Мой друг Эгон
Мой друг Эгон
«Не хотите ли приобрести за 250 форинтов маленькую куницу?» — неожиданно задали мне вопрос, и я без колебаний ответил утвердительно. Прихватив надежно запирающийся деревянный сундучок с ручкой, я отправился по указанному адресу. Продавались два детеныша: самка оказалась довольно хорошо развитой, а самец был значительно меньше и страшно худющий. При ходьбе задние лапы его заплетались, а лопатки норовили того и гляди проткнуть кожу. Причиной такого состояния явилось однообразное питание: куниц кормили одними лягушками. И все же я выбрал самца.
Дома я поместил его в первую попавшуюся клетку, которая оказалась в этот момент свободной: хлипкое, наспех сколоченное сооружение, с одной стороны забранное стеклом. В качестве подстилки я насыпал в клетку крупных опилок и поставил туда открытый ящичек, устлав его тряпками, чтобы зверьку было где спать, — во всяком случае, именно таким я представлял себе его спальное место.
Малыш оказался существом очень кротким и ручным. Как только я открыл дверцу клетки, он тотчас подошел ко мне, обнюхал со всех сторон; куда бы я ни направлялся, он на слабеньких, подкашивающихся лапках всюду следовал за мной, издавая короткие, похожие на писк звуки. Я был в полной уверенности, что детеныш голоден, поэтому выставил перед ним конину, черешню и груши. Зверек с жадностью набросился на еду, и, по видимости, ему одинаково пришлись по вкусу все три блюда. Насытившись, он, к вящему моему удовольствию, улегся в отведенный ему ящичек с тряпьем.
На следующее утро я проснулся рано и первым делом поспешил к клетке нового жильца. Я застал его спящим в ящичке, но от внимания моего не укрылось, что ночью он преспокойно выдавил стекло из боковой стенки и успел обследовать в комнате каждый уголок. Я с нетерпением поглядывал в сторону его клетки, дожидаясь, когда малыш проснется. Вот наконец он и пробудился; я выпустил его из клетки и с радостью отметил, что он ведет себя гораздо живее, чем накануне. Зверек тотчас же прыгнул ко мне на колени, затем схватил мою штанину и принялся трепать ее. Я разболтал ему в молоке сырое яйцо, он вмиг выхлебал молочный коктейль и принялся играть всем, что только ни подвернется под лапки или острый носишко. Во время игры он то и дело бежал в клетку справить нужду — всегда в один и тот же угол; он с самого первого дня оказался чистоплотным. Внимательнее присмотревшись к нему, я обнаружил в его мордочке и глазах сходство с одним приятелем, которого звали Эгоном. Тем самым вопрос о кличке для нового обитателя зверинца был решен…
Поскольку у Эгона налицо были начальные признаки рахита, я регулярно добавлял к его порции сырого мяса фосфат кальция и несколько капель масляного препарата витаминов А+Д2. В его рацион неизменно входили сырые яйца, молоко и всевозможные фрукты.
Если вначале Эгон производил впечатление жалкого заморыша, то по прошествии одного-двух месяцев он превратился в хорошо развитого молодого зверя с гладкой блестящей шерсткой. Дома я пользовался каждой свободной минутой, чтобы выпустить его из клетки. Он следовал за мной по пятам в другую комнату, а там без устали сновал, суетился — только что сидел у меня на шее, а в следующую минуту уже раскачивался, уцепившись за дверную ручку, перескакивал с кровати на радиоприемник, со стула на пианино или, встав на задние лапки, осматривался с крышки какого-нибудь террариума в поисках новой подходящей забавы. Вытащит, бывало, на середину комнаты ботинки, домашние шлепанцы, дамскую сумочку или клубок ниток, поиграет недолго, вдруг присмотрит себе новое развлечение, а предмет прежней забавы бросит в самом неподходящем месте. Его не смущал даже слепящий свет 500-ваттной лампы, которую я включал, чтобы снять его на кинопленку. Веселый проворный зверек неизменно вызывал улыбку и смех окружающих. Мне кажется, он всех без исключения заставил полюбить себя. Его излюбленными игрушками были мячик и резиновая утка. (Я купил их Эгону в качестве рождественского подарка и положил под елку вместе с подарками для остальных членов семьи. Известие о том, что куница будет одарена наравне со всеми моими родственниками, было встречено всеобщим возмущением.)
Примерно год поведение Эгона не доставляло нам никаких хлопот. Он вел себя крайне дружелюбно и по отношению к посторонним — прыгал гостям на колени, играл с ними, его можно было гладить, брать на руки и в любое время сажать в клетку — он не выказывал агрессивности, не кусался. Заслышав свою кличку, он бежал ко мне. Правда, очень скоро Эгон усвоил, что, подозвав, я запираю его в клетку, и с тех пор все труднее становилось поймать его. Однако кое-как удавалось все же приманить его той или иной забавой, хотя каждый раз приходилось выдумывать новые, потому что вторично он не поддавался на уже испробованную приманку. Очень быстро моя фантазия выдохлась. Теперь уже я решался выпускать Эгона из клетки лишь тогда, когда он был голоден, поскольку едой его можно было завлечь обратно. Но и этот период длился не долго. Однажды вечером, когда я соблазнил его мясом и внезапно схватил, он укусил меня за руку. В наказание я шлепнул его. Тогда он со злости впился в кончик мизинца на левой руке, прокусил ноготь и никак не хотел выпускать палец из зубов. Пришлось другой рукой сдавить ему глотку, чтобы он разжал пасть.
Примерно с полуторагодовалого возраста он сделался очень чувствительным к незнакомым запахам, стал повышенно возбудимым и нервозным. Теперь уже, кроме меня и жены, к нему никто не мог прикасаться; в конце концов дошло до того, что, если мы с кем-то обменивались рукопожатием и не мыли руки после этого, Эгон кусал и нас.
Однажды, провожая гостей, мы распрощались с ними, и жена, забыв об этом, решила, как обычно, поиграть с Эгоном. Тот схватил ее за палец и судорожно стиснул зубы. Разжимать его челюсти силой было просто нельзя, чтобы не сломать челюстные кости. Хватка куницы становилась все сильнее, а зубы все глубже впивались в палец жены. Выхода не было — пришлось опять сдавить Эгону горло, и лишь когда он обмяк от недостатка воздуха, удалось высвободить пострадавший палец. На следующий день участковый врач, не переставая удивляться, выписал Розике бюллетень на неделю: в его многолетней практике еще не было случая, чтобы причиной травмы послужил укус куницы.
Элементарный долг вежливости по отношению к супруге требовал немедленного выдворения Эгона после подобных бесчинств. Я решил подарить куницу и тут кстати вспомнил об одном молодом человеке, который был страстным поклонником этого вида животных: каждый раз, когда мы встречались, он жадно выспрашивал об Эгоне и на прощание не упускал случая настойчиво повторить, чтобы я, если вдруг вздумаю расстаться со своим питомцем, непременно имел его в виду — он с радостью возьмет Эгона. Делать было нечего, я известил будущего владельца о своем намерении.
На прощание Эгон успел еще раз отличиться — когда на его клетку села юная малиновка, хищный зверь в мгновение ока втащил ее внутрь и сожрал. Для меня это явилось полной неожиданностью, поскольку животной пищи в «живом» виде я никогда ему не давал.
Когда явился новый хозяин, мы решили в целях более удобной транспортировки пересадить его из клетки в мешок, но, судя по всему, действовали без должной сноровки — Эгон проскочил мимо мешка и, словно почуяв, что его собираются забрать отсюда, укрылся в лабиринте отопительных ходов кафельной печки. За те два года, что Эгон прожил у нас, он ни разу не прятался туда. Мы испробовали все способы выкурить его из печки, но напрасно — и сами измучились, и зверек сделался напуганным, обозленным, готовым на все. Его рычание и частое прерывистое дыхание яснее ясного свидетельствовали об этом. В результате после многочасовых безуспешных попыток мы с трудом вытащили его из убежища с помощью палки с петлей из электропровода на конце. К сожалению, так неудачно сложились наши прощальные минуты, вернее, часы. О дальнейшей судьбе Эгона мне ничего не известно, поскольку его новый хозяин, который прежде частенько наведывался ко мне, с тех пор как сквозь землю провалился.