, падающих на сетчатку, о длине звуковых волн, вибрирующих в ушах,, о химическом действии веществ, попадающих в носовую полость. На основе всей этой информации сенсорные области мозга создают у нас представление о происходящем вокруг. Но такое базовое восприятие — еще не конечный продукт мозга. Его конечный продукт — восприятие, нагруженное смыслом. Смыслы, которые мы придаем всему, что воспринимаем, обычно служат нам хорошую службу: они превращают простые световые узоры в предметы, которыми мы можем пользоваться, людей, которых мы можем полюбить, места, куда мы можем отправиться. Но иногда они вводят нас в заблуждение: водоем в пустыне оказывается миражом, а человек с топором в темном углу оказывается просто тенью…

У вашего имени, Ричард, вкус как у сладкой и тающей во рту шоколадки”. Казалось бы, эти слова могла сказать женщина, несколько экстравагантно выражающая свои чувства, возлюбленному. Но женщина, которая это произнесла, использовала слова в их буквальном смысле. Она участвовала в исследовании, и вкус, связанный с именем невролога Ричарда Цитовича, не имел никакого отношения к чувствам, которые она испытывала к ученому. Любому Ричарду она могла бы сказать то же самое. Слово “Ричард” обладало для нее шоколадным вкусом в том самом смысле, в каком для всех нас шоколадным вкусом обладает какао.

У этой женщины была синестезия — особое расстройство (или, если угодно, особый дар). Она проявляется в смешении информации, поставляемой разными органами чувств. Одни синестетики видят слышимое, другие обоняют видимое. Науке известны случаи едва ли не всех возможных комбинаций. Один мальчик чувствовал, что слова имеют разные позы, и мог их демонстрировать. Другой видел разные вкусы. Однажды за ужином он объявил ошеломленным гостям: “Надо немного подождать: на курице пока недостаточно шипов”. Есть даже люди, у которых возникают сильнейшие эмоции в ответ на определенные физические ощущения: депрессия от прикосновения к джинсовой ткани, чувство неловкости от прикосновения к воску.

Большинству знакомо мимолетное ощущение цвета или узора, возникающее, когда мы слушаем музыку, и любой из нас может представить, что ощущают синестетики, ведь многие из переносных значений наших слов связаны как раз с параллелями между тем, что воспринимают разные органы чувств: протяжный звук гобоя, острый вкус перца. Но устойчивое соединение пар разных ощущений свойственно немногим: не более чем каждому двадцатому из нас.

Интерес нейробиологов к синестезии — отнюдь не праздное увлечение. Это явление заставляет усомниться во многих вещах, которые могут показаться очевидными, касающихся как нашего восприятия, так и окружающего мира.

Что делает слышимое слышимым, видимое — видимым, а обоняемое — обоняемым? Амплитуда волн и структура молекул? А вот и нет. Если кто-то может воспринимать световые волны как музыку, а кто-то — чувствовать вкус шоколада при звуках определенного имени, то как мы можем говорить, что слышимое нами — продукт именно звуковых волн, а не света, или что вкус определяется структурой молекул, а не звуками? Похоже, привычные нам представления основаны лишь на ощущениях большинства, но далеко не всех людей.

Тем не менее, мозг обычно не смешивает воспринимаемое разными органами чувств, и стимул одного типа всегда ощущается как нечто слышимое, а стимул другого — как нечто видимое. Почему? Ответ, очевидно, следует искать в наших органах чувств: глазах, ушах, носу, языке и соматосенсорных рецепторах кожи. Каждый из них сложным образом приспособлен для реагирования на стимулы своего типа: молекулы разных веществ, световые волны, механические колебания. Но это еще не ответ на наш вопрос, потому что, несмотря на удивительное разнообразие, все наши органы чувств выполняют, по сути, одну и ту же работу: переводят стимулы своего типа на язык электрических импульсов. А электрический импульс — это не более чем импульс. Это не красный цвет, не первые ноты Пятой симфонии Бетховена, а всего лишь разряд электрической энергии. Получается, наши органы чувств не пользуются особыми сигналами для передачи информации о каждом типе стимулов, а наоборот, рассказывают обо всех стимулах на одном языке.

Сенсорные сигналы поступают в мозг в более или менее одинаковом виде — как поток электрических импульсов, вызываемых возбуждением нейронов, распространяющихся по определенным путям, как волны падающих костяшек домино. И все. Обратного перевода этих сигналов в световые волны или молекулы не происходит. Восприятие одного потока сигналов как видимого, а другого как обоняемого определяется нейронами, которые поток возбуждает в мозге.

В мозге большинства людей сенсорные сигналы идут по проторенным дорожкам, попадая в разные отделы мозга в зависимости от того, какой орган чувств посылает сигналы. Проходя через мозг, сигнал разделяется на несколько потоков, одновременно обрабатываемых разными модулями мозга. Некоторые из этих модулей располагаются в коре больших полушарий мозга — его морщинистой серой оболочке, где сигналы обо всем видимом и слышимом анализируются и затем воспринимаются сознательно. Другие входят в состав лимбической системы, где поступающие сигналы вызывают физиологические реакции, придающие им эмоциональную окраску, превращая последовательности звуков в музыку, а узоры из линий и пя ген — в прекрасные изображения.

Область коры, связанная с каждым чувством, состоит из участков меньшего размера, каждый из которых обрабатывает отдельную составляющую сенсорного восприятия. Например, в зрительной коре имеются участки, отвечающие за цвет, движения, форму и так далее. После того как поступающая информация собирается в этих областях, она передается в обширные участки коры, называемые ассоциативными зонами. Здесь составляющие сенсорного восприятия сочетаются с когнитивными ассоциациями: например, восприятие ножа соединяется с представлениями о разрезании, прокалывании, еде и так далее. Только на этом этапе сенсорная информация достигает зрелости, то есть может быть воспринята сознанием. То, что мы при этом воспринимаем, вызвано стимулами окружающего мира, но представляет собой не точное отображение этого мира, а скорее нашу собственную уникальную конструкцию — его модель.

Каждый человек видит мир немного по-своему из-за индивидуальных особенностей системы зрительного восприятия.

Мозг каждого человека конструирует эту модель немного по-своему, потому что нет двух людей с одинаковым мозгом. Разные люди могут видеть один и тот же предмет по-разному хотя бы потому, что любые два человека немного отличаются числом нейронов, отвечающих за восприятие движения, пурпурного цвета или прямых линий. Например, тот, у кого особенно хорошо развита, скажем, зона восприятия цвета (V₄), может посмотреть на миску с фруктами и поразиться их ярким цветам и сочетанию этих цветов. Другой. у которого особенно активна зона восприятия глубины (V₂), может обратить внимание прежде всего на трехмерную форму наблюдаемой картины.

Третий особо отметит контуры, четвертый — какие-нибудь детали. Исходные данные, поступающие в мозг, могут быть во всех этих случаях одинаковыми, но образы, возникающие в сознании людей, будут разными.

Иногда человеку, видящему мир особенно своеобразно, удается передать свои ощущения другим, представив их в виде произведений искусства. Его ощущения могут показаться нам красивее наших собственных. Стимулируя наши зрительные пути так, что они начинают функционировать похоже на то, как они функционируют у художника, мы можем сами увидеть мир так, как видит он. Одна из причин того, почему произведения искусства нередко шокируют нас, состоит в том, что явленный в них образ мира противоречит нашему собственному. Со временем, если нам удается научиться смотреть на вещи глазами художника, его произведения поражают нас меньше. Индивидуальный взгляд каждого из нас определяется генами и формированием мозга под влиянием всего жизненного опыта. Например, мозг музыкантов даже на анатомическом уровне отличаются от мозга других людей, и когда музыкант исполняет или слышит музыку, его мозг работает иначе, чем мозг немузыканта¹. Так, в ходе одного исследования выяснилось, что часть мозга, реагирующая на звуки, у музыкантов в среднем на 130 % больше, чем у немузыкантов, и что объем этой части мозга увеличивается у них под непосредственным влиянием опыта исполнения и восприятия музыки². Причем, судя по всему, своеобразный “взгляд” музыкантов на мир не ограничивается повышенной чувствительностью к музыке. Похоже, что они также отличаются повышенной чувствительностью к эмоциям, по крайней мере в некоторых аспектах. Например, они легче улавливают интонации голоса собеседника или нотки отчаяния в крике младенца, и все это делает их жизнь в среднем эмоционально насыщеннее жизни немузыкантов³.

Василий Кандинский, “Ряды знаков” (1931). Художники нередко пытались передать средствами искусства восприятие, характерное для синестезии: Рембо обозначил каждую из пяти гласных разными цветами и переводил словесные образы в зримые, а Уистлер и Мондриан, в числе прочих, пытались изображать звуки на полотнах своих картин. Кандинский на этой картине расположил видимые изображения на нотном стане.

Необычные индивидуальные особенности восприятия вещей могут возникать также из “причуд” развития мозга. Например, Альберт Эйнштейн имел очень необычный мозг, чем, возможно, объясняются его поразительные открытия, касающиеся пространства и времени. В 1955 году, когда Эйнштейн умер, мозг великого физика был препарирован и его фрагменты распределены среди ученых. Идея состояла в том, что эти кусочки нервной ткани, возможно, позволят лучше разобраться в природе гения. Как теперь выясняется, идея была совершенно правильной, но в то время большинство исследователей понятия не имели, что именно нужно искать, и не располагали оборудованием, необходимым для таких поисков. Поэтому многие из фрагментов мозга оказались надолго забытыми. Полвека спустя канадские исследователи из Университета им. Макмастера в Онтарио вновь собрали эти фрагменты и реконструировали мозг Эйнштейна. Они выяснили, что он отличался от мозга большинства людей несколькими особенностями. Самая существенная заключалась в том, что две борозды теменной коры слились, образовав один большой участок ткани там, где обычно имеется два отдельных участка. У большинства людей одна из этих областей задействована преимущественно в пространственном восприятии, а другая (в числе прочего) — в математических расчетах. Вполне возможно, что слияние двух областей в мозге Эйнштейна позволило ему вывести из своего видения пространства и времени формулу Е = тс² — самое известное в истории уравнение⁴.

Графемно-цветовая синестезия проявляется в том, что человек видит каждую букву окрашенной своим особым цветом. Нейровизуализация показывает, что у таких людей внешний вид буквы активирует не только область мозга, отвечающую за распознавание формы букв (выделена зеленым), но и область, отвечающую за восприятие цвета (выделена красным). У большинства людей эти две области активируются независимо. Область, выделенная синим, по-видимому обеспечивает связывание ощущений, вызываемых зеленой и красной областями, в единое ощущение.

Животные, которых выращивают в условиях, где они совершенно не сталкиваются с какой-нибудь разновидностью элементов видимой картины мира, скажем с горизонтальными линиями, с трудом распознают эти элементы впоследствии или вообще неспособны их распознавать. У них не хватает клеток, в норме выполняющих эту функцию, потому что без стимуляции на определенном этапе развития таким клеткам сложно сформироваться⁵.

Нечто подобное происходит со всеми нашими способностями. Про Джеймса Кука рассказывают, что он встретил группу островитян, которые, казалось, не видели огромного силуэта его корабля, стоявшего на якоре у берега. Они никогда в жизни не встречали таких гигантских предметов и поэтому были лишены понятийного аппарата, необходимого для их восприятия. Это легенда, но она отражает истину: мы воспринимаем не общую для всех нас картину мира, а только изображающую его конструкцию, выстраиваемую у нас в голове на основе тех элементов окружающей действительности, которые лучше всего регистрируются соответствующими модулями нашего мозга.

Цветной слух в редкой мере

Владимир Набоков писал в своей автобиографической книге “Другие берега”, что “наделен в редкой мере... цветным слухом”: ‘Черно-бурую группу составляют: густое, без галльского глянца, А; довольно ровное (по сравнению с рваным R) Р; крепкое каучуковое Г; Ж, отличающееся от французского J, как горький шоколад от молочного; темно-коричневое, отполированное Я. В белесой группе буквы Л, Н, О, X, Э представляют, в этом порядке, довольно бледную диету из вермишели, смоленской каши, миндального молока, сухой булки и шведского хлеба. Группу мутных промежуточных оттенков образуют клистирное Ч, пушисто-сизое Ш и такое же, но с прожелтью, Щ.

Переходя к спектру, находим: красную группу с вишнево-кирпичным Б (гуще, чем В), розовофланелевым М и розовато-телесным (чуть желтее, чем V) В; желтую группу с оранжеватым Ё, охряным Е, палевым Д, светло-палевым И, золотистым У и латуневым Ю; зеленую группу с гуашевым П, пыльно-ольховым Ф и пастельным Т (все это суше, чем их латинские однозвучия); и наконец синюю, переходящую в фиолетовое, группу с жестяным Ц, влажно-голубым С, черничным К и блестяще-сиреневым 3. Такова моя азбучная радуга (ВЕЕПСКЗ)”.

Набоков "видел" звук, обозначаемый каждой буквой, как наделенный своим особым цветом или текстурой.

Большинство различий в строении и работе мозга разных людей слишком тонки, чтобы их легко было выявлять с помощью методов нейровизуализации, но исключительно необычная обработка сенсорной информации, свойственная синестетикам, проявляется при сканировании мозга вполне отчетливо.

В последнее время исследователи получают все больше данных, указывающих на то, что синестезия у взрослых людей — это, по-видимому, не простое отклонение, а отражение исходного устройства нашей системы сенсорного восприятия, которая работает сначала на подкорковом уровне, подавляемом у большинства людей в процессе обучения. Согласно этим представлениям, любой стимул, будь то свет, вещество или звук, в принципе может вызывать мультисенсорные ощущения, что он и делает в нашей лимбической системе. В младенчестве мы воспринимаем окружающее именно так, но по мере развития коры больших полушарий она, по сути, перетягивает на себя поток поступающей информации, безжалостно ее категоризируя и посылая сигналы о каждом типе стимулов лишь в одну определенную сенсорную систему. В результате связи между частями мозга, чувствительными к разным типам стимулов (например, к звукам или к свету), постепенно выходят из строя за невостребованностью, и нейроны коры каждой сенсорной зоны все сильнее привыкают представлять получаемую ими информацию только в одной модальности. Поэтому обычно мозг взрослых разделяет воспринимаемое на несколько общеизвестных чувств⁶.

Если так, то свойственная нам строгая категоризация информации, приводящая к ее распределению по разным сенсорным системам, возникла, по-видимому, потому, что она позволила нам ускорить распознавание воспринимаемых стимулов. Если бы оса воспринималась нами не только как жужжащее полосатое существо, но и как нечто, обладающее вкусом и запахом, нам могло бы потребоваться больше времени на то, чтобы сообразить, что ее лучше поскорее прихлопнуть.

Диффузионно-тензорная визуализация мозга людей, которым свойственна графемно-цветовая синестезия, показывает, что у таких людей между соответствующими областями мозга (отвечающими за восприятие цвета и чтение) больше связей, чем обычно бывает.

Поэтому ограничение нашего восприятия осы ее обликом и производимым ею звуком, возможно, способствовало выживанию наших предков. Но, как и многие другие усовершенствования, связанные с работой коры больших полушарий, этот метод отчасти обеднил нашу картину мира. Несомненно, восприятие мира синестетиками несколько богаче, чем восприятие, доступное тем из нас, кто не может наслаждаться картинами, создаваемыми совместно разными сенсорными системами. Синестезия не только обогащает воспринимаемую картину мира, но также, судя по всему, улучшает некоторые творческие способности⁷, а некоторые разновидности синестезии, по-видимому, также улучшают способность к сопереживанию⁸. Несомненно, если бы мы могли время от времени останавливать осуществляемый корой больших полушарий процесс категоризации сенсорной информации, это обогатило бы нашу картину мира. К сожалению, пока единственный надежный способ добиться этого связан с приемом препаратов, распространение большинства из которых противозаконно. Может быть, когда наука лучше разберется в механизмах, лежащих в основе синестезии, кто-нибудь изобретет более безопасный способ открывать эту дверь восприятия.