Смог — значит прав?

Смог — значит прав?

Одно из проявлений приписываемого де Ваалу антропоморфизма одевает в плоть скелетное предположение, сделанное Робертом Триверсом в его статье 1971 года о взаимном альтруизме. Де Ваал полагает, что поведение шимпанзе может "управляться теми же самыми чувствами справедливости и давлением морали, что и у людей". Эта мысль была навеяна самкой шимпанзе по кличке Пуист, которая "поддержала Луита в преследовании Никки. Когда Никки позже начал угрожать Пуист, то она обратилась Луиту и протянула ему руку в поисках поддержки. Луит, однако, не сделал ничего, чтобы защитить её от нападений Никки. Пуист тут же повернулась к Луиту и, неистово лая, преследовала его по всему вольеру и даже била его". Не нужно большого воображения, чтобы увидеть в этой ярости пылкое негодование, с которым вы могли бы отчитывать друга, который покинул вас в беде.

Триверс отметил, что глубинный источник всего этого — "чувство справедливости", взаимный альтруизм. Иерархию статусов привлекать не требуется. Де Ваал это называет двумя основными правилами поведения шимпанзе — "Добро за Добро" и "глаз за глаз, зуб за зуб" — суммарно сводимое к формуле "TIT FOR TAT", которые возникли без привязки к статусу.[78]

Однако эта борьба за социальный статус (с сопутствующими явлениями образования социальных союзов и коллективной вражды), придала этим глубоким философским интуициям существенную часть их веса. Человеческие коалиции, конкурирующие за статус, часто отличаются смутным ощущением морального права, ощущением, что другая коалиция заслуживает поражения. Тот факт, что наш вид эволюционировал в средах, как взаимного альтруизма, так и социальной иерархии, может лежать в основе не только личного недоброжелательства и репрессий, но также бунтов и мировых войн.

То, что войны могут быть в этом смысле «естественными», конечно, не означает, что это хорошо, и это даже не означает, что они неизбежны. И почти то же самое можно сказать про социальную иерархию. То, что естественный отбор выработал у нашего вида социальное неравенство, конечно, не легализует его и делает это неравенство неизбежным лишь в очень ограниченном смысле. А именно, когда группы людей (особенно мужчины) проводят много времени вместе, то какой-то вид иерархии, возможно, неявный и завуалированный, появится вполне неизбежно. Знаем ли мы это или нет, но мы имеем склонность подсознательно ранжировать друг друга, и мы сигнализируем о нашем ранжировании знаками внимания, соглашения и уважения, на кого-то мы обращаем внимание, с кем-то мы соглашаемся, над чьми-то шутками мы смеёмся, чьй-то предложения мы принимаем.[79] Но социальное неравенство в более широком смысле — резкие различия в богатстве и привилегиях в масштабах целой нации — совсем другой вопрос. Это — продукт правительственной политики или отсутствие сознательной политики.[80]

Конечно, общественная политика должна быть в своей основе согласована с природой человека. Если люди в основном эгоистичны (а это так) тогда призывать их упорно трудиться, зарабатывая не больше их непроизводительного соседа, значит просить невозможного. Но мы уже знаем это на практике — коммунизм потерпел неудачу. Мы также знаем, что слабое перераспределительное налогообложение не подавляет желание работать. Между этими двумя крайностями — большое меню политики. Каждый человек имеет цену, но цена — продукт простого старого человеческого эгоизма (не бог весть, какая новость), а не человеческой жажды статуса самого по себе.[81]

Действительно, жажда статуса может фактически понизить затраты перераспределения. Люди стремятся сравнивать себя с близкими соседями на иерархической лестнице, и особенно с теми, кто выше них. В этом есть эволюционный смысл, как в технике восхождения по лестнице, но это не главное. Дело в том, что если правительство берет на тысячу долларов больше от каждого вашего соседа в среднем классе, то вы находитесь в той же самой позиции относительно ваших соседей, как и прежде. Так что, если вы будете держаться наравне с Джонсами, к уровню которых вы стремитесь, то ваши стимулы к работе не будут угнетены, что могло бы быть, если статус был бы калиброван в абсолютных денежно-кредитных единицах.

Современный взгляд на социальную иерархию также наносит тяжёлый удар по одному из грубых философских оправданий неравенства. Я опять стараюсь подчеркнуть, что нет причин заимствовать наши ценности у естественного отбора, нет причины полагать «хорошим» то, что естественный отбор «счёл» целесообразным. Но некоторые люди именно так и полагают. Они утверждают, что иерархия — это способ природы сохранения сильной группы, так что неравенство может быть оправдано во имя общего блага. Нынешние иерархии выглядят так, как будто природа их изобретала совсем не для пользы группы, та древняя логика уже дважды треснула, что, впрочем, с древней логикой бывает часто.

Венчает все (предполагаемые) антропоморфизмы в книге де Ваала её название, "Шимпанзе как политики". Политологи говорят, что политика — это процесс раздела ресурсов. Если это так, то шимпанзе демонстрируют, в представлении де Ваала, что происхождение человеческой политики далеко предшествует самому человечеству. Фактически, в работе с колонией в 50 шимпанзе Арнхема он видит не только политический процесс, но и "даже демократическую структуру". У альфа-самцов бывают неприятности, если они управляют без согласия управляемого.

Например, Никки, в сравнении с Луитом, практиковал недостаточно общего общения в группе и никогда не бывал столь же популярным, как Луит или Ероен, когда те были у власти. Самки были особенно сдержаны в выражениях покорности, и когда Никки без необходимости применял насилие, они преследовали его всей массой. Однажды они загнали его на дерево всей колонией. Там он сидел один, окружённый и кричащий доминирующий самец, над которым доминируют. Возможно, это не было аналогом современной представительской демократии, но это не было также и чистой диктатурой. (Неизвестно, как долго Никки оставался бы на дереве; к счастью Мама, главный миротворец отряда, поднялась на дерево, поцеловала его и свела вниз. После чего он подобострастно просил прощения у всех).

Вот полезное упражнение: наблюдая политического деятеля по телевизору, выключите звук. Заметьте жесты. Обратите внимание на использование однотипных жестов у политических деятелей во всём мире — это увещевание, негодование и так далее.

Затем включите звук. Послушайте, что политический деятель говорит. Вот эффективная гарантия: он (или реже — она) говорит вещи, скорее всего, призывающие группу избирателей поддержать его в его борьбе за власть (или удержании её). Выгода управляемых (или некоторой критической доли управляемых) — вот рычаг, которым манипулируют человеческие политики; аналогично поступают политики-шимпанзе. И там, и там окончательная цель политика (знает ли он это, или нет) — статус. И в обоих случаях мы можем видеть некоторую гибкость в содержании поступков или слов политика, направленных на получение этого статуса и удержание его. Даже максимально бурное красноречие может упариться в удобную коалицию. Во включенном звуке вы подвели итоги нескольких миллионов лет эволюции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.