Глава 4 Мать и ребенок: взаимное воспитание

Глава 4

Мать и ребенок: взаимное воспитание

У Марии Маршалл темно-карие глаза, прекрасные и обескураживающие одновременно. Там, где у других скрывается соблазн, или скромность, или живость, или любопытство, вы увидите две непроницаемые бездны. Если вы попытаетесь поймать ее взгляд, надеясь отыскать хотя бы намек на интерес, он ускользнет от вас, полный робости и неуверенности, словно Мария стоит на сцене и забыла следующую реплику. В первые минуты встречи Мария изображает счастливую, уверенную в себе молодую женщину. Она говорит: «Приятно познакомиться» и пожимает руки. Если спросить у нее, как дела или как прошел день, она ответит. Но в тоне, которым она произносит слова, чувствуется странная напряженность, и как только она их скажет, разговор будет закончен. Ответной реакции нет: никаких «Как вы добрались?» или «А как ваши дела?».

Марии двадцать два года. Она живет с приемными родителями, Джинни и Денни Маршалл, в восточной Пенсильвании, в доме, окруженном кедрами, посреди трех заросших лесом акров земли на границе округов Честер и Ланкастер. Соседи Маршаллов – фермеры-амиши[19], которые обрабатывают землю, используя лошадей-тяжеловозов и телеги. В общем, идиллия и мир вокруг. О таких местах говорят: «Идеальный уголок, чтобы растить детей». Маршаллы покинули Филадельфию и уехали жить за город, купив дом на природе, отчасти в связи с воспитанием детей. Когда выяснилось, что им, чтобы обзавестись собственными, биологическими детьми, нужно делать искусственное оплодотворение, Маршаллы решили усыновить ребенка. А поскольку единственное, чего они хотели (и чего хочет большинство родителей), – это поделиться с кем-то своей любовью и создать крепкую семью, им было неважно, откуда родом эти дети и какой нации они принадлежат. Они отправились в Корею и усыновили двух мальчиков, Майкла и Рика. Мария родилась в Румынии, за год до падения диктатора Николае Чаушеску.

В Румынии двадцатичетырехлетний диктат Чаушеску сопровождался странными, необоснованными постановлениями. Один из самых печально известных указов был подписан в 1966 году – запрет на аборты и любые формы контрацепции. Женщин наказывали за то, что они рожали мало детей. Румынии требуется рабочая сила, говорил Чаушеску, поэтому независимо от желания народа и невзирая на его бедность он собирался вырастить для государства больше рабочих рук. Результат запрета был предсказуем: женщины начали отказываться от детей, и те попадали в плохо оснащенные детские дома, переполненные отказниками, с нехваткой персонала. В декабре 1989 года Чаушеску расстреляли, его эпоха закончилась народной революцией, а детские дома представили обществу мрачное зрелище – огромное количество заброшенных детей. В одном из таких детских домов и росла Мария. Когда в Сигишоару (место рождения князя Влада Цепеша, жившего в XV веке и вдохновившего Брэма Стокера на создание «Дракулы») приехали Маршаллы, Мария уже провела в детском доме первые двадцать семь месяцев своей жизни.

«Мы заселились в номер; напротив нашей гостиницы был детский дом, но другой, не Марии, – рассказывает Джинни. – По утрам мы смотрели на окна двух стоящих рядом бетонных зданий. Утреннее солнце светило с противоположной стороны, и мы видели силуэты детей: они стояли на коленях, раскачиваясь взад-вперед, и головы их то приближались, то удалялись от окна». Когда Маршаллы увидели Марию, она делала то же самое. «Пятки Марии были покрыты мозолями от того, что она билась о них попой, – вспоминает Джинни. – Пятки у нее были плоскими. Она занималась этим большую часть времени». Таким образом дети пытались себя утешить – воспитатели редко держали их на руках и ласкали. Иногда Маршаллы слышали, как в детском доме через дорогу дети кричат, потому что головы им неаккуратно брили старой тупой электрической машинкой – эффективный способ избавления от вшей и экономии шампуня, достать который было невозможно. Мария тоже проходила через эту процедуру. Большую часть дня дети лежали на полу или в кроватках с металлическими прутьями, закрытых плоскими металлическими крышками, чтобы они не могли оттуда выбраться. В два с половиной года Мария весила столько, сколько весит в среднем американский восьмимесячный ребенок.

На снимках, сделанных Маршаллами во время поездки в Румынию, Мария – наголо стриженная девочка в крошечном платье. На одном из снимков она на руках у человека, который держит ее, чтобы Маршаллам было удобно фотографировать. Руки Марии вытянуты в стороны и похожи на две палочки. Пальцы растопырены. Спина напряжена. На лице – выражение ужаса.

«Когда мы брали ее на руки, она была жесткая, как доска, – вспоминает Джинни. – Она никогда к нам не прикасалась. Казалось, что держишь пластмассовую куклу. Как только вы брали ее на руки, она замирала». Говоря это, Джинни, общительная женщина с короткими светлыми волосами и симпатичной щелочкой между передними зубами, издает короткий смешок, приправленный хрипотцой курильщика, как будто признает дикую абсурдность описанного ею образа. Маршаллы знали, что если они удочерят Марию, с ней придется непросто. Но они были настроены решительно. «Мы себе сказали: у нас получится», – объясняет Джинни. Все, что от них требовалось, это любить Марию. Ей были нужны отец и мать. Джинни снова смеется, на этот раз над собой.

Мария в раннем детстве пережила невероятные лишения. Она практически не знала человеческого прикосновения и заботы, поэтому у нее отсутствовала связь с матерью. Эта связь, первая любовь, которую мы испытываем, – самая основательная из всех. Ее эволюционная история очень древняя, и в той или иной степени она проявляется у всех животных, она есть даже у рыб. Большинство рыб просто откладывают икру и надеются на лучшее, но вот самки амазонского дискуса остаются со своими отпрысками и кормят их слизью, выделяемой клетками кожи. Слизь образуется под действием гормона пролактина, который у женщин регулирует выработку грудного молока. Эти взаимоотношения порождают связь между матерью и потомством: если вы попытаетесь отделить мать от ее мальков, она начнет метаться в панике. Однако наблюдая проявление материнской любви у людей, у слонов или у рыб, мы редко задаем вопрос: почему мать заботится о своих детях? Мы просто принимаем это как факт. Однако забота о новорожденном – серьезное изменение в поведении животного. Самка должна хотя бы временно отказаться от собственных интересов ради существа, которого прежде никогда не видела. У человека это изменение необходимо не только для выживания ребенка – оно влияет на всю его будущую жизнь и на будущее всего человеческого общества.

Нам нравится думать, что мы принимаем решение заботиться о своих детях. Да, мы, конечно, его принимаем. Но природа этого решения совсем не такая, как представляется многим из нас. Какими бы глобальными ни были изменения в поведении матери, ими управляют микропроцессы, происходящие в ее мозге. Предположим, вы сидите в битком набитом самолете рядом с младенцем, который голосит не хуже первого сопрано в «Ла Скала». Большинство пассажиров в лучшем случае сочтут этот звук раздражающим, в худшем он вызовет у них преступные мысли. Однако есть несколько человек, которые могут терпеть плач, сопереживать младенцу и даже (какое-то время) получать удовольствие от такого поведения ребенка: это женщины, недавно ставшие матерями. Пока остальные пассажиры борются с желанием нацепить на младенца парашют и выпустить его за борт, матери ощущают стремление утешить малыша. Это происходит потому, что их организм претерпел большую трансформацию. «До того как у меня появились собственные дети, я не интересовалась ни младенцами, ни детьми, – написала женщина под ником Красотка-из-Флориды на сайте знакомств для одиноких матерей, рассказывая свою историю, очень похожую на другие истории посетительниц этого сайта. – Не хочу сказать, что испытывала к ним неприязнь. Просто они были мне неинтересны, и я никогда не видела себя в роли матери или воспитателя. Я никогда не сюсюкала с младенцами, не засматривалась на детскую одежду и игрушки, не сидела с чужими детьми, не подмигивала улыбающимся детям в магазине. Мысль о подгузниках вызывала у меня желание сделать перевязку маточных труб. А потом у меня случилась незапланированная беременность, и когда я впервые взяла на руки своего ребенка, то почувствовала настолько сильный материнский инстинкт, любовь и нежность, что сейчас у меня уже двое детей, и я надеюсь завести еще. Я могу заменить подгузник одной рукой с закрытыми глазами».

Многие женщины начинают испытывать материнские чувства задолго до того, как забеременеют, но тех, кто неожиданно перешел в это новое для себя состояние, часто изумляет, насколько внезапно младенцы, прежде казавшиеся фабриками по производству слюней и соплей, вдруг превращаются в сладкие булочки («Я тебя сейчас съем!»). Женщины, которых до родов тревожила их собственная неуверенность и даже отвращение к младенцам, только диву даются, замечая в себе коренные перемены в отношении к ребенку. Любовь к нему становится такой всепоглощающей, что они начинают радовать своих бездетных друзей сложным цветовым анализом содержимого подгузников. Глядя в глаза своим детям, они чувствуют, как по их телу проходит цунами материнской любви и заботы.

Такая реакция на деторождение очень полезна для выживания как нашего вида, так и всех млекопитающих. Подобно Красотке-из-Флориды, каждый год миллионы женщин, убаюканные приливом «гормонов секса» и сигналами мозговой системы поощрения, «внезапно» оказываются беременными. Примерно треть всех родов в США приходится на незапланированную беременность, как это было и раньше, до появления современных методов контрацепции. Почти все эти женщины, «случайно» ставшие матерями, с радостью заботятся о требовательных маленьких незнакомцах, хотя вовсе не собирались этого делать каких-то девять месяцев назад.

Французская писательница, историк и феминистка Элизабет Бадинтер уверена, что у людей нет материнского инстинкта. Как и многие, она считает подобную заботу человеческим выбором, совершаемым под давлением ожиданий общества. Действительно, человеческие сообщества предъявляют матерям очень высокие требования. Если женщина их оспаривает, она чаще всего сталкивается с резким осуждением социума. Шекспир, искушенный исследователь человеческого поведения, был хорошо знаком с этой реакцией на матерей, предавших плод своего чрева. «Я кормила грудью и знаю, как сладка любовь к младенцу, – говорит Леди Макбет, уговаривая мужа следовать плану убийства короля. – Но я бы вырвала, склонясь над милым, сосок мой из его бескостных десен и лоб ему разбила, если б я клялась, как ты»[20]. Шекспир вводит в речь своей героини эту реплику, потому что она производит большее впечатление, чем все ее планы убийства и подзуживание супруга. Леди Макбет становится одной из самых отвратительных злодеек в литературе. Как вы узнаете далее, с биологией он тоже угадал, по крайней мере в том, что касается важности грудного вскармливания.

Почему матери ведут себя по-матерински?

Общество может повлиять на то, наденет ли ребенок миниатюрный костюм-тройку, отправляясь в первый раз в детский сад (и пойдет ли он вообще в детский сад). Оно может подсказать, позволительно ли Мадлен глотнуть за обедом вина, если ей уже двенадцать, но основы материнского поведения и связь между младенцем и матерью – врожденные явления. Матери ведут себя по-матерински, потому что так велит им мозг, и культура материнства строится вокруг естественного поведения. У млекопитающих беременность, развитие плода, а затем новорожденный пробуждают в самке материнскую любовь, управляя ее физиологией и цепями нейронов, чтобы обеспечить выживание потомства. У крыс нет культурных, социальных или религиозных предпосылок материнства, о которых говорят Бадинтер и другие.

Большинство самок грызунов не проявляют материнский инстинкт до той поры, пока не станут матерями. Они не считают, что обязаны любить детей и заботиться о них. Обычно нерожавшие крысы и мыши так боятся малышей, что либо полностью избегают новорожденных, либо нападают и убивают их. Однако незадолго до рождения собственного потомства они начинают строить гнездо. Когда крысята появляются на свет, матери заботятся о них, проходя через ту же трансформацию, что и многие женщины, которые перестали избегать детей и стали заботливыми родителями. Такое преображение у лабораторных животных ученые заметили еще в 1933 году. Они пришли к выводу, что в беременности и родах есть нечто, меняющее внутренний «компас» самок, превращая младенцев из объекта страха в объект, пробуждающий заботу Одно поколение ученых сменило другое, и только тогда биологи всерьез взялись за изучение того, что делает женщину заботливой матерью.

Психолог Джей Розенблатт, исследующий животных, решил ответить на вопрос, почему матери ведут себя по-матерински. Поместив крысят в клетки к девственным самкам, он наблюдал два вида поведения: самки либо держались в стороне, либо делали агрессивные выпады в сторону малышей. Самки из второй группы были испуганы и встревожены. Постепенно они перестали бояться и через несколько дней начали подходить к крысятам. Примерно через неделю в их поведении появились элементы, типичные для крысы-матери: они приседали над крысятами, словно кормили их (хотя, будучи девственницами, не могли вырабатывать молоко), облизывали и возвращали в гнездо, если крысята оттуда выползали. Очевидно, в мозге самок имелись все необходимые схемы для появления материнского поведения, даже у тех, которые матерями еще не были.

Конечно, в реальной жизни крысята не могут ждать неделю, пока мама приступит к своим обязанностям. Крысенок, как и человеческий малыш, нуждается в активной заботе и внимании с самого рождения. Что-то должно включить существующую цепь еще до родов, чтобы мать-крыса могла заботиться о потомстве с момента его появления на свет. Предположив, что этот «включатель» имеет физическую природу, Розенблатт и Джозеф Теркель, работавший тогда в Ратгерском университете, взяли кровь самок на последней стадии беременности и ввели ее крысам-девственницам. Увидев новорожденных, эти крысы начали вести себя так, будто они – их матери. Это произошло в 1968 году. Четыре года спустя Розенблатт и Теркель продвинулись чуть дальше. Они подсоединили кровеносную систему крысы-девственницы к кровеносной системе беременной крысы, сшив вместе их кровеносные сосуды. Вещества из крови беременной самки, управлявшие ее материнским поведением и изменявшиеся в зависимости от стадии беременности, теперь оказывались в крови девственницы. Когда крысята родились, мать была внимательна и заботлива, но такой же оказалась и хирургически соединенная с ней крыса-девственница. Ей не понадобилась неделя на формирование материнского поведения – оно проявилось сразу, и у крысят оказалось две матери.

Розенблатт знал, что в этих коренных изменениях должны участвовать гормоны, но не знал какие. В последующих экспериментах, длившихся десятки лет, он вместе со своими бывшими студентами раскрыл детали работы системы, управляющей поведением матери.

Во время беременности происходят гормональные приливы и отливы. Ими управляют клетки плаценты, через которую зародыш соединяется с материнским организмом и питается за его счет. Уровень прогестерона увеличивается, затем уменьшается. Постепенно растет уровень эстрогена, достигая максимума ближе к моменту родов. Эти взаимосвязанные колебания гормонов готовят организм будущей матери к появлению на свет младенца (или младенцев) и изменяют ее мозг. Ближе к концу беременности эстроген стимулирует синтез гормона пролактина, который запустит выработку молока в молочных железах. Также благодаря ему в соответствующих клетках начинается создание рецепторов. Они будут связываться с поступающими к ним молекулами пролактина. Кроме того, под воздействием эстрогена значительно увеличивается число рецепторов окситоцина в матке. Под воздействием окситоцина (в переводе с греческого – «быстрое рождение») стенки матки ритмически сокращаются, выталкивая младенца в процессе родов. К началу схваток число окситоциновых рецепторов в мышечных клетках матки увеличивается в триста раз. Окситоцин нужен и для того, чтобы выталкивать молоко к поверхности молочных желез, поэтому число рецепторов увеличивается и там. Если все идет по плану, к моменту, когда потомству придет пора появиться на свет, и крыса, и женщина будут физически готовы к родам и уходу за детьми.

Но вся эта подготовка, происходящая в теле будущей матери, не имеет никакого смысла, если у нее не будет желания заботиться. К счастью для детенышей млекопитающих и некоторых других животных, в том числе рыбы дискуса, гормоны эстроген, пролактин и окситоцин сильно изменяют материнский мозг. Это изменение начинается на ранних стадиях беременности, постепенно набирая обороты по мере роста уровней эстрогена и пролактина.

Когда у млекопитающего начинаются схватки, происходит созревание шейки матки («созревание»… странный термин в применении к части тела – ведь это не банан). При растяжении влагалищно-шеечной области оттуда в гипоталамус идет нервный импульс и достигает в нем двух скоплений нейронов – паравентрикулярного и супраоптического ядер. Их клетки начинают ритмично и синхронно посылать сигналы гипофизу, и там из нервных окончаний в кровь выделяются дозы окситоцина. Окситоцин по кровеносному руслу добирается до своих рецепторов в гладкой мускулатуре матки и запускает ее сокращения. Если повезет (хотя мы никогда не слышали, чтобы женщина называла роды везением), младенец быстро покинет материнский организм. Ежегодно миллионам женщин стимулируют роды синтетическим окситоцином.

Пролактин, который несколько дней накапливался в организме, стимулирует клетки молочных желез к выработке молока. Но и пролактин, и окситоцин воздействуют не только на тело – они влияют на важнейшие элементы системы, запускающей в мозге материнское поведение. Майкл Ньюман, еще будучи одним из студентов Розенблатта, доказал, что управляющий центр этой нейронной цепи находится вовсе не в той части мозга, которая отвечает за сознание и принятие решений, а в МПО. Чтобы это выяснить, Ньюман ее разрушил. Когда он отсоединил МПО от других участков цепи – паравентрикулярного ядра и супраотптического ядра, – матери перестали заботиться о своих детях. В этом эксперименте Ньюман и его коллеги узнали, что эстроген, пролактин и другие гормоны, выработкой которых управляет плацента плода, физически изменяют нейроны МПО.

Когда самка крысы чует чужого детеныша, эта внешняя информация превращается в активный сигнал. Сигнал движется от органов обоняния к миндалевидному телу, которое придает этому новому запаху оттенок эмоций и страха. Миндалевидное тело передает обработанный сигнал другим областям мозга, и те создают рефлекторную реакцию защиты или агрессии. Самка либо отступает, либо набрасывается на предполагаемую опасность. Если беременность протекает нормально, пролактин и окситоцин помогают матери избавиться от страха. Незадолго до родов пролактин воздействует на МПО таким образом, что та посылает миндалевидному телу «приказ» подавить страх перед объектом, который самка чует или видит. Повышенная тревожность исчезает, крыса успокаивается и начинает заниматься своими детенышами.

Почти сразу после появления на свет новорожденные детеныши грызунов карабкаются по материнской шерсти, ища соски. Они вцепляются в них и начинают сосать. В сосках расположены нервные клетки, их отростки достигают головного мозга, поэтому сосательные движения стимулируют высвобождение окситоцина в мозг и в тело, и у матери вырабатывается молоко. Она спокойна, сосредоточена на малышах, слабее реагирует на громкие звуки и другие сигналы опасности.

«Материнские» гормоны оказывают очень мощное воздействие. Без пролактина матери-крысы не будут заботиться о детях. Еще в 1979 году Корт Педерсен, работавший в университете Северной Каролины, четко продемонстрировал, что окситоцин способен вызывать материнское поведение. Он ввел окситоцин в мозг тринадцати девственным крысам и посадил их в клетку с крысятами. Шесть из тринадцати самок немедленно стали «матерями». Они возвращали выползавших из гнезда малышей, вылизывали их и пытались кормить. Для проверки Педерсен ввел двенадцати другим самкам физиологический раствор без гормона и подсадил к выводку. Материнское поведение не появилось ни у одной из них. Самки в течке реагировали еще активнее. Как вы помните, у овулирующих самок высок уровень эстрогена в крови, а под его воздействием в клетках увеличивается число окситоциновых рецепторов. Когда Педерсен ввел группе самок эстрадиол, а затем окситоцин, одиннадцать из тринадцати животных проявили все признаки материнского поведения.

Матери недостаточно быть физически готовой к уходу за малышами. Она должна хотеть этого, иначе у нее ничего не получится. Как у самки, еще несколько недель назад боявшейся чужих крысят, возникает стремление заботиться? В предыдущей главе мы рассказали о том, как через поощрение в мозге формируется половое поведение. У матери благодаря эстрогену МПО очень чувствительна к пролактину и окситоцину. Она реагирует на сигналы, поступающие от потомства, и посылает импульсы в вентральную область покрышки, где производится дофамин, и та «выгружает» его в прилежащее ядро. Теперь писк и запах крысенка настолько привлекательны для крысы-матери, что она прибежит к нему даже по решетке, находящейся под напряжением. Когда крыса удовлетворяет свою потребность: находит, вылизывает и кормит детеныша, – она получает поощрение за свое поведение, то есть понимает, как это здорово – заботиться.

При первом приливе эстрогена, пролактина и окситоцина у крыс начинает развиваться материнское поведение. Блокируйте выработку этих гормонов, и вы подавите заботу. Ларри и его японские коллеги создали генетически модифицированных мышей со «сломанными» рецепторами окситоцина. Такие самки были плохими матерями. Когда Педерсен блокировал окситоциновые рецепторы в вентральной области покрышки, он обнаружил, что может полностью «отключить» материнскую заботу. Именно поощрение побуждает матерей вести себя по-матерински.

Материнство – социальный акт, в котором участвуют по меньшей мере двое. Иначе говоря, нейронные цепи, управляющие материнским поведением, – это социальная сеть. Ньюман изолировал МПО, и крысы переставали заботиться, но продолжали работать за пищевое вознаграждение. Следовательно, исчезала не способность к восприятию поощрения вообще, а способность к восприятию поощрения за взаимодействие с другим существом.

В своей основе «материнская» нейронная цепь у человеческих матерей не так сильно отличается от крысиной, как можно было бы ожидать. У женщин, как и у самок крыс, в ответ на повышение уровня эстрогена происходят аналогичные гормональные и физические изменения в теле и в мозге. Женщина может испытывать «материнские чувства к своему ребенку еще до его рождения, во время беременности. Она начнет воспроизводить ритуал обустройства детской комнаты, покупать вещи, выбирать имя или взвешивать все „за“ и „против“ ползунков из хлопка. Ближе к родам пролактин запускает производство молока. Во время родов, как только произойдет созревание шейки матки, нервный импульс поступает в мозг, и в организм выбрасывается окситоцин. После родов крыса инстинктивно приседает над гнездом, женщина инстинктивно укачивает младенца, прижимая его к груди, а младенцы, подобно крысятам, ищут еду.

Примерно через 25 минут после рождения младенец протягивает руку к материнской груди, чтобы сжать сосок и область вокруг него. Как выяснили шведские исследователи, сняв на видео взаимодействие младенца с матерью, у новорожденных есть особая стратегия. При массировании сосков в мозг поступает сигнал к высвобождению окситоцина: младенец будто звонит в звонок, чтобы ему принесли обед. Через несколько минут после начала массирования он высовывает язык, надеясь соединиться с соском. Когда это происходит, он начинает лизать сосок, продолжая стимуляцию соска. Сосок твердеет. Нейроны в соске продолжают посылать сигналы в мозг. В результате примерно через час-полтора после рождения малыш начинает сосать. Это тоже способствует повышению уровня окситоцина как у матери, так и у младенца.

Впрочем, в отношениях между матерью и ребенком происходит нечто большее, чем просто роды и кормление. Устанавливается важная социальная связь, и налаживается обмен информацией. Допустим, вы начали копить деньги на учебу и заказывать студенческий каталог Иельского университета с того момента, как узнали, что у вас будет ребенок. Если вы собираетесь вкладывать деньги в обучение своего отпрыска, то должны убедиться, что пошлете в Нью-Хейвен именно того, кого нужно, а не захудалого бестолкового младенца, которого родила женщина в соседней палате, а вы его случайно перепутали со своим. Для этого вам необходимо не только узнать собственного ребенка среди остальных, но и заботиться в первую очередь о нем, а не о младенце соседки. Овцы сталкиваются с похожей проблемой. Любой, кто выходил на пастбище, где пасется стадо овец, согласится, что отличить одну овцу от другой практически невозможно. Не говоря уже о том времени, когда у овец наступают массовые роды: все ягнята выглядят одинаково. Мать, находясь в большом стаде с детенышами примерно одного возраста, должна знать, какого именно ягненка она родила. У грызунов такой проблемы нет, поскольку их малыши более-менее неподвижны: те, что в гнезде, скорее всего ее. Конечно, ученые могут поменять местами крысят из двух пометов, и мать их примет, как это делают мамаши-соседки, которые кормят любых детей, какие только к ним заглянут. А вот овца не хочет кормить любого ягненка – она хочет кормить своего. Овцы различают ягнят при помощи хорошего обоняния, но способны узнавать их и по внешнему виду. Послед для овцы – изысканный деликатес (что может показаться странным, поскольку овцы – травоядные животные). После родов она тщательно вылизывает новорожденного, съедает значительную часть плаценты и в это время запоминает запах ягненка.

У женщин и самок других приматов своя система запоминания малышей: они полагаются на зрение и слух. Когда женщина держит младенца у груди, она смотрит ему в лицо и в глаза, и младенец часто отвечает на ее взгляд. Она слышит плач и звуки, которые он издает, и отвечает ему. Она постоянно касается его, гладит, обнимает. Чем выше уровень окситоцина у женщины, тем более выражено у нее такое поведение.

От каких бы органов чувств ни поступала информация в мозг – от обонятельных луковиц овцы, от глаз и ушей женщины, сенсорные сигналы передаются в миндалевидное тело посредством молекул окситоцина, где приобретают эмоциональное содержание и становятся невероятно важными для матери. Поэтому когда она воспринимает сигналы от своего ребенка, ее миндалевидное тело будет реагировать именно на них.

В мозге женщины и овцы возникает поощрение, как и в мозге крыс, когда они ухаживают за своими крысятами. Мать видит, обоняет, слышит своего младенца, и в ее нервной системе срабатывает та же система дофаминового вознаграждения, которая связывает поступающие извне сигналы с эмоциями и поощрением. Она же снижает активность префронтальной коры и в результате побуждает мать заботиться. Забота о младенце вызывает приятное ощущение, особенно если этот младенец – ее собственный. Как в случае с крысами Джима Пфауса, преодолевшими естественное отвращение к запаху смерти ради секса, вознаграждение, получаемое за заботу, побуждает молодую мать ухаживать за ребенком и подавляет отвращение к слюне, моче, калу и наличию восьмифунтового незнакомца, впившегося в ее сосок.

Главная роль в том, что информация, поступающая от младенца, становится крайне важной для матери, принадлежит стимуляции груди. Международная группа, в которую входил Джеймс Суэйн из Мичиганского университета, записала на видео общение матерей со своими детьми. Среди них были и такие женщины, которые кормили грудью, и такие, которые не кормили. В этом исследовании ученые проводили сканирование мозга матерей, слушавших плач собственного младенца и плач чужого ребенка. У кормящих матерей в ответ на плач их ребенка отмечалась повышенная активность определенных участков мозга, в том числе миндалевидного тела. Мозг некормящих матерей реагировал на плач чужого ребенка так же, как и на плач собственного. Активность миндалевидного тела была тем выше, чем более заботливо вели себя кормящие матери по отношению к собственным младенцам во время совместных игр.

Для запуска системы поощрения, в которой действующим веществом является окситоцин, важен и способ родов. Примерно 10–30 процентов родов в мире сегодня проходит с использованием кесарева сечения, то есть ребенок появляется на свет, минуя родовой канал. Да, этот путь короче, но от влагалищно-шеечной области в мозг не поступают нервные сигналы, которые дополнительно стимулируют высвобождение окситоцина из паравентрикулярного ядра. По той же методике, что и в опыте с кормящими и некормящими матерями, Суэйн провел сканирующее исследование мозга женщин, родивших с помощью кесарева сечения. У них структуры мозга, контролирующие материнское поведение и формирование поощрения, слабее реагировали на плач младенцев. Матери, родившие таким способом, испытывали более тяжелую послеродовую депрессию.

Ни одно из описанных фМРТ-исследований нельзя считать окончательным доказательством того, что искусственное вскармливание или роды с помощью кесарева сечения уменьшают привязанность матери к младенцу. Но они могут быть свидетельством того, что массирование груди, стимуляция шейки матки и родового канала важны для укрепления связи между матерью и ребенком. Интересно, что когда овцы рожали ягнят под анестезией, блокировавшей сигналы от шейки матки, высвобождение окситоцина подавлялось, и материнское поведение у таких самок было менее выражено. Эти овцы часто отказывались от своих ягнят.

Еще в одном сканирующем исследовании матерям было предложено посмотреть на фотографии их собственных и чужих младенцев: Лейн Стретхерн из медицинского колледжа Бейлор проверял реакцию женщин на счастливые и печальные лица малышей. Если женщина рассматривала фотографию собственного ребенка, а особенно такую, где он улыбался, активность структур, входящих в систему вознаграждения, значительно повышалась. Вид счастливого младенца приносит матери большое удовлетворение. А его можно сделать счастливым, обнимая, гладя, кормя и заботясь о нем. Конечно, никакая мать не захочет поверить, что она заботится о ребенке, потому что ее подкупили, но именно это и сделал ее мозг.

Пока у матери формируется привязанность, основанная на сигналах, поступающих от ребенка, у ребенка тоже накапливаются ценные сведения, причем не только о матери, но и об окружающем мире. Характер этой информации зависит от поведения матери или человека, который заботится о ребенке. От него в свою очередь зависит, сформируется у младенца привязанность или не сформируется. Ребенок пытается влиять на материнскую систему поощрения ради молока, тепла и покоя, а также ради укрепления связи. Если все идет как надо, он тоже получает поощрение в виде тепла материнского тела, вкусного молока и успокаивающих звуков голоса матери.

Поощрение от связи с матерью крайне важно для младенца, и, пожалуй, самый яркий эксперимент, доказавший это, был проведен в 2001 году британским ученым Китом Кендриком и его коллегами. Новорожденных ягнят отдали на воспитание козам, а новорожденных козлят – овцам. (Мы объясним, почему овцы приняли козлят, в следующей главе.) Младенцы привязались к своим приемным матерям. Они росли в смешанной группе животных (могли общаться и с козами, и с овцами), но в играх и в уходе за собой их поведение было подобно поведению приемных матерей: козлята вели себя как овцы, и наоборот. Когда приемные детеныши достигли половозрелости, козлы предпочитали спариваться с овцами, а бараны – с козами, козы – с баранами, а овцы – с козлами. Сумасшедший дом, что и говорить. Даже спустя три года, прожитых вместе с особями своего вида, усыновленные самцы все равно предпочитали спариваться с самками того вида, к которому принадлежали их приемные матери. Удочеренные самки оказались более гибкими: через три года они начали спариваться с самцами своего вида. Как видим, связь с матерью определила будущую сексуальную мотивацию и половое поведение младенцев через систему поощрения: козы стали фетишистами овец, овцы – фетишистами коз.

Наверняка кто-то возразит, что люди всё же отличаются от животных – мы заботимся о своих детях не только потому, что слепо зависим от нейросигнальных пептидов вроде окситоцина: мы знаем, что должны о них заботиться, что это нужно делать, что это правильно. Можно еще добавить, что исследования с помощью фМРТ не дают окончательного ответа, а получить его в лабораторных экспериментах невозможно, поскольку опыты на людях неэтичны. Это правда. Однако историю Марии и других усыновленных румынских сирот можно рассматривать как жестокий и непреднамеренный эксперимент на людях, который не только наглядно демонстрирует, что происходит с ребенком, лишенным материнской заботы, но и доказывает, как важны сигналы, поступающие в нейронные цепи, о которых мы только что рассказали.

Ослабление связи

„Если дует ветер, никто не мешает дереву раскачиваться, но если человеческая душа требовала движения, ее жестко подавляли сверху“, – писал Сол Беллоу о Румынии времен Чаушеску в своем романе „Декабрь декана“. В первые два года жизни у Марии не было возможности сформировать какие бы то ни было естественные привязанности. Спустя двадцать лет, на протяжении которых к ней относились с любовью, несмотря на помощь психиатров, специальные школы и программы развития, последствия того времени, когда ей недоставало чувственного восприятия близкого человека, продолжают сохраняться.

Первое время после переезда в Пенсильванию Мария боялась практически всего. Красная лампа наверху радиовышки по соседству пугала ее так, что она не могла заснуть. Мычание коров заставляло ее кричать от страха. Когда пришла пора стричь волосы, Мария отказалась садиться в парикмахерское кресло. Многие дети робеют, оказавшись у парикмахера в первый раз. Но в отличие от большинства детей Мария продолжала бояться его и позже. Ее так трясло, что парикмахер в конце концов решил просто подровнять волосы ножницами. Этот прием срабатывал до тех пор, пока другой парикмахер не включил электрическую машинку. Мария с криком выпрыгнула из кресла.

Мария отправляется с Брайаном на короткую автомобильную прогулку, и поначалу она кажется спокойной и расслабленной. Но на обратном пути, подъезжая к дому Маршаллов, Брайан предлагает:

– Давай проедем чуть дальше?

– Вот наша дорожка! – с тревогой произносит Мария.

– Я вижу, но давай посмотрим на соседние фермы.

– Ты проехал мимо нашей дорожки!

Через полмили Мария говорит:

– Думаю, нам лучше вернуться.

Брайан сворачивает на дорожку соседей.

– Им это не понравится, – беспокоится Мария.

Как только Брайан выезжает обратно на шоссе, она торопит его:

– Думаю, нам пора ехать.

Помимо всего прочего, Марии поставили диагноз „навязчивый невроз“. За неделю до нашего визита, отправляясь в четырехдневный поход, она решила взять с собой двадцать две пары нижнего белья. „Она сказала, что не знает, зачем ей столько, – вспоминает Джинни, – но беспокоилась об этом всю неделю“. У нее до сих пор множество страхов. Ее пугают электрические шнуры. Все, что связано с медициной – больничные кровати, стетоскопы, – способно вызвать панику.

Мы регулярно навещали Марию. Раз в неделю она работала на фермерском рынке Херши, в магазине и в пекарне. Она мыла полы на кухне и посуду. Брайан спрашивает, чем бы ей хотелось заниматься в будущем, и она отвечает:

– Я никогда не думаю о будущем. Оно меня беспокоит и сводит с ума.

– Твое будущее?

– Да. Мое будущее.

– Что именно тебя беспокоит?

– То, что они уходят. Когда она [Джинни] куда-то уходит, меня это беспокоит. Неизвестно, что может произойти.

Франсез Чампейн знает, почему у Марии проявляется такой тип крайней тревожности, поскольку очень много времени посвятила изучению тревожности у крыс. Крысы сами по себе довольно тревожные создания, но некоторые особи беспокойнее остальных. Чампейн начала исследовать тревожность у крыс, потому что ей была нужна работа. Студентка магистратуры в университете Макгилла, Чампейн изучала психологию и работала над проектом о существовании взаимосвязи между осложнениями при беременности, стрессом матери и последующим диагнозом шизофрении у детей. Потом у исследователей кончились деньги, и Чампейн подключилась к знаменитой нейробиологической программе университета, получая зарплату за ведение протокола наблюдений о колонии грызунов.

„Они изучали долговременные последствия влияния материнской заботы на развитие потомства, – вспоминает Чампейн. – Я наблюдала за тем, как крысы общаются со своими детенышами“. Вскоре она заметила, что у разных крыс своя манера заботиться о потомстве. Ей стало любопытно, почему одна крыса ведет себя со своими детьми так, а другая – иначе, хотя принадлежит к тому же биологическому виду. Поскольку Чампейн отвечала за архив записей, она могла сравнить поведение крыс разных поколений в одних и тех же генетических линиях. Изучив линии матерей, она с удивлением обнаружила, что особенности поведения матерей проявлялись у дочерей, а когда дочери приносили потомство, те же признаки проявлялись в поведении их потомков женского пола. „Оно сохраняется во времени. Меня это поражает до сих пор: если у какой-то особи есть вариация в поведении, она передает ее своему потомству“. Как этот факт объяснит большинство из нас? Мы скажем: дочери учились вести себя определенным образом, наблюдая за своей матерью, а когда выросли, стали вести себя так же со своими детьми. В этом духе мы рассуждаем об особенностях семейного воспитания у человека. Но реальность куда интереснее.

Чампейн, завершая аспирантскую практику в университете Макгилла, работала в лаборатории Майкла Мини и входила в группу под руководством Дарлин Фрэнсис (которая позже работала с Ларри). Группа занималась исследованием мозга тех матерей-крыс, которые активно вылизывают и чистят своих крысят. Оказалось, что крысы, чье миндалевидное тело несет большое количество окситоциновых рецепторов, делают это гораздо чаще, чем матери с малым количеством окситоциновых рецепторов. У детенышей, выращенных заботливыми матерями, во взрослом возрасте тоже было больше окситоциновых рецепторов в миндалевидном теле, чем у тех, которые были воспитаны матерями с низким количеством рецепторов. Возник вопрос: что вызывает эти различия?

Чампейн, дружелюбная темноволосая канадка, работает сейчас в Колумбийском университете. Ее исследовательская лаборатория расположена ниже уровня земли. Десятки крыс живут здесь в больших вольерах, многие из которых соединены между собой и образуют нечто вроде „города грызунов“. Благодаря этим животным Чампейн выяснила, что особенности поведения переходят от матери к дочери не путем обучения и не вследствие того, что в какой-то момент возникла генетическая мутация и с тех пор передается из поколение в поколение. Это происходит из-за того, что опыт социальных контактов может изменять механизм считывания информации, заложенной в ДНК.

В зависимости от того, какие условия среды воздействуют в данный момент на организм, его гены могут „включаться“ и „выключаться“. „Выключение“ происходит при помощи особой химической группы, которая присоединяется к участку молекулы ДНК (гену). Она, как телохранитель, не подпускающий папарацци к знаменитости, не дает считывать с гена информацию. Это метильная группа (СН₄—). Из-за нее производство белка, закодированного в гене, останавливается: ген здесь, но он „выключен“. Такие изменения называют эпигенетическими. Иными словами, наши родители влияют на нас не только через генетическую информацию, получаемую от них по наследству, но и через эпигенетические изменения, которые зависят от того, как родители с нами обращаются.

Когда Чампейн забрала новорожденных крысят у матерей с низким уровнем заботливости и отдала заботливым матерям, крысята выросли заботливыми матерями. Если бы они остались со своей родной матерью, которая мало их вылизывала, они сами стали бы матерями с низким уровнем заботливости. Различие в уровне заботливости объясняется не только различиями в генах. Гены реагируют на окружающую среду. Закрепление эпигенетических особенностей у грызунов происходит в первую неделю жизни. По завершении этой недели поведение будущих самок по отношению к собственным детям предопределено: крысята матерей с низким уровнем заботливости будут тоже мало заботиться о своих детенышах, и так далее, и так далее.

„Что касается нейронных цепей, управляющих материнским поведением, для крыс это постнатальный[21] опыт, а не врожденное поведение, – говорит Чампейн, объясняя, почему одни крысы становятся хорошими матерями, а другие – нет. – Если говорить в терминах организационной гипотезы, в постнатальный период материнская система приобретает такую организацию, чтобы оптимальным образом реагировать на эстроген, когда его уровень в крови повысится, а во взрослом состоянии у крысы происходит активация этой системы. Гены метилируются, и в зависимости от этого у взрослых крыс будет много или мало рецепторов эстрогена“.

Самки с низким уровнем заботливости плохо ухаживают за крысятами: им это не нравится. У таких самок Чампейн обнаружила пониженное количество рецепторов эстрогена в МПО. Окситоциновые рецепторы зависят от активности рецепторов эстрогена, поэтому у матерей с низким уровнем заботливости рецепторов окситоцина тоже меньше. Из-за малого количества рецепторов окситоцина у крысы ослаблено желание подходить к крысятам, так как в ее мозге высвобождается меньше дофамина – она получает слабое поощрение за материнство. „Отчетливее всего зависимость между нейробиологическими особенностями и материнской заботой у крыс прослеживается по количеству дофамина, выделяемого прилежащим ядром, – говорит Чампейн. – Это очень тесно связано с вылизыванием. Уровень дофамина поднимается до того, как крысы начинают вылизывать детенышей, то есть увеличение количества дофамина является следствием не самого вылизывания, а стремления к нему. Крысы видят стимул – крысят, который запускает систему поощрения“.

Тестируя самок с высоким уровнем заботливости, Чампейн обнаружила, что у них есть любимое место в клетке, где они общаются с крысятами, что похоже на предпочтение места, формировавшееся через сексуальное поощрение, в исследованиях Джима Пфауса. У матерей с низким уровнем заботливости любимого места не было. Если Чампейн помещала крысу с низким уровнем заботливости в клетку, стоящую между клеткой с ее крысятами и клеткой с игрушкой, та чаще заходила в клетку с игрушкой. На самом деле такие крысы предпочитали быть где угодно, только не со своими детьми. „И это удивительно, – говорит она. – Удивительно, что детеныши матерей с низким уровнем заботливости вообще выживали. Эти матери ухаживают за потомством кое-как, и будь у них возможность, они бы сбежали“. Поскольку материнские поведенческие схемы тесно связаны с другими видами поведения, для новорожденного грызуна период после рождения имеет важнейшее значение для формирования личности. Что крысенок, что ребенок – оба получают представления о мире через свою мать. Она своими действиями влияет на жизненный опыт новорожденного. Через нее младенец понимает, чего можно ожидать от окружающей действительности. Для детеныша крысы с низким уровнем заботливости мир – страшное место. Первые двадцать семь месяцев жизни Мария получала минимум пищи и заботы. Социальный опыт – прикосновения, ласка, зрительный контакт, на котором строится связь матери и младенца, – отсутствовал практически полностью. Мир был для нее угрозой.

Крысята матерей с высоким уровнем заботливости смотрят на мир с большей уверенностью. Они активнее его изучают и уверенно передвигаются по открытому пространству. Если бы они были людьми, то жили бы в Боулдере[22] (штат Колорадо) и занимались альпинизмом. Крысята матерей с низким уровнем заботливости тревожны, агрессивны и напряжены. „Если поместить их в новое окружение, они будут напуганы и угнетены, – объясняет Чампейн. – В открытом лабиринте крысы с низким уровнем заботливости ищут выход, двигаясь неуверенно, держась ближе к стенам. Если вы введете стрессовый фактор – громкий шум или устроите переход над землей, у животных тут же произойдет выброс гормона стресса, и он будет оставаться на высоком уровне гораздо дольше, поскольку рецепторы в их мозге слабо реагируют на окситоцин, снижающий стресс“. Маленькой девочке Марии мир казался жестоким местом, в котором неоткуда ждать помощи и поддержки. У нее были все причины его бояться. Тем не менее „качество“ материнской заботы сказывается на потомстве крыс и потомстве людей по-разному. Дело в том, что у человека и у крысы разные стратегии размножения. Крысам свойственна стратегия сетевых магазинов одежды: большие партии, низкие цены, малые вложения. Они приносят многочисленный помет и делают это постоянно. Люди, обезьяны, киты, слоны и овцы придерживаются совсем другого принципа размножения: мы – портные „от кутюр“: нам требуется много времени, и мы вкладываем в свое потомство много ресурсов. Это различие в стратегиях объясняет не только существование коляски Roddler за 3500 долларов и частных детских садов Манхэттена, но и то, почему у Марии не может сформироваться прочная привязанность даже к Джинни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.