ГЛАВА ПЕРВАЯ ПРЫЖОК НА ОСТРОВ КЕНГУРУ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ПРЫЖОК НА ОСТРОВ КЕНГУРУ

Кенгуру легко убить палкой. — «Непьющее животное». — Царство итальянских чистокровных пчёл. — За столом сидел скелет. — Потерпевшие крушение выжили благодаря «паршивым пингвинам». — Большеголовые кенгуру с острова Кенгуру. — Тайна смерти овец

Что за вопрос — хочу ли я попасть на остров Кенгуру! Ну разумеется, хочу! И меня совершенно не смущает, что сейчас южная зима и довольно холодно для этих мест.

Я уже знаю, что у коварных берегов этого второго по величине после Тасмании острова Австралийского Союза с момента его открытия (в 1802 году) разбилось 163 корабля; знаю, что на острове обитает очень своеобразный вид тёмно-коричневых гигантских кенгуру; что на нём ещё можно увидеть настоящий австралийский скрэб (кустарниковые заросли) таким, каким его застали не только первые европейцы, но и первые аборигены… И наконец, что от Аделаиды, столицы штата Южная Австралия, насчитывающей 600 тысяч жителей, до острова — рукой подать: всего 150 километров.

К сожалению, хвалёный паром, на котором за шесть часов и 160 марок можно переправиться на остров, как раз на ремонте (обычно же он курсирует дважды в неделю зимой и даже трижды летом). Так что мне вместе с двумя моими сотрудниками придётся перелетать туда на самолёте. В глубине души я даже рад этому, потому что плохо переношу качку, и 34 года тому назад дал себе клятву никогда больше не пользоваться услугами водного транспорта. Однако, когда мы на бешеной скорости подкатили к аэропорту Аделаиды, мотор пассажирского самолёта был уже запущен и дежурный по аэродрому, окинув критическим взглядом наши чемоданы, тюки, треножники и прочий багаж, категорически заявил: «Нет, нельзя. Вы опоздали!»

Мне очень жаль терять время, к тому же я по телефону уже заказал там, на острове, машину. Поэтому я начинаю судорожно метаться по аэродрому в поисках какого-нибудь частного самолётика, который можно было бы нанять для переброски на остров.

И такой самолётик находится. Пилот торопится с отлётом, потому что до захода солнца хочет вернуться обратно, а день уже клонится к вечеру. Красная машинка с трудом отрывается от земли, поднимая в воздух тяжёлую для неё поклажу: меня, Алана Рута — моего оператора, его жену Джоан и весь наш скарб.

Несколько минут спустя мы уже парим над морем, над заливом Сент-Винсент, пересекаем пользующийся дурной славой пролив Бакстэрс, или так называемый «Чёрный ход», и, прибыв на остров, успеваем даже попасть на автобус, встречающий пассажирский самолёт. Наконец мы благополучно добираемся до маленького отеля с неотапливаемыми комнатами. Я одалживаю у хозяйки рефлектор, и за время ужина комната успевает несколько нагреться.

На другое утро за нами приходит крохотный автомобильчик. Втиснувшись в него, мы едем сначала по асфальтированной, а затем по пыльной просёлочной дороге, пересекаем весь остров и наконец добираемся до национального парка Флиндерс-Чейз.

Остров Кенгуру тянется в длину на 144 километра, в ширину на 40, а вся его площадь — 4360 квадратных километров. В одном месте от материкового берега остров отделяет всего 11,5 километра; это как раз и есть опасный пролив Бакстэрс.

Заселён остров был гораздо раньше, чем Южная Австралия. Однако жившие здесь аборигены по какой-то неизвестной причине за несколько сот лет до прихода европейцев не то вымерли, не то куда-то переселились. Только совсем недавно здесь было обнаружено 60 стоянок древнего человека. Вероятнее всего, эти люди приплыли сюда с Тасмании, а не с континента, так как коренные жители Австралии боялись поселяться здесь, считая, что на острове живут духи их предков.

Английский капитан Мэтью Флиндерс, открывший этот остров для нас, европейцев, в 1802 году, по отсутствию дыма от костров сразу же определил, что он необитаем. Флиндерс мог заключить это и по поведению животных: они были исключительно доверчивы, особенно кенгуру, о которых он писал, что «их без всякого труда можно убивать прямо палкой…».

Во всяком случае капитан Флиндерс так обрадовался легкодоступному источнику мяса, что дал открытому им острову название Кенгуру, которое сохранилось до наших дней.

Да, животным, доверяющим человеку и принимающим его за миролюбивое существо, как правило, приходится плохо. Уже немало таких доверчивых видов животных начисто истреблено. Так случилось, например, с не умеющими летать страусами эму, обитавшими некогда на острове Кенгуру. По размеру эта птица была несколько меньше, чем эму, живший на континенте, но на вкус ничуть не хуже. И этот островной эму очень быстро исчез с лица земли. Исчез безвозвратно. Теперь можно полюбоваться лишь его портретом в музее Аделаиды да его косточками и перьями в Музее естественной истории в Париже. Даже самые глубокие старики из старожилов не могут припомнить, чтобы на острове водилась такая птица…

Французский капитан Никола Бодэн, несколько дозже Флиндерса обошедший на своей каравелле вокруг острова, уточнил его координаты и размеры на морской карте и назвал одну из долин, где было особенно много маленьких страусов, Долиной казуаров (RavinedesCassoars). Простим капитану его слабые познания в зоологии, из-за чего он спутал эму с казуарами; в конце концов это не так уж важно. Зато до сих пор многие районы острова носят французские названия, которые дал им отважный мореплаватель.

Потом долгое время никто не интересовался этим обширным островом, густо заросшим эвкалиптовым кустарником. Но между 1802 и 1836 годами здесь поселилось несколько бывших моряков со своими туземными жёнами. Пробавлялись они охотой, рыбной ловлей, продажей соли, а также тюленьих и кенгуровых шкур. Только некоторые из них занимались ещё и сельским хозяйством. Настроены эти люди были весьма бунтарски, и даже такие ещё молодые поселения, каким был тогда Сидней (в то время он назывался Порт-Джексон) или Хобарт на Тасмании, казались им слишком благопристойными.

Самым знаменитым среди поселенцев был некто Генри Валлан, именовавший себя губернатором Валли. Он жил с двумя своими туземными жёнами — Пусс и Полекет на ферме «Вигвам», расположенной в нескольких километрах от нынешнего Кингскота, и заправлял всеми делами колонии как настоящий «островной король». Рассказывают такой случай. В 1836 году на остров высадился с изрядным грузом некто мистер Стефан, чиновник колонии Южная Австралия. Валли вышел на берег, чтобы узнать, кто он такой.

— А вы кто такой? — спросил в свою очередь Стефан.

— Я здешний губернатор, — ответил Валли.

— Никакой вы не губернатор, — огорошил изумлённого островитянина новый пришелец, — потому что губернатором этого острова назначен я.

— А я тебе говорю, что я здесь губернатор! — крикнул Валли. — И как ты мог вообразить себя здешним губернатором, ты, недоносок несчастный! Тебя бы даже не приняли в лейб-гвардию короля Джона, если б ты сделал попытку туда вступить, жалкий коротышка!

Правда, несколько позже сопротивление дерзкого островитянина удалось сломить, и он даже оказал несколько ценных услуг новой колонии» Так, вместе со своими жёнами и собаками он пересёк поперёк весь остров, чтобы спасти нескольких английских моряков. Эти люди потребовали, чтобы капитан высадил их на берег, потому что длинное морское путешествие так их утомило, что они были не в силах его продолжать. Двое погибли, заблудившись в густых зарослях эвкалипта и не найдя питьевой воды, но остальных Валли удалось спасти. Впрочем, другие старожилы острова — полуодичавшие европейцы и их туземные жены, большей частью украденные с материка, то и дело нападали на новое поселение, стараясь его сжечь.

Нужно сказать, что это поселение вообще-то было не слишком удачным приобретением для австралийских властей: овцы здесь подыхали от какой-то таинственной «береговой лихорадки», пшеница и ячмень никак не хотели расти, а от бесчисленных прежде кенгуру, валлаби и тюленей на всём побережье протяжённостью в 495 километров почти ничего не осталось. Когда же началось процветание города Аделаиды, а в Южной Австралии стали выращивать виноград и нашли золото, поселенцы один за другим перебрались на материк. Так что к 1901 году на острове Кенгуру осталось лишь 720 человек.

Только благодаря этому и удалось спасти для животных небольшой участок острова, разумеется, как всегда в таких случаях, самый заброшенный и неплодородный. Спасён он не только для животных, но и для современных жителей южноавстралийских городов, которые время от времени чувствуют потребность провести пару дней вне привычной обстановки: небоскрёбов, верениц автомобилей и неоновых реклам…

Австралийцам, посвятившим себя охране родной природы, значительно труднее этим заниматься, чем их единомышленникам в современных культурных центрах человечества — Европе и Америке. Там уже начали осознавать грозящую опасность для будущего нашей Земли и знают, что по-настоящему передовой и культурной страной может считаться только та, которая заботится не только о создании индустриальных центров и атомных реакторов, но и о сохранности своих природных ландшафтов, плодородных земель и животного мира. Так, здешним специалистам в области охраны природы в течение целых тридцати лет пришлось добиваться согласия правительства на то, чтобы в 1919 году Флйндерс-Чейз наконец был объявлен заповедником. Территбрия его йе очень-то велика — всего 546 квадратных километров.

Как только наш автомобильчик въехал через простые деревянные ворота на территорию национального парка, эвкалиптовый кустарник стал заметно выше, а в отдельных низинах появились уже настоящие эвкалиптовые рощи. В одной из таких рощ мы и увидели первых коала. Сидели они в кронах мощных эвкалиптов, чаще всего на самых верхушках, каждый — на своём дереве.

Их нисколько не трогала наша суетня с треножниками для кинокамеры и тяжёлого длинного объектива фотоаппарата. Коала к этому привыкли. Да к тому же они ещё ленивы от природы. Время от времени кто-нибудь из них пристально и серьёзно разглядывал нас скучающим взглядом. Им здесь хорошо: листва местного вида эвкалипта — их самая любимая еда. А в водопое они не нуждаются. Недаром «коала» на языке туземцев означает «не пьёт».

Раньше на острове не было коала, их ввезли сюда в 1924 году. В течение семи лет животных содержали в больших сетчатых вольерах; здесь они постепенно обглодали все деревья, но размножались очень слабо. Только когда животных выпустили на волю, их стало заметно больше. Сейчас на острове сотни коала, и это несмотря на то, что многие из них трагически погибли во время страшного лесного пожара в 1958 году. Об этом бедствии, когда сгорела большая часть парка, широко сообщалось в мировой печати.

Люди, которые приезжают сюда летом и неделями живут в палатках прямо в лесу, часто заводят с коала довольно близкую дружбу. Если надолго поставить машину под дерево, случается, что один из этих ленивых толстяков спрыгнет на крышу автомобиля и оттуда вперевалочку переберётся на другое дерево. Иногда можно наблюдать, как самцы преследуют своих пушистых самок. Им явно трудно распознать, на какое именно дерево залезла их избранница. Они суетятся, нюхают кору и, найдя наконец нужный след, торопливо (насколько позволяет им их медлительность) карабкаются вслед за предметом своих вожделений на самые верхние тонкие ветки. Там они повисают друг против друга на одних «руках», но чаще всего начинают ссориться, потому что самки этих животных чрезвычайно строптивы и отличаются скверным характером. На зрителей скандалисты, как правило, не обращают никакого внимания. Часто преследуемой самке удаётся пробраться мимо своего обожателя, и тогда она поспешно ногами вперёд спускается с дерева и перебирается на другое. Самец после этого подолгу ищет избранницу своего сердца, но часто в изнеможении прерывает поиски и впадает в глубокий сон.

Любителям природы, отдыхающим здесь летом с семьёй в жилом прицепе или в палатке, удаётся по ночам наблюдать жизнь таких животных, которых днём никогда не увидишь: например, приветливых маленьких лисьих кузу (Trichosurus vulpecula vulpecula), которых австралийцы называют ещё щеткохвостыми опоссумами. Но напоминают они скорее не лисиц, а маленьких лазающих кенгуру. Кузу здесь значительно доверчивее, чем на материке. Если туристы долго живут на одном и том же месте, молодые кузу в конце концов спускаются с дерева, карабкаются на руки и позволяют угощать себя лакомыми кусочками и гладить. Некоторые даже переходят жить в палатку, не обращая никакого внимания на свет лампы. В 1926 году сюда завезли 15 кузу другого вида, который раньше не водился на острове. Их потомство можно встретить здесь и поныне, но, правда, очень редко. Так же трудно найти карликовых опоссумов (Cercartetus concinnus). Хотя этих сумчатых зверьков и много на острове, на глаза они попадаются очень редко, потому что активны только по ночам; зимой же они впадают в спячку, свернувшись калачиком в своих гнёздах в дуплах деревьев.

Во второй половине прошлого столетия специалистам-энтомологам пришло в голову проделать такой эксперимент. Так как на острове не водились пчелы, то он был идеальным местом для разведения их чистых пород. Для этой цели Торговая палата Южной Австралии организовала на острове в 1884 году большую государственную пасеку, на которую были завезены итальянские (лигурские) медоносные пчелы; ввоз же любых других пчёл был категорически запрещён.

Предприятие тогда не дало ожидаемых результатов и вскоре было заброшено. Однако в 1939 году два государственных специалиста, обследовав остров, с удивлением обнаружили, что он весь заселён чистопородными, большей частью дикими итальянскими пчёлами. И это в то время, когда уже дочти нигде в мире не осталось чистых пород! Один государственный пчеловод взялся собрать отроившиеся пчелиные семьи, живущие в дуплах деревьев и в щелях среди скал, и вновь поселить их на огромной пасеке. И теперь пчеловодам, живущим в любой части Австралии, да и в других частях света, рассылаются по заказу маленькие коробочки, в каждой из которых находится чистопородная пчелиная матка с 15 рабочими пчёлами из её челяди…

В штабе национального парка нас радушно встретили лесничий — господин Ланзар и его жена; живут они здесь в современном, благоустроенном доме. Мы поселились в каменном здании бывшей фермы, превращённом теперь в гостиницу. Нельзя сказать, чтобы там было тепло, поэтому мы поскорее разожгли огонь в камине, а я притащил к себе в комнату как можно больше одеял.

На огороженном выгоне в 80 гектаров бродили овцы господина Ланзара. Однако когда на другое утро я вышел, поёживаясь от резкого ветра, то увидел, что вместе с ними пасётся столько же тёмно-коричневых островных кенгуру. Ещё больше здесь паслось куриных гусей (Cereopsis novaehollandiae), которых за издаваемое ими хрюканье называют также свиными гусями. В обычных условиях эти птицы живут в укромных местах и стараются не попадаться на глаза, но здесь, на выгоне, они подпускают меня даже на расстояние сорока метров.

Первый лесничий, Гарольд Ханзен, прибыл сюда в 1926 году и поселился в старинном каменном здании фермы. В то время здесь не могла проехать ни одна машина. Лишь раз в четырнадцать дней верховой гонец привозил Ханзену почту. Сегодня же машины подкатывают к самым дверям дома и могут свободно разъезжать по благоустроенным дорогам в разные концы заповедника. Правда, сойти с этих дорог в лес совершенно невозможно из-за густых зарослей эвкалипта. И кроме того, здесь летом плохо с питьевой водой, поэтому заблудиться очень опасно. Между прочим, кроме эвкалипта остров Кенгуру славится своими орхидеями, их здесь пятьдесят различных видов. Вокруг административных зданий бегают два взрослых эму, которых завезли сюда несколько лет тому назад ещё птенцами. Однако они не пожелали одичать и никуда не собираются уходить. Но размножаться они почему-то тоже не хотят.

В то же утро мы отправились вместе с помощником лесничего в его машине через горы и долины к мысу Борда, самой северо-западной оконечности острова. Отсюда всего за десять минут можно спуститься по скалистому берегу к маяку. Он возвышается на 120 метров над волнами, с шумом омывающими его подножие. Маяк светит здесь в ночи уже более ста лет, с июля 1858 года, только керосин теперь заменён электричеством, а в самое последнее время маяк снабдили даже радиопередатчиком.

Мы добрались до этого маяка и сели перед дверью заброшенного домика смотрителя переждать внезапно разразившийся ливень. А молодой помощник лесничего решил тем временем занять нас рассказом старинных страшных историй. Вот что мы услышали.

В 1876 году отсюда по дну океана был проложен кабель до Аделаиды. И так как корабли, направляющиеся на материк, сперва должны были пройти мимо мыса Борда, то с острова ежедневно редакциям газет сообщались названия судов, появлявшихся в поле зрения маяка. С мыса же поступали первые сведения о кораблекрушениях. Они происходили здесь очень часто, и немудрёно: ведь у берегов масса рифов, коварных подводных скал и малоизвестных течений. Как-то среди скал, несколько южнее мыса Борда, сел на мель финский баркас «Фидес», и утонуло 20 человек. А оставшихся в живых смот— ритель маяка на утлой парусной лодчонке отвёз на материк.

Несколькими годами позже наскочил на риф бриг «Эмилия Смит». Случилось это тёмной ночью, и почти все пассажиры пошли ко дну. Только одну женщину и четырёх моряков выбросило на берег. Через четыре дня трое из потерпевших крушение чудом дотащились до домика смотрителя маяка. Смотритель отправился искать двух остальных, но обнаружил среди скал лишь изуродованные трупы тех, кто утонул во время крушения. И только два месяца спустя один охотник, посетив охотничью избушку, к своему удивлению, обнаружил там скелет мужчины, который сидел за его столом. А скелет женщины был найден лишь через два года.

Истории следовали за историями — одна страшней другой, и все про смерть и ужасы. 24 апреля 1899 года наскочило на риф судно «Лох Слоу», вёзшее 33 тысячи галлонов виски из Глазго. Оно опрокинулось и легло на бок килем к берегу. Огромные волны за десять минут разбили его на куски и разбросали пассажиров и матросов в разные стороны. В живых осталось лишь четверо: колоссальный вал поднял их и посадил на прибрежный утёс. Остальные 31 человек утонули. Один из спасшихся восемь дней плутал по острову и наконец вышел к мысу Борда. Служители маяка пошли на розыски остальных и нашли ещё двух потерпевших крушение, с трудом продиравшихся сквозь кустарник, причём в сторону, противоположную от маяка. А третьего нашли мёртвым.

Как выяснилось, все уцелевшие выжили только благодаря тому, что ловили карликовых пингвинов (Eudyptula minor) и питались их мясом. Эти пингвины, достигающие всего 40 сантиметров в длину, обитают по всему побережью острова Кенгуру. Спинка у них серовато-синяя, а брюшко белое. Людей они не боятся и подходят к ним совсем близко. Несмотря на свою кажущуюся неповоротливость, они взбираются по отвесным берегам и на высоте примерно в 60 метров в расщелинах скал строят свои гнёзда. Кстати сказать, на остров Филлип колония этих самых маленьких на Земле пингвинов, насчитывающая 100 тысяч голов, ежегодно привлекает более 100 тысяч туристов.

Печальная судьба постигла одного из спасённых — судового юнгу по фамилии Симпсон. Этот молодой человек, не умеющий даже плавать, оправившись после потрясения, вернулся в Англию, снова нанялся на корабль, на этот раз «Лох Веннахар», и вторично приплыл к берегам Австралии. Но видимо, юнге на роду было написано погибнуть в морской пу— чине: не дойдя до мыса Борда, корабль пошёл ко дну, и весь экипаж погиб. Несколько недель спустя к берегу прибило только один труп, одну спасательную шлюпку, пятьдесят бочек виски и отдельные куски разбитого корабля.

Частые катастрофы заставили местные власти подумать о постройке второго маяка, потому что маяк на мысе Борда не всегда был виден подходившим с юга кораблям из-за загораживавших его скал. Такой новый маяк и был вскоре построен на высоком юго-западном уступе — мысе Дюкуэдик (Cap du Couedic).

Однако хорошо сохранившиеся возле него каменные дома сегодня пустуют. Раньше людей и провиант сюда, наверх, доставляла канатная дорога. Сооружение это ещё частично сохранилось. Рассказывают, что им перестали пользоваться с тех пор, как в нём застряла жена смотрителя маяка: отказал механизм, и ей пришлось провисеть между небом и землей, над бешено бушевавшими волнами, целых два часа, пока её наконец удалось снять. Говорят, что когда она добралась до будки смотрителя, то здорово отлупила своего мужа…

«Паршивыми пингвинами», как писали тогдашние газеты, пришлось питаться и пассажирам «Марса», который в 1885 году, не дойдя до берега, застрял между двумя скалами. Капитан хотел добраться до берега на шлюпке, но его разбило о камни. Наконец одному испанскому моряку всё же удалось доплыть до берега. Как только забрезжил рассвет, ему бросили с корабля канат, который он сумел поймать. Тогда, держась за канат, на берег перебрались ещё три моряка. Вскоре прибило к берегу и труп капитана, которого здесь же похоронили, а спустя восемь дней все четверо благополучно добрались до домиков на мысе Борда.

Иногда потерпевшим крушение удавалось пробавляться и тюленьим мясом, но только в тех случаях, когда они ухитрялись спасти свои винтовки или раздобыть какие-нибудь тяжёлые предметы, а главным образом если у них оставались силы на то, чтобы убить такое животное.

Отсюда, сверху, со скал, я не мог разглядеть, есть ли внизу на песчаном откосе тюлени. Но стоило мне слезть вниз, как я обнаружил сразу несколько штук за полосой дюн. Они мирно спали, хорошо защищённые от ветра зарослями кустарников. Это особые, австралийские тюлени (Gypsophoca dorifera). Впёр— вые они были описаны французским естествоиспытателем Пероном, обнаружившим их на острове в 1802 году. В прежние времена они тысячными колониями заселяли все побережье острова Кенгуру и Южной Австралии. У некоторых старых самцов были гаремы из пятидесяти самок. Животные эти не очень пугливы. Если я двигаюсь медленно, они подпускают меня даже на два метра и только потом начинают нерешительно сползать в сторону моря. Когда я хватаю самца за задний ласт, он приподнимается, поворачивает ко мне голову, скалит зубы и лениво «ругается», но отнюдь не собирается нападать. А вот больших белоголовых тюленей (Neophoca cinerea) с их желтовато-белыми загривками я так нигде и не встретил, хотя долго искал этих огромных животных, самцы которых достигают в длину от трёх до четырёх метров.

Когда карабкаешься среди прибрежных скал в поисках тюленей или пингвинов, следует быть осторожным; хотя почва под ногами и кажется сухой и твёрдой, это впечатление обманчиво: время от времени на скалы обрушиваются семиметровые волны, которые смывают с берега все живое. Нельзя забывать, что здесь к тому же ещё водятся и акулы.

Однако не все кораблекрушения, происходившие возле этого побережья, кончались трагически. Так, шхуна «Данкау» в полночь 25 мая 1897 года очутилась совсем близко от опасных высоченных скал возле мыса Дюкуэдик. Матросы услышали рёв волнорезов, и, когда за каскадом брызг в темноте мелькнули очертания двух скалистых островков, они бросили сразу два якоря. Утром люди обнаружили, что их корабль качается на волнах всего в 100 метрах от отвесных береговых скал, а ветер гонит его в сторону торчащих из воды диких утёсов. Весь день ветер старался сорвать шхуну с якорей и тащил её в сторону опасных скал, а команда сбрасывала за борт тяжёлый груз — строительный лес, который лежал штабелями на палубе. К вечеру один якорь оборвался, и ночью «Данкау» медленно стало прибивать к волнорезам. К утру шхуну отделяло от них не больше 15 метров. Когда за борт попробовали спустить шлюпку, она была тотчас же раздавлена, как скорлупка. С огромным трудом команда, состоящая из 26 человек, на последней уцелевшей спасательной шлюпке всё же сумела оторваться от борта корабля. На этой перегруженной, трещащей по швам лодке, которую волны швыряли из стороны в сторону, людям удалось добраться до берега, находящегося на расстоянии 90 метров. Подкрепившись в поселении, они отправились пешком до Кингскота, где раздобыли небольшой парусный баркас, и, обогнув северную оконечность острова, поплыли вдоль его западного побережья. Они надеялись подобрать хоть какие-нибудь остатки своего разбитого корабля. И каково же было их удивление, когда, приблизившись к мысу Дюкуэдик, они увидели, что «Данкау» по-прежнему качается на якоре, как и восемь дней назад!

Оказалось, что проходящее здесь вдоль берега течение отогнало корму корабля от смертоносных скал. Так что им удалось снять корабль с якоря целым и невредимым, и все были довольны и счастливы. А вот большое грузовое судно, оборудованное по последнему слову техники, наскочило нынешней весной на риф, невзирая ни на какие радиомаяки и радиопеленгаторы.

В течение следующих дней мне несколько раз встречались ехидны (Tachyglossus), которые здесь не редкость. Если такого «ежа» напугать, он спешит поскорее закопаться головой в песок, пряча свою мягкую уязвимую морду и выставив наружу защищённую мощными иглами спину. Ехидны испокон веков жили на острове Кенгуру. А вот сорных, или большеногих, кур специально завезли в заповедник с материка.

Гоаны, как здесь называют песчаных варанов, держатся возле кемпингов и проявляют исключительное дружелюбие к туристам. Правда, не совсем бескорыстное: они роются в отбросах, заглатывая мясные и рыбные кости и другие объедки, но иногда просто так, от полноты чувств, подбегают к детям и облизывают им голые ножки…

В отличие от прочих ящериц у этих, почти метровой длины, гоан нет регенерирующего хвоста, т. е. они не могут его сбрасывать в случае опасности. Гоаны отпугивают змей, а поскольку здесь водится ядовитая медноголовая змея, жители этих мест бывают очень рады, когда возле их дома поселяется такой варан.

С трудом я привыкаю к тому, что редчайшие попугаи — крупные какаду и волнистые попугайчики — запросто порхают между деревьями, как у нас дома вороны или галки. А ведь в Европе они стоят больших денег — несколько сот марок каждая птичка!

Мелкие виды кенгуру, такие, как кустарниковый валлаби (Wallabia eugenii), или, как их здесь называют, «дама Падемелон», увидеть не так-то просто, разве что мёртвых, раздавленных автомашинами на шоссе. А вот живых мне никак не удавалось высмотреть — ни из окна машины, ни во время наших прогулок по лесу. В то же время их здесь много, просто они прячутся. В густых зарослях у них проделаны специальные ходы, в которых они днём скрываются от посторонних глаз. Эти небольшие животные, размером с зайца, почти бесшумно шмыгают по своим лабиринтам, общаясь между собой постукиванием ноги о землю. Такой способ предупреждения «я тут» характерен для всех видов кенгуру, живущих колониями.

Мелкие кенгуру распространены по всей Южной Австралии, так что к зимним похолоданиям они, видимо, вполне приспособлены. Этот вид кенгуру был описан раньше других и из всех сумчатых животных Австралии первым попал в Европу. В европейских зоопарках их часто демонстрируют под названием дерби-кенгуру. На австралийском побережье дерби-кенгуру становится сейчас всё меньше и меньше, что говорит о том, насколько необходимо обеспечить им здесь, на острове, последнее прибежище.

Туристам, подолгу живущим в кемпингах, иногда удаётся настолько приручить маленьких кенгуру, что те разрешают себя гладить по спинке.

Посреди небольшой лужайки сидят большие тёмно-коричневые кенгуру. Я стараюсь как можно тише вытащить фотоаппарат, потому что опасаюсь, что при малейшем неосторожном движении они бросятся врассыпную.

Но я щёлкаю затвором, а они и не думают двигаться с места: сидят как сидели, только косятся в мою сторону. Тогда я подхожу на несколько шагов ближе. На матовом стекле животные отражаются уже совсем крупным планом, но — о чудо! — все ещё не убегают! Более того, они разрешают мне зайти прямо в середину их группы, а наиболее смелая самочка даже обнюхивает мою протянутую руку.

Этот вид (Macropus major fuliginosus) относится к гигантским кенгуру: они достигают в высоту 1,2—1,4 метра, и голова у них значительно больших размеров, чем у всех прочих видов. Несмотря на то что за последние полторы сотни лет у них успел накопиться достаточно печальный опыт по общению с нами, людьми, они остаются самыми спокойными и доверчивыми среди всех видов кенгуру. Их доверчивость граничит иногда даже с навязчивостью. Кроме того, они ужасно любопытны: живя здесь, нередко можно проснуться от того, что двое или трое из них проникли в палатку и роются в вашем имуществе.

Мне не привелось их видеть ни в одном европейском или американском зоопарке. Эти специфические «островные» кенгуру питаются травой, растущей между эвкалиптовыми кустами на открытых полянах. В жаркое, засушливое лето они становятся совсем худющими и слабыми. Воды они не боятся и, придя на водопой, иногда заходят в неё по пояс; плавают тоже вполне прилично, не страшась даже самых глубоких мест.

Прежний лесничий Ханзен однажды наблюдал, как старый самец кенгуру подрался с преследующей его собачонкой. Кенгуру обхватил собаку передними лапами и прыгнул вместе с нею в глубокий бочажок, намереваясь, по-видимому, её утопить — это обычный их приём. Но вода в бочажке оказалась глубже, чем он ожидал, и оба животных пошли ко дну. Кенгуру, однако, тут же вынырнул и успел ухватиться одной лапой за нависшую над водой ветку, другой же продолжал окунать в воду собаку. Но тут сук обломился, и драчуны снова скрылись под водой. Через несколько минут они оба выбрались на берег — предусмотрительно подальше друг от друга.

Река Роки-Ривер, протекающая через Флиндерс-Чейз, в одном месте образует большое глубокое озеро, сохраняющее прохладную воду даже в самое жаркое лето. Сюда несколько лет назад выпустили утконосов, которые прежде не водились на острове. Через два года их ещё видели в водоёме, но затем они ушли на много километров вверх по течению и затерялись в сплошь заросшей растительностью малоисследованной реке. Последний раз их видели здесь в 1958 году, но предполагают, что они и сейчас ещё живы.

Неожиданно я встретил совершенно незнакомое мне животное. Невдалеке от мыса Борда я заметил поспешно убегающее рогатое длинношёрстное копытное ростом с косулю. Кто бы это мог быть? Я не помню, чтобы такие водились в Австралии. Но лесничий рассеял мои сомнения. Оказывается, это была одна из одичавших коз, которых за последние столетия на острове стало довольно много. Они пугливы и осторожны, как настоящие дикие звери. Ещё более дикими стали потомки удравших с ферм домашних свиней. Тех и вовсе никогда не увидишь среди зарослей кустарников. Козы же всё-таки стараются держаться поближе к побережью и не уходят в глубь острова. Однако и к человеческому жилью они избегают приближаться.

К счастью, на остров никогда не завозили лисиц. Местные жители гордо рассказывают, что у островитян хватило ума запретить привозить сюда и кроликов, опустошивших, как известно, весь Австралийский материк. Я не стал спорить, но знал, что они ошибаются: на остров завозили кроликов. Но было это давно, и они, слава Богу, здесь не прижились. Может быть, причина крылась в том же самом, что целое столетие мешало разводить на острове овец? Ведь только в 30-х годах нынешнего столетия выяснили, почему гибли овцы от знаменитой «береговой лихорадки». Оказалось, что в почве острова не хватало меди и кобальта. Из-за этого же здесь не могли расти многие культурные растения. А с тех пор как в землю стали искусственно вносить эти элементы и удобрять поля суперфосфатом, пшеница и ячмень стали прекрасно произрастать, а овцы перестали гибнуть от лихорадки. Это позволило после последней мировой войны основать на острове 177 ферм для демобилизованных солдат. В настоящее время 38 процентов всей площади острова обработано, а число населяющих его людей быстро выросло до четырёх тысяч. Но в этом заслуга не одних только овец и ячменя. Паромы и самолёты с каждым годом привозят сюда летом все больше отдыхающих, которые стремятся хоть ненадолго убежать из пыльной Аделаиды. Ведь на острове выпадает гораздо больше дождей, чем на всём южноавстралийском побережье, так что там даже в самое жаркое лето температура воздуха на несколько градусов ниже, чем на материке; здесь живительная прохлада и много зелени. А самое главное, конечно, то, что в этих местах можно близко познакомиться С кенгуру, с этими смешными двуногими существами, отнюдь не избегающими человеческого общества. Именно ради этого за последний год сюда приезжало больше восьми тысяч человек. И с каждым годом их становится всё больше — таких желающих совершить «прыжок» на остров Кенгуру.