Глава IX Тьма окутывает Реку

Глава IX

Тьма окутывает Реку

В странах Средиземноморского бассейна в 125 году н. э. вспыхнула страшная эпидемия. По всей вероятности, это была бубонная чума. Эпидемии чумы предшествовало нашествие саранчи, вызвавшее сильнейший голод во многих провинциях. Страшная болезнь буквально косила людей, и только в одной Северной Африке она унесла свыше миллиона жизней. Римская армия, посланная на защиту города Утики, была полностью истреблена чумой.

В 164 году новая эпидемия — то ли бубонной чумы, то ли сыпного тифа, занесенная римскими войсками, — распространилась по всей империи. Этот страшный недуг, получивший название «чумы Галена», опустошал Римскую империю на протяжении шестнадцати лет. В 251 году н. э. вспыхнула новая эпидемия, на сей раз, по-видимому, оспы, которая свирепствовала около пятнадцати лет. Не прошло и пятидесяти лет, как по всей Римской империи прокатилась новая убийственная волна оспы.

Под ударами все новых бедствий и без того уже деградировавшая Римская империя оказалась на грани катастрофы. Крайне слабая организация службы здоровья, доверенная лицам, которые, разумеется, и понятия не имели о современных средствах иммунологии, окончательно развалилась. Банкротство социально-экономической системы, основанной на рабстве, упадок морали и нравов, серия неудачных войн, все больше проводимых руками наемников, — все это подорвало империю изнутри.

Пытаясь хоть как-то покрыть военные расходы, сборщики налогов выжимали из бедняков последние гроши. Усиливалась инфляция, росла нищета. Сельское хозяйство Рима и ранее не было высокоразвитым, а теперь римлянам становилось все труднее производить продукты питания с такой же эффективностью, с какой это делали народы порабощенных ими стран.

По мере того как ослабевала связь между отдельными районами империи, политическая и социальная системы утрачивали действенность и правительство перестаю быть контролирующим центром. Небольшие общины, которые формировались вокруг поместий независимых землевладельцев, становились базами местного производства и товарного обмена. Так пробивались ростки феодального общества.

Наконец из дремучих тевтонских лесов на севере и необозримых азиатских степей на востоке на империю обрушился последний сокрушительный удар. Орды готов, вандалов, гуннов и других варваров одна за другой хлынули на агонизировавшую Римскую империю и в конце концов смели ее с лица земли.

Жители Средиземноморья, измученные всеобщим хаосом, разоренные и подавленные голодом, болезнями и войнами, все чаще обращались к мистическим и мессианским культам, которые зарождались на Ближнем Востоке. Доверчивые и отчаявшиеся, они все свои надежды возлагали на сверхъестественное спасение, обещанное только истым приверженцам. Новые религии казались им необыкновенно привлекательными и в эмоциональном отношении.

Одно время множество почитателей было у бога Сераписа. Приверженцы Сераписа верили, будто бы их бог воскрешает мертвых, является «спасителем и пастырем духовным», он спасет всех верующих в него, а после смерти возьмет их «в лоно забот своих». Последователи новой веры поклонялись не только образам Сераписа-отца и Гора-сына, но и матери Изиде, которая изображалась вместе с младенцем Гором на руках.

Культ Асклепия Спасителя возник на основе древней веры людей в исцеление. В IV веке его место прочно заняло христианство. Статуи Асклепия из языческих храмов были перенесены в христианские, где их стали почитать как образы Христа Спасителя, врачующего любые недуги души и тела и сулившего спасение от всех мирских зол, тягот и несправедливостей.

Христианство, которое поначалу было верой бедняков, страждущих и угнетенных, постепенно распространилось и на другие слои населения. В начале IV века н. э. оно превратилось в одну из наиболее могущественных сил в странах Средиземноморского бассейна. Как гранитная скала религиозного единства, христианство возвышалось среди бушующего океана разброда и смут.

Император Константин Великий, крещенный лишь на смертном одре в 337 году, усмотрел в христианстве потенциальное средство объединения. Официально он признал новую религию в 313 году. Этот акт оказал огромное влияние на историю человечества буквально во всех ее аспектах, в том числе и в области научных исследований. Константин пытался реорганизовать структуру империи и мечтал спасти ее от распада. Он верил, что там, где политические меры оказались бесплодными, цементирующая сила новой веры должна принести успех.

Поскольку теологические расхождения грозили притупить орудие, избранное Константином для укрепления собственной власти, в 325 году он созвал Никейский собор — первое собрание глав христианства. Местом проведения собора был избран город Никея в Малой Азии, расположенный за Босфорским проливом, как раз напротив Константинополя, которому предстояло стать новой столицей Римской империи.

Несмотря на то, что в то время Константин еще был язычником, он, восседая на золотом троне, руководил собором. Собор проходил бурно и, по свидетельству присутствовавшего на нем епископа Евсебия, иногда даже с применением силы. После долгих дебатов собрание утвердило учение о Святой Троице и божественности Христа и отвергло взгляды меньшинства, в частности сторонников Ария. Позднее Арий был объявлен еретиком.

Христианство распространялось быстрыми темпами. Ревностные миссионеры занесли его в Армению, Персию и даже в такие отдаленные страны, как Германия, Ирландия, Индия и Китай. Христианству сопутствовали жесточайшие догмы. Язычеству и другим религиям, с которыми сталкивалось христианство, не должно было быть места на земле. Их следовало либо уничтожить, либо поглотить полностью… Классические учения древних греков и египтян были отвергнуты. Даже доктрины Галена и Аристотеля, впоследствии возведенные в догмы, на этом этапе были объявлены языческими.

Церковь выступала против любых форм научных исследований, экспериментов и философских учений, ибо они бросали тень сомнения на принципы христианской веры, а эти принципы представляли собой истину в последней инстанции, истину — вопреки рассудку, знаниям или даже очевидным фактам. «Верую потому, что это абсурдно!» — заявил Тертуллиан, обнажив тем самым остроту противоречия между верой и здравым смыслом.

Медицина раннего христианства опиралась скорее на религию, чем на науку, и поэтому в западном мире исследования Реки жизни были приостановлены. Догматы церкви вытеснили накопленные к тому времени знания.

Согласно христианскому учению, Христос был искусным целителем душевных и телесных недугов. Болезнь перестали считать чем-то позорным, греховным и грязным, как это нередко случалось раньше. Поскольку страждущим приходилось надеяться лишь на милость божью, надежду на исцеление они черпали только в вере. По постановлению церкви, ее каноны стали непререкаемы как в области науки, так и в области веры. Основы медицинского обслуживания в период раннего христианства были заложены в послании святого Иакова: «Болен ли кто из вас? Пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восстановит его Господь»… (Соборное послание Иакова, гл. 5, 14–15).

Медицина эпохи раннего христианства формировалась на основе подобных верований. Отпала необходимость в изучении природы заболеваний, анатомии человеческого организма, в поисках причины болезни или возможных способов ее излечения. Исцелению помогало лишь вмешательство божественной силы, которую призывали молитвой, прикладыванием рук к телу больного, умащением его елеем. Кстати сказать, подобные методы врачевания до сих пор применяются в США приверженцами фундаментализма^[1].

Для христианина уход за больным представлялся актом огромного религиозного значения. В годы непрекращающихся войн, эпидемий и голода, сопровождавших гибель Римской империи, святилища религиозных орденов были единственными островками мира, где больным оказывали помощь. Медицинские учреждения сосредоточились главным образом в монастырях. Религиозные ордена возложили на себя обязанности по уходу за больными, считая это глубоко благочестивым деянием.

Монастырские больницы и приюты появились во всех странах христианского мира. Лечение там производилось по рецептам святого Иакова с некоторой примесью элементов магии и мистики, заимствованных у германских племен и на Востоке. Болезнь вновь стали считать сверхъестественным явлением. Для того чтобы исцелить больного, требовалось изгнать бесов. Составной частью врачевания стало обращение за помощью к святым. Святой Иов, например, излечивал проказу, святая Лючия исцеляла глазные болезни. Мощи святых-целителей — кость, кусочек ногтя или даже клочок одежды — стали всесильными талисманами, которые оберегали от болезней. В мире, некогда покоренном Римом, Апокалипсис восторжествовал над наукой. Повсеместно, за чрезвычайно редким исключением, жажду познания миров, окружающих человека и заключенных в нем, утоляла религия.

В таких святилищах, как монастырь, основанный святым Бенедиктом в Монте Кассино (на месте разрушенного по его приказу храма Аполлона), сохранилась часть древних рукописей языческих ученых. Их изучали в переводе на латинский язык. Монастырь бенедиктинцев был разрушен лишь во время второй мировой войны, когда нацисты превратили его в опорный пункт. Неподалеку от города Сквиллас в монастыре, основанном в 538 году философом-врачом Кассиодором, также сохранились кое-какие древние манускрипты. Однако даже в этих цитаделях разрешалось изучать только прошлое человечества — настоящее исследованиям не подлежало.

Ортодоксальность одержала победу над классической наукой. Более того, наследие классической эпохи могло быть окончательно вычеркнуто из памяти людей, если бы не странное стечение обстоятельств, проистекающее из самой этой победы. Начиная с унитарной ереси Ария, христианская церковь энергично выкорчевывала любые разногласия, любые намеки на раскол. Автором одной из ересей был константинопольский патриарх Несторий. Несторий утверждал, что божественную природу Христа следует отделить от его человеческой природы и поэтому Марию нельзя называть Богоматерью.

Несторий и его последователи, изгнанные из Константинополя, нашли пристанище на Ближнем Востоке, в Персии, Сирии, Индии и даже в Китае. Куда бы ни попадали несториане, они повсюду открывали свои церкви, а в 483 году официально откололись от ортодоксальной церкви в Константинополе.

Отправляясь в Азию, несториане забирали с собой все то, что еще уцелело от греческой цивилизации. Им удалось вывезти труды Аристотеля, Гиппократа, Галена и других ученых, и они переводили их на языки тех стран, в которых оседали.

В Сирии и Месопотамии несториане основали школы, в которых преподавали медицину, философию и естественные науки, используя в качестве учебных пособий классические рукописи. В середине VI века группа несториан обосновалась в персидском городе Джандишапуре. Шах, весьма благоволивший к этим проповедникам античной культуры, позволил им открыть университет. Вскоре Джандишапурский университет, где работы Галена изучались наравне с работами великого индийского врача Сушруты, стал средоточием медицинской мысли в международном масштабе.

Итак, в то время как наука на Западе погружалась во мрак; ее классическое наследие становилось достоянием Востока, где передавалось из поколения в поколение.

В этой поистине парадоксальной одиссее греческой культуры немаловажная роль принадлежит исламу и его пророку Магомету. Новая вера, простая и ясная, находила нужные слова для каждого, кто жаждал утешения, и привлекала всех людей проповедью истинного братства. Ислам проповедовал строгий монотеизм, его последователи не имели ни церквей, ни духовенства как такового. Мечеть служила одновременно местом молитв и судилищем, где сведущий в коране имам мог либо читать проповедь, либо толковать законы, изложенные в писаниях мусульман.

К 632 году, спустя всего пять лет после смерти Магомета, его религию стали исповедовать персы, после чего она с необыкновенной быстротой распространилась повсюду. Уже к VIII веку мусульманский мир простирался от Индии и Центральной Азии до Северной Африки и Испании. Вместе с исламом — религией, которая предусматривала, что каждый верующий в состоянии читать и понимать коран, — получила распространение новая, арабская культура и новый литературный язык — арабский.

Ранние мусульмане страстно тянулись к знаниям, их привлекали естественные науки и медицина. Учения ислама с истинно религиозным рвением поощряли этот интерес: «Науки освещают дорогу в рай. Впитывай знания даже из уст неверного. Чернила ученого священнее крови мученика».

В эпоху арабского владычества Джандишапурский университет получал государственные субсидии для переводов книг по естественным наукам и медицине с древнегреческого, древнееврейского, санскрита и других языков на арабский язык. В 762 году был основан город Багдад, который вскоре превратился в такой же крупный научный центр, каким в свое время были Афины. Халиф Аль-Мамун учредил своего рода «бюро» по переводу работ Аристотеля, Птолемея, Галена и других греческих авторов. Такие естественные науки, как астрономия, математика и химия, находились под особым покровительством государства и богатых купцов, которые щедро субсидировали проведение исследований. Ученым, исследователям, врачам различных национальностей и религиозных убеждений оказывался самый теплый прием. В Багдад прибывали персы, евреи, греки, индусы, египтяне и представители других народов, чтобы учиться, учить других и обмениваться знаниями и опытом.

В то время как Европа ощупью пробиралась сквозь раннее Средневековье, арабская наука дала миру цифры, используемые и поныне, алгебру (аль жебр) и символ «0», которые были заимствованы из индийской математики, тригонометрии и химии.

Великие медики мусульманского мира — как евреи, так и арабы — были одаренными и искусными врачевателями. Однако господствовавшие религиозные догмы категорически запрещали вскрытие человеческих трупов, поэтому анатомические исследования, равно как исследования крови, по существу, не производились. По крайней мере такое впечатление складывается при знакомстве с дошедшими до нас манускриптами. Возможно, разумеется, что были достигнуты кое-какие успехи, о которых нам, к сожалению, неизвестно. На западные языки была переведена лишь небольшая часть арабских трудов по естественным наукам и медицине, причем они касаются в основном вопросов, связанных с греческим наследием. Значительное число оригинальных работ и арабских переводов с персидского, греческого, санскрита и других языков практически забыто.

Этот поистине необъяснимый пробел в наших знаниях стал особенно заметным в 1933 году, после того, как появился перевод книги верховного врача Египта Ибн-ан-Нафиса, относящейся к XIII веку. Ибн-ан-Нафис резко выступал против ошибочного мнения Галена, будто бы кровь попадает из правой половины сердца непосредственно в левую через поры в перегородке, разделяющей желудочки.

Этот выдающийся арабский ученый, к сожалению, почти неизвестный западному миру, с завидной точностью проследил путь крови из правой половины сердца в легкие, где она подвергалась аэрации, а затем обратно — в левую половину сердца. Это описание малого круга кровообращения, появившееся, вероятно, в результате исследований на животных, на триста лет предвосхитило аналогичное «открытие» ученых Запада. Будь оно известно своевременно, это открытие оказало бы неоценимые услуги более поздним исследователям кровообращения.

На Ближнем Востоке и в Палестине, на путях крестовых походов, происходили столкновения не только армий, но и культур. В Испании арабская культура, с характерной для нее сетью университетов и огромными книгохранилищами, столкнулась с христианским миром. Европейцы, в те времена опутанные тенетами догматической медицины и религиозного мистицизма, под сильным влиянием естественных наук и медицины арабов заново открыли для себя свои же прежние достижения, но уже обогащенные мусульманами. Так, после многовековой «ссылки», классическая наука, в свое время выкорчеванная с корнем и изгнанная, вновь начала просачиваться в Европу. Ее привозили пилигримы и солдаты, члены религиозных орденов, таких, например, как орден госпитальеров, и странствующие ученые. Тьма, окутывавшая Европу, начала рассеиваться.

Возвращением к классической науке Запад в немалой степени обязан карфагенскому врачу по имени Константин, жившему в начале XI века. По всей видимости, Константин не достиг особых успехов в лечении болезней, но как путешественник он получил широкую известность. Около 40 лет бродил он по арабскому миру, изучая медицину, занимаясь чтением и коллекционированием книг. Вернувшись наконец на родину, Константин обнаружил, что его персона крайне непопулярна среди соотечественников. Земляки с крайним недоверием отнеслись к человеку, столько времени проведшему среди иностранцев, и решили попросту убить его. С огромным трудом Константину удалось спастись. Он тайно пробрался на корабль, который отправлялся в Салерно, и, прикинувшись нищим, нашел в этом городе ненадежное убежище.

Однажды некий восточный принц, посетивший Салерно, несмотря на маскировку, узнал Константина и представил его местному двору. Видного ученого-путешественника осыпали почестями, но придворная жизнь не привлекала карфагенца, и в конце концов он удалился в монастырь бенедиктинцев в Монте Кассино. Там Константин посвятил себя переводам работ классиков медицины с арабского языка на латинский. Эти переводы стали достоянием салернской медицинской школы, которая быстро превратилась в научный центр и приобрела репутацию первого медицинского учебного заведения на Западе.

Сведения по медицине, которые удалось почерпнуть из арабских рукописей, столь превосходили схоластические медицинские доктрины, господствовавшие в Европе, что они полностью утолили жажду новых знаний. Пожалуй, именно поэтому ученики салернской школы не создали ничего нового — их вполне удовлетворяло ознакомление с достижениями врачевателей древней Греции и тщательное изучение их.

В конце XI века, когда Альфонс VI, король Кастилии, захватил у мусульман Толедо, в руки христиан попала другая сокровищница арабских рукописей. Толедо — огромный мавританский город, центр естественных наук и медицины мусульман, славился своими превосходными библиотеками, а также целой плеядой крупнейших ученых-лингвистов. В конце XII столетия в Толедо прибыл выдающийся ученый Жерар Кремонский. Изучив арабский язык, он начал работать в местных библиотеках, и там ему удалось сделать поистине сказочные открытия.

Из числа своих верных учеников и последователей Жерар подготовил переводчиков. Не прошло и нескольких десятилетий, как эти люди вернули Западу уцелевшие труды Аристотеля и Евклида, а также многие неизвестные доселе работы Галена и Гиппократа.

Итак, почти через тысячу лет после смерти Галена его труды, равно как и работы его знаменитых предшественников, вернулись в пробуждавшуюся Европу. И хотя в этих рукописях, тщательно разработанных и дополненных за долгие годы арабского владычества, содержались явно ошибочные и устаревшие сведения, для европейцев они не потеряли своей новизны и свежести.

С точки зрения догматов ортодоксальной церкви, учения Галена и Аристотеля были вполне приемлемы. Одной веры и божественного откровения уже было недостаточно для ответа на вопросы, выдвигаемые астрономией, космологией и биологией. Да и болезни все труднее стало относить целиком к компетенции религии, которая в качестве средства исцеления предлагала лишь веру. Перед лицом все возраставших трудностей церковь вынуждена была одобрить учение Аристотеля. Положения Аристотеля о том, что земля — это центр Вселенной, а человек — средоточие жизни, полностью соответствовали христианскому учению. По аналогичным мотивам церковь одобрила медицинские труды Галена, который проповедовал гуморальную доктрину Гиппократа и разделял его мысль о том, что тело — всего лишь сосуд, содержащий душу.

Учения Галена и Аристотеля стали составным элементом христианских догм; они не подлежали сомнениям и опровержениям. Европейцы, столь длительное время лишенные источника знаний, страстно жаждали их. Однако им разрешали черпать только из колодца с соленой водой. Поэтому вскоре они начали поиски нового родника.