Овца в волчьей шкуре

266 миллионов лет назад

Южная часть Пангеи

Территория современной Южно-Африканской республики, пустыня Кару

Вспугнутый пофыркивающим, деловито обкусывающим растения рылом, эунотозавр, похожий на малость раздавленную пятнадцатисантиметровую ящерицу, попытался спастись бегством, но пасущаяся джонкерия оказалась проворнее. Короткое боковое движение вытянутой морды – и вот уже неосторожная рептилия оказалась намертво зажата в небольших, но крепких клыках, что без труда пронзили даже внутренний «панцирь», состоящий из девяти пар расширенных ребер. Спустя пару мгновений жизнь покинула маленькое тельце, и невозмутимая джонкерия, все так же похожая на флегматичного бегемотика, спокойно отправила добычу в желудок, после чего вернулась к пожиранию папоротников.

Как и современные свиньи, она никогда не гнушалась тем, чтобы разнообразить свое вегетарианское меню пищей животного происхождения, более того – это доставляло ей ни с чем не сравнимое удовольствие, особенно если получалось наткнуться на гнездо с отложенными яйцами или на чей-нибудь разлагающийся труп, гниющее мясо которого уже начало отваливаться от костей. Объемистое брюхо этой великанши без труда переваривало все, что в него попадало, справляясь даже с грубыми и малопитательными растениями среднего пермского периода, которые приходилось долго разминать многочисленными щечными зубами, дабы превратить эту жесткую массу во что-нибудь более-менее съедо…

Ах ты ж, не успела!

Видимо, малютка-робертия – дальняя родственница самой джонкерии, похожая на покрытую редкой щетиной морскую свинку – заранее почувствовала приближение опасности, и, отбежав на безопасное расстояние, сердито засвистела, раздосадованная, что ей помешали в поисках еды. Несмотря на скромный размер – в длину она ненамного переросла эунотозавра, хотя и выглядела массивнее из-за округлого тельца и куцего хвоста – робертия являлась представителем славной, только-только набирающей силу группы дицинодонтов, высших синапсид, в самом скором будущем обещающей сменить нынешних властелинов суши на арене жизни… хотя до этого знаменательного момента оставался еще не один миллион лет, тогда как здесь и сейчас, в месте, которое когда-нибудь станет небольшой южноафриканской пустыней Кару, бал правили другие синапсиды, пусть и более примитивные – обширная «сборная солянка», известная из всех уголков мира и всем скопом именуемая дейноцефалами, то бишь «ужасноголовыми».

Назвали их так, в общем-то, заслуженно, хотя по джонкерии этого и не скажешь, так что, дабы в полной мере оценить справедливость данного имени, советую оставить «бегемотика» за спиной и отойти чуть подальше, к растущему на возвышенности редкому леску из древовидных папоротников – пятнадцатиметровых глоссоптерисов, чем-то похожих на гибрид сосны с пальмой. Эти причудливые растения, от которых до наших дней сохранились лишь отпечатки листьев и окаменевшие корни, оказались весьма примечательным изобретением эволюции – следы их находят по всему миру, а последние упоминания о глоссоптерисах датируются юрским периодом, то есть они умудрились продержаться на планете еще добрые сто миллионов лет, надолго пережив львиную долю своих современников. Мало какая группа растений может похвастать таким долголетием… так что, пожалуй, мы с ними еще не раз встретимся, а потому – довольно ботаники. Глоссоптерисы, конечно, заслуживают внимания, но во времена их появления на Земле жило немало других существ, которым, увы, судьбой был отмерен не столь долгий срок, так что давайте-ка уделим больше внимания еще одному, куда более любопытному виду дейноцефалов, тем паче, что, судя по громким крикам, мы успели как раз вовремя. Недавно разлившаяся река только-только оставила захваченные паводком территории, и если живущие в низинах джонкерии и похожие на них лобастые тапиноцефалы еще ждут подходящего времени, дабы отложить свои кладки, на возвышенностях земля уже вполне готова стать чьим-нибудь гнездом, а посему кератоцефалы – чуть менее крупные, но массивные создания с похожими на каменные колонны лапами и тяжеленными головами – приступили к брачным игрищам, привлекая внимание самок.

На этот период молодняк кератоцефалов предпочитал держаться от взрослых животных подальше – относительно легко сложенные, с отнюдь не такими уж крепкими черепами, они сильно рисковали, если приближались к разгоряченным самцам вплотную, так что, углубившись в лес, мы с большой долей вероятности наткнулись бы именно на матерых «быков», каждый из которых не уступал габаритами племенному бугаю. Опознать же представителей сильного пола у кератоцефалов было просто: если субтильные самки немногим отличались от своих низинных родственников, самцы с гордостью носили свои «опознавательные знаки» – плоские, похожие на застрявшее во лбу лезвие топора рога, что уже окрасились в ярко-алый цвет, весьма заметный для глаз этих странных созданий, большая часть мира которых воспринималась как пестрая смесь различных оттенков зеленого и коричневого. Бархатисто-шоколадный початок хвоща или яркий изумруд подрастающих папоротников – все это вызывало у них чисто гастрономический интерес, голубое небо (о существовании которого они чаще всего просто не задумывались) или белый туман (что лишь заставлял их трясти головами чаще обычного, прочищая ноздри) они вообще не замечали, но вот красный – о, красный приводил их в невероятное возбуждение. В окружающем мире этого цвета было немного – красноватая почва, слегка напоминающая марсианскую, травоядных не интересовала, а вот темно-алая кровь из свежей раны или пламенеющая «нашлепка» на голове сородича – это уже гораздо, гораздо интереснее, поэтому, как только до примитивных мозгов достучалась мысль, что красного вокруг стало слишком много, кератоцефалы начали беспокоиться, и в застывшем влажном воздухе далеко разнеслись их гортанные вопли.

Слишком много животных в одном месте, слишком много!

Обстановка накалялась, и тому были веские причины. Большую часть года кератоцефалы не сбивались в большие группы – подобным тушам требовалось немало пищи, чтобы покрыть свои энергетические расходы, а чрезмерной питательностью местная флора не славилась, так что все травоядные держались по двое-трое, максимум – пятеро особей, и лишь на период размножения или во время природных катаклизмов (скажем, наводнения) кератоцефалы сбивались в настоящие стада, способные за пару дней под корень «выкосить» целый заливной луг. Драться за пищу, естественно, никому не хотелось, поэтому, если условия складывались в их пользу, дейноцефалы отнюдь не тяготели к обществу себе подобных, и даже члены одной группы, находясь на кормежке, предпочитали гордое одиночество…

Но сейчас – особенный случай.

Вот один из самцов, крупнейший на этом сборище, поднял тяжелую морду, выпрямившись на сравнительно длинных передних лапах, и начал ритмично покачивать головой вверх-вниз, демонстрируя свой рог. Вверх-вниз, вверх-вниз – не прошло и пары минут, а к «запевале» уже присоединились и другие претенденты на звание короля местного бала, превратив всю поляну в колеблющееся под ветром маковое поле. Самки в представлении участия не принимают – они ждут поодаль, высматривая самого симпатичного самца, и ждать им приходится долго: эти брачные игрища порой длятся по несколько дней, ведь на смену уставшим «танцорам», признавшим свое поражение, приходят другие, так что под конец останутся только самые выносливые и упорные – отцы будущего поколения. Время от времени, раздувая горло, то один, то другой кератоцефал начинает сближаться с соперником, медленно и, кажется, почти небрежно, пока не оказывается с ним плечом к плечу и не принимается все интенсивнее вскидывать и опускать голову. Это своеобразное испытание на прочность, и оно редко доходит до чего-то более серьезного, чем нескольких мощных ударов шеями и толчков плечами – куда чаще противники ограничиваются демонстрацией, после чего испугавшийся самец отступает, а победитель продолжает свое сольное выступление.

Тут не до отдыха. Отдохнуть можно и позже.

Например, когда признаешь, что еще слишком молод для состязаний со взрослыми самцами (либо, напротив, слишком стар), после чего смиренно покинешь этот праздник рождения, отправившись к реке на водопой. Или на поиски корма – у речных берегов полно мягкой растительности, которую не успели до конца выскрести голодные брадизавры, еще одни местные вегетарианцы, длиной с кератоцефала, но весом поменьше, всего в полтонны. Несмотря на схожесть названия, брадизавры не являются родичами парабрадизавра, с чьей тушей мы познакомились на противоположном конце земного шара – если последнего можно отнести к дальней родне дейноцефалов, брадизавры – самые настоящие добропорядочные парейазавры, примитивные рептилии, никоим боком с предками млекопитающих не связанные.

Эти щекастые создания, покрытые тонкими костяными щитками, большую часть времени торчали в воде и с крупными наземными растительноядными почти не сталкивались, так что все вегетарианцы экосистемы вполне мирно уживались на одной территории. Ради этого использовался тот же трюк, который очень выручает нынешних травоядных в африканских саваннах, а именно разделение пищи на «мое» и «не мое». До отвала наевшись папоротников, ленивый тапиноцефал или разгоряченная солнцем джонкерия могли сколько угодно бродить по мелководью, но водная растительность почти целиком доставалась брадизаврам, тогда как кератоцефалы, отличающиеся крепкими зубами и длинными передними лапами, нередко забирались в разреженные леса и обдирали ветки деревьев, тем самым избегая возможной конкуренции со стороны более массивных равнинных родственников.

Впрочем, несмотря на все эти особенности, «пищевое разделение» все же было нечетким, размытым, и, скажем, в зимний период все животные-вегетарианцы ели, что попадалось, порой устраивая нешуточные потасовки за отмирающие листья папоротников или какой-нибудь гнилой пень! Кератоцефалам в таком случае приходилось особенно несладко – они были сравнительно меньше и легче сложены, чем большинство других дейноцефалов, поэтому нередко жили впроголодь, и сейчас, когда вернувшееся тепло наконец-то выманило из-под земли свежую зелень, старик-кератоцефал с нескрываемым удовольствием обрывал нежные листья папоротников по пути к речному пляжу. Ростки были мягкие и сочные, а голодное животное не страдало отсутствием аппетита, так что кератоцефал даже успел прилично набить желудок, когда сухая земля под его ногами наконец-то сменилась крупным зерном песка, после чего, фыркая и мотая головой, дейноцефал по самую грудь забрался в неспешно бегущие прочь волны, подняв со дна целое облако густого ила.

Пф-ф-ф! – и откуда-то сбоку, стрелой пронзив мутную коричневую завесу, шмыгнул прочь некрупный ринезух – очередной представитель темноспондилов, полутораметровая амфибия, напоминающая головастого крокодильчика. Для более мелких животных – например, робертии – этот хищник еще представлял определенную угрозу (хотя в основном и питался рыбой), но вот крупное травоядное вроде кератоцефала могло вызвать у ринезуха разве что приступ неконтролируемой паники, и земноводное, мирно отдыхавшее под затонувшей корягой, было вынуждено спешно броситься наутек, пока туша, весом в тонну, его не раздавила! Сам же великан на эту мелочь даже не покосился, продолжая стоять, как статуя, в прохладной воде и невозмутимо разглядывать противоположный берег реки налитыми кровью, но уже отнюдь не такими свирепыми глазками.

Возможно, чуть погодя, когда напившаяся дождей река умерит свой пыл, он отправится туда, на неизведанные угодья, где сможет спокойно жировать до самой осени, набивая брюхо свежей зеленью… но сейчас ему вряд ли захочется куда-либо плыть. Широкое плечо молодого соперника довольно чувствительно ударило его в бочину, оставив внушительных размеров синяк, да и трехдневное соревнование, увы, не так-то просто оставить за спиной, если прожил на свете почти девятнадцать лет и закат долгой жизни уже не за горами. Поэтому, дождавшись, когда по телу разольется приятная прохлада, а ноющие мышцы на время забудут о своих повреждениях, старик шумно вздохнул, насильно вытолкнув из легких застоявшийся там воздух, и, пошире расставив лапы, опустил голову к воде, начав жадно пить – больше, больше, заливая до самых краев эту соскучившуюся по живительно влаге утробу!..

…между делом так неосмотрительно подставив уязвимый тыл затаившемуся в прибрежных зарослях хищнику.

В конце концов, очевидно, что там, где в таком изобилии водятся травоядные, обязательно найдется тот, кто проявит к ним истинно гастрономический интерес. И хотя массивный кератоцефал выглядел достаточно внушительно, чтобы дать отпор почти любому плотоядному планеты, облюбовавший его охотник не намеревался менять свой выбор. Более того, одинокий, старый и уставший гигант при всех своих параметрах ненамного превзошел покусившегося на него хищника, который уже моргнул блестящими оранжево-желтыми глазами, покачивая головой из стороны в сторону, дабы точнее определить расстояние до жертвы. Охота входила в финальную стадию, и обиднее всего было бы промахнуться из-за собственной поспешности, так что взрослый самец антеозавра – огромное пятиметровое чудовище, размером с белого медведя – выждал еще некоторое время, пока кератоцефал снова не опустил голову, после чего сумасшедшим рывком бросился вперед. Веся почти шестьсот килограммов и обладая далеко не такими «удобными» конечностями, как современные медведи, этот доисторический охотник вынужден был атаковать жертву из засады: долго, терпеливо ждать в облюбованном месте (порой – по несколько дней), и лишь когда несчастное животное оказывалось вплотную – бронепоездом мчаться навстречу мясистому боку, обхватывать его лапами, вцепляться в загривок и держаться, держаться бульдожьей хваткой! При неудачном захвате сброшенный на землю антеозавр вполне мог погибнуть – размеры размерами, но все добыча весила почти вдвое больше добытчика! – так что удержаться на чужом хребте для него было жизненно важной задачей, и хищник не разомкнул челюстей даже когда ослепленный болью кератоцефал, глухо мыча, бросился на глубину.

Обычно, когда дело касалось более мелких хищников, этот прием срабатывал – не обладая такими объемистыми легкими, похожие на безволосых волков трохозухи отцеплялись еще до того, как дейноцефал достигал середины реки, и спешно возвращались на сушу – но антеозавр был не таков. Словно гигантская пиявка, он буквально прирос к пойманной жертве, терпеливо дожидаясь, пока та притомится в попытках его стряхнуть, и в конце концов его выдержка принесла плоды – утомленный старик, вволю наработавшийся лапами, начал захлебываться сам, а поскольку утонуть в реке было еще страшнее, чем пасть чьей-то жертвой, в конце концов инстинкт самосохранения вынудил дейноцефала возвращаться на берег вместе со смертельным грузом, придавившим ему спину. Грузом, который все так же молча ждал, пока его собственный вес справится с непокорной добычей, и влажные черные ноздри задрожали, когда старый кератоцефал, едва-едва выползший на полосу прибрежного мусора, рухнул на колени, роняя тягучие нити горькой слюны. Суровая зима, брачные игры, внезапное нападение – все это было слишком много для одного старого уставшего тела, и тело начало сдаваться, скребя брюхом по земле и заволакивая глаза кровавой мутью, как ничто иное свидетельствующей о том, что эта битва уже окончена: антеозавр победил.

Ему осталось лишь дотерпеть, пока изнуренная жертва ляжет, уже не в силах подняться, после чего, перехватив ее поудобнее, как следует сжать челюсти и дождаться, чтобы толстые кости захрустели у него на зубах. В отличие от молодых особей с низкими продолговатыми черепами, что предпочитали охотиться в воде и питаться рыбой, взрослые антеозавры на такую мелочь даже не смотрели, а их мощные, чем-то смахивающие на медвежьи головы и длинные клыки явно намекали, какой сорт дичи по вкусу этим гигантам. Уже не сопротивляющемуся кератоцефалу хватило и единственного укуса, как его шейные позвонки превратились в кучу кровавых обломков, огромный бок дернулся один раз, другой – но все же затих, после чего сильное и красивое существо бесповоротно превратилось в груду свежего мяса.

Которому, по крайней мере, не придется лежать бесхозным, дожидаясь какого-нибудь падальщика – антеозавр, в чьем брюхе уже полмесяца водился один только голод, отбросил ненужное терпение, и лапы кератоцефала еще подрагивали в агонии, а длинные зубы его убийцы уже вонзились в мягкое брюхо, без труда раскроив шкуру и добравшись до внутренностей. Мощные челюсти рвали еще теплую плоть без малейший усилий, и вот уже обширная печенка – до нее еще нужно было добраться, минуя невыразимо огромную кучу кишок – целиком в его распоряжении, вкусная, как никогда. Густая темно-вишневая кровь сплошным потоком течет по широкому подбородку, скапывая с клыков, и сейчас, до ушей обмазанный в этой жиже, антеозавр меньше всего походит на близкого родственника самого кератоцефала… но, тем не менее, относительно недавно – какие-то пять миллионов лет назад – общие предки этих двух животных копошились в речной грязи и даже не помышляли охотиться друг на друга! Вместе спали, вместе кормились, вместе грелись на теплых камнях – две непримечательные «ящерки», страшные разве что для жучьих личинок и дождевых червей – но пути эволюции неисповедимы, и в конце концов дорожки этих видов разошлись. Теперь же на болотистой равнине кератоцефалы были самыми обычными пожирателями хвощей и папоротников, тогда как антеозавр гордо занял пьедестал верховного хищника с поистине бездонным брюхом, способным вместить до шестидесяти килограммов мяса – вдвое больше, чем потребовалось бы льву! – за один присест.

Кажется, что это не так уж много, учитывая общие габариты животного, однако не стоит забывать, что антеозавр, как и все его современники, был холоднокровным животным, из той группы, что только-только начала развивать теплокровность, поэтому и запросы у него не были сравнимы с теми, что предъявляют к собственной диете современные млекопитающие хищники. Другое дело, что через какое-то время зверь вполне может проголодаться и наесться повторно, так что далеко сытый антеозавр не уйдет, заляжет переваривать обед где-нибудь неподалеку. Весна уже в разгаре, так что едва ли стоит ждать особых неприятностей с добычей пропитания, но пермский климат все же был далеко не курортным, и за тяжелой зимой вполне могло нагрянуть засушливое лето, поэтому отъедаться следовало впрок. И когда буквально в двух шагах от жадно рвущего мясо антеозавра из зарослей хвощей высунули две любопытные мордочки трохозухи – этих проныр легко было опознать по сразу четырем клыкам, солидно торчащим из верхней челюсти – громадный хищник лишь негромко фыркнул, немедленно заставив меньших плотоядных унести лапы.

Недалеко, естественно. Они еще вернутся.

Они всегда возвращаются.

Может быть, чуть погодя, ближе к полудню, когда наконец-то наевшийся антеозавр отковыляет в сторону, чтобы лечь на теплом песочке и устроить тяжелую голову на вытянутых передних лапах?..

Впрочем, даже тогда он не утратит бдительности. Снисходительный добытчик, всегда готовый уступить остатки своего обеда, тем самым ставит под угрозу собственную жизнь, так что задремавший антеозавр совершенно точно чуял копошение трохозухов в кустах, пусть и не мог их видеть. Его широкие ноздри вбирали воздух с каждым вдохом, а мозг анализировал запахи даже в тех случаях, если в этом не было прямой необходимости. Кого было бояться антеозавру, крупнейшему из всех наземных хищников на планете?.. Да никого. Просто оставшаяся с детства привычка, которая со временем становится второй натурой, а в этом суровом мире не было таланта лучше, чем способность постоянно быть настороже. Ибо титул «сильнейшего» не будет стоить даже старой кости, если вовремя не заметить приближающуюся опасность, и антеозавр не собирался подвергать себя риску только из-за глупой самонадеянности!

Так что… ну вот, пожалуйста, слабенькая струйка… Ага. За поваленным стволом притаилась эллиотсмития, удивительно похожая на маленького варана – одна из последних наследниц нашего старого друга ватонгии, доживающая последние деньки в тени более прогрессивных родственников. Увы, но время похожих на рептилий примитивных синапсид прошло, а их место прочно занимали новые, более совершенные животные, которым предстояло править на планете еще, по меньшей мере, пятнадцать миллионов лет.

И, судя по вот этой усатой мордочке, высунувшейся из-под пышных зарослей папоротника, молодой ликозух – родич трохозуха, только размером с дворняжку – был готов начинать праздновать хоть прямо сейчас. При этом бодрствование хозяина добычи его ничуть не беспокоило – в отличие от тяжелого антеозавра, этот хищник был достаточно ловок, чтобы спастись бегством даже из-под занесенной для удара лапы, так что дремлющий гигант и глаза не открыл, пока довольный до кончика хвоста воришка отрывал себе положенный кус.

Правда, далеко унести добычу у него не получилось – там, где воруют, столь же легко могут и отобрать сворованное, а голодные трохозухи не стали расшаркиваться, когда увидели меньшего родственника с пищей в зубах. Ликозуху еще повезло, что спасся – работавшие в паре охотники просто вынудили его выронить мясо, зажав в клещи, а щелчок челюстей был скорее подобен стимулирующему шлепку, чем реальной попыткой разорвать неудачника на части. Обиженное верещание было тому прямым подтверждением – верещание, а не предсмертные хрипы, после чего мгновенно передравшиеся за трофей трохозухи облизали окровавленные морды и снова заняли свои посты. Они терпеливы. Рано или поздно они получат требуемое, и тогда будут предаваться чревоугодию до тех пор, пока в их животиках еще будет оставаться свободное место, не занятое пищей.

А пока им остается только ждать.

Этот кератоцефал пролежит на берегу реки еще, по меньшей мере, пару дней. Антеозавр может съесть много, но столько мяса не запихнет в себя даже он, так что пищи хватит на всех. В конце концов, привлеченные чарующим душком начавшего протухать мяса, у берега покажутся даже равнодушные ринезухи, и будут молча разевать зубастые пасти, намекая мелким четвероногим, что крупным амфибиям тоже положена своя доля общего пирога. И трохозухи, смешно дергая усами, начнут выплясывать вокруг этих «живых бревен» возмущенные танцы, то приседая, то неловко подпрыгивая, то приближаясь, то вновь отшатываясь в сторону, то ли действительно пытаясь прогнать конкурентов, то ли просто забавляясь с медлительными темноспондилами, не способными, случь-что, пробежать… хорошо, хорошо, бодро прошагать и пары метров. И массивные кости кератоцефала, до этого скрытые под толстым слоем шкуры и мяса, постепенно вылезут наружу, обнажая кишащие хищными многоножками внутренности, так что даже когда от туши останутся лишь отдельные части скелета, растащенные в разные стороны, на месте гибели травоядного гиганта еще какое-то время будут шмыгать охочие до мелкой дичи эллиосмитии, пока, наконец, вода не замоет окровавленный песок, и жизнь на речном берегу не вернется в прежнее русло.

Сам же антеозавр к тому времени давно как пропадет из виду – вслед за бурными брачными праздниками растительноядных животных наступит и его черед искать себе пару на этот сезон, дабы дать начало новому поколению огромных убийц. Поиски предстоят нелегкие – как и все крупные плотоядные, хищные дейноцефалы держались поодиночке, разделенные внушительными пространствами, так что этому самцу придется пройти не меньше двух-трех километров (солидное расстояние для столь неповоротливого существа), прежде чем запах помета или, еще лучше, особые метки на стволах деревьев подскажут ему: «вот оно». Его избранница совсем близко. Осталось всего-то ничего: найти ее, произвести впечатление, при необходимости – приструнить особо наглого соперника, если вдруг окажется, что у гордой красавицы в этом году не один поклонник! И, в отличие от старика-кератоцефала, которого он задавил, этот самец был уверен в успехе. Может, он и не настолько крепок, как когда-то в молодости, но огонь жизни в нем горит достаточно ярко, так что он не проиграет. Его сила, его вес, его мощные челюсти – все преимущества на его стороне, и они еще пригодятся будущим поколениям, поэтому можно не сомневаться, что не пройдет и месяца, как он уже вернется на свою территорию и, уставший, но удовлетворенный, спокойно продолжит свое холостяцкое существование, между делом позволив появиться на свет еще одному выводку своих сородичей – этих самых странных из всех хищных синапсид.

И хотя, как довольно многочисленное семейство дейноцефалов, антеозавры продержатся на Земле еще совсем недолго, буквально через какие-то пару миллионов лет уступив права лидерства другим, менее громоздким хищникам, пока что их власть все еще неоспорима, и на залитом солнечным светом берегу, в легкой сетке теней от шелестящих листьев глоссоптерисов, лежит шестисоткилограммовое чудовище, этакая саблезубая овца, решившая, что питание папоротниками – это не по ней, после чего ставшая одним из самых крупных наземных плотоядных, каких до сих пор знала планета.

Лишь много позже, уже на закате расцвета синапсид, природа исхитрится создать нечто столь же огромное…

Но это, как говорится, уже совсем другая история.

ЧТО ТАКОЕ, КТО ТАКОЙ:

Эунотозавр (Eunotosaurus, «ящер с мощным хребтом») – род примитивных рептилий, наиболее возможный предок черепах. Достигал в длину пятнадцати сантиметров. Отличался девятью парами расширенных ребер, которые формировали некое подобие панциря. Насекомоядное животное, питавшееся различными беспозвоночными.

Дейноцефалы, диноцефалы (Deinocephalia или Dinocephalia, «ужасноголовые») – отряд примитивных терапсид, отличающихся развитием утолщений костей черепа – пахиостозов. Достигали в длину шести метров, весили до полутора тонн. Крупный череп, мощные резцы, но коренные зубы развиты значительно слабее; тело мощное, хвост относительно короткий; передние лапы обычно длиннее задних, широко расставлены в стороны. Хищные, всеядные и растительноядные виды. Вероятно, были распространены по всей Пангее, являлись доминирующими сухопутными животными среднепермской эпохи. Обитали в прибрежных лесах и речных долинах, многие вели полуводный образ жизни. Вымерли к концу средней перми в результате осушения климата и конкуренции с дицинодонтами.

Джонкерия (Jonkeria, возможно – в честь Йонкера Африканера, верховного вождя народа нама) – род растительноядных или всеядных дейноцефалов. Череп низкий и длинный, мощные резцы, крупные клыки и многочисленные ложковидные щечные зубы. Скелет чрезвычайно массивный, общая длина животного могла достигать 3—5 метров.

Дицинодонты (Dicynodontia, «два собачьих зуба») – инфраотряд высших терапсид в составе аномодонтов, доминирующие сухопутные растительноядные животные позднего пермского и раннего триасового периодов. Для многих видов характерно полное исчезновение зубов, кроме двух мощных верхних клыков – вместо этого челюсти животных, вероятно, покрывал роговой клюв, как у черепах. Размеры дицинодонтов колеблются от 20 сантиметров до 4,5 метров, большинство видов достигали, в среднем, двух метров длины и сотни килограммов веса. Останки дицинодонтов обнаружены на территории всех континентов, включая Антарктиду. Окончательно вымерли ко второй половине триаса; череп австралийского «дицинодонта», датированного ранним меловым периодом, на самом деле оказался принадлежащим сумчатому млекопитающему, жившему уже в кайнозойскую эру.

Робертия (Robertia, в честь Роберта Брума, южноафриканского палеонтолога и коллекционера окаменелостей) – род мелких примитивных дицинодонтов. Длина тела около двадцати сантиметров, характерны большие глазницы и крупные клыки, а также длинные и острые когти. Вероятно, животное умело копать и жило в норах, питаясь как растительной пищей, так и мелкими беспозвоночными животными.

Глоссоптерисы (Glossopteridaceae, «языкоперые») – семейство растений, родственных семенным папоротникам, появившееся в начале пермского периода, процветавшее до его конца и окончательно исчезнувшее во второй половине триаса. Листья языковидные, от десяти до тридцати сантиметров длиной, хотя встречаются виды с листьями метровой длины. Считается, что это были деревья, высотой до тридцати метров, однако в приполярных регионах, скорее всего, произрастали лишь сравнительно невысокие кустарники. До наших дней сохранились в основном отпечатки листьев и корни, по которым можно судить, что глоссоптерисовые леса были распространены по всей Пангее.

Тапиноцефал (Tapinocephalus, «низкоголовый») – род растительноядных дейноцефалов. Очень крупные животные, длина тела до 4 метров, вес – до 1—1,5 тонн. Морда относительно короткая, зубы слабые. Пахиостоз чрезвычайно развит, из-за чего лобная часть черепа имела куполообразный вид.

Кератоцефал (Keratocephalus, «рогоголовый») – род растительноядных дейноцефалов, в длину достигавших 2,5—3 метров, весом до 1 тонны. Пахиостоз неравномерный, и между глазами животного находился своеобразный плоский рог, вероятно, использовавшийся во время брачных ритуалов.

Парейазавры (Pareiasauridae, «щекастые ящеры») – семейство примитивных рептилий, одни из доминирующих растительноядных животных второй половины пермского периода. В длину достигали 3,5 метров, вес доходил до тонны. Массивные животные с короткой мордой, относительно компактным туловищем и толстым хвостом. В коже спины и головы этих ящеров формировались костяные бляшки, которые придавали шкуре бугристый вид, как у современных жаб. Вероятно, вели околоводный образ жизни и много времени проводили в воде, как бегемоты, питаясь мягкой донной растительностью. Останки этих животных известны из Южной Америки, Африки, Европы и Китая.

Брадизавр (Bradysaurus, «медленный ящер») – род наиболее примитивных парейазавров, достигавших в длину 3 метров; по-видимому, является предковой формой, от которой берут начало все остальные парейазавры.

Ринезух (Rhinesuchus, «носатый крокодил») – род темноспондилов, представляющих собой переходную форму между более примитивными пермскими лабиринтодонтами и прогрессивными хищными амфибиями триасового периода. Череп длиной около 30 сантиметров, общая длина тела равнялась 1,5—2 метрам. Зубы мелкие и многочисленные, вероятно, животное питалось рыбой. Вело исключительно водный образ жизни.

Антеозавр (Anteosaurus, «ящер-Антей», в честь великана из греческой мифологии) – род хищных дейноцефалов, одни из крупнейших плотоядных синапсид. Длина черепа до 80 сантиметров, длина тела – до 6 метров, вес – около 600 килограммов. Короткий и массивный череп, особенно у старых животных – у молодых он более вытянутый и низкий. Крупные резцы и клыки, заклыковые зубы мелкие. Скелет относительно легкий, тело компактное, передние лапы длиннее задних, хвост короткий. Вероятно, обитал по берегам водоемов, молодые животные вели полуводный образ жизни, а взрослые были сухопутными, что снижало конкуренцию между антеозаврами различных возрастов. Охотился на крупную дичь, скорее всего, скрадывал приходящих к водопою животных из засады.

Тероцефалы (Therocephalia, «звероголовые») – подотряд терапсид, одна из высших форм развития синапсид. Вероятно, родственны как горгонопсам, так и цинодонтам. В основном – мелкого и среднего размера хищники, крупные животные среди тероцефалов появились лишь в поздней перми. Несмотря на достаточно прогрессивное строение, сохраняли множество архаичных черт, отличавших их от цинодонтов. Ранее считались предками цинодонтов или даже непосредственными предками млекопитающих, но относительно недавно было доказано, что это не так. Появились в среднем пермском периоде, просуществовали до второй половины триаса; вымерли из-за конкуренции с высшими рептилиями и цинодонтами.

Трохозух (Trochosuchus, «барсук-крокодил») – род примитивных тероцефалов, хищные животные, размером с некрупного волка. Характеризуются наличием сразу четырех функционирующих клыков на верхней челюсти (на нижней – только два клыка) и практическим отсутствием заклыковых зубов – животное могло только отрывать от добычи куски мяса и глотать их целиком. Вероятно, охотился на мелких позвоночных, как это делают лисы и койоты, но при случае мог подбирать остатки чужой добычи.

Эллиотсмития (Elliotsmithia, в честь сэра Графтона Эллиота Смита, известного британско-австралийского анатома) – род варанопсеид, одна из последних представительниц пеликозавров. Насекомоядное животное, внешне похожее на крупную ящерицу, в длину достигало полуметра и охотилось на крупных беспозвоночных. Характеризуется наличием мелких костных пластин на спине.

Ликозух (Lycosuchus, «волк-крокодил») – род примитивных тероцефалов, хищники средних размеров, достигавшие в длину 1,2 метра. Как и трохозухи, характеризуются четырьмя клыками на верхней челюсти, хотя у ликозуха эти клыки несколько короче.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.