Древние изменения большого материка восточного полушария

Древние изменения большого материка восточного полушария

После краткого изложения главнейших особенностей современных фаун Европы, Азии и Африки будет небесполезно, пока они еще свежи в нашей памяти, рассмотреть, что же мы знаем об изменениях, которые привели их к современному состоянию.

Все эти три части света настолько тесно связаны, что наше знакомство с третичной фауной Европы и Индии бросает очень яркий свет на их геологическую историю; мы скоро убедимся, что, составив себе ясное представление об их взаимоотношениях, мы будем в состоянии гораздо лучше понять также историю прочих материков.

Нам следует возвратиться к миоцену или среднему отделу третичной эпохи и посмотреть, каково было распространение высших животных на материках того времени. Нам известны значительные отложения миоценового времени с многочисленными животными остатками во Франции, Швейцарии, Германии, Венгрии и Греции, затем на северо-западе Индии и в Сиваликсских холмах,[187] в центральной Индии, в долине Нербудда, в Бирме и северном Китае. По всему этому громадному пространству мы находим в общем сходную ископаемую фауну млекопитающих, доказывающую, что тогда, как и теперь, большой материк Старого Света представлял собою неразрывную массу суши. Обращает на себя внимание тот важный для географии факт, что многие наиболее крупные и характерные звери, которые водятся теперь только в тропиках Восточной и Эфиопской областей, в те времена были в значительном количестве распространены на большей части Палеарктической области. Слоны, носороги, тапиры, лошади, жирафы, антилопы, гиены, львы, так же как и множество крупных и мелких обезьян, населяли всю среднюю Европу и нередко были представлены более многочисленными и разнообразными видами, чем теперь. Так, антилоп было много в Греции, и многие из них, по-видимому, были предками ныне живущих африканских; кроме того, два вида жирафов населяли: один – Грецию, другой – северо-западную Индию. Столь же знаменательно и присутствие в Европе таких птиц, как трогоны и дикие лесные куры, распространение которых ограничено теперь тропической Азией, а также попугаев и бананоедов, обитающих ныне в западной Африке.

Посмотрим теперь, на какие изменения в распределении суши и моря в ту эпоху указывает нам геология. Учитывая распространенность нижних третичных морских отложений в Сахаре, Аравии, Персии и северной Индии, геологи полагают, что непрерывное море или морской рукав простиралось от Бенгальского залива до Атлантического океана,[188] отрезая от большого северного материка полуостров Индостан с Цейлоном, а также тропическую и южную Африку.[189] Вместе с тем вплоть до сравнительно недавнего времени северная Африка соединялась с Испанией и Италией, а Малая Азия с Грецией; следовательно, Средиземное море состояло тогда всего лишь из двух небольших внутренних морей. Северо-западная часть Гималайских гор[190] и часть Центральноазиатского нагорья были приподняты на столь незначительную высоту, что отличались таким же мягким климатом, какой царствовал в Европе в миоценовую эпоху, и были поэтому столь же богаты растительной и животной жизнью.

Следовательно, мы имеем все основания допустить, что фауна большого Европейско-Азиатского материка представляла собой в миоценовое время комбинацию типов, характеризующих ныне Палеарктическую, Восточную и Эфиопскую области. Тропическая же и южная Африка, наравне с другими тропическими странами, которые на Индостане были отделены от большого материка, обладали значительно менее богатой фауной, состоявшей преимущественно из низших форм, более характерных для эоценового, или вторичного, времени. Многие из последних несомненно вымерли; однако они еще поныне, по-видимому, представлены отдельными замечательными видами лемуров западной Африки и южной Азии, своеобразными насекомоядными южной Африки и Малайи, неполнозубыми[191] Африки и Индии. Все это – древние, низшие животные, европейские представители которых относятся к эоцену и самому раннему миоцену, когда еще не существовало более высокоразвитых лошадей, жирафов, антилоп, оленей, буйволов, гиппопотамов, слонов и человекообразных обезьян. Но если в тропической Африке в миоценовое время отсутствовали эти крупные травоядные, то мы можем с достоверностью заключить, что не было также крупных кошек и прочих хищных зверей, которые обычно на них охотятся. Львы, леопарды и гиены могут существовать только там, где во множестве водятся антилопы, олени и подобные им животные, тогда как мелкие хищники, подобные куницам и виверрам, свойственны странам, главнейшими травоядными животными которых являются мелкие грызуны или беззащитные неполнозубые.

Но если все сказанное справедливо (а за это говорят еще многие доказательства, которые здесь невозможно изложить), то все крупные млекопитающие, которые в наше время столь характерны для Африки, – львы, леопарды, гиены, зубры, жирафы, буйволы, антилопы, слоны, носороги, гиппопотамы, а может быть, и многочисленные виды мартышек, павианы и антропоморфные обезьяны являются лишь сравнительно недавними пришельцами, которые завладели страной, лишь только поднятие древнего эоценового и миоценового морского дна проложило им путь от южной границы Палеарктической области. Это могло иметь место в середине миоценового периода и необходимо должно было повлечь за собой громадный переворот в африканской фауне. Множество мелких, малоспособных к сопротивлению древних обитателей страны необходимо должно было быть истреблено с такой же неотвратимостью, с какой многие туземные животные океанических островов исчезают перед свиньями, собаками и козами, завозимыми человеком. Напротив, новые пришельцы, нашедшие страну огромного протяжения с теплым климатом, не слишком занятую лесами, быстро распространились, сильно размножились и вместе с тем более или менее совершенно приспособились к новым жизненным условиям. Таким образом объясняются не только своеобразные особенности, но и наличность в южной фауне многих значительных пробелов. Так, медведи и олени отсутствуют, потому что они появились сравнительно поздно и перед концом миоценового периода, вплоть до плиоцена совсем отсутствовали или были очень редки в Европе,[192] но за то же время на обширных просторах южной тропической Африки прочно укоренилось и сохранилось много крупных млекопитающих, которые не могли уцелеть в уменьшившейся по своим размерам Европе в условиях все ухудшавшегося климата.

Наши сведения по геологии Африки недостаточно полны, чтобы можно было восстановить сколько-нибудь точно раннюю историю материка. Несомненно, однако, что Мадагаскар некогда соединялся с южной частью этого материка, но что отделение его произошло до нашествия тех крупных зверей, о которых говорено выше, ибо все они отсутствуют на Мадагаскаре, тогда как лемуры, насекомоядные и виверры водятся во множестве и являются именно теми низшими формами, которые некогда были единственными обитателями Африканского материка. В то же время следует отметить, что южная, умеренная по климату Африка еще и по сию пору отличается большим количеством своеобразных млекопитающих, птиц и насекомых, притом первые две группы по большей части весьма примитивной организации. Это обстоятельство в связи с особенно богатой, высокоспециализированной флорой Капской земли указывает на то, что некогда существовала обширная южная суша с умеренным климатом, породившая немало своеобразных типов организмов. Отделялась ли она от экваториальной Африки или образовывала с ней единый большой южный материк, нельзя сказать с достаточной достоверностью.

Если мы теперь обратимся к тропической Азии, то увидим ряд совершенно аналогичных явлений, только в меньшем масштабе и не столь ярко выраженных. Когда южная и центральная Африка совершенно отделялись от большого северного материка, то же самое было с полуостровом Индостаном и Цейлоном, соединение которых с материком произошло, должно быть, еще несколько позже. Древняя фауна этих южноазиатских островов представлена в настоящее время медлительными лори (род лемуров), некоторыми своеобразными крысами (Muridae) и принадлежащим к неполнозубым чешуйчатым ящером (Mains), эндемичным семейством змей Uropeltidae, многими другими характерными родами змей и ящериц и несколькими туземными амфибиями. Но макаков, крупных хищников, оленей, антилоп, свиней и слонов мы должны считать пришельцами с севера, и появление их повлекло за собой вымирание многих низших форм.

В третичные же времена в восточной части Азии совершенно несомненно имел место ряд других замечательных изменений. Животные Зондских островов, Малайского полуострова и Сиама чрезвычайно близки друг к другу, равным образом животные Японии близки к североазиатским, и едва ли можно сомневаться, что все эти острова прежде составляли южное и восточное продолжение материка Азии. Может быть, сюда примыкали даже Филиппины и Целебес, но в таком случае они должны были отделиться значительно раньше, что доказывается бедностью и уклоняющимся характером фауны их млекопитающих. Все же остальные острова, вероятно, вплоть до плиоценового периода оставались соединенными с континентом. Отсюда сходство японской флоры с европейской миоценовой; в то же время на больших Зондских островах наряду с богатой флорой, развившейся под долговременным влиянием равномерно высокой температуры и влажности, мы видим остатки соответствующей фауны, представленной, быть может, малайским тапиром, антропоидными обезьянами, тупайями, шерстокрылами, или летающими маки (Ga?eopithecus), и «солнечными» медведями.[193]

Ряд интересных фактов указывает на существование некогда связи между Зондскими островами, с одной стороны, и южной Индией и Цейлоном – с другой. Так, например, здесь встречаются типичные представители малайской фауны – тупайи, некоторые малайские роды кукушек и тимелий, некоторые малайские змеи и амфибии. Сюда присоединяются важный род Hestia среди бабочек и не менее семи родов жуков, безусловно малайского типа,[194] которые встречаются на Цейлоне или в соседних местностях полуострова Индостан, но отсутствуют в остальной Индии. Все эти случаи настолько многочисленны и важны, что вынуждают нас допустить возможность известных географических изменений. Но по прямому направлению между Цейлоном и Малаккой лежат океанские глубины в 15 000 футов; не говоря уже о невероятности столь сильного понижения суши, в пользу которого нет непосредственных доказательств, сухопутное соединение такого рода оставило бы все же гораздо больше следов в фаунах обеих областей. Но если в миоценовое время даже центральная Европа имела субтропический климат, то экваториальный пояс тоже, может быть, простирался на север далее, чем теперь, хотя бы до Бирмы, и если мелкая северная часть Бенгальского залива в конце миоцена и в течение плиоцена временно поднималась над уровнем моря, то отдельные малайские формы отлично могли мигрировать в Индостан и потом удержаться лишь на Цейлоне и в горах Нилгири, где климат сохранил и поныне почти экваториальный характер и борьба за существование несколько более сурова, чем в северной части области, где число разнообразных жизненных форм животных гораздо значительнее.

Есть несколько менее определенные указания на некогда существовавшую связь Индии с Малайей, с одной стороны, и с Мадагаскаром – с другой, но так как сходство замечается в существенных чертах только среди птиц и насекомых, то оно и не указывает непременно на непосредственную сухопутную связь. Если, что весьма вероятно, Лаккадивские и Мальдивские острова являются остатками большого острова или указывают на то, что Индия некогда простиралась далее на запад; если, далее, Сейшельские острова, обширная отмель на юго-востоке и группы островов Чагос представляют собой остатки другого, более обширного пространства суши, расположенного в Индийском океане, – то у нас получается сближение берегов этих стран, совершенно достаточное, чтобы объяснить известный обмен летающими формами, вроде птиц и насекомых, препятствующее, однако, обмену млекопитающими.

Наличие в Индостане отдельных африканских типов (даже видов) тоже, вероятно, надо приписать еще более поздним изменениям. Оно могло быть следствием временного поднятия сравнительно мелкого у берегов дна Красного моря, поднятия, обусловившего сухопутное соединение между северо-восточной Африкой и западной Индией.[195]

Наконец, нам надо проверить предполагаемые доказательства существования якобы в глубокой древности соединения между Африкой, Мадагаскаром, Цейлоном, Малайей и Целебесом, основанные на наличии в этих обширных пределах отдельных форм из групп лемуров. Думали, что столь аномальное распространение можно объяснить лишь существованием некогда древнего Южного материка, названного Лемурией, однако рассмотрение всех относящихся сюда фактов, по-видимому, не подтверждает этого предположения. Если бы такой материк и существовал, то он наверняка должен был исчезнуть еще задолго до миоценового периода, так как в противном случае он оставил бы после себя гораздо более многочисленные и более распространенные следы прежней связи всех этих земель, чем мы сейчас наблюдаем. Но если мы вернемся к эоценовому периоду, то сейчас же нам бросится в глаза интересная находка во Франции животного, несомненно из числа лемуров, вероятно близко родственного формам Северной Африки. Эти указания на глубокую древность и широкое распространение лемуров вполне согласуются с низкой ступенью их развития; однако чрезвычайно изолированное положение и специализованность многих существующих их представителей (великолепным образчиком которого является руконожка, или ай-ай, с Мадагаскара), а также разбросанность их распространения по обширному пространству тропической зоны – все это заставляет принять, что современные формы их являются лишь остатками некогда гораздо более многочисленной и широко распространенной группы животных, которая спаслась в борьбе с более высокоорганизованными формами лишь благодаря скрытному, ночному образу жизни или же благодаря изоляции на древних островах, подобных Мадагаскару, где борьба за существование была менее жестокой. Лемурия может поэтому рассматриваться как одна из тех временных гипотез, которые приносят пользу, обращая наше внимание на известные, необычные факты, но которые в результате более полного знания оказываются излишними.