Наш вид до начала истории
Наш вид до начала истории
Наш вид, оставаясь, как и его предшественники, прежде всего собирателем, во многом особенный. Ну, конечно, он единственный, кто владеет огнем и речью! Он не только изготавливает орудия, но и постоянно совершенствует их, опираясь на внегенетическую передачу новых навыков и знаний. Он, как и его предки, тоже получает животные белки от крупных теплокровных, но не столько погибших без его участия, сколько убитых им самим. Но, как ни печально, он убивает и себе подобных, а совсем недавно был настоящим каннибалом. Он очень охотно и активно вступает во взаимовыгодные и взаимозависимые симбиотические отношения с растениями, животными и микроорганизмами — от ячменя, кукурузы, собаки, овцы до дрожжевых и пенициллиновых грибков. Все это дает человеку возможность открывать для себя в природе новые экологические ниши, как бы новые «профессии» в биосфере, и достигать чрезвычайно большого разнообразия по образу жизни и положению на экологической пирамиде — от плотоядного уровня до почти растительноядного, и даже ниже, до уровня разлагателей отмершей биомассы.
В древний, доисторический, период разными популяциями человека осваивалось не менее пяти направлений экологической специализации: собирательство, охота, скотоводство, растениеводство и разбойничество.
Собирательство — естественное, животное состояние людей. Они могут сохранять этот образ жизни в благоприятных местах неограниченно долго. Популяции возвращались к нему всякий раз, когда терпели фиаско на пути иных специализаций. Да и каждый по отдельности подсознательно знает, что если иная жизнь не получилась, в запасе есть выход — начать искать и собирать необходимое для жизни в подходящих местах, от леса или берега моря до свалки. Довольно очевидно, что для древних собирателей вполне подходила предковая организация группы. При ней территория, на которой живет группа, как бы общая, а иерархи могут управлять ее использованием. Подходит для такого образа жизни и групповой брак, при котором тот, кто доминантнее и удачливее, имеет связь с большим числом женщин, а кто неудачлив — с меньшим.
Загонные охотники. Как возникла специализация по загонной охоте на крупных животных, пока покрыто мраком. В то же время жизнь охотников во времена расцвета — тридцать семь тысяч лет назад — вырисовывается довольно хорошо, причем в значительной мере благодаря их собственным зарисовкам своего быта. Но трактовать эти рисунки можно по-разному. Был период, когда кабинетные мыслители и писатели так романтизировали и героизировали жизнь охотников, что всем нам трудно избавиться от такой картины: сидят у костра усталые, но довольные охотники, и делят тушу мамонта. А позади сгрудились философы и спорят: как они ее делят? Поровну? По справедливости? По заслугам? А некоторые говорят, что как женщины укажут: на дворе, по их мнению, расцвет матриархата.
А жили охотники группами, в основе которых была иерархия мужчин. Оборонительной от хищников и конкурентов иерархии мужчин не трудно выделить из себя бригады загонных охотников: организация подходит (вспомним авангард павианьего построения), а приемы коллективных действий против хищника легко преобразуются в приемы охоты на крупных животных. Охотники образовали первую симбиотическую связь с другим видом — собакой. Они создали множество орудий и приспособлений. Но мало кто из читателей знает, что они были и первыми строителями. Для охоты загоном нужны огромные загоны — ловушки, куда загоняют стадо. Время кое-где сохранило до наших дней каменные стенки ловушек длиной в несколько километров, а в Каракумах — подобное по масштабам сооружение из земли. От деревянных же сооружений, которые могли быть не менее грандиозными и самыми распространенными, просто ничего не осталось. Но их много на наскальных рисунках.
На стоянках группа образовывала тесное поселение. Оттуда уходили на промысел бригады молодых охотников. Эти парни любили себя рисовать, и мы видим, что строй бригады — это строй павианьего авангарда, а в местах охоты — лагерь. Мы видим и рисунки ловушек, и приемы охоты, и сцены возвращения бригады на стоянку с добычей. Женщины на рисунках всегда много меньше мужчин (это означает, что они, как и у всех приматов, находятся ниже мужской иерархии) и обычно «приветствуют» их в позе подчинения. Много сцен группового секса, видимо, обычного занятия бригады по возвращении на стоянку. Нужно быть слепым, чтобы узреть в подобном образе жизни матриархат. Это самый обычный групповой брак.
Охотникам нужна огромная территория: на полсотни человек не менее семидесяти пяти километров в поперечнике с протяженностью границ до трехсот километров. Плотно охранять границу такой длины от соседних групп невозможно. Они легко могли проникнуть на чужую территорию, поохотиться и благополучно уйти с добычей, а владельцы лишь спустя какое-то время натыкались на их следы. Именно поэтому, возможно, охотники стали применять очень жесткий метод защиты территории: если уж заставали на ней чужих за охотой, с ними не церемонились (как это было принято у предков человека), а нападали и пытались убить. Мы знаем, что период загонных охот стал и началом жестоких территориальных войн с применением оружия и убийством. Он стал началом эры повсеместного людоедства.
Перепромысел — бич божий загонных охот — истощал запасы дичи и вынуждал охотников искать все новые и новые нетронутые места, расселяться. Не позднее, чем двенадцать тысяч лет назад они уже сумели проникнуть на все пригодные для охоты материки. Цивилизация загонных охотников была высокой и в техническом, и в духовном смысле. Это они открыли счет, календарь, символические знаки, освоили начала коллективного строительства, стали рисовать и ваять. Но перепромысел повсюду рано или поздно приводил их к экологической катастрофе. Узкие специалисты, они повсеместно начали вымирать, а их остатки «скатывались» к собирательству или примитивным незагонным способам охоты.
Специализация на загонной охоте шла под достаточно сильным действием естественного отбора (в основном в форме конкуренции небольших близкородственных групп), который усиливал некоторые инстинктивные программы поведения. Многие мужчины унаследовали от древних могучую страсть к охоте, и многим так хочется собраться мужской компанией верных друзей и двинуть куда-нибудь в глухомань, в новые края, совершать переходы, устраивать ночевки и дневки на все новых и новых местах.
Кому, с точки зрения древних охотников, принадлежала территория их группы? Как и раньше, всей группе, но использовалась она под контролем иерархов, которые намечали маршруты бригад, сроки и объект охоты, строительные работы.
Кочевые скотоводы. С разными видами животных, впоследствии ставших домашними, симбиоз образовывали разные популяции человека, в разных местах и в разное время. И происходило это весьма по-разному. Утка стала домашней одним путем, лошадь — совсем другим, а свинья — третьим. Сейчас мы обратимся к одомашниванию стадных млекопитающих, таких, как тур, предок коровы, или северный олень. Это все случаи, когда человек приспосабливал свой образ жизни к образу жизни симбионта, сам становясь кочующим существом.
Экологи единодушны в том, что первыми кочующими скотоводами становились при удачных обстоятельствах группы загонных охотников. Многие виды хищников, например львы или волки, как бы «пасут» стадо своих прокормителей, некоторое время кочуя за ним и рядом с ним, а стадо идет себе по традиционному сезонному маршруту. Охотники с собаками могли поступать подобно этим хищникам, а за стадом следовать все дольше и дольше. При этом, если убивать жертвы на глазах стада, оно будет все осторожнее, но если додуматься делать это скрытно, то стадо из поколения в поколение будет все спокойнее относиться к сопровождающим его людям и собакам. А эти начинающие пастухи неизбежно будут атаковать иных хищников, покушающихся на стадо, и прогонять с пастбищ конкурентные дикие стада. В результате члены стада должны ощущать явную пользу от пастухов и собак.
И в степях, и в саванне, и в тундре дикие стада совершают сложные миграции по определенным маршрутам и в определенные сроки года. Первые пастухи не могли изменить путь стада, а тем более осадить его на одном пастбище. Они могли «управлять» стадом, только ведя его по традиционному маршруту. Так, вчерашние территориальные охотники неизбежно становились кочевниками. Свою врожденную территориальную агрессивность пастухи теперь могли направлять на хищников, в том числе и охотников, на другие дикие стада-конкуренты и на встречающихся на пути чужих пастухов с чужими стадами. Много позже посредством искусственного отбора пастухи вывели более послушных животных, которых удавалось гнать туда, куда хотели люди.
Вступив в союз с диким быком-туром где-то в Европе, пастухи около восьми тысяч лет назад прошли со своими стадами в Северную Африку, где на месте нынешней пустыни Сахары были прекрасные саванные пастбища. К счастью для нас, пастухи любили рисовать на скалах, а сухой климат сохранил до наших дней тысячи их зарисовок природы и быта. Рисунок древних — клад для этолога. Хорошо понимая их врожденные мотивации, определяющие особенности отображения в рисунке реальных моделей, этолог видит в нем подчас не только больше искусствоведа, но и другое. Из рисунков ясно, что группа пастухов насчитывала несколько десятков человек, а крупного рогатого скота было в пять-шесть раз больше. Мужчин и женщин примерно поровну (что не странно), но поровну и коров и быков, причем быки не кастрированные. Они нужны для защиты стада от опасных хищников саванны, ведь стадо у этого вида построено тоже на оборонительной иерархии самцов.
Мы видим, что, нападая или обороняясь, круторогие быки с опущенными головами и вкрапленные в их строй мужчины с луками образуют защитную стенку, прикрывая коров, женщин, телят и детей. Это построение соответствует и оборонительному каре, инстинктивно создаваемому быками, и инстинктам человека, строящегося полумесяцем. На многих рисунках занятые своим делом быки изображены отдельно от коров, занятых другим делом. Мужчины со своими делами тоже часто изображались отдельно от женщин, которые, например, доят коров. Ясно, что иерархический ранг женщин и коров ниже ранга мужчин и быков, то есть перед нами вдвойне «патриархатное» сообщество. Рога некоторых быков украшены орнаментами, скорее всего обозначающими их высокий ранг в иерархии, признанный не только другими быками, но и нанесшими орнамент мужчинами. (Позднее другие народы, позаимствовав скот у кочевников Сахары, превратят украшение быка в культовый ритуал.)
Мы видим сцены собрания мужчин, на которых они соподчинены иерархически, причем на них надеты знаки, обозначающие их ранг. Мы видим, что самый низкий ранг — у рабов (их легко узнать, они черной расы). На одном рисунке заседание иерархов явно кого-то судит и к чему-то приговаривает. Много зарисовок сексуальных отношений. На них мы видим, как женщины провоцируют мужчин погоняться за ними и тут же отдаются на земле, зачастую по несколько пар рядом. Это признак группового брака. Позднее у многих кочевых народов групповой брак принял асимметричную форму полигинии (многоженства): мужчина живет со своими женами в групповом браке, но их заставляет жить с ним одним. Число жен стало соответствовать иерархическому рангу и связанному с ним достатку мужа. О том, почему у скотоводов полигиния экономически и возможна, и выгодна, писали много, поэтому не будем на этом останавливаться.
Как воспринимали древние пастухи-кочевники «территориальный вопрос»? Ясно, что жизненное пространство стада нашего скота принадлежит нам всем. Но куда и когда перемещаться по нему, решают иерархи.
Разбойники. Зоологи называют жизнь за счет отнимания у других клептопаразитизмом. Иерархия мужчин — фактически готовая для набегов банда. Достаточно перестать испытывать сострадание к чужим (а этого человек достигает легко) — и их можно грабить, было бы что отнять. Разбойничьи народы были повсюду в течение всей писаной истории человечества, не перевелись они и ныне. Труднее указать времена, когда их не было. Помимо специализированных разбойников, и все прочие народы при случае грабили и грабят как соседние народы, так и живущие в отдалении. Разбойники существуют и внутри любой популяции, грабят своих же. Ясно, что в среде древних полуразбойников-полупиратов-полуторговцев (а с этого начинали и такие уважаемые впоследствии народы, как финикийцы, греки, норманны) оборонительная суть мужской иерархии трансформировалась в подлинно военную организацию с соответствующей моралью (например, «право победителя» ограбить, изнасиловать и даже убить побежденного), боевой тактикой, уставами взаимоотношений. Разбойники — это верхняя часть иерархической пирамиды, живущая сама по себе и для себя. Важное место в их взаимоотношениях занимают принципы «справедливого» дележа награбленного. Сухопутные разбойники обычно делились по старшинству — занимаемому в иерархии уровню. Однако пираты, плававшие на гребных судах (где все, кроме капитана и рулевого, одинаковые по рангу гребцы), делились поровну. Все это кончилось на полностью парусных кораблях с их разделением труда.
Представьте себе, читатель, что теорию «первобытного военного коммунизма» как светлого этапа всего человечества некоторые кабинетные мыслители XIX века высидели, читая книги о древних пиратских народах! Но мы-то с вами теперь знаем, что приматы свое, кровно заработанное, добровольно нижестоящим не передают. Отнятое же — могут и поделить. Все человечество не могло жить грабежом, и поэтому в древности не было дележа добытой собственным трудом пищи поровну.
Растениеводы. Современные радиоуглеродные датировки (запасов пищи, выжигания травы и кустарников и т.п.) развеяли миф о позднем, завершающем возникновении растениеводства — симбиоза человека с растениями. Оно не моложе скотоводства, и первые растениеводы были современниками расцвета загонных охотников. А если предположить, что все начиналось с огораживания плодоносных деревьев (чтобы не подпускать к ним других видов — конкурентов), то до этого должны были додуматься некоторые собиратели. Этот способ огораживания с целью сохранить себе урожайное дерево невольно защищает молодые побеги вокруг него. И поэтому огораживание одновременно способствует появлению целой рощи полезных деревьев (независимо от того, понимает или не понимает это человек).
Дело в том, что очень долго выращивание растений могло быть лишь вспомогательным занятием собирателей. Нет такого вида растений, который один может обеспечить полноценное питание человека, особенно в детском возрасте. Да и вообще, все растения вместе все равно неполноценны без дополнения пищей животного происхождения. Растениеводство могло стать главным занятием для популяции только после обмена технологиями выращивания разных растений с другими популяциями. А также либо при дополнении растениеводства либо рыбной ловлей или охотой, либо при заимствовании некоторых домашних животных от скотоводов.
От первых земледельцев не осталось почти никаких материальных следов, и нам неведомо, как приспосабливали они к новому занятию группу, изначально предназначенную для собирательства. Однако сразу следует напомнить, что переход к растительной пище — это спуск по экологической пирамиде, и пахарю нужно много меньше земли, чем собирателю, скотоводу и, тем более, загонному охотнику. На очень же плодородных землях или при высокой технологии и урожайности — и того меньше. Поэтому обычная для человека группа легко может стать довольно плотным оседлым поселением со своей территорией, окруженной неохраняемым жизненным пространством — источником дополнительных материалов и тому подобного.