Дарвинизм и идеология

Дарвинизм и идеология

Отсюда рождается ощущение, что новая парадигма одалживает себя для нравственно-консервативного использования. Показывая, что "моральные чувства" исходно не развернуты в мораль, она предполагает, что, может быть, необходим сильный моральный кодекс, если люди хотят уважать всеобщее благо. Чудесно, хотя часто взаимное отстаивание личных интересов приводит двух или более людей к извлечению общей выгоды, но много общей выгоды пройдёт мимо, пока мы не примем этику всерьёз.

Имеет ли этот вид морального консерватизма глубокую связь с политическим консерватизмом? Нет. Верно то, что политические консерваторы более своих антиподов придают значение борьбе за моральную строгость. Но они также склонны полагать, что сильный моральный кодекс, которому мы все должны повиноваться, — это тот, который поддерживают они и их товарищи по партии, или, по крайней мере, тот, который благословлён «традицией». Дарвинист же, напротив, смотрит на освящённые временем моральные кодексы с глубоко двойственным чувством.

С одной стороны, долгоживущие императивы должны обладать какой-то совместимостью с человеческой природой и вероятно отвечать интересам, по крайней мере, кого-то. Но кого? Создание морального кодекса происходит в ходе борьбы за власть, власть же в человеческих обществах обычно распределяется сложно и неравноправно. Определение того, чьи интересы при этом обслуживаются, может быть хитрым.

Анализ моральных кодексов — изучение того, кто в них несёт издержки, и кто — извлекает выгоду; затраты и выгоды альтернативных кодексов лучше всего делать инструментами новой парадигмы. И лучше это делать осторожно. В итоге мы должны обойтись без тех норм, которые не имеют практического смысла, но в то же время мы должны осознать, что нормы имеют практический смысл очень часто, они выросли из неформальных уступок и требований, которые, хотя никогда не являются чисто демократическими, иногда весьма плюралистичны. Более того, эти неявные переговоры, вероятно, приняли во внимание некоторые (возможно, горькие) истины о человеческой природе, которые могут не быть сразу очевидны. Мы должны смотреть на моральные аксиомы так же, как старатель смотрит на сверкающие камни, с большим почтением, но и с таким же подозрением, здоровой двойственностью, вплоть до будущей пристальной экспертизы.

Результат такой оценки будет слишком разнообразен, чтобы приклеивать ему простой ярлык. Она может называться консервативной, раз ссылается на превентивное уважение к традиции, а не бессмертную любовь к ней. Но опять же, результат анализа может называться либеральным, пока либерализм не приравнивается к гедонизму или моральному попустительству. Если моральная философия либерализма — это то, что «радикал» (в его время) Джон Стюарт Милль изложил в своей "На свободе", то она включает здоровую оценку мрачных сторон человеческой природы и необходимость в сдержанности, даже в моральном осуждении.

Что касается эффектов пугающего биологического детерминизма, лучше сказать, просто пугающего детерминизма, то они также бросают вызов идеологическому навешиванию ярлыков. Подчёркивая, что лишение свободы всегда является моральной трагедией, но практической потребностью, детерминизм акцентируется на настоятельности ликвидации социальных условий, типа бедности, ведущих к наказуемому поведению. Дарвин видел это. В своих примечаниях, признав детерминизм и осознание философской бессмысленности возмездия, он написал: "Верящий в эти представления обратит большое внимание на образование". Он отметил, что "животные нападают на слабых и больных, как мы поступаем с плохими людьми. Мы должны жалеть, помогать и обучать, устраняя непредвиденные обстоятельства на пути поддержки силы мотива".

Всё же, как написал Дарвин, если плохой человек "неисправимо плох, то ничто не вылечит его". Истинно так. Хотя новая парадигма подчеркивает умственную гибкость, которую долго подчеркивали и либералы, она также предполагает, что можно заметить в непредвзятом наблюдении, что эта пластичность не бесконечна и, конечно же, не вечна: многие механизмы умственного развития явно имеют существенные эффекты в течение первых двух или трех десятилетий жизни. Ещё не ясно, как конкретные различные аспекты характера тогда появляются. (Может ли мужчина стать почти неисправимым насильником или, по крайней мере, неисправимым до тех пор, пока его уровень тестостерона не снизится при достижении среднего возраста?) Но ответы могут временами благоволить правыми политикам, тем, кто предлагает запирать таких и выбрасывать ключ.

Прогресс эволюционной психологии явно и законно будет затрагивать моральную и политическую мысль в течение десятилетий. Но простой идеологический ярлык не будет суммировать эффекты. Как только каждый поймёт это, так дарвинистам более не потребуется отражать никаких орд критиков ни слева, ни справа. Просвещение тогда сможет продолжиться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.