11

11

Чем дальше от центра, тем меньше машин, зато на пути попадается все больше куч неубранного мусора. Благодаря такому угасанию дорожного движения шофер получает возможность колесить, виляя то в нужную сторону, то совсем наоборот, но не столько ради прихоти, сколько огибая препятствия.

Порт Узаи примыкает к южным кварталам Бейрута, он расположен к западу от шоссе, которое на картах носит имя шейха Сабах эль-Салем эль-Сабаха, и под защитой, если таковая возможна, главной взлетно-посадочной полосы аэродрома. С берега она, огороженная скалистой грядой, отчетливо видна на фоне неподвижной водной глади. В обычное время здесь, должно быть, очень шумно. Но с начала военных действий аэродром закрыт, на порт вчера обрушилось несчетное множество бомб и ракет, а квартал, с ним соседствующий, похоже, опустел, покинутый большинством жителей. В настоящий момент здесь царит тишина, усиливающая малейший звук — хлопает ли, болтаясь на ветру, оторванный клочок толя, хрустит ли под ногами смесь битого стекла, металлических обломков и мусора. Поначалу в этой экспедиции меня сопровождает один лишь шофер, потом к нам присоединяется молодой человек, говорит, что он владелец одной из лодок, уничтоженных при бомбежке. Раз израильтяне не поленились разбомбить рыбацкий порт, причем не скупясь на средства, они, по всей вероятности, подозревали, что некоторые рыбаки, они здесь почти сплошь шииты, уроженцы юга Ливана, то есть потенциальные сторонники Хезболлы, оказывают ей поддержку по части материально-технического снабжения, доставляют оружие или другое снаряжение из Бейрута в зону боев. Судя по масштабу разрушений в южном квартале города, можно также предположить, что они задумали стереть в порошок не только недвижимое имущество Хезболлы, но и ее экологическую нишу.

Чтобы добраться до портовых пирсов, надо пересечь пустырь, тоже усеянный обломками лодок и машин, потом подняться на плотину, кое-как сложенную из бетонных блоков. Вид, что открывается оттуда, сверху, напоминает миниатюрную копию самозатопления французского флота в Тулоне: исковерканные шлюпки, некоторые из них опрокинуты вверх дном, самые большие суда затоплены наполовину: корпус опустился на дно, а такелаж торчит над водой. И все словно покрыто пыльным слоем, это зрелище знакомо каждому, кто видел города, подвергшиеся бомбардировке: все предметы выглядят серыми, их краски затерты, контуры размыты, такими бывают порой пейзажи в кошмарных снах и научно-фантастических фильмах.

Между тем как рыбак комментирует это зрелище, в воздухе раздается жужжание, похожее на гул не то беспилотного самолета, не то мопеда марки «велосолекс», хотя вокруг ничего нового не видать, и наш собеседник пускается наутек. Поскольку он юркнул в единственную в квартале открытую лавчонку (все прочие опустили свои металлические шторы), мы направляемся туда вслед за ним. Там нас уже поджидает толстый, голый до пояса бородач, на вид он куда мощнее, да и солиднее, чем рыбак. Представляется «доктором», впрочем, в Ливане претензия на такое наименование зачастую свойственна людям, которые отродясь не занимались медициной, и настоятельно требует, чтобы я предъявил ему свои документы. Для начала толстяк, хотя никто его об этом не спрашивал, возвещает, что «здесь нет никого из Хезболлы», — что ж, такой способ уклониться от выяснения его собственной личности не хуже любого другого. Затем, когда я извлекаю из кармана свой документ, снабженным достойными доверия штемпелями, он принимается трясти его в правой руке, между тем как в левой держит бутылку фруктовой воды, которую пил, когда мы вошли, теперь она наклонена почти горизонтально, так что струйка липкой пенистой жидкости выплескивается оттуда прямо на мои башмаки. Определить, уж не подстроил ли доктор (эль хаким) эту маленькую пакость умышленно, возможности нет, но я склонен предположить, что так и было, ибо на данной стадии нашей беседы он еще делает вид, будто принимает меня за шпиона, явившегося сюда, чтобы выведать у него сведения о масштабах нанесенного ущерба (как если бы от беспилотников и вправду не было никакой пользы) да, может статься, и о том, целесообразно ли причинять его дальше. Между тем документ, представленный мной, он вроде бы одобряет, но тона отнюдь не сменил: все норовит меня смутить, запутать, изобличить, упорно вынуждая рыбака, который, напротив, держится совершенно бесхитростно, продолжать разговор на тему бомбардировки. Например, если рыбак (как и Франс Пресс) говорит, что она имела место ночью, то доктор ему возражает и ручается, что бомбардировка была средь бела дня. При этом если один высказывает предположение, что ракеты могли быть запущены с судов, второй утверждает, что собственными глазами видел самолеты. Как ни странно, единственный пункт, на котором оба сходятся, — это готовность частично снять ответственность с израильтян, ведь они, прежде чем бомбить, разбрасывали листовки, предлагающие населению бежать.

В тот же вечер в квартале Шиах, до сей поры не задетом, они поведут себя менее совестливо, по непостижимой причине без предупреждения пустив две ракеты в жилой дом. Это стоило тридцати двух смертей, еще семьдесят человек получили ранения.

В самом центре города, в отеле «Кавалье», где я занимал номер, до меня донеслись два таких взрыва, как если бы они произошли по соседству, при том что обычно я едва различаю те, что с неравномерными промежутками потрясают южное предместье. Потом, когда ко мне зашел Шариф, он подтвердил, что разрушенный дом находился в такой близости от его собственного, что взрывная волна сбила его с ног, хотя он живет не в квартале Шиах, а в Фурн-аш-Шеббак, можно сказать, на другом конце света.

Во время ужина, с балкона при свете полной луны, что вставала, плывя над араукариями, можно было наблюдать кое-какие признаки умеренной паники, какие могла бы вызвать, например, автомобильная катастрофа, — вспыхивали и гасли вращающиеся прожектора, выли сирены, суета царила в развалинах неподалеку от отеля. Такие обыденные сцены бедствия все мы видели по телевизору, но ведь никто не выражает желания поглазеть на них поближе; к тому же в данных обстоятельствах куда более, чем в Узаи несколько часов назад, реальна опасность, что толпа примет тебя за одного из тех агентов, которых она подозревает в том, что они наводят на цель израильские машины, да наверняка где-нибудь здесь шпионы и вправду шныряют.

То и дело над городом на большой или средней высоте пролетают самолеты, слышен их гул. Мы долго пробыли на балконе, и все это время они жужжали прямо у нас над головами, в основном это были беспилотные разведчики, они кружили целым роем… или, может быть, их было не так уж много, а то и один-единственный, но мастерски управляемый на расстоянии, умудрялся создавать это впечатление, будто с вас глаз не спускают, грозя неминуемой расправой.

Поскольку один из сотрапезников, глядя на открывающийся с балкона вид, кстати вспомнил, что по-французски араукарии зовут еще «обезьяньим горем» из-за более или менее острых колючек, которыми топорщится ствол этого дерева, иногда местами, а порой и сплошь, снизу доверху, я решил, что пришел удобный момент, самое время завести речь о собаках. Как правило, каждый из присутствующих находит, что рассказать по этому поводу. Особенно в городе, центр которого годами находится во власти вооруженных группировок различного подчинения и ими же опустошается, потом, чуть только восстановится мир, здешние дома, ставшие бесхозными, долго числятся выморочным имуществом, но все это время здесь находит приют исключительно стойкая популяция бродячих собак, искоренение которой оказалось крайне трудным. В ливанской литературе присутствие этих животных оставило многочисленные следы. Что до новой войны, относительно которой никто тогда понятия не имел, как и когда она закончится, хотя все считали, что это ненадолго, она безостановочно порождала все новые порции баек о бродячих животных, чаще именно о собаках, порукой чему служит статья, появившаяся утром в англоязычном ежедневнике.

Подписанная неким Заяном Джайланом, корреспондентом агентства Франс Пресс и носившая заголовок «US rights group on mission to save Lebanese wildlife» («Миссия группы американских правозащитников — спасение дикой фауны Ливана»), что, впрочем, неверно, так как в дальнейшем тексте речь шла только о животных домашних или принимаемых за таковых, статья живописала рискованную ливанскую эскападу кучки американских друзей животных, обозначаемой аббревиатурой РЕТА (People for the Ethical Treatment of Animals[8]). Возглавляемая Мишель Рокке, о которой статья сообщает, что она четыре года проработала «undercover» («агентом под прикрытием») службы защиты животных, РЕТА отправилась на юг Ливана, добравшись до границы зоны боев (пройти дальше ей помешали только армейские кордоны) с целью распространения листовок и брошюр, объясняющих населению, как в создавшихся условиях позаботиться о животных. Положение их и впрямь оставляло желать лучшего. Из-под пера Заяна Джайлана на сей предмет вышло следующее описание: «Дороги усеяны скелетами собак, кошек, коз и овец, раздавленных колесами машин беженцев-поселян». А вот как комментирует происходящее Мишель Рокке: «Бомбы падают и на животных, наряду с людскими потерями, есть и их потери; война — абсолютный ад также и для них».

В своих листовках активисты РЕТА призывают жителей, а заодно «военных, полицию и членов неправительственных организаций», «выпускать на свободу терпящих бедствие животных, если они привязаны, давать им пить, при возможности брать их с собой» и в качестве крайней меры, «пристреливать в упор» («point-blank range») — пулей в голову.

Кучка американцев задалась целью собрать большое число кошек и собак (а почему бы не коз и овец?), чтобы надежно пристроить их в семьи. Явились они сюда не с пустыми руками: привезли с собой запас кормов для домашних питомцев.

«Есть места, куда нам не удалось проникнуть, — поясняет Мишель Рокке, — но ливанская армия взяла у нас корм, она берется раздать его собакам». (Тут злонамеренный ум мог бы ввернуть замечание, что это, пожалуй, единственная задача, которую еще способна решить ливанская армия, хотя существует вероятность, что и эту миссию она так никогда и не исполнила — в самой проблемной зоне.) К главным действующим лицам конфликта, то есть боевикам Хезболлы и израильским военным, РЕТА, по всей видимости, доступа не получила. Но что касается первых, журналист Франс Пресс приводит анекдот, проливающий на них — по крайней мере, на одного из них — неожиданный свет. Заян Джайлан пишет, что в Бинт-Джбейль, селении, опустошенном сокрушительным израильским наступлением, боец Хезболлы рассказывал, как в разгар боя он обрел душевное утешение в близости четвероногого друга. «Я увидел пса, — повествует безымянный боевик Хезболлы, — его язык свисал до земли от голода и жажды. Я отдал ему свою последнюю банку тунца. Раз я пожалел эту собаку, может, и меня Бог пожалеет».

Пересказанная подобным образом, эта история отдает кощунством. К тому же в соседнем селении, в Срифе, журналист видел корову, в поисках пропитания забравшуюся на брошенную кухню, лошадей, бесцельно бродивших по главной улице, и даже осла, который душераздирающе ревел, потому что его нога застряла в мотке проволоки, причем судьба их всех нимало не трогала местного начальника, высокопоставленного представителя той же Хезболлы.