Животное по имени человек
Животное по имени человек
До сих пор в этой книге я касался людей всего несколько раз и, в основном, лишь косвенно. Это специально. Принципы, о которых я рассказывал, проще проиллюстрировать на тлях, одуванчиках, миксомицетах, дрозофилах, павлинах и морских слонах, чем на одной конкретной обезьяне. Но она точно так же подвержена действию этих принципов. Люди — такие же произведения эволюции, как и слизевики. А революционные изменения во взгляде на эволюцию за последние 20 лет в огромной степени касаются и человечества. Если коротко, то она связана не с выживанием, а с воспроизводством самых приспособленных. Причем, каждое живое существо на Земле является следствием череды исторических войн между паразитами и хозяевами, между разными генами, между представителями одного вида; между представителями одного пола за представителей другого. В этой череде войн были и психологические: их участники оттачивали умение манипулировать сородичами, используя их в своих целях. В такой войне победителей не бывает — успех в одном поколении гарантирует лишь то, что в следующем враги будут готовы сражаться еще яростнее. Жизнь — это сизифов труд, а быстрее других добравшийся до финишной линии обнаруживает, что это — только старт для следующей гонки.
Начнем главу с последовательного переноса логику этих положений на человеческое поведение. Те, кто считают, что это некорректно из-за особой уникальности людей, обычно выдвигают один из двух аргументов. Первый: любые особенности человеческого поведения являются результатом обучения. Второй (и так считают большинство людей): поведение — если бы оно наследовалось, — было бы нелабильно, а оно у нас очень лабильно и способно к адаптации. Первый аргумент — преувеличение, второй — ложь. Мужчина испытывает вожделение не потому, что научился этому у отца, он чувствует голод или злится не потому, что его обучили. Это — человеческая природа. Он родился со способностью чувствовать вожделение, голод и злость. Он научился направлять голод на гамбургеры, злость — на опаздывающие поезда, а вожделение — на женщин (когда это допустимо). Так он «изменил» свою «природу». Наши наследуемые стремления пропитывают все, что мы делаем — и они лабильны. Нет природы, не направленной в определенное русло обучением, как не бывает обучения, игнорирующего природу. Считать иначе — все равно что говорить, будто площадь поля определяется его длиной, но не зависит от ширины. Любое поведение — продукт инстинкта, пропущенного через опыт.
В исследованиях человека все это решительно игнорировалось буквально до самого последнего времени. Даже сейчас большинство антропологов[61] и социологов считают, что эволюционная биология ничего интересного им не скажет. Они убеждены, что, хотя тела людей являются продуктом естественного отбора, их разум и поведение — продукты «культуры». Они не считают последнюю проявлением человеческой природы — скорее, наоборот. Это ограничивает социологов исследованиями межкультурных и индивидуальных различий — и приводит к преувеличению таковых. Меня же больше всего интересуют не различия культур, а общечеловеческие универсалии: грамматический язык, иерархия, романтическая любовь, ревность, длительные парные отношения (в известной степени — брак). Эти обучаемые инстинкты присущи всему нашему виду и являются такими же продуктами эволюции, как глаза и пальцы{273}.