Опустошение

Мне хорошо запомнились два случая, омрачающие светлые воспоминания о Галапагосах. Ни одна страна не произвела на меня такого чарующего впечатления, как этот полный чудес своеобразный мир, который позволил мне заглянуть в извечную тайну творения. Но стоит мне подумать, что я посетил последнюю райскую обитель природы, потерпевшей столь сильный урон от рук человека, как передо мной встают мрачные тени. Да, и на берегах этих счастливых островов появились первые провозвестники безжалостного уничтожения.

В январе 1954 года я, полный самых радужных надежд, приехал на небольшой островок Южный Сэймур. Он расположен к северу от Индефатигебля и отделен от него только узким проливом. Побывавший здесь в 1923 году Уильям Биб писал об острове как о девственном клочке суши, где во множестве водятся наземные игуаны, тогда как в других местах они уже в те времена встречались редко. Игуан можно было видеть под каждым кактусом:

«Пройдя лишь несколько метров по саванне Сэймура, я понял, что здесь сосредоточились конолофы со всего острова. Под каждым кактусом, под каждым даже маленьким кустом кордии, акации или бурсеры лежала ящерица. Это были крупные пресмыкающиеся. Во всей колонии — а я прошел ее с начала до конца — не было ни одного экземпляра меньше 60 сантиметров, а большинство превышало 90 сантиметров. Я насчитал 14 особей, с виду древних как мир. Все они расположились в густой тени. Под кактусами они вытягивались вдоль тени, отбрасываемой его стволом, а под кустами свертывались в комочек, чтобы уместиться на небольшом затененном клочке земли».

Итак, я высадился на севере Сэймура, надеясь увидеть ту же картину. Издали остров и в самом деле обещал многое. Высокая желтая трава покрывала красную пепельную почву, усеянную глыбами, кое-где поднимались низкие кусты и опунции выше человеческого роста. Но вот я вскарабкался на крутой берег, и передо мной открылся совершенно иной вид. Я неожиданно оказался на асфальтированном шоссе! Его черная полоска, во многих местах уже прожженная солнцем, привела меня в поселок. По обеим сторонам улицы выстроились низкие военные бараки. На стенах заплатами темнели забитые окна. Голоса людей или животных не оживляли заброшенное селение. Только ветер играл проржавевшими ставнями. Ничто не навевает такой грусти, как разваливающиеся дома. Печально пошел я дальше и натолкнулся на хорошо замаскированные склады боеприпасов, теперь пустые, патрульные будки и цистерны для горючего, тянувшиеся вплоть до южного берега острова. Много часов бродил я по острову, избегая дорог, исходил его вдоль и поперек, но обнаружил только один-единственный экземпляр друзоголова, которых здесь раньше было такое множество. Под навесом скалы лежал высохший на солнце труп животного. По отверстиям, оставленным пулей, я установил, что его застрелили. Остров наземных игуан подвергся опустошению. Во время второй мировой войны он служил военной базой, и находившиеся на ней тысячи людей томились бездействием! Им нельзя даже поставить в вину то, что развлечения ради они охотились на любых живых существ. Место истребленных галапагосских животных заняли новые обитатели: домовые мыши! Они так размножились, что их норы тянутся на многие километры. Голодные зверьки с корнем вырыли почти всю траву и теперь средь бела дня рыскали в поисках пищи. Даже маленькие тропидурусы попадались лишь изредка. Очевидно, мыши уничтожали их яйца. Пройдет немного времени — и юркие ящерицы исчезнут бесследно. Если на мышей не нападет мор, эти последние обитатели Южного Сэймура сожрут остатки растительности на острове, после чего между ними начнется братоубийственная война. В конце концов остров останется пустым и голым, каким когда-то восстал из морской пучины, и будет являть собой угрюмый памятник того, как за несколько лет была уничтожена жизнь, существовавшая десятки тысяч веков.

С другим примером бессмысленного уничтожения я столкнулся на Ла-Плазе. Эти два островка к востоку от Индефатигебля имеют всего несколько сот метров в длину и около 300 метров в ширину, но дают приют многочисленным животным. На южном острове, необычайно живописном, живут конолопы — наземные игуаны, лавовые ящерицы — килехвосты и морские львы, которых особенно много. Здесь гнездится ласточкохвостая чайка. Земля поросла красноватой травой, а с небольшого холма поверх древовидных кактусов открывается вид на море и желтые туфовые утесы соседнего Индефатигебля. Но вот среди этой идиллии я увидел следы самого постыдного варварства. Около берега я наткнулся на полузасыпанные трупы шести морских львов. У всех были размозжены черепа. Животные, по-видимому, были убиты без всякой надобности, просто из желания убивать. Убийцы даже не потрудились снять с трупов шкуры! Неподалеку я нашел пеликана. Ему в голову бросили камнем, и он раздробил верхнюю часть клюва.

Эти находки потрясли меня больше, чем выбеленные солнцем панцири слоновых черепах на других островах. Там людей толкал голод, здесь же ничто не оправдывало злодеяния. В первое мое путешествие на Галапагосы я повсюду встречал следы опустошения. В селениях нам предлагали по дешевке детенышей черепахи, птенцов пингвинов, шкуры котиков и морских львов, хотя все эти животные находятся под охраной великодушных законов. Правительство Эквадора поставило под защиту закона черепах, наземных и морских игуан, пингвинов, бакланов, голубей, фламинго, уток, морских львов и котиков. Кроме того, оно объявило заповедными областями Худ, Джемс, Индефатигебль, Абингдон, Биндлоу, Тауэр, Уэнман и Кулпеппер, а также северную часть острова Альбемарль до перешейка Перри. Таким образом, большим популяциям черепах, наземных игуан, альбатросов и многих других морских птиц теоретически больше не угрожала опасность, но, к сожалению, только теоретически: что пользы в законах, если никто не следит за их исполнением.

В каком же состоянии находится ныне фауна Галапагосских островов? Прежде всего отметим, что из местных видов больше всех пострадали черепахи. На Баррингтоне и Чарлзе они истреблены полностью, а на Чатаме, Худе и Джервисе их осталось так мало, что вряд ли можно надеяться, что они здесь выживут. Очень серьезная угроза нависла над горсткой сохранившихся черепах на Дункане и Абингдоне. В восточной части Джемса, редко посещаемой людьми, они находятся вне опасности. В большом количестве черепахи обитают, однако, только на Альбемарле и Индефатигебле, где они продолжают размножаться, но где человек вкупе с домашними животными преследует выводки и похищает яйца. На Нарборо черепах, по видимому, было мало и до появления человека на Галапагосах. К счастью, их небольшой популяции не грозит опустошение.

Наземные игуаны широко распространены на Баррингтоне, Нарборо и на южном из островов Ла-Плаза. Скудные популяции имеются в северной части Индефатигебля и на Альбемарле. На Южном Сэймуре они за последние 20 лет истреблены почти полностью. Наземных игуан теперь нет и на Джемсе.

Зато морские игуаны встречаются по-прежнему часто. Только в непосредственной близости от селений их стало меньше. Но есть особые обстоятельства, вызывающие тревогу: они скучиваются на небольшом пространстве и к тому же не боятся людей. Если человек не причиняет им вреда, они ведут себя словно ручные.

Одни из самых приятных минут на Галапагосах я провел на террасе дома, принадлежащего Карлу Ангермайеру. Море лежало совсем рядом, и к дому со всех сторон сползались любопытные морские игуаны. Они останавливались у моих ног и подобно щенкам таксы выпрашивали подачку. Ангермайер кормил их с руки рыбой. Но они не брезговали хлебом и охотно выбирали рис из кошачьей миски, что особенно интересно, поскольку до сих пор никому не удавалось приучить этих животных есть в неволе несвойственную им пищу. В большинстве случаев они вообще отказываются от еды. Здесь же животные непременно являлись к каждому завтраку господина Ангермайера. Если он выставлял пудинг, чтобы тот остыл, и при этом отворачивался, нередко случалось, что молодая игуана с удовольствием погружалась в теплое тесто и отдавала ему должное. Морские игуаны, и молодые, и старые, посещают и дом Ангермайера. Каждый вечер они взбираются по стене под самую крышу здания, и, сидя там, свешивают вниз сплюснутые с боков хвосты. Ежедневно в шесть часов вечера в комнате появляется игуана, причем всегда одинаковым образом: перевалив через дверной порог, она останавливается, внимательно оглядывается сначала налево, затем направо, идет напрямик к камину и исчезает в нем.

Когда Ангермайер выходит на террасу, к нему со всех сторон устремляются игуаны. Они прислушиваются к его свисту. Если он свистит в комнате, животные поднимают головы и подползают ближе. С кошкой и собакой они ладят превосходно, дерутся же только между собой. Ангермайер наблюдал, как в период спаривания взрослые самцы ревностно оберегают свои территории от посягательств молодых. Да, человеку нетрудно ужиться с морскими игуанами, но, к сожалению, далеко не у всех поселенцев есть такое желание. Карл Ангермайер исключение. Остальные чаще всего видят в беззащитных ящерицах лишь предмет забавы, с которыми они могут жестоко обращаться.

По мере расширения связи между островами возникает угроза смешения видов и рас. В этом повинны и неосмотрительные ученые, от которых иногда убегают животные, доставленные на другие острова (см. примечание 8).

Что касается пернатых, то более всех страдают от человека виды крупных птиц, особенно привлекающие к себе внимание и прежде всего на местах гнездовий, где они собираются тысячами. Там добыча яиц и перьев не представляет для охотника никакого труда. В числе прочих преследуется человеком галапагосский альбатрос. Голубей, уток и даже фламинго поселенцы употребляют в пищу. Остается радоваться, что нелетающие бакланы и пингвины гнездятся в очень отдаленных местах, иначе они разделили бы печальную судьбу многих иных видов. Мы предложили включить в перечень птиц, защищаемых законом, фрегатов, оба эндемичных вида чаек, три вида цапель, сов и канюков.

Таблица на стр. 164 дает представление о популяциях крупных пресмыкающих на Галапагосских островах.

Морских львов мы встречали повсеместно. Только на Чатаме и Чарлзе они попадались нам редко. Но тунцовые суда без разбора стреляют в морских львов, которые мешают ловить рыбу для приманки. Котики обитают сейчас в основном на северных островах, и на них по-прежнему ведется истребительная охота из-за ценного меха. Большая опасность подстерегает галапагосских животных со стороны завезенных сюда домашних животных, особенно крыс, мышей, коз, свиней, собак и кошек. Одичавшие ослы и крупный рогатый скот, видимо, не наносят большого урона местной фауне, но это всего лишь предположение, которое надо тщательно проверить. Поэтому следует строжайшим образом запретить выпускать на волю домашних животных и перевозить их на еще незаселенные острова. Сейчас одичавшие собаки и кошки бродят по Альбемарлю, Индефатигеблю и Чарлзу. Козы опустошают Чатам, Худ, Чарлз, Баррингтон, Индефатигебль, Альбемарль и Джемс. Свиньи и домашние крысы усиленно размножаются на Индефатигебле, Джемсе, Чарлзе, Чатаме и Альбемарле, а домашние крысы и на Дункане.

Популяция крупных пресмыкающихся на Галапагосских островах[16]

Сохранение своеобразной фауны Галапагосов требует незамедлительного объявления островов истинным заповедным районом планеты. Хотя Индефатнгебль находится под защитой закона об охране природных богатств, он уже частично колонизован, и это необратимый процесс. Но мы предложили оставить заповедником западную часть острова. Кроме того, порекомендовали объявить заповедником Нарборо. Это единственный крупный остров среди других с нетронутой фауной и флорой. Ни поселенцы, ни домашние животные не причинили ему еще губительного вреда. На его скалистых берегах гнездятся пингвины и нелетающие бакланы, нуждающиеся в действенной защите. Нарборо следует оградить не только от поселенцев, но и от рыбаков и туристов: достаточно одной единственной сукочьей крысы, чтобы нанести острову непоправимый ущерб.

В отчете ЮНЕСКО, о котором уже говорилось выше, перечислены многие необходимые меры, призванные спасти от окончательного разорения мир «зачарованных островов».

Однако главная роль в деле охраны природы на Галапагосах должна принадлежать биологической станции, и в нашу задачу входило не только внести свои рекомендации, но и подыскать подходящее место для ее основания. Мы выбрали расположенный в центре Галапагосов остров Индефатнгебль, откуда легче всего добираться до других частей архипелага. Сначала предполагалось заложить станцию в двух милях к западу от Академической бухты, но позже мы остановили свои выбор на восточной части бухты: непосредственная близость селения облегчает снабжение и в случае необходимости можно рассчитывать на помощь поселенцев и военной станции.

Недавно Институт имени Чарлза Дарвина, основанный за это время в Брюсселе, торжественно открыл станцию на Индефатигебле. В честь Чарлза Дарвина она носит его имя.

Постепенно мы заковываем нашу планету в асфальт и бетон. На наших глазах за какие-нибудь несколько десятилетий уничтожены навсегда ценности Земли, создававшиеся природой на протяжении миллионов лет. Быть может, этого нельзя избежать в плодородных сельскохозяйственных районах. Тем больше хочется надеяться, что для человечества будут сохранены по крайней мере Галапагосы, не представляющие огромного интереса в экономическом отношении, но щедро наделенные неповторимыми чудесами природы.