Звери тропиков в ночных промыслах

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Звери тропиков в ночных промыслах

В январе и феврале в лесах Южной Америки созревают плоды дерева альмендро — крупные плоские орехи. Их бурая сочная сверху кожура сладковата на вкус. Обезьяны, еноты-носухи (днем) и еноты кинкажу и олинго (ночью) рвут плоды и едят эту мякоть. Но скрытую под ней твердую скорлупу ореха разгрызть не могут: роняют орехи вниз. Под развесистые деревья (которые, как ни странно, из семейства бобовых) приходят ночами на откорм гурты южноамериканских свиней — белогубых и ошейниковых пекари. Плоды альмендро человек может разбить, только взяв в руки увесистый молот. Но пекари крушат их прочную скорлупу зубами!

Зоологи выделяют пекари в особое семейство. Некоторые анатомические признаки у них иные, чем у свиней настоящих, обитающих в Старом Свете. Например, верхние клыки растут не вверх, как у наших кабанов, а вниз. На спине у пекари — большая пахучая железа. Когда пекари напуган или рассержен, шерсть, вздымаясь, обнажает железу и резкий запах распространяется вокруг. Продираясь сквозь густые заросли (обычно у воды, где любят они жить), пекари оставляют на ветках свой специфический запах, который служит путеводной нитью для их собратьев.

Белогубые пекари крупнее и отважнее воротничковых и живут обычно большими стадами — 50–100 свиней. В таком сообществе (и с такими зубами!) они немногих врагов боятся: кидаются всем гуртом нередко и на охотника. Тапиров и оленей близкое соседство ошейниковых пекари не смущает. Но немедленно они уходят подальше, лишь только гурт белогубых свиней, распространяя сильный запах мускуса, с чавканьем и пыхтеньем подбирая с земли излюбленный корм свой, с угрожающим «кастаньетным» щелканьем клыками явится из мрака туда, где мирно паслись эти парно- и непарнокопытные.

Тапиры — родичи лошадей и носорогов. И в наши дни очень похожи они на древних прародителей своих и лошадиных. Верхняя губа и нос тапира вытянуты в небольшой хоботок, который уныло висит вниз. Но когда возбужден тапир, нос его, напрягаясь, гибкой трубкой изгибается во все стороны, с храпом и сопением вынюхивая возможных недругов и выискивая безопасное направление, куда близорукий, но с острым чутьем зверь тут же кинется, сокрушая растительные преграды.

Кинкажу, встревоженные этим стремительным бегством, побросав орехи, которыми лакомились в ветвях альмендро, лезут повыше, хватаясь за суки… пятью лапами. Четыре — обычных, пятая — хвост! Он у кинкажу длинный и цепкий («пятая рука», как говорится). Кинкажу — особого рода енот, а значит, из породы хищников. Только у двух хищных зверей цепкие, как у обезьян, хвосты: у кинкажу и бинтуронга, который живет в лесах Вьетнама и Индонезии (но о нем — чуть позже).

У кинкажу и язык весьма примечательный: очень длинный и гибкий. В любую щель может втиснуться и добыть мед или личинку какого-нибудь насекомого. Мед, фрукты — лакомство для кинкажу. Но и птичьи гнезда разоряет по ночам цепкохвостый енот и душит мелких зверьков и сонных птиц.

В тех же ветвях, затушеванных тьмою, не спеша, но с уверенной сноровкой лазает небольшой зверек, обладатель многих красивых имен: «золотая крошка», «сверкание ночи», «цветочек бальзы», «хвала богу», «шелковый муравьед»… Он чуть больше белки, в шелковистой золотистой шерстке, с голой «подошвой» на конце цепкого хвоста (чтобы удобнее хвататься хвостом за ветки!) — и в самом деле муравьед. Большого муравьеда вы, конечно, знаете: видели его в зоопарке. Ну, а это малый муравьед. В зоопарках он редкий гость. Как и у большого собрата, вам, надеюсь, известного, «фирменное блюдо» золотой крошки — муравьи и термиты, но только древесные. Острыми когтями он крушит их гнезда, сооруженные на ветвях, и длинным, тонким языком вылизывает всполошившихся насекомых. Он от врагов, сумевших найти его в темноте, в океане тропической листвы, не ищет спасения в бегстве. Стойко (и в буквальном, и переносном смысле) обороняется: за сук уцепившись хвостом и когтями задних лап, вверх солдатиком вытягивается, «молитвенно» вскинув к небу передние лапы с когтями, готовыми к удару. За эту оборонительную позу и получил малый муравьед прозвище «хвала богу». Но не к божьему милосердию взывает отважный зверек, а ждет, готовый сразиться, нападения. Попробуйте троньте его — и вот что случится, рассказывает Джеральд Даррелл, известный, надеюсь, и вам натуралист и писатель:

«Но вот я вновь тронул его, и он вдруг ожил: всем телом упал вперед, разрубив воздух передними лапами… Проделав это движение, муравьед выпрямился и застыл в прежней позе, неподвижный, как часовой, ожидая следующего раунда».

Острые когти, ядовитые зубы, всесокрушающая пасть и удушающие кольца мускулистых тел… С таким вооружением многие хищники в шерсти, перьях и чешуе — пумы, ягуары, оцелоты и прочие большие и малые дикие кошки, куньего племени гризоны и тайры, совы и гарпии, крокодилы, удавы и другие змеи — лишь погаснет вечерняя заря, выходят на разбойные промыслы.

Там же, в Южной Америке, и тоже ночной порой, крылатые тени в невысоком бесшумном полете устремляются в леса и на пастбища, к жилищам людей и в дикие джунгли за добычей особого сорта. Отыскав в ночи свою жертву — лошадь, корову, свинью, собаку, курицу либо иное домашнее, как правило, или дикое, что не исключено, теплокровное (обязательно) животное, — вампир (а это именно он!) приземляется, подбираясь ближе, проворно ползет (похож тогда на огромного бурого паука!). Или садится прямо на спящего зверя — тихо, осторожно. Мягкие подушечки на подошвах задних ног и на кистевых суставах этой страшной летучей мыши для того вампиру природой и даны, чтобы, опираясь ими о тело зверя при посадке, не разбудить его. Не чувствует спящее животное и молниеносного укуса.

В слюне вампиров, как и у пиявок, — особый фермент, который не дает крови свертываться, и какое-то еще, по-видимому, обезболивающее, анестезирующее вещество.

В Америке (от Мексики до Уругвая) — три вида вампиров. У всех морды бульдожьи, курносые, зубы очень острые, способные быстро наносить деликатные порезы (глубиной в 1–5 миллиметров), а желудки, как у пиявки или комара, — длинные, кишковидные, растяжимые, весьма пригодные для обильного наполнения жидкостью.

Вампир жаден и прожорлив: не улетит, пока не насосется (обычно за полчаса) крови так, что брюхо его шаром распухнет, так, что едва двигаться может (один вампир в неволе за 20 минут вылакал полную миску крови!). С трудом поднимают его крылья, и летит он куда-нибудь в дыру в скале, в пещеру, реже — в дупло или под крышу, и, забившись туда, висит, дремлет несколько дней в одиночестве или в сообществе с тысячью таких, как он, или других летучих мышей. Пока свою жуткую пищу не переварит и голод снова не выгонит его пиратствовать.

Сами по себе раны, причиненные вампирами, не опасны. Опасны порой кровотечения: они длятся по восемь часов после укусов и нередко обильны. Люди от потери крови после нападения вампиров не умирают, но щенки в индейских деревнях местами погибают почти все. Взрослые собаки редко страдают от вампиров, так как тонкий слух помогает им вовремя услышать ультразвуковой «шепот» атакующего кровососа. Скот же домашний, мулы, лошади, коровы, из ночи в ночь, питая вампиров своей кровью, худеет, беспокоится, мечется по пастбищам, плохо ест и гибнет. Мухи заражают личинками кровоточащие раны, резвые на расправу в тропиках всевозможные бактерии не отстают от них. Где вампиров много, скотоводство под угрозой, а местами и вообще из-за них невозможно. Ведь вампиры не только изнуряют животных переливанием крови (в себя!), но и заражают бешенством.

…«А-хю, а-хю… кхо-кхо-кхо!..» — хриплый кашель или кашляющий лай, потом ужасный рев и в конце «потрясающий землю стон, затем ворчание, подобное громовому стаккато». Жуткие крики, внезапно из лесной глуши вырываясь, гремят громоподобными раскатами над темной чащей. «Это самые ужасные и потрясающие звуки, услышав которые трудно сохранить душевный покой». И так еще про них пишут: «Львиный рев, волчий вой, даже вопль сирены — просто шепот по сравнению с достижениями больших бородатых вокалистов южноамериканских лесов».

Не очень, впрочем, велик этот «большой» вокалист — обезьяна ревун: рост — до метра, вес — 8 килограммов в лучшем случае. Но крик ее громогласнее, чем львиный рев: в гуще леса за две версты он хорошо слышится, а на открытом месте — за пять километров!

«Запевает» вожак стаи, затем — другие самцы. Вдруг все обезьяны разом исторгают такие вопли, что, и заткнув уши, рискуешь оглохнуть. Ближайшая территориально стая вторит немедленно соседям, и дикий концерт звучит порой часами.

Что заставляет их кричать среди ночи? Страх перед вампирами или «глубокое чувство одиночества, которое пугает обезьян, лишь только мрак сомкнётся вокруг»? (И то и другое, впрочем, несерьезно.)

Ревунам от природы положено ночами спать, как и всем обезьянам — американским и «старосветским». Всем, кроме одной — дурукули! Она единственная в мире, которая уподобила свой образ жизни совиному: спит днем, притаясь в листве. А в сумерках и ночами, лишь «мрак сомкнётся вокруг», с ветки на ветку по темному лесу рыщет, мелким разбоем кормится, терроризируя лягушек, ящериц, пауков, насекомых и сонных птиц.

Ее большие круглые глаза видят во тьме превосходно, и так она ловка в ночных набегах, что, сорвавшись с ветки, хватает в акробатическом прыжке летящего невдалеке жука или бабочку.

Ночами, особенно в часы, близкие к рассвету, соло и хоровые вопли ночных обезьян будоражат джунгли Амазонки и Ориноко. В их разноголосых криках слышится и собачий лай, и кошачье мяуканье, и даже рев ягуара, иногда — тихое, мелодичное щебетанье и чириканье. Обезьянка невелика, с небольшую кошку, а кричит пронзительно и громко. У нее, как у лягушки, есть резонаторы, усиливающие крик, — растяжимый мешок на горле и расширенная трахея. А губы, когда кричит, складывает она рупором.

Обезьяны и полуобезьяны, именуемые также лемурами, словно поделили между собой времена суток: первые ночью спят, днем кормятся, резвятся — словом, бодрствуют, активны, как говорят; вторые, наоборот, деятельны по ночам. В Америке лемуры не живут, а только — в тропиках Старого Света.

Оставив других, не упомянутых здесь, недремлющих по ночам обитателей американских лесов (их еще немало), отправимся в страны, известные людям до Колумба.

Возможно, первым там, в джунглях Индокитая, Индонезии или Филиппин, повстречаем бинтуронга, тем более что рассказать о нем давно обещано.

Самого увидеть его нелегко (бинтуронг — ночной зверь), но громкие крики бинтуронгов пугают редких в джунглях ночных путников. Бинтуронги путешествуют по ветвям не спеша, будто даже лениво, без суматохи ищут надежную опору, чтобы без прыжка перелезть на ближайший сук. Хватают его лапами и хвостом. У бинтуронгов хвост цепкий, как у кинкажу. Даже мартышкам и другим обезьянам Африки и Азии природа таких нужных жителям ветвей хвостов не дала: только лишь некоторых американских обезьян ими одарила. Там, в Южной Америке, счастливых обладателей цепких хвостов («пятой руки») много: кроме обезьян, опоссумы, сумчатые крысы, два муравьеда (средний и малый), восемь видов древесных дикобразов из рода коэнду и один хищный зверек, нам уже известный енот кинкажу.

Бинтуронг — тоже хищник (из семейства виверр, в котором и знаменитые мангусты), но только очень уж нехищный он хищник: в основном вегетарианец; впрочем, при случае поймать и съесть мелкого зверька или птицу бинтуронг не откажется. А зверек среди всей азиатской своей виверровой родни самый крупный — с хвостом метра полтора в длину. Шерсть у него темно-серая, лохматая, а уши с кисточками. Больше на медвежонка похож, чем на мангусту…

Но где же, однако, лемуры, ради которых мы из Нового в Старый Свет перебазировались? Почти все на Мадагаскаре! Кое-кто, впрочем, живет и в Азии, на родине бинтуронгов… Тонкий лори. Лемур круглоухий, большеглазый, почти бесхвостый, на длинных «паучьих» ногах… Медлительный. Лениво, осторожно, последовательно лапу за лапой, передвигает по сукам и, пока не укрепит одну, прочно обхватив сук, вторую не отпустит. Он не прыгает, как другие лемуры. Никогда! И очень редко гуляет по земле, а лишь по деревьям и не низко. А если ухватится за что, так оторвать этого цепколапого крошку (в нем и весу-то меньше фунта!) даже и человеку нелегко.

У него глаза совиные, круглые — невольную дрожь нагоняют на человека. Ночью видит лори этими глазами, надо полагать, не хуже совы. Ведь ночь для него полна жизненных приключений. Днем спит он в ветвях, изогнув спину дугой и спрятав голову меж бедер, и тогда неприметен совсем — комок мха.

Проснувшись на закате, первым делом чистится, долго, тщательно выскребает и причесывает шерсть нижними резцами и особым гребнем-когтем на задней ноге. И вот пополз — отправился на охоту за насекомыми, лягушками, мелкими птахами. Наверное, ест и листья, цветы, фрукты.

Подбирается к добыче, которую высмотрели глаза-плошки, медленно, как хамелеон, словно струясь по сукам. Но не стреляет, как тот, языком, а в молниеносном броске хватает обеими руками и быстрыми укусами в голову убивает. Осторожен. Никогда не схватит такого, в чем не уверен, что вреда нет и одолеть ему по силам.

Всякая новизна, необычность, в которую вдруг попадает, шум и яркий свет, даже солнечный, пугают его, нервируют до паники.

Самцы и самки тонких лори живут в одиночестве. А когда встречаются, то быстро расстаются.

Иное дело толстые лори: живут в верном супружестве, парами, а когда у них малыши родятся и подрастут, отцы, разделяя «тягловое» бремя матерей, носят их на своих животах.

Толстый лори пушистее, крупнее (на 10 сантиметров), массивнее, увесистее (вдвое, вчетверо) и медлительнее тонкого. По хребту у толстых лори, от ушей и до корня хвоста, тянется темная полоса, и когда, плавно извиваясь, лениво перебирая короткими лапами, карабкается он по веткам, то кажется, особенно в темноте, будто удав ползет! Подобие поразительное (посмотрите в фильме «Тропою джунглей»). Беззащитному животному это опасное сходство, рождающее у недругов обман зрения и ложный испуг, все равно что охранная грамота.

Хватка у толстого лори еще мощнее, чем у тонкого: его лапы смыкаются вокруг ветки почти так же «автоматически», как у птиц. Лори часами способны висеть вниз головой, уцепившись лишь одной ногой за сук.

…В лесах на западе Индонезии и на Филиппинах живут… гномы. По ночам, быстрые, как пули, и бесшумные, как призраки, скачут они по деревьям. У них огненные глаза, а на пальцах присоски. С дьявольскими улыбками, растягивая рот от уха до уха, окружают «яра-ма-я-ху», потерявшего дорогу человека, прыгают на него и, разумеется, сосут кровь.

В портрете этого демона, который довольно точно рисует легенда, легко узнать черты маленькой полуобезьянки долгопята. У него действительно огромные, блестящие в темноте глаза, большой рот, «до ушей», и длинные пальцы с присосками на концах. Стоит одному пальцу с присоской прилипнуть к любой отвесной и гладкой поверхности, даже к стеклу, и зверек уже висит, не падает! Зверюшка с цыпленка, а прыгает двухметровыми скачками!

Долгопят похож на сказочного тролля, но он не «кровопийца», как вампир. Это один из самых безобидных обитателей тропиков. Но и далекий от суеверий человек, когда впервые видит долгопята, испытывает невольное беспокойство. С выпученными сверкающими глазами, острыми ушами, задними ногами, похожими на ходули, и с оскаленным в беззвучном смехе ртом, он и в самом деле похож на черта (впрочем, скорее, на чертенка). Зоологи одному из видов долгопятов дали даже латинское название «спектр», что значит «призрак». В сумерках дикой чащи, где «лес и дол видений полны», а странные крики и шумы пугают непонятными страхами, жуткое впечатление производит долгопят.

Такую историю рассказывают про одного американского солдата, который заблудился в джунглях Филиппинских островов. Пробродив много часов, он прилег отдохнуть. Его пробуждение было кошмарным: прямо перед ним сидел призрак с оскаленным ртом и с двумя огненными шарами вместо глаз. «Лесной дух» усмехался злорадно и торжествующе. Обезумевший воин с криком бросился бежать напролом через чащу.

Когда несчастного нашли, он без конца повторял одну фразу: «Эти глаза! Эти глаза!» Солдат сошел с ума.

Маленький любопытный зверек спустился с дерева, чтобы получше рассмотреть — кто там храпит внизу? Наверное, бедняжка испугался не меньше возопившего в ужасе «джи-ая». Солдат мог убить его щелчком. Но у страха, говорят, глаза велики…

У долгопята тоже. Диаметр его глаза 16 миллиметров — лишь вдесятеро меньше самого зверька (как у каракатицы). В них зрачки от крохотной точки в одно мгновение расширяются во весь глаз, если вдруг свет померкнет. Долгопят — ночной зверь, и подобная адаптация к мраку «этих глаз» ему очень полезна.

Долгопят, как сова, и голову может повернуть на 180 градусов назад.

Увидит всевидящими во тьме глазами кузнечика, ящерицу, лягушку, упрет в нее немигающий взор, затем прыжок — и хвать добычу лапами! Быстро-быстро кусает ее острыми зубами, закрыв глаза, чтобы, наверное, в схватке не повредить их. Охотятся долгопяты и за крабами, и за рыбами и потому любят селиться в лесах по берегам рек и озер. Живут парами, реже — втроем-вчетвером. Гнезд не строят, в дуплах днем тоже, по-видимому, не спят, а прицепятся к тонким вертикальным стволам, подопрут себя снизу хвостом, замрут и невидимы, словно наросты грибные на дереве. Так дожидаются прихода новой ночи.

…Черные длинные тени восьмиметровыми скачками, словно ночные птицы, проносятся в листве. Падают с высоты дерева вниз, скачут, невидимые, сквозь нижние ветки и кусты к ближнему дереву и по нему стремительно опять в вышину…

Место действия — Мадагаскар. А «длинные тени», в восьмиметровых скачках одолевающие пространства между деревьями, — черные лемуры.

Здесь, на этом «острове лемуров», еще 20 видов других полуобезьян (65 % всех известных науке). Лесоразработки, уничтожившие уже девять десятых мадагаскарских лесов, грозят гибелью многим лемурам. Карликовый мохноногий лемур уже, кажется, как обитатель Мадагаскара числится лишь на бумаге: вымер. Такая же судьба ждет, по-видимому, в скором времени и лемура вари.

У него пышные баки и густой воротник на шее. И шерсть удивительно густая для жителя тропиков, помогает в ливни: так плотна, что дождевые потоки не пробивают ее. Окрашен очень красиво: у одних рас черно-белый мех, у других — рыже-черный. Живет в высокоствольных лесах на севере острова.

Вари мурлычет, мяукает, когда душевный покой его не нарушен. Но, возбужденный или испуганный, исторгает из своей небольшой груди такие жуткие и оглушительные вопли, что просто мороз по коже пробирает даже дальнего слушателя. «Зловещий хохот умалишенного…» — когда в этом роде вздумают вдруг упражняться вари в зоопарках, с нервными посетителями случаются неприятности. В диких горных лесах, усиленные многократно эхом, звучат хоровые вопли вари особенно страшно. Так зловеще, что человек невольно задрожит, особенно если услышит в первый раз.

За душепотрясающие крики и за манеру греться на утреннем солнце с раскинутыми руками и мордой, обращенной к великому светилу (в молитвенной позе), считали прежде мальгаши эту полуобезьяну священным солнцепоклонником. Боялись и не обижали вари. И те людей привыкли не пугаться. Ныне цивилизация и образование освободили многих от старых суеверий (вооружив новейшими ружьями), и вари лишились вековой «охранной грамоты», преподнесенной им суеверием. Так странно и по-разному зависит благополучие или гибель животных от древней веры человека в сверхъестественное. Недавно большое исследование лемуров провели на Мадагаскаре. Жизнь большинства полуобезьян протекает тайно во тьме ночи, так что много и увидеть вроде бы нельзя. Но ученые вооружились телеобъективами, оборудованными приборами так называемого ночного видения, в инфракрасном свете рассмотрели и сфотографировали настоящие цирковые номера. Вот какой, оказывается, акробатикой занимаются некоторые лемуры: скачут по деревьям стоя, солдатиками! Вытянутся на суку во весь рост, балансируя раскинутыми в стороны руками и хвостом, оттолкнутся задними ногами и летят над черной бездной внизу до другого дерева. На его сук «приземляются», тоже стоя на ногах, затем — новый прыжок в вертикальной позиции…

Человек, обезьяны и лемуры по научной классификации — представители высокоинтеллектуального отряда приматов. Самый крохотный наш собрат по этому отряду — мышиный лемур.

Он с крупную мышь. Серый сверху, беленький снизу, на мордочке, вдоль по переносице, белая полоса. Ночной зверек и кормится насекомыми, немного фруктами. Днем спит в дуплах, натаскав туда листьев. Строит в развилках из прутиков и гнезда, похожие на птичьи, и, чтоб мягче было, выстилает их шерстью.

Но самое замечательное у него, вроде как у белки-летяги (но не такая широкая), — собранная в складку кожа по бокам тела, натянутая от локтя до колена. И растяжимые воздушные мешки под кожей головы и спины. Все это — для лучшего планирования в прыжках с ветки на ветку.

В жаркий сухой сезон года (с июля по сентябрь) мышиный лемур, заранее запася жир, главным образом в хвосте и на ляжках, спит, не пробуждаясь не только днем, но и ночью.

Новорожденные мышиные лемурчики такие крохотные! Если бы папаши интересовались их весом, то убедились бы: он в тысячу раз меньше, чем у приматов из приматов — человеческих младенцев. Мать носит малышей, ухватив зубами за шкурку на боку, и они никогда не виснут на ней ни снизу, ни на спине, как у других обезьян и полуобезьян.

Еще один ночной деятель из дальней нашей родни живет в бамбуковых джунглях Мадагаскара. По-русски называют его «ай-ай», а еще «руконожкой», хотя «рукоделец» подошло бы больше, ибо удивительным рукоделием занимается ай-ай по ночам.

Вот он проснулся на закате, вылез из дупла и первым делом, как заведено у лемуров, причесывается. Чистит старательно, чтобы нигде не осталось спутанного после сна волосика, свою черную шерстку, и ушки, и глаза, и нос. У него пальцы длинные на удивление, а третий особенно — тонок, точно усох, кажется, одни лишь длинные-длинные косточки в нем остались. Третьим пальцем, подогнув остальные, руконожка и наводит чистоту.

Покончив с этим делом, прыжками с ветки на ветку поскакал по деревьям. Нашел дерево старое, изъеденное личинками жуков. И тут начинается главное его рукоделие. Сухоньким пальчиком постукивает ай-ай по коре, словно дятел клювом. Стучит и, близко приложив большие чуткие ушки к стволу, слушает: не обнаружится ли где по звуку пустота под корой — тут, значит, ход короеда! Не выдаст ли жирная личинка себя трусливой возней, испугавшись его стуков.

Как такое случится, сейчас же ай-ай вводит в действие свои удивительные зубы, которые столько раздумий и сомнений доставили зоологам. Ведь зубы-то у него, как у белки: клыков нет, а резцов сверху и снизу лишь по два. И резцы — ну прямо как у грызуна: без корней, растут всю жизнь, спереди с эмалью, сзади — без, поэтому самозатачиваются. Из-за этих зубов считали прежде, что ай-ай родом ближе к грызунам, чем к приматам. Учредили для него одного даже особый отряд. Но знаменитый английский биолог Ричард Оуэн, изучив молочные зубы руконожки, доказал, что по всем признакам это зубы примата. У взрослых они, правда, так изменяются, что первородный их вид и не узнать. А изменяются потому, что руконожка хоть и не грызун, но зубы нужны ему, чтобы грызть.

Так вот, установив в дереве точную дислокацию разветвленных ходов короедов, ай-ай тут же грызет кору. Прокусив в ней дырочку, сует в отверстие длинный третий палец и, личинку им подцепив, извлекает на свет божий (впрочем, ведь ночь, света, кроме лунного, может и не быть).

Ест ай-ай и сахарный тростник, грызет прочную скорлупу кокосовых орехов, плоды мангров.

А дайте ему яйцо, так он аккуратненькую дырочку в нем прогрызет, затем все тем же своим незаменимым пальцем через дырочку, не поломав скорлупу, все желто-белое содержимое яйца по частям извлечет и съест.

А знаете, как пьет ай-ай? Пальцем, именно пальцем! Быстро-быстро «лакает» им воду: обмакнет и обсосет, обмакнет и обсосет.

Искусные строит ай-ай гнезда — похожие на беличьи круглые шары, полметра в диаметре, с одним входом. Плетет их из листьев весьма известной пальмы «дерево путешественников» и сухими ветками укрепляет. В гнезде самка-руконожка кормит своего детеныша из сосков, которые у нее на брюхе, а не на груди, как положено примату.

Ай-ай молчалив. Редко слышат его голос — словно звук трущихся друг о друга кусков металла. Но в страхе он кричит «рронгзит», а не «ай-ай», как думали вначале и по ошибке так его и назвали.

Однако людей ай-ай не очень-то боится и нередко, вместо того чтобы бежать, вступает в бой: царапается и кусается. Веками охраняли его людские суеверия: убить руконожку, утверждало старое поверье, значит, подписать себе смертный приговор, который войдет в силу не позже, чем через полгода. Если случится — уснет человек в лесу, а руконожка его увидит, то соорудит будто бы ему подушку из веток. Если, проснувшись, найдет человек подушку у себя под головой — быть ему богачом. Если под ногами — скоро погибнет, несчастный, жертвой колдовства.