Подслащённая наука

Подслащённая наука

Наблюдается такая типичная реакция на обсуждение этики в свете нового дарвинизма: не бежим ли мы здесь несколько впереди паровоза? Эволюционная психология только в начале своего пути. Она породила несколько теорий с мощной поддержкой (о врождённых различиях в мужской и женской ревности); несколько — с уверенно средней поддержкой (дихотомия мадонны-шлюхи); и очень много явных, хорошо если благовидных спекуляций (модуль "изгнания партнёра"). Имеются ли в этой массе теории, действительно способные поддержать широкие заявления о викторианской (или любой другой) этике?

Философ Филип Китчер, утвердившийся в 1980-ых годах как выдающийся критик социобиологии, продвинул эти сомнения на шаг дальше. Он полагал, что дарвинисты должны быть осторожными не только в создании моральных или политических расширений их исходной науки (большинство дарвинистов их избегает так или иначе, благодаря подпалённым в 1970-х годах крылышкам), но, прежде всего, в создании науки. Даже если не пересекают границу между наукой и моральными ценностями они, то кто-то это сделает; теории о природе человека неизбежно будут использованы для поддержки той или иной доктрины в отношении морали или социальной политики. И если теории окажутся неправильными, то они, возможно, наделают много вреда. Китчер обращает внимание на то, что социальные науки отличаются от физики или химии. Если мы принимаем "неправильный взгляд на происхождение далёкой галактики", то "ошибочность взгляда не будет трагичной. Напротив, если мы ошибаемся во взглядах на основы социального поведения человека, если мы отказываемся от задачи справедливого распределения прибылей и издержек в обществе потому, что мы приняли дефектные гипотезы о нас самих и нашей эволюционной истории, то последствия научной ошибки могут быть действительно серьёзны". Значит, "когда научные заявления влекут последствия для социальной политики, стандарты доказательности и самокритики должны быть чрезвычайно высоки".

Эта позиция содержит два неявных тезиса. Первый — «самокритика», сама по себе, — необязательная часть науки. Критика со стороны коллег, своего рода коллективная самокритика, — это то, что поддерживает "стандарты доказательности" на высоком уровне. Но эта коллективная самокритика не может даже начаться, пока гипотеза не выдвинута. По-видимому, Китчер не призывает нас укоротить этот алгоритм научного прогресса путём воздержания от выдвижения слабых гипотез; способ усиления слабых гипотез состоит в их выдвижении, а затем — безжалостном и тщательном исследовании. И если Китчер предлагает только, чтобы мы явно маркировали спекулятивные гипотезы, то с этим никто не спорит. Действительно, благодаря (без сарказма) людям подобным Китчеру, многие дарвинисты теперь — виртуозы осторожности.

Это подводит нас ко второму тезису в аргументации Китчера: к предложению, чтобы социологи-дарвинистны, но не социологи вообще, действовали с большой осторожностью. Здесь неявно предполагается, что ошибочные дарвинистские теории о поведении будут, вероятно, более пагубны, чем ошибочные недарвинистские. Но с какой стати? Известный долгоживущий стандарт и крайне антидарвинистская доктрина психологии о том, что между мужчинами и женщинами нет никаких важных врождённых поведенческих различий в области ухаживаний и секса, без сомнения породил много страданий на протяжении нескольких последних десятилетий. И он опирался на наинизший из вообразимых стандартов доказательности — на полное отсутствие реальных доказательств вообще, не говоря уж об откровенном и высокомерном игнорировании народной мудрости всех культур на планете.[51] Тем не менее, по каким-то причинам Китчер этим не огорчён; он, кажется, думает, что теории, привлекающие гены могут иметь плохие эффекты, а теории, их не упоминающие — нет.

Более надёжным было бы такое обобщение: ошибочные теории с большей вероятностью будут иметь худшие эффекты, чем правильные. И если, как это часто бывает, мы не знаем наверняка, какая теория правильная, а какая — нет, то лучше всего будет «поставить» на теорию, наиболее похожую на правильную.[52] Эта книга исходит из предпосылки, что эволюционная психология, несмотря на её юность, теперь бесспорно наиболее вероятный источник теорий о человеческой психике, которые оказываются правильными, и многие из её конкретных теорий уже имеют довольно устойчивые основания.

Честному исследованию природы человека угрожают не только враги дарвинизма. В рамках новой парадигмы истину иногда подслащивают. Часто возникает соблазн, например, приуменьшить различия между мужчинами и женщинами. Про большую природную склонность мужчин к полигамии политически чувствительные социологи-дарвинисты могут говорить что-нибудь такое: "Помните, что это только статистическое обобщение, конкретный человек может сильно отклоняться от нормы для его или её пола". Да, верно. Однако очень немногие из этих отклонений очень близки к норме для другого пола (вспомним, что половина отклонений будет ещё дальше от средней нормы другого пола). Или такое: "Помните, поведение находится под влиянием локальной обстановки и сознательного выбора. Мужчины не должны флиртовать". Верно и критически важно. Но многие из наших импульсов, как и положено по проекту, очень сильны, и чтобы побороть их, нужно прилагать адекватно мощные усилия. Сдержанность отнюдь не столь же легка, как переключение каналов на пульте дистанционного управления; говорить иное — значит вводить в заблуждение.

Это даже опасно. Джордж Вильямс (возможно, почти единственный отец-основатель новой парадигмы), может быть, заходит слишком далеко, когда говорит, что естественный отбор — это «зло». В конце концов, он создал всё доброе в человеческой природе точно так же, как и всё разрушительное. Хотя, конечно, верно, что корни всего зла можно увидеть в естественном отборе, и они отражены (вместе с много чем хорошим) в человеческой природе. Враг справедливости и благопристойности действительно находится в наших генах. Если в этой книге я явно ухожу от популистской стратегии, осуществляемой некоторыми дарвинистами, и подчеркиваю плохое в человеческой природе более, чем хорошее, то это потому, что я полагаю недооценку врага более опасной, чем переоценку его.