6. ПЛАСТИЧНОСТЬ РЕАЛИЗАЦИИ НАСЛЕДСТВЕННОЙ ИНФОРМАЦИИ И ПРОБЛЕМА «ИМПРЕССИНГА»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

6. ПЛАСТИЧНОСТЬ РЕАЛИЗАЦИИ НАСЛЕДСТВЕННОЙ ИНФОРМАЦИИ И ПРОБЛЕМА «ИМПРЕССИНГА»

Если перейти от содержания наследственной информации к ее реализации (даже если речь идет о самых элементарных, биохимических или морфологических особенностях), то в каждой данной ситуации, в бактериальной ли клетке, или, тем более, клетке человека, реализуется лишь малая доля наследственных потенциалов. Понятно, что и из альтруистического наследства человека, из арсенала его наследственных норм реакции в каждую историческую эпоху реализуется далеко не все. Для пробуждения, реализации этих общечеловеческих эмоций (об исключениях речь будет ниже) нужно воспитание, так, в ходе истории происходит приспособительное изменение реализуемой части этического кодекса в соответствии с существующими социальными условиями. Часть этического наследства временно остается нереализованной, например из-за перерыва в преемственной передаче стимулов, а другая часть, наоборот, усиливается, гипертрофируется.

Одной из систем явлений, связанных с развертыванием генетической информации и демонстрирующих, что это развертывание детерминировано лишь в меру целесообразности, является импринтинг. Сущность его иллюстрируется примером утят, которые сразу после вылупления начинают следовать за уткой, не нуждаясь для этого в каком-либо обучении; существенно, что если нет утки, то утята начинают следовать за любым крупным движущимся предметом, будь то человек, или собака, или даже что-то неодушевленное. Очевидно, что в естественных условиях таким первым предметом оказывается утка-мать, и следование за ней порождено инстинктом, созданным естественным отбором; этот инстинкт в норме обеспечивает выживание беспомощных утят и лишь в необычных условиях бьет мимо цели, заставляя следовать за совсем другим существом или предметом. Но экспериментальное изучение импринтинга показало, что он возможен лишь в течение очень короткого срока после вылупления, позднее же эта способность следования утрачивается и может быть достигнута только длительной дрессировкой.

Важно, что ранний импринтинг показывает, не только за кем надо следовать, но и с представителем какого вида надо спариваться после полового созревания. Подстановка в стадии импринтинга вместо матери другого предмета предрешает, что этот предмет или сходный с ним станут объектом полового влечения, и эта закономерность распространяется не только на птиц, но и на млекопитающих, до обезьян включительно. Более того, младенец тоже проходит период высокой чувствительности, когда у него образуется глубокая привязанность к матери, независимо от кормления и содержания в чистоте. Улыбка младенца, улыбка и возня матери с ним закрепляют накрепко связь между обоими; младенец, хорошо питающийся и ухоженный, но лишенный раннего импринтинга ласки, может на всю жизнь остаться нервозным и боязливым. Наоборот, ранний хороший импринтинг создает устойчивость к последующим психическим травмам. Пожизненное влияние импринтинга или его отсутствие на чувствительной стадии родственны по силе, остроте и длительности впечатлению, производимому на нас какой-либо катастрофой — происшедшее может запомниться навсегда. Ряд исследователей, и в их числе Д. Моррис (Morns D., 1967), полагают, что случайная первая эякуляция, происшедшая во время возни мальчишек друг с другом, может способствовать развитию гомосексуального влечения. Это объяснение, однако, как нам представляется, может быть справедливым лишь по отношению к мальчикам с конституциональной предрасположенностью к гомосексуальности. Вообще не исключено, что гомосексуальные влечения являются своеобразным эволюционно сложившимся барьером — нейрогуморальной связью, ограничивающей размножение чересчур конституционально женственных мужчин (и мужчинообразных женщин), неизбежно появляющихся в виде крайних отклонений от типа в силу явлений внутривидовой изменчивости. Поскольку степень мужественности и женственности неплохо определяется, например, шириной нижнего выхода из малого таза и варьирование этого показателя в сторону интерсексуальности у женщин вело бы к затрудненному деторождению, а женственность мужчин почти наверняка отрицательно сказалась бы на бойцовых качествах, развитие гомосексуального влечения у подобных несколько интерсексуальных типов могло иметь адаптивное значение для вида.

Однако вернемся к явлению импрессинга, ясно показывающего, что генотип есть необходимое, но недостаточное условие для развития самых естественных эмоций. Сильнейшая привязанность младенца, ребенка к матери естественна, генотипична, но и этот элементарнейший инстинкт требует ряда условий для своего развития; то, что в норме эти условия почти всегда присутствуют, маскирует их фундаментальную значимость, но не отменяет их необходимости. Равным образом множество других этических эмоций естественны, генотипичны, но требуют некоторых внешних факторов для развития.

А какова роль импрессинга?

Попробуем взять слово импрессинг в кавычки для его расширительной трактовки и иллюстрируем примерами (Josselyn I. M., 1971).

1. Восьмилетний А. Комптон приносит объемную тетрадь и говорит матери, что в ней собраны доказательства трехпалости африканских слонов и пятипалости индийских, опровергающие установившееся мнение об обратном. Мать поздравляет его со столь серьезным отношением к вопросу. Через 30 лет она спрашивает А.Комптона, нобелевского лауреата по физике, помнит ли он этот случай. «Да, конечно, и если бы Вы рассмеялись, то мой интерес к исследовательской работе угас бы навсегда».

2. У девочки Дженни погиб щенок. Родители ее успокоили: мы купим тебе другого. А затем стали беспокоиться, почему Дженни не тревожится, когда ее песик бегает среди мчащихся машин. Дженни ответила: ведь всегда можно достать другого щенка. Может быть, Дженни когда-нибудь скажет: ведь всегда можно обзавестись другим мужем, замечает автор.

3. Жака Оффенбаха убаюкивали в колыбели одним и тем же вальсом. Первые восемь тактов пребывали в нем пожизненно, и, вероятно, потому его оперетты прямо насыщены вальсами. Раннее возбуждение музыкальной восприимчивости породило второго короля вальсов, или вальсовые такты запомнились навсегда вследствие необычайно ранней музыкальной восприимчивости? Вероятно, и то и другое вместе.

4. Ленин о себе: «Нет никого другого, кто был бы поглощен революцией 24 часа в сутки, который бы думал только о ней, кто даже во сне грезит только о ней». К 54 годам Ленин совершенно износил свой мозг. Что к этой целеустремленности привело? Арест и повешение брата с сопутствующими впечатлениями? Если нет, почему у других революционеров не было такой всепоглощенности революцией?

Можно, например, рассмотреть проблему доносительства. Нелегко подавить даже в детском саду общую нелюбовь к доносчикам. Еще труднее приходится фискалу в школе. Что до взрослых, то в начале XX в. беглый русский революционер мог открыться любому незнакомому интеллигенту в надежде, что получит необходимую помощь, и в уверенности, что не будет передан царским жандармам. То, что написано в 1921 г. Е. Полонской в «Балладе о беглеце», посвященной П. А. Кропоткину, — норма поведения:

Затем, что из дома в соседний дом,

Из сердца в сердце мы молча ведем

Веселого дружества тайную сеть.

Ее не нащупать и не подсмотреть.

Малоизвестный, но характерный факт, рассказанный автору в 1954 г. одним из Лопатиных: Герман Лопатин, знаменитый революционер, уже приговоренный к смерти, скрывался в поместье у своих знатных родичей. Когда оказалось вакантным место одного генерала в семейном праздничном генеральском висте, трое генералов Лопатиных, посовещавшись, вышли и торжественно объявили многочисленной собравшейся на праздник родне, что они за неимением четвертого военного генерала выбирают генерала от революции. Возможность предательства даже не принималась в расчет.

А в немецкой семье времен Третьего райха 9-летний мальчик, пропавший на полчаса из квартиры, заставляет тем самым родителей тщательно обдумывать вопрос: не побежал ли он на них доносить в гестапо, и если да, то что именно, и не обидели ли они его чем-нибудь. Пусть это только сценка из Бертольда Брехта, но мы убедимся далее в том, что истинное искусство — лишь концентрированна жизни.

Очень четким примером влияния импрессинга на развитие сексуальных аномалий является разобранный К. Леонгардом (Leonhardt К., 1974) мазохизм Руссо. Он описывает, как в семилетнем возрасте его телесно наказала воспитательница мадемуазель Ламберсье: «Это наказание даже повысило мое влечение к той, которая наказала. Потребовалась вся истинность моей склонности и моей природной доброты, чтобы я воздержался от провоцирования этого наказания вновь. Дело в том, что я даже в боли и даже в стыде воспринял какую-то особую страсть, которая оставила во мне больше удовольствия, чем страха, и мне хотелось вновь получить это наслаждение». Но второе наказание оказалось последним. Очевидно, м-ль Ламберсье о чем-то догадалась, потому что через два дня постель Жан-Жака Руссо перенесли из ее спальни в другую комнату. Далее Руссо пишет: «Кто бы мог подумать, что это на восьмом году жизни полученное от тридцатилетней девушки телесное наказание на всю остальную жизнь определило мои склонности, влечения, страсти, причем в совершенно обратном, противоестественном направлении». Далее Леонгард разбирает все дальнейшие влюбленности Руссо, показывает его стремление к подчинению объектам своих влечений, будь то женщины бальзаковского возраста и старше или молоденькая проститутка. Но это же выражалось в «Эмиле, или О воспитании», в «Новой Элоизе» и вообще во всех его произведениях. Некоторая доля мании преследования, необычайная возбудимость и психический эксгибиционизм несколько роднят его с Достоевским, дают ему возможность видеть по-своему.

Быть может, уместно заменить предельно краткую формулировку «импрессинг» гораздо более полным содержанием, опирающимся, в частности, на опыты с вживленными электродами (Penfield W., Jasper ff., 1954). Оказалось, что в зависимости от места вживления электрода возбуждение его вызывало строго определенное воспоминание: так, возбуждение точки 19 в первой извилине правой височной доли вызывало ощущение слышимой музыки, причем точно опознаваемой, с тем же воспоминанием при повторном возбуждении. При возбуждении точки 16 возникало точное, конкретное зрительное воспоминание. При возбуждении определенной точки на верхней поверхности сильвиевой извилины в правой височной доле пациент услышал популярную песню, исполняемую оркестром, причем повторное возбуждение вызывало то же конкретное воспоминание. Подобные точечные возбуждения способны вызвать и зрительные воспоминания. Существенно, что электрод возбуждал единственное воспоминание, а не смесь их или обобщение. При этом вспоминались не только детали прошлого события, но и те ощущения, которые были связаны с этими событиями. Событие и ощущение, которое оно вызвало, оказались столь тесно связанными, что одно было невозможно вспомнить без другого. Можно отметить, что некоторые люди, забыв какую-либо нужную мысль, полуинстинктивно воссоздают ту обстановку, в которой мысль пришла им в голову, восстанавливая свое место, позу и по возможности всю ситуацию, вплоть до настроения. Пенфилд сообщает: «Субъект опять испытывает эмоцию, первоначально созданную в нем ситуацией и осознает те же интерпретации, правильные или ложные, которые он ощутил при первом опыте. Возбужденные воспоминания, таким образом, не являются точными фотографическими или фонографическими воспроизведениями прошлых сцен или событий. Это воспроизведение того, что пациент видел, слышал, чувствовал и понимал».

На этом принципе ассоциативного воспроизведения базируется существенная доля психической жизни. Имеет место не просто воспоминание события, но переживание.

Так, психиатр Т. Харрис (Harris Т., 1973), излагая опыты У. Пенфилда, иллюстрирует их двумя примерами. Сорокалетняя женщина, услышав определенную мелодию, впала в состояние глубокой, невыносимой меланхолии; на вопрос, не помнит ли она, когда и где слышала ее раньше, через некоторый срок ответила, что эту мелодию играла ее мать, умершая, когда пациентке было пять лет. После смерти матери она испытала тяжелейшую, длительную депрессию. Другой пациент, гуляя, почувствовал запах извести и серы, которой обрызгивали деревья, и испытал чувство поразительной радости и свободы. Оказалось, что он маленьким мальчиком в саду своего отца чувствовал этот запах весной как предвестие весны и свободы. Таким образом, мозг функционирует наподобие точной магнитофонной ленты, записывающей с детства каждый комплекс увиденного, услышанного, пережитого. Однако вспоминаются лишь те сенсорные элементы, на которые пациент обращал внимание, выделяя их из массы других впечатлений. При этом, пишет Пенфилд, новый опыт, восприятие каким-то образом связывается с возможностью установления различий и сходств. Именно существование этих воспоминаний с их ассоциациями, повторные переживания их играют фундаментальную роль в психике человека и лежат в основе «трансакционного анализа» (Berne E., 1971) взаимодействия между людьми, каждый из которых является носителем трех личностных состояний: «родителя», «взрослого» и «ребенка».

1. «Родитель». Это та часть личности, которая определяется авторитетными заявлениями и действиями родителей либо заменяющих их воспитателей, когда ребенку было менее пяти лет. В течение этого времени все, что делали и говорили «родители», запечатлевалось в памяти как нечто авторитетное и неоспоримое, все упреки, правила и законы, примеры и высказывания. Ребенок еще не способен критически отнестись к увиденному, услышанному и пережитому, не в состоянии понять, что поведение родителей вызвано какими-то искажающими факторами, не в состоянии оценить бесчисленные ограничения, запрещения и табу, наслаивающиеся на восприимчивое дитя; все это воспринимается как истина, которая исходит от взрослых, источников всех радостей, безопасности всего, что необходимо для выживания физического и социального. Но ребенок точно регистрирует и непоследовательность: они запрещают курить, а сами курят, запрещают лгать, но сами лгут. Притом ребенок точно регистрирует гармоничность или дисгармоничность взаимоотношений между родителями, причем дисгармония между родителями ослабляет их влияние, а ослабленный родитель может наложить бремя неустойчивости, недовольства и отчаяния на ребенка, подростка и взрослого, если он потом не сможет осмыслить все сам. Ребенок обучается от родителей всему, и это влияние может сказываться и тогда, когда родительские взгляды, поступки, действия совершенно устарели.

2. «Ребенок». Наряду с записью внешних, в том числе и родительских слов и действий, в ребенке записываются и внутренние события, т.е. реакции самого ребенка на то, что он «видел, слышал, чувствовал и понимал», т.е. то, что он будет далее вспоминать со всеми сопутствующими ассоциациями. Большая часть его реакций — ощущения. Маленькое, зависимое, неспособное, неуклюжее, не владеющее словом, беспомощное, вечно виноватое существо, естественно и неограниченно стремящееся освободиться от содержимого мочевого пузыря и кишечника, двигаться, открывать, узнавать, понимать. И от всего этого он должен непонятным образом отказываться ради родительского одобрения, так быстро и беспричинно исчезающего. Основной побочный результат — ощущение своей неполноценности, воспроизводящее ситуации в детстве с полной зависимостью от родителей, даже если они добрые, любящие и доброжелательные; гораздо хуже, если родители пренебрегают ребенком или обижают его. Но это когда-то пережитое состояние неполноценности сразу, со всеми ассоциациями воскресает в трудных ситуациях, при безвыходных альтернативах и заставляет переживать взрослых весь комплекс неудовлетворенности, фрустрации, обиды и детской депрессии.

К счастью, ребенок обладает любопытством, любознательностью, стремлением к пониманию, познанию, творчеству, исследованию. В ребенка вписывается и масса приятных впечатлений, бесчисленных догадок и разгадок, счастливая беззаботность. Однако все же чувство неполноценности превалирует. К пяти годам ребенок уже испытал все виды поведения родителей, все их упреки, и в дальнейшем их воздействие сводится лишь к усилению усвоенного.

3. «Взрослый». С 10 месяцев ребенок начинает набираться собственного опыта, он пихает все в свой рот и жует, он играет, он двигается, начинает ползать, накапливать собственный опыт, в нем создается собственное познание, отличное от готовых указаний родителей и ощущений ребенка.

С возрастом ребенок все больше перерабатывает внешние стимулы и информацию, которую он оценивает на основе прежнего опыта, он начинает видеть разницу между тем, чему его учил родитель, что он ему показывал, между тем, что чувствовал, желал и фантазировал ребенок, и тем, что он сам узнает о жизни. Перерабатываются все три источника информации: «родитель», «ребенок» и «взрослый». Хорошо, если ребенок может обнаружить на собственном опыте, что почти все слова «родителя» надежны, правильны. Но если мать бьет ребенка за то, что тот выскочил на улицу, то он будет вспоминать страх, гнев, обиду, даже поняв, что мать любила его и берегла его жизнь. «Взрослый» не может стереть записанное «ребенком», но может, однако, отключить воспоминание. «Взрослый» может проверить, устарели ли, годны ли еще те записи, которые переданы ему «родителем» и «ребенком»; «взрослый», кроме того, способен производить вероятностное прогнозирование, и эта способность развивается тренировкой, приводит к предвидению, правильному решению. Однако границы между «родителем», «взрослым» и «ребенком» достаточно хрупки, неясны и ранимы, а поступающая информация нередко воспроизводит состояния, когда бремя решений переносится на застрявшие традиции, полученные от родителя, либо определяется эмоциональными реакциями еще неполноценного ребенка, маленького, зависимого и беспомощного.

Взрослый мозг проверяет старые данные, подтверждает, либо отвергает их, либо исправляет для будущего использования. Если этот процесс идет без особых конфликтов, остается время для творчества, и если от ребенка исходит желание, то у взрослого имеется умение. Если же мозг забит старыми данными или безграничными сомнениями, то у него нет времени для творчества. Хорошо, если родительские указания, подтвержденные проверкой, в дальнейшем используются автоматически, бездумно. Конфликт между «родителем» и действительностью тоже поглощает много времени. «Родитель» говорит одно, его взрослое Я — нечто противоположное. Трансакционные анализ, один из главных методов современной психотерапии, — это апелляция к сознанию пациента, разбор того, что в нем исходит от «родителя», что от «ребенка», и укрепление в нем «взрослого», сознательно берущего годное от обоих и отвергающее то, что уже не годится, будь то заветы родителя или эмоциональные реакции ребенка.

Во всей массе переживаний, через которые проходят три упомянутых компонента личности индивида, условно названные «родитель», «ребенок», «взрослый», существуют, однако, некоторые решающие ключевые воздействия, воспринимаемые в особо чувствительные возрастные периоды, какие-либо наблюдения, какой-либо акт доброты, жестокости, несправедливости, какая-либо книга, фильм, разговор, жизненное происшествие, благодаря подключению различных психических усилительных систем оказывающие определяющее воздействие. Сознательно или подсознательно, такое происшествие оказывает чрезвычайно сильное, длительное «импрессирующее» влияние, и для понимания истории развития личности очень важно раскрыть именно это происшествие, связанные с ним ассоциации и установки. Это относится не только к педагогам, психологам и психиатрам, но даже к криминалистам.

Если же решающее воздействие, определившее ценностные координаты индивида, его душевный склад, настрой, останется нераскрытым, то, продолжая ориентироваться на эту систему ценностных координат, ушедших в подсознание, личность будет невосприимчива к любым, самым интенсивным воздействиям. Это относится и к выбору жизненного идеала, профессии либо хобби, психопатиям, асоциальному или антисоциальному поведению. Понятый в таком широком смысле «импринтинг» наряду с наследственной гетерогенностью обусловливает гетерогенность реакции, казалось бы, однородно воспитанной группы. Можно и нужно подыскать лучший термин, чем «импринтинг», например слово «импрессинг», но отыскание этих ключевых, формирующих психику событий необходимо. М. Горький пожизненно запомнил, как отчим ударил сапогом в грудь его мать, и цепи таких основополагающих воспоминаний составляют истинную биографию души.

М. Планк (1966, с. 13): «...я мог установить один, по моему мнению, замечательный факт. Обычно новые истины побеждают не так, что их противников убеждают и они признают свою неправоту, а большей частью так, что противники эти постепенно вымирают, а подрастающее поколение усваивает истину сразу...» Действительно, история науки полностью подтверждает это обобщение М. Планка. Однако причиной этой устойчивости противников является стадийность восприимчивости. Новая идея, новые открытия воздействуют на молодежь в восприимчивом к импрессингам возрасте, тогда как зрелые люди уже прошли эту стадию, а у пожилых вырос уже психологический барьер несовместимости с новыми знаниями. Несколько вульгаризируя и упрощая, барьер создается подсознательно, «может быть, это и так, но я смогу больше сделать в рамках существующих представлений, чем осваивая новое, проникаясь им и действуя на его основе».

Можно было бы проследить, что для утверждения признания нового типа живописи, скульптуры, музыки, стихосложения требуются десятилетия: нужно, чтобы молодежь, на свежую голову воспринявшая новое, это свое понимание донесла до зрелости, когда, «возросши», станет законодателем до тех пор, покуда не будет отодвинута новым поколением, в восприимчивом возрасте полюбившим очередной «прибой» новаторства. Именно в этом биологическом факторе заключена значительная часть проблемы отцов и детей, да и существенная причина возрастного «консерватизма». Наконец, действует и опыт столкновения с бесчисленными сенсациями, из которых 99 % оказались дутыми (вспомним каналы и жизнь на Марсе, снежного человека, бесчисленные мнимые средства лечения рака и т. д.).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.