Круг шестой. Сапожников и Колчак

Круг шестой. Сапожников и Колчак

Победу революции готовила интеллигенция, которая считала, что народ, ради которого она живет, забит и унижен. Интеллигенты считали, что царизм удушает демократию, что царская бюрократия тормозит социальное развитие. Они гневно протестовали и обличали царских сатрапов.

Демократ К. А. Тимирязев в некрологе безвременно ушедшему талантливому физику П. Н. Лебедеву писал: «…страна, видевшая одно возрождение, доживет до второго, когда перевес нравственных сил окажется на стороне «невольников чести»… Тогда и только тогда людям «с умом и сердцем» откроется наконец возможность жить в России, а не только родиться в ней, — чтобы с разбитым сердцем умирать».

Победа «большевизма» привела к разрушению множества интеллигентских идолов — гуманизма, демократии, поклонения творческому потенциалу простого народа.

Интеллигенция подготовила октябрьский переворот и дала возможность «простому народу» взять власть. И этот народ вверг огромную благополучную в экономическом плане страну в кровавую пучину гражданской войны, краха всей экономики и последующего террора, обрекая на страдания и смерть большинство российской интеллигенции, уничтоженной и рассеянной по всему свету.

В. И . Вернадский в своем дневнике от 10 сентября 1920 года записал: «Русское освободительное движение теперь мне представляется чем?то мутным наполненным насилием и ложью. Большевизм — его законное детище».

Как же мог В. В. Сапожников примириться с этим положением? Впрочем, мог ли кто предсказать результаты переворота? Он отвечал чаяниям большинства интеллигенции, хотевшей больших свобод, демократии, наконец, финансирования своих идей.

В 1917-м переломном году Сапожникову исполнилось 56 лет — время расцвета таланта и как ученого, и как организатора науки. В это время он был ректором Томского университета. В это непростое время бремя обязанностей руководства единственным университетом за Уральскими горами было очень тяжелым. В. В. Сапожников был членом кадетской партии. Это говорит о том,  что он сознательно поддерживал путь на капитализацию страны в рамках умеренных реформ монархии. Он входил в состав Сибирской областной Думы от профессионального союза. В июне 1918 года он оставил ректорский пост и стал заведовать отделом народного образования в Западно-Сибирском комиссариате. С  ноября 1918 года по 5 мая 1919 года он был министром народного просвещения Временного правительства. Именно в это время, очевидно, он неоднократно встречается со своим старым знакомым по географическому обществу А. В. Колчаком.

Гражданская война выталкивала на острие атак самых талантливых героев, которые были заложниками противоборствующих масс. Всеобщее озлобление, ненависть порождала дикую жестокость, которой нет оправдания и сейчас и которую вряд ли могли остановить ее лидеры.

Александр Колчак был признанным лидером проигравшей стороны. Он тоже был «невольником чести», чести дворянина, офицера, русского человека. Зло творилось вокруг него, а он нес этот крест.

Александр Васильевич Колчак (1874–1920), расстрелянный большевиками 7 февраля 1920 года, не всегда был «врагомнарода». Это был один из знаменитейших арктических флотоводцев. Молодым офицером он попал в состав Русской полярной экспедиции под началом известного геолога барона Э. В. Толля. В навигацию 1901 года шхуна «Заря» не смогла близко подойти к острову Беннета из?за сложной ледовой обстановки. Э. В. Толль в июне 1902 года вместе с астрономом Ф. Г. Зеебергом и двумя проводниками решили достичь острова на собачьих упряжках и не вернулись. 9 января 1903 года Императорская  академия наук поручила А. В. Колчаку возглавить спасательную экспедицию, которая продолжалась в тяжелейших условиях до 31 августа. Президент Императорской академии наук великий князь Константин Константинович Романов в служебной записке на имя морского министра А. А. Бирилева писал: «Тяжелая и ответственная экспедиция эта была поручена лейтенанту Колчаку, который выполнил свою миссию блистательным образом, пройдя на вельботе пространство океана, отделяющее Новосибирский архипелаг от острова Беннета, вполне благополучно и добыв с последнего в высшей степени важные документы, оставленные там партией баронаТолля». За эту экспедицию и за многие другие подвиги в арктических льдах А. Колчак 30 января 1906 года получил Большую Константиновскую золотую медаль Географического общества. До него эту медаль в 1897 году получил великий норвежский полярный исследователь Ф. Нансен. Именно в это время пересеклись пути полярного путешественника А. В. Колчака и покорителя гор Алтая В. В. Сапожникова.

А. В. Колчак (1874–1920)

А. В. Колчак (1874–1920)

К началу революции Колчак уже был в чине адмирала: герой Порт Артура, командующий Черноморским флотом, полярный исследователь. Какое ему дело было до кадетов, меньшевиков, большевиков? Но 18 ноября 1918 года он принимает на себя бремя Верховного правителя России, и эта миссия привела его через пятнадцать месяцев к расстрелу и проруби на реке Ангаре.

Искренний и правдивый портрет Колчака того времени оставил Н. В. Устрялов, работавший вместе с Верховным правителем.

«Омск. 19 апреля (Великая Суббота)… Вчера в два часа дня был в соборе… Торжественная служба в присутствии Верховного правителя, министров и чинов до четвертого класса включительно прошла удачно. Я стоял напротив этих особ, совсем недалеко от Адмирала. Всматривался, как и все, в его лицо. Физиономия не совсем русского человека. Интересные черты. Худой, сухой какой?то, быстрые черные глаза, черные брови, облик напоминающий собою хищную птицу… Если вдаваться в фантазию, можно пожалуй сказать, что чувствуется на этом лице некая печать рока обреченности…За всю службу он перекрестился один раз, да и то как?то наскоро небрежно, да еще в конце, когда прикладывался к плащанице, дважды опустился на колени и крестился уже, кажется, как следует…

Омск, 20 июля. Сейчас вместе с делегацией омского «блока» был у Верховного правителя — в домике у Иртыша. Длинная беседа на злобу дня. Хорошее и сильное впечатление. Чувствуется ум, честность, добрая воля. Говорил очень искренно, откровенно. Об «отсутствии порядочных людей», о «трудном положении армии», о союзниках. «Мое мнение — они (союзники) — не заинтересованы в создании сильной России… Она им не нужна…». О Японии, о наивности тех, кто думает, что стоит лишь ее попросить, и она пришлет дивизии… Об отвратительных злоупотреблениях агентов власти на фронте и в тылу. «Худшие враги правительства — его собственные агенты». То же и у Деникина, то же и у большевиков — «это общее явление, нет людей»… У большевиков это устраняет чрезвычайка[6], но и она не может устранить преступлений агентов. Мы же мечтаем о законе. «У меня полнота власти, я фактически могу расстрелять преступников, но я отдаю их под суд, и дела затягиваются…».

«Омск. 21 июля. «Диктатор»… Я всматривался в него вчера, вслушивался в каждое его слово… Трезвый, нервный ум, чуткий, усложненный. Благородство, величайшая простота, отсутствие всякой позы, фразы, аффектированности. Думается, нет в нем тех отрицательных для обыкновенного человека, но простительных для гения свойств, которыми был богат Наполеон. Видимо, лозунг «Цель оправдывает средства» ему слишком чужд, органически неприемлем, хотя умом, быть может, он и сознает все его значение… Что это? Излишняя искренность «абсолютно честного человека»? Недостаточная напряженность воли? Ни того ни другого свойства не было у Наполеона, нет и у Ленина. Дай Бог, чтобы оба эти свойства не помешали их обладателю стать «историческим человеком». А может быть, я ошибаюсь… Но не скрою — не столь историческим величием, сколько дыханием исключительной нравственной чистоты веяло от слов Верховного правителя и всей его личности. Конечно, трудно судить современникам. Исторических людей создают не только их собственные характеры, но и окружающие обстоятельства. Но я боюсь — слишком честен, слишком тонок, слишком «хрупок» адмирал Колчак для «героя» истории…».

В. В. Сапожников, как и А. В. Колчак, безусловно, относился к «порядочным людям», они хотели процветания России и  Сибири.

Нет документов свидетельствующих о чем говорили во время встреч друг с другом Верховный правитель и министр народного просвещения. Но уже в декабре 1918 года по инициативе В. В. Сапожникова и, очевидно, с полного одобрения Колчака в Томске началась подготовка к созданию грандиозного Института исследования Сибири, этакий прообраз Сибирской академии наук. Цель этого института — изучение богатых природных ресурсов Сибири для скорейшего их вовлечения в народное хозяйство. 15 января 1919 года, т. е. спустя два месяца после провозглашения Колчака Верховным правителем, в Томске состоялся учредительный съезд этого института. В работе съезда приняли участие многие талантливые ученые. Съезд разработал положение об институте, устав, планы работы. Директором избран В. В. Сапожников. За полтора года существования издано 6 выпусков «Известий» института. Закрыт институт был по решению Сибревкома 1 июня 1920 года как «центр интеллигентских сил, враждебно настроенных к советской власти».

Среди основателей института был еще один замечательный ученый, на которого В. В. Сапожников оказал большое влияние. Это профессор физики Борис Петрович Вейнберг (1871–1942). Он участвует в экспедиции Сапожникова 1920–1921 годов в низовье Оби. Позднее он поднимался с Сапожниковым на седло Белухи. Они были под стать друг другу: один — мечтатель-ботаник, изучающий ледники; другой — физик, мечтавший в начале прошлого века о безрельсовой дороге и путешествии в космос. Надо сказать, что учениками профессора Вейнберга был конструктор вертолетов Михаил Миль, а другой — писатель-фантаст Александр Казанцев, но это ниточки из другой арабески.

На посту министра народного просвещения за отпущенный год В. В. Сапожников пытался реформировать начальное и среднее обучение и передать его в ведение земских и городских самоуправлений, а также организовать внешкольное образование. В принципе, сейчас начальное и среднее образование полностью находится в сфере деятельности муниципалитетов и районных администраций, а дома творчества учащихся есть в каждом районе. При поддержке Колчака и при личном участии В. В. Сапожникова был открыт Иркутский университет. Возможно, А. В. Колчак, понимая полную безнадежность своего правления, посоветовал Сапожникову оставить работу в правительстве и вернуться к преподавательской деятельности. Своими рассказами об Арктике он инициировал путешествие Сапожникова не на его любимый Алтай, а в низовья Оби и Обской губы, предпринятые В. В. Сапожниковым в июне 1919 года.

Вид Иркутского университета

Как прожил Сапожников 1920–1921 годы, сказать трудно. Он честно пытался вжиться в новую жизнь, где вместо обещанной демократии, братства и свободы господствовала тирания мещанства, всеобщей озлобленности, классовой несправедливости. Но и в этих условиях его талант организатора и педагога был необходим. В апреле 1922 года его утверждают деканом физико-математического факультета университета. В 1922 и 1923 годах он организует ботанические экспедиции. Руководит работами по подготовке демонстрации природы Алтая и Кузнецко-Алтайской области на ВДНХ в Москве.

Но радости от работы было мало. Весной 1924 года начались гонения и аресты «бывших». Красный террор набирал силу.

Лучшим свидетельством о происходящем являются письма В. И. Вернадского (он был в это время в Париже с лекциями в Сорбоннском университете) И. И . Петрункевичу 30 сентября 1923 года. «Известия из России очень тяжелы. Идет окончательный разгром высшей школы: подбор неподготовленных студентов-рабфаковцев, которые сверх того главное время проводят в коммунистических клубах. У них нет общего образования, и клубная пропаганда кажется им истинной. Уровень требований понижен до чрезвычайности — университет превращен в прикладную школу, политехнические институты — в техникумы. Получение образования чрезвычайное и объясняется «демократизмом». Уровень нового студенчества неслыханный: сыск и донос. Висят (Московский университет) объявления, что студенты должны доносить на профессоров и следить за ними — и гарантируется тайна. Друг за другом следят: при сдаче задач (Петербургский политехнический) студенты доносят преподавателям на товарищей! Женская и мужская коммунистическая и коммуниствующая молодежь все время в меняющихся временных браках! Теперь принялись за научные общества: требуют исключения членов — из Московского математического общества при его регистрировании потребовали исключения из совета В. Ф. Егорова (старый профессор) и В. Л. Костицина (новый профессор из социалистической эмиграции)… Из общества испытателей природы исключили из членов двух старых хороших ученых — В. С. Гулевича (химик) и М. Н. Голенкина (ботаник). Выгоняют из университета и запрещают преподавание — Керееву, Гревсу и др. После хлопот оставляют им «оклады» профессоров впредь до выяснения пенсий».

Кончился идеалистический период, когда студенты и преподаватели вместе справляли праздники. Какой нереальностью веет от воспоминаний обыкновенного студента о вечере в честь празднования университета в 1896 году: «На вечере студенческом была масса народу… Были профессора, барышень целая куча — гимназистки, артистки, дочери профессоров, была дочь губернатора. Профессора произносили перед студентами спичи, а студенты их качали…».

Теперь наступила эра взаимной подозрительности, доносительства, предательства и лицемерия. Понятия порядочности, дружбы, взаимопонимания, чести — все эти неотъемлемые человеческие качества втоптаны в грязь.

Василий Васильевич Сапожников в 1924 году жил по?прежнему в своей профессорской квартире и умирал от рака легких. Вот как вспоминает В. Н. Скалон, известный сибирский охотовед и зоолог, только что исключенный из университета из?за своего дворянского происхождения. «Я зашел как?то к Кире —дочери Сапожникова и моей однокурснице. Должно быть, Василий Васильевич услышал мой голос. Его старшая дочь — Наташа, которую я знал мало, шепотом сказала мне:

— Вася, папа хочет Вас видеть. Пройдите к нему, только прошу Вас, только ни слова о том, что происходит в городе.

Я вошел в спальню. Посреди комнаты на широкой кровати лежал Василий Васильевич, страшно бледный, осунувшийся, постаревший. Он приоткрыл глаза и улыбнулся на мой поклон. Я пожал худую безжизненную руку.

— Вот, Вася, — тихо сказал профессор, — смерть пришла…

— Что Вы, Василий Васильевич! Вы встанете! Я жду время, когда мы с вами вместе поедем на Алтай!

Профессор тяжело дышал. Немного отдохнув, он снова обратился ко мне.

—Ну, а теперь, Вася, расскажите о том, что происходит в городе. Они от меня скрывают, —Сапожников кивнул в сторону стоящих у изголовья кровати дочери и жены — а вы мне должны сказать правду.

Я беспомощно взглянул на Наташу. Василий Васильевич поймал мой взгляд.

— Вася, — сказал он строго. — Не лукавьте! Я требую правды. Умирающий имеет право на то, чтобы исполнили его последнюю волю! Говорите все!

Что было делать? Родственники кивнули. Я начал.

Тогда меня как раз исключили из университета как «последыша буржуазных профессоров». Я говорил, называя фамилии, описывая происходящее в старинных стенах университета, про пролетарские «шабаши». Из глаз Василия Васильевича время от времени выкатывались слезы.

Я закончил. Воцарилось молчание. Его нарушила Наташа.

— Но ведь это ужасно! — воскликнула она.

— А вы молчали, меня «берегли», — с мягким упреком произнес профессор.

— Почему же никто не протестует!

— Эх, Наташа, — сказал Василий Васильевич, — о каких протестах может идти речь? Разве короткий мартиролог у нас за плечами? И что еще будет? Какие моря крови вы увидите впереди. Они, как Кронос, пожрут и детей своих. Увидите, многие из этих гонителей и палачей сами пойдут по проторенной ими дороге».

Интеллигенция в России до революции составляла класс мыслителей, творческих и одаренных людей, не равнодушных к судьбе России, среди них были и потомственные дворяне, были и те, кто добился этого своим талантом и трудом. Но большевики уничтожили этот класс, оставив забитую, трясущуюся от страха прослойку интеллигентов, иногда лояльных, иногда диссиденствующих, сквернословивших, поставленных государством финансово на уровень поломоек в частных банках.

Одиннадцатого августа 1924 года В. В. Сапожников скончался. Не успел красный террор унизить и раздавить эту гордую, свободную личность.

Несмотря на все протесты пролетарских рабфаковцев, В. В. Сапожникова хоронили по церковному обряду.

Его нельзя было представить большевиком-революционером, а с другой стороны, нельзя было умолчать о его участии в колчаковском правительстве, его результативная работа по совершенствованию науки и просвещения была еще памятна многим. В некрологе, помещенном в газете «Красный Алтай», власти пытались представить его противником Колчака. «В 1918 году числился министром народного просвещения, — писала газета, — а впоследствии вошел в состав Уфимской директории. Как только власть перешла к Колчаку — Сапожников отказался принимать участие в строительстве государственной власти и в продолжение всего колчаковского периода занимался исключительно профессорской и научной деятельностью».

В. В. Сапожников имел большую семью. В 2004 году вышла замечательная книга его внучки Ирэн, от дочери Киры, которая была замужем за профессором Томского университета П. В. Савостиным. Книга написана в виде писем двоюродной сестре Тане и повествует о невероятных приключениях маленькой девочки в годы войны. Но есть небольшой отрывок, который раскрывает некоторые штрихи жизни семьи Сапожниковых в 20?х годах прошлого века. «Мои родители, Петр Васильевич и Кира Васильевна, оба ученые. Как университетские профессора, они оба имеют много привилегий, у нас даже есть собственная машина, данная папе правительством за его исследования по физиологии растений.

Мама моей мамы, бабушка София (Софья Александровна Боярская-Сапожникова, вторая жена В. В. Сапожникова — Примеч. авт.), переехала жить к нам, когда я родилась. Бабушка София — необычная и удивительная женщина; она красива со своими седыми волосами и яркими голубыми глазами. Она полна энергии, которая ей позволяет поддерживать контакт со множеством знакомых и с тринадцатью внуками и внучками. Ее муж, мой дедушка Василий, который умер за несколько лет до моего рождения, был не только знаменитым естествоиспытателем, но, кроме того, в царские времена занимал высокий пост ректора университета. Бабушка тоже была занята — она не только присматривала за деталями обычных ректорских обязанностей, но и вела домашнее хозяйство. (шесть детей, няни, прислуга. Она возглавила группу дам в организации дешевых обедов для студентов. Она сама поступила на медицинский факультет. Даже больше, она купила молочную ферму и не только следила за ее работой, но и оказывала медицинскую помощь больным на ней и в окрестных деревнях. Ух! Какая энергия! Она сказала мне однажды: какая жалость, что теперь коммунизм. Если бы еще была Российская Империя, она бы «представила меня ко двору». Я спросила ее: «К какому двору?», на что она ответила мне только, что когда?нибудь она мне расскажет «все» об «этом». Что это за «все», я до сих пор не знаю.

Камень-репер начала ледника, отмеченный В. В. Сапожниковым (с фотографии Е.Е. Тимашок)

После революции, за долго до того, как я родилась, когда начали происходить всякие плохие вещи,  и ферму у бабушки отобрали, крестьяне приходили к ней и приносили большие куски мяса и другие продукты в благодарность за ее медицинскую помощь и за ее доброту, заботу. Они помогали нам до тех пор, пока мы оставались в Сибири. Они не хотели брать с нее денег, поэтому она пыталась заплатить им как?то по?другому. Я помню, как ходила с бабушкой по городу, охотясь по полупустым магазинам за подарками для этих крестьян. К моему удивлению, она не покупала красивых подарков, а в основном соль и хозяйственное мыло. Однажды мы увидели большую красивую розовую пуховку для пудры, и я предложила бабушке — может быть, стоит купить ее крестьянам в подарок, вместо крупной соли и вонючего коричневого мыла. Она сказала, что соль их больше обрадует и будет им полезнее, но пуховку я могу купить для мамы».

Ирэн Савостина-Сапожникова — хирург-стоматолог, имеет докторскую степень анатомии и физиологии человека, в рамках российско-американской программы НАСА занималась изучением влияния невесомости на обмен кальция в живых организмах. Она не забыла свою родину и приезжала в Томск.

Так уж получилось, что ни у А. Колчака, ни у В. Сапожникова могилы не сохранились. Они принадлежат всему миру.

Но исследование высокогорных флор Сибири нашло своих последователей, среди которых А. С. Ревушкин, Л. И. Малышев, Н. В. Ревякина, а вслед за ними еще совсем молодые ботаники: А. И. Пяк, А. Л. Эбель. И никогда интерес ученых к растениям высокогорий не угаснет.

Памятником стоит на морене Катунского ледника камень, помеченный Сапожниковым. В настоящее время ледник значительно «ушел» от того места, и на освободившемся пространстве ботаники изучают механизмы поселения растений в высокогорьях Алтая.

Повилика Эльпасовская — Cuscuta elpassiana N. Pavl.