Рассказ Кузнечика

Рассказ Кузнечика

«Рассказ Кузнечика» рассматривает без конца обсуждаемую и деликатную проблему рас.

Есть пара европейских видов кузнечиков, Chorthippus brunneus и C. biguttulus, которые настолько похожи, что даже опытные энтомологи не могут их различить, все же они никогда не скрещиваются в дикой природе, хотя иногда пересекаются. Это характеризует их как «хорошие виды». Но эксперименты показали, что если Вы только позволите самке слышать брачный призыв самца ее собственного вида, помещенного в клетке поблизости, она успешно спарится с самцом неправильного вида, «думая», так и хочется сказать, что он – тот самый певец. Когда это случается, образуются здоровые и плодородные гибриды. Этого обычно не происходит в диких условиях, потому что обычно не случается так, что самка оказывается близко, но не в пределах досягаемости, поющего самца своего собственного вида в то время, когда самец неправильного вида добивается ее расположения.

Аналогичные эксперименты были проделаны со сверчками, с использованием температуры как экспериментального параметра. Различные виды сверчков стрекочут на разных частотах, но частота стрекотания также зависит от температуры. Если Вы знаете своих сверчков, Вы можете использовать их как довольно точный термометр. К счастью, не только частота стрекотания самцов, но также и восприятие самок зависит от температуры: они оба изменяются по общему закону, что обычно предотвращает смешение рас. Самка в эксперименте, предполагающем выбор самцов, поющих при двух различных температурах, выбирает самца своей собственной температуры. Самца, поющего при другой температуре, рассматривают, как будто он принадлежит к неправильному виду. Если Вы нагреваете самку, ее предпочтение сдвигается к «более теплой» песне, даже если это заставляет ее предпочесть холодного самца неправильного вида. Ещё раз, этого обычно не случается в природе. Если самка может услышать самца вообще, он не может быть далеко, и поэтому, вероятно, будет приблизительно той же самой температуры, что и она.

Песня кузнечика зависит от температуры в той же мере. Используя кузнечиков того же рода, Chorthippus, с которого мы начали (хотя различные виды этого рода), немецкие ученые провели несколько технически изобретательных экспериментов. Им удалось приложить крошечные термометры (термопары) и крошечные электронагреватели к насекомым. Они были столь миниатюризированы, что экспериментаторы смогли нагреть голову кузнечика, не нагревая его грудь, или нагреть грудь, не нагревая голову. Затем они проверили самочьи предпочтения песен, издаваемых самцами, стрекочущими при различных температурах (Стрекотание – тот звук, который издают кузнечики и сверчки. Кузнечики скребут своими ногами по надкрыльям. Сверчки скребут двумя надкрыльями друг об друга. Они кажутся похожими, но кузнечики  обычно более шумные, сверчки более музыкальные. Об одном ночном древесном сверчке было сказано, что если бы лунный свет можно было услышать, он звучал бы именно так. Цикады весьма разнообразны. Как будто прогибая защитный шлем, они прогибают часть грудной клетки, многократно и быстро, настолько, что это похоже на непрерывное гудение, обычно чрезвычайно громкое и иногда настроенное очень сложным образом, характерно для вида.). Они обнаружили, что основанием для предпочтения самками песен является температура головы. Но температура груди определяет скорость стрекотания. К счастью, как Вы знаете, в природе, где нет никаких экспериментаторов с крошечными электронагревателями, голова и грудь обычно имеют одну и ту же температуру, как у самцов, так и у самок. Так работает система, и гибридизации не случается.

Весьма общепринято находить пары родственных видов, которые никогда не скрещиваются в естественных условиях, но могут делать это, если вмешиваются люди. Случай с Chorthippus brunneus и C. biguttulus является только одним примером. В «Рассказе Цихлиды» говорилось об аналогичном случае с рыбой, у которой монохроматический свет отменил дискриминацию между красноватым и синеватым видом. И это случается в зоопарках. Биологи обычно классифицируют как отдельные виды животных, которые спариваются при искусственных условиях, но отказываются спариваться в дикой природе, как произошло с кузнечиками. Но в отличие от, скажем, львов и тигров, которые могут скрещиваться в зоопарках, производя (бесплодных) «лигров» и «тигонов», те кузнечики выглядят идентичными. Очевидно, единственное различие состоит в их песнях. Они, и только они останавливают их кроссбридинг и поэтому принуждают нас признавать их как отдельные виды. У людей наоборот. Необходим почти сверхчеловеческий подвиг политического усердия, чтобы не обращать внимания на заметные различия между нашими собственными местными популяциями или расами. Все же мы успешно межрасово скрещиваемся и недвусмысленно и бесспорно определены как члены одного и того же вида. «Рассказ Кузнечика» – о расах и видах, о трудностях определения обоих и о том, что все это должно говорить о человечестве.

«Раса» – не четко обособленное понятие. «Вид», как мы видели, не таков. Действительно, есть установленный способ решить, принадлежат ли два животных к одному и тому же виду: могут ли они скрещиваться? Очевидно, не могут, если они принадлежат к одному полу, слишком молоды или слишком стары, или один из них оказался бесплодным. Но это все буквоедство, которое легко обойти. В случае ископаемых, которые также, очевидно, не могут размножаться, мы применяем критерий скрещивания в нашем воображении. Мы считаем вероятным, что, если бы эти два животных не были ископаемыми, а были живыми, фертильными и противоположного пола, были бы они в состоянии скрещиваться?

Критерий скрещивания дает видам уникальный статус в иерархии таксономических уровней. Выше уровня видов – род, являющийся всего лишь группой видов, которые довольно подобны друг другу. Не существует никакого объективного критерия, чтобы решить, насколько подобными они должны быть, и то же самое верно для всех более высоких уровней: семейства, отряда, класса, типа и различных обозначений «под-» или «над-», которые находятся между ними. Ниже уровня видов «раса» и «подвид» используются более или менее попеременно и, снова же, не существует никакого объективного критерия, который позволил бы нам решить, следует ли двух людей считать частью одной и той же расы или нет, или решить, сколько существует рас. И конечно, есть дополнительная сложность, которая отсутствует выше уровня видов – это скрещивание рас, таким образом, есть много людей смешанной расы.

Вероятно, виды на своем пути к достаточной обособленности, чтобы быть неспособными к скрещиванию, обычно проходят через промежуточную стадию, становясь отдельными расами. Отдельные расы могли бы быть расценены как виды в процессе становления, за исключением того, что не приходится ожидать, что становление неизбежно продлится до конца – до образования видов.

Критерий скрещивания работает вполне прилично, и он выносит недвусмысленный вердикт людям и их воображаемым расам. Все существующие человеческие расы скрещиваются друг с другом. Мы все являемся членами одного и того же вида, и ни один уважаемый биолог не скажет ничего иного. Но позвольте мне привлечь Ваше внимание к интересному, возможно, даже немного тревожному факту. В то время как мы успешно скрещиваемся друг с другом, производя непрерывный межрасовый спектр, мы, как ни странно, отказываемся отбросить наш вызывающий рознь расистский язык. Разве не следовало бы ожидать, что, если постоянно выявляются все промежуточные звенья, стремление классифицировать людей как один или другой из двух крайних случаев угасло бы, задушенное нелепостью попыток, которые непрерывно проявляется повсюду, куда мы ни посмотрим? К сожалению, этого не происходит, и, возможно, именно этот факт является показательным.

Разве не должен был бы марсианин разделить их на три против одного?

Люди, которые повсеместно считаются всеми американцами как «черные», могут вести меньше чем одну восьмую своей родословной из Африки и часто имеют светлый цвет кожи, полностью лежащей в обычном диапазоне для людей, общепринято считающимися как «белые». На этом снимке четырех американских политических деятелей два описаны во всех газетах как черные, другие два – как белые. Разве не должен был бы марсианин, необученный нашим соглашениям, но способный замечать оттенки кожи, с большей вероятностью разделить их на три против одного? Конечно, да. Но в нашей культуре почти все будут тотчас «видеть» в г. Пауэлле «черного», даже на этой конкретной фотографии, которая, как случайно оказалось, изображает его с, пожалуй, более светлой кожей, чем у Буша или Рамсфелда.

Интересным упражнением было бы взять цветную фотографию, такую как та, на которой Колин Пауэлл стоит рядом с несколькими представительными «белыми» мужчинами (они должны стоять рядом друг с другом, так условия освещения будут одинаковыми). От каждого лица вырезать маленький однородный прямоугольник, скажем, со лба, и поместить вырезки рядом. Вы обнаружите, что различие очень невелико между Пауэллом и «белыми» мужчинами, с которыми он стоит. Он может быть светлее или темнее, в зависимости от частных случаев. Но теперь «измените масштаб изображения» и взгляните снова на оригинальную фотографию. Сразу же Пауэлл будет выглядеть «черным». Какие признаки мы улавливаем?

Рядом с действительно черным человеком. Колин Пауэлл с Даниэлем арап Мои.

Чтобы довести дело до конца, сделайте такое же упражнение с «вырезками» с Пауэллом, стоящим рядом с действительно черным человеком, таким как Даниэль арап Мои, недавним президентом Кении. На сей раз участки лба будут выглядеть кардинально различными. Но тогда, когда мы «изменяем масштаб изображения» и смотрим на лица в целом, мы снова «видим» г. Пауэлла как «черного». Газетное сообщение, которое сопровождало это изображение Пауэлла, посетившего Мои в мае 2001 года, давало понять, что те же самые соглашения общеприняты в Африке.

Почему люди готовы терпеть очевидное противоречие – и существует много подобных примеров – между устным утверждением «он является черным», и фотографией, которая его сопровождает. Что при этом происходит? Различные вещи. Во-первых, мы необычно стремимся использовать расовую классификацию, говоря о людях, смешанное происхождение которых, похоже, делает ее бессмысленной, и даже если (как здесь) она неприменима сколько-нибудь в этом отношении.

Во-вторых, мы стремимся не описывать людей смешанных рас. Вместо этого мы склоняемся либо к одной расе, либо к другой. Некоторые американские граждане имеют чисто африканское происхождение, и некоторые – чисто европейское (не принимая во внимание факт, что в отдаленном прошлом мы все имели африканское происхождение). Возможно, удобно в некоторых целях назвать их черными и белыми соответственно, и я не высказываю принципиальных возражений для этих названий. Но много людей – вероятно больше, чем большинство из нас представляют – имеют и черных, и белых предков. Если мы собираемся использовать цветную терминологию, многие из нас, по-видимому, занимают какое-то промежуточное положение. Все же общество настаивает на том, чтобы называть нас одними или другими. Это – пример «тирании дискретного мышления», которая была предметом «Рассказа Саламандры». Американцев регулярно просят заполнять анкеты, в которых они должны пометить одну из пяти граф: кавказец (независимо от того, что это могло бы означать – это, конечно, не означает с Кавказа), афро-американец, выходец из Латинской Америки (независимо от того, что это могло бы означать – это, конечно, не подразумевает, как, похоже, подсказывает слово, испаноязычный), американский индеец или другой. Нет граф, обозначающих «наполовину». Но сама идея ставить отметку в графах несовместима с правдой, которая состоит в том, что многие, если не большинство людей, являются сложной смесью предлагаемых категорий и «других». Я склоняюсь к тому, чтобы отказаться помечать любую графу, или добавить мою собственную графу, обозначенную «человек». Особенно, когда раздел использует неискренний эвфемизм «этническая принадлежность».

В-третьих, в особом случае «афро-американцев» есть что-то культурно эквивалентное генетической доминантности в нашем употреблении выражений. Когда Мендель скрестил морщинистый горох с гладким, все первое поколение потомства было гладкими. Гладкий является «доминантным», морщинистый – «рецессивным». В первом поколении у всего потомства был один гладкий аллель и один морщинистый, все же сам горох был неотличим от гороха без морщинистых генов. Когда англичанин женится на африканке, потомство являются промежуточным по цвету и по большинству других особенностей. Это не похоже на ситуацию с горохом. Но все мы знаем, как общество назовет таких детей: всегда "черными". Темный цвет кожи – не истинный генетический доминантный признак, как гладкость у гороха. Но социальное восприятие темного цвета кожи ведет себя как доминантный признак. Это – культурный или меметический доминантный признак. Тот, что проницательный антрополог Лайонел Тайгер (Lionel Tiger) приписал расистской «метафоре загрязнения» в культуре белых. И без сомнения, существует также сильное и понятное желание со стороны потомков рабов солидаризироваться со своими африканскими корнями. Я уже высказывался об этом в «Рассказе Евы» – относительно телевизионного документального фильма, где ямайские иммигранты в Великобританию эмоционально воссоединялись с предполагаемой «семьей» в Западной Африке.

В-четвертых, существует высокая межэкспертная согласованность в наших расовых классификациях. Человек, такой как Колин Пауэлл, смешанной расы и с промежуточными физическими признаками не описывается как белый одними экспертами и как черный другими. Небольшое меньшинство опишет его как смешанного. Все другие непременно опишут г. Пауэлла как черного – и то же самое ждет любого, кто продемонстрирует малейший след африканской родословной, даже если процент его европейских предков является подавляющим. Никто не описывает Колина Пауэлла как белого, если не пытается добыть политические очки тем фактом, что это слово дисгармонирует с ожиданиями аудитории.

Существует полезная техника, названная «межэкспертной корреляцией». Это критерий, который часто используется в науке, чтобы установить, что действительно является надежным основанием для суждения, даже если никто не может точно определить, каково это основание. Объяснение, в данном случае, следующее. Мы, возможно, не знаем, как люди решают, является ли кто-то «черным» или «белым» (и надеюсь, что я только что продемонстрировал, что это не потому, что они являются черными или белыми!), но должен быть своего рода надежный критерий, скрывающийся здесь, потому что любые два случайно выбранных эксперта придут к одному и тому же заключению.

Факт, что межэкспертная корреляция остается высокой, даже по огромному межрасовому спектру, является впечатляющим доказательством чего-то весьма укоренившегося в человеческой психологии. Если это подтверждается межкультурно, то это будет напоминать обнаружение антропологами восприятия цветов. Физики говорят нам, что радуга, от красного через оранжевый, желтый, зеленый и синий к фиолетовому, является простым диапазоном длины волны. Это биология и/или психология, а не физика отделяет особо примечательные длины волны вдоль физического спектра для специальной трактовки и обозначения. Синий имеет название. Зеленый имеет название. Сине-зеленый не имеет. Интересный вывод из экспериментов антропологов (в отличие, между прочим, от некоторых влиятельных антропологических теорий) состоит в том, что есть значительная согласованность в отношении таких названий в различных культурах. У нас, похоже, есть такой же вид согласованности в суждениях о расах. Она может оказаться еще более сильной и более ясной, чем для радуги.

Как я сказал, зоологи определяют вид как группу, участники которой скрещиваются друг с другом в естественных условиях – в дикой природе. Не берется в расчет, если они размножаются только в зоопарках, или если мы используем искусственное оплодотворение, или если мы дурачим самок кузнечиков содержащимися в клетке поющими самцами, даже если произведенное потомство фертильно. Мы могли бы дискутировать, является ли это единственным разумным определением вида, но это – определение, используемое большинством биологов.

Однако если мы желаем применить это определение к людям, есть особое затруднение: как мы отличим естественные от искусственных условий для скрещивания? Это нелегкий вопрос. Сегодня все живущие люди твердо отнесены к одному и тому же виду, и они действительно успешно скрещиваются. Но критерий, как Вы помните – хотят ли они делать это в естественных условиях. Каковы естественные условия для людей? Существуют ли они до сих пор? Если во времена предков, как иногда сейчас, два соседних племени имели различные религии, различные языки, различные диетические предпочтения, различные культурные традиции и были непрерывно в состоянии войны друг с другом; если члены каждого племени были воспитаны в вере, что другое племя было неразумными «животными» (как это случается даже сегодня); если их религии учили, что потенциальные половые партнеры из другого племени были табу, «шикса» или нечистыми, не могло быть никакого межплеменного скрещивания между ними. Все же анатомически и генетически они могли быть совершенно такими же, как другие. И изменение одних лишь только религиозных или других обычаев могло бы сломать барьеры к межплеменному скрещиванию. Как, тогда, можно было бы попытаться применить критерий скрещивания к людям? Если Chorthippus brunneus и C. biguttulus отделены как два различных вида кузнечиков, потому что они предпочитают не скрещиваться, хотя физически могли бы, могли бы люди, по крайней мере, в древние времена племенной замкнутости, однажды быть разделены таким же образом? Chorthippus brunneus и C. biguttulus, как Вы помните, во всех заметных отношениях, кроме их песни, идентичны, и когда они (легко) склоняются к скрещиванию, их потомство полностью фертильно.

Независимо от того, что мы можем думать как эксперты внешних признаков, человеческий вид сегодня генетически особенно однороден. Возьмите такие генетические вариации, какими действительно обладает человеческая популяция, мы можем измерить долю, связанную с региональными группами, которых мы называем расами. Окажется, что это маленький процент от общего количества: между 6 и 15 процентами в зависимости от того, как Вы его измеряете – намного меньше, чем у многих других видов, где были распознаны расы. Поэтому генетики делают вывод, что раса – не очень важная характеристика особи. Есть другие способы выразить это. Если бы были истреблены все люди, за исключением одной локальной расы, то значительное большинство генетических вариаций человеческого вида сохранилось бы. Это интуитивно не очевидно и может быть весьма удивительно для некоторых людей. Если бы расовые формулировки были столь содержательны, как привыкли думать, например, большинство людей викторианской эпохи, то Вам, конечно, нужно было бы сохранить значительный диапазон всех различных рас для сохранения большей части вариаций человеческого вида. Однако дело обстоит не так.

Это, конечно, удивило бы викторианских биологов, которые, за немногими исключениями, видели человечество через слегка окрашенные расовые очки. Их позиция сохранилась в двадцатом столетии. Гитлер был необычен тем, что получив власть, превратил расистские идеи в правительственную политику. Многие другие, не только в Германии, имели такие же мысли, но не обладали властью. Я ранее цитировал мечту Г. Уэллса о его Новой Республике («Прозрения», 1902), и я делаю это снова, потому что это – столь полезное напоминание о том, как ведущий британский интеллигент, считавшийся в свое время прогрессивным и лево-настроенным, мог говорить такие ужасающие вещи всего лишь столетие назад и при этом почти не обращать на себя внимание.

Как будет Новая республика обращаться с низшими расами? С чернокожими?.. С желтой расой?.. С евреями?.. С сонмами черных, коричневых, грязно-белых и желтых людей, не нужных в новом, точно отлаженном мире? Что ж, жизнь – это жизнь, а не богадельня, и, полагаю, придется от них избавиться... Что же касается системы нравственности граждан Новой республики – системы, которой суждено господствовать над мировым государством, она будет устроена так, чтобы способствовать распространению самого лучшего, эффективного и прекрасного, что есть в человечестве, – красивых, сильных тел, ясных, светлых умов... До сих пор, во избежание воспроизведения убожеством убожества, природа использовала при организации мира свой метод... смерть... Люди Новой республики... получат идеал, ради которого стоит совершать убийство.

Я предполагаю, что мы должны извлечь пользу из изменений, которые произошли в нашей позиции в течение прошедшего столетия. Возможно, в отрицательном смысле Гитлер может поставить себе это в некоторую заслугу, так как никто не хочет быть пойманным, говоря что-нибудь из сказанного им. Но что, хотелось бы знать, наши преемники двадцать второго века будут в ужасе цитировать, ссылаясь на нас? Возможно, что-либо из того, как мы обращаемся с другими видами?

Но это было отступление. Мы имели дело с необычно высоким уровнем генетической однородности человеческого вида, несмотря на внешность. Если Вы возьмете кровь и сравните молекулы белка, или если Вы секвенируете сами гены, то Вы обнаружите, что существует меньше различий между любыми двумя людьми, живущими где угодно в мире, чем между двумя африканскими шимпанзе. Мы можем объяснить эту человеческую однородность, предположив, что наши предки, но не предки шимпанзе, не очень давно прошли через генетическое «бутылочное горлышко». Население уменьшилось до маленького количества, приблизившись к вымиранию, и едва выжило (Есть свидетельство жестокого «бутылочного горлышка», возможно, сократившего население до 15 000  приблизительно 70 000 лет назад, вызванного шестилетней «вулканической зимой», за которой последовал тысячелетний ледниковый период.). Подобно детям Ноя в мифе, мы все происходим от этой маленькой группы людей, и именно поэтому мы так генетически однородны. Подобное свидетельство еще большей генетической однородности предполагает, что гепарды прошли через еще более узкое место позже, приблизительно в конце последнего ледникового периода.

Некоторые люди могут посчитать доказательства биохимической генетики неудовлетворительными, потому что это, кажется, не согласуется с их каждодневным опытом. В отличие от гепардов, мы не «выглядим» однородными (Как отступление, леопарды не выглядят  также. Но черные «пантеры», когда-то считалось, были отдельным видом, отличающимся от пятнистых леопардов в единственном генетическом локусе.). Норвежцы, японцы и зулусы действительно выглядят довольно резко отличающимися друг от друга. При всем желании интуитивно трудно поверить в то, что, по сути, является правдой: они «на самом деле» более схожи, чем три шимпанзе, которые выглядят, на наш взгляд, намного более схожими.

Это, конечно, политически деликатный вопрос, который при мне быть забавно высмеян западноафриканским медицинским исследователем на встрече приблизительно 20 ученых. В начале конференции председатель попросил, чтобы каждый из нас вокруг стола представился. Африканец, который был там единственным черным человеком – и он действительно был черным, в отличие от многих «афро-американцев» – оказалось, носил красный галстук. Он закончил свое самопредставление, со смехом говоря: «Вы можете легко запомнить меня. Я единственный с красным галстуком». Он добродушно высмеивал людей, которые лезли из кожи вон, чтобы притворяться, что не замечают расовых различий. Я вспоминаю, что был скетч Монти Пайтона на ту же тему. Однако мы не можем списывать со счетов генетические доказательства, которые предполагают, что все наоборот, мы действительно – необычно однородный вид. Что разрешит явный конфликт между внешним видом и сравниваемой реальностью?

Абсолютно верно, что, если Вы измерите все вариации человеческого вида, а затем разделите его на межрасовую и внутрирасовую составляющую, межрасовая составляющая окажется очень маленькой долей от общего количества. Большая часть вариаций среди людей может быть обнаружена в пределах рас, так же как между ними. Только маленькая примесь дополнительных вариаций отличает расы друг от друга. Это все правильно. Неправильным является вывод, что раса поэтому –бессмысленное понятие. Этот вопрос был ясно освещен выдающимся кембриджским генетиком Э. У. Ф. Эдвардсом (A. W. F. Edwards) в недавней статье, названной «Генетическое разнообразие человека: ошибка Левонтина». Р. Ч. Левонтин (R. C. Lewontin) – выдающийся генетик из Кембриджа (Массачусетс), одинаково известный силой своих политических убеждений и своей слабостью к перенесению их на науку при каждой удобной возможности. Взгляд Левонтина на расы почти повсеместно стал ортодоксией в научных кругах. Он написал в известной статье в 1972 году:

Ясно, что наше ощущение довольно больших различий между человеческими расами и подгруппами, по сравнению с вариациями в пределах этих групп, является действительно предубежденным ощущением, и что, основываясь на случайно выбранных генетических различиях, человеческие расы и племена поразительно подобны друг другу, с наибольшим количеством человеческих вариаций, безусловно, вызванных различиями между людьми.

Это, конечно, именно та проблема, которую я признавал выше, и вполне закономерно, что то, что я написал позже, в значительной степени опиралось на слова Левонтина. Но посмотрите, как Левонтин продолжает:

Расовая классификация людей не имеет никакой социальной ценности и является, безусловно, деструктивной в социальном и человеческом отношении. Сейчас видно, что с тех пор, как существует такая классификация рас, она не имеет фактически никакого генетического или таксономического значения, не может быть выдвинуто никаких оправданий для ее продолжения.

Мы все можем счастливо согласиться с тем, что расовая классификация людей не имеет никакой социальной ценности и является, безусловно, деструктивной в социальном и человеческом отношении. Это – одна причина, почему я возражаю против того, чтобы делать отметку в графе анкеты, и почему я возражаю против несомненной дискриминации при выборе работы. Но это не означает, что раса не имеет «фактически никакого генетического или таксономического значения». Это – главный вопрос Эдвардса, и он рассуждает следующим образом. Каким бы, возможно, маленьким ни было расовое распределение совокупных вариаций, если такие имеющиеся расовые особенности весьма коррелируют с другими расовыми особенностями, они по определению информативны и поэтому имеют таксономическое значение.

Информативный означает нечто весьма определенное. Информативное сообщение – такое, которое говорит Вам то, чего Вы не знали прежде. Информационное содержание сообщения измеряется как уменьшение априорной неопределенности. Уменьшение априорной неопределенности, в свою очередь, измеряется как изменение вероятности. Это обеспечивает способ сделать информационное содержание сообщения математически точным, но нас не должно это беспокоить (Как это бывает, сам Левонтин был одним из первых биологов, которые использовали информационную теорию, и действительно он применил ее в своей статье о расе, но для другой цели. Он использовал ее как удобную статистическую оценку для того, чтобы измерить разнообразие.). Если я скажу Вам, что Ивлин – мужчина, Вы тотчас узнаете много вещей о нем. Ваша априорная неопределенность относительно формы его гениталий уменьшена (хотя не уничтожена). Вы теперь знаете факты, которых Вы не знали прежде, о его хромосомах, его гормонах и других аспектах его биохимии, и существует количественное сокращение Вашей априорной неопределенности относительно глубины его голоса и распределения волос на его лице, жира на теле и мускулатуры. Вопреки викторианским предубеждениям, сообщение о его поле оставляет неизменной Вашу априорную неопределенность относительно общего интеллекта Ивлина или способности к обучению. Ваша априорная неопределенность относительно его способностей поднимать тяжести или отличиться на большинстве спортивных состязаний количественно уменьшена, но только количественно. Многие женщины могут победить многих мужчин в любом виде спорта, хотя лучшие мужчины обычно могут победить лучших женщин. Ваша способность делать ставки на скорость бега Ивлина, скажем, или на мощь его теннисной подачи была немного увеличена благодаря моему сообщению о его поле, но она не достигла стопроцентной вероятности.

Теперь к вопросу о расах. Что, если я говорю Вам, Сьюзи – китаянка, насколько Ваша априорная неопределенность уменьшилась? Вы теперь довольно уверенны, что ее волосы прямые и черные (или были черными), что ее глаза имеют изгиб эпикантус и относительно одной или двух других ее особенностей. Если я говорю Вам, что Колин «черный», это, скажете Вы, не значит, как мы видели, что он является черным. Однако это, без сомнения, весьма информативно. Высокая межэкспертная корреляция предполагает, что есть совокупность особенностей, которые большинство людей признает, таким образом, утверждение «Колин является черным» действительно уменьшает априорную неопределенность относительно Колина. Это работает до некоторой степени и наоборот. Если я говорю Вам, что Карл – олимпийский чемпион по бегу, Ваша априорная неопределенность о его «расе» как статистическом факте уменьшается. Действительно, Вы можете довольно уверенно держать пари, что он «черный» (Сэр Роджер Баннистер (Roger Bannister) попал в ужасно неприятное положение по той лишь причине, которую я могу рассматривать как особую чувствительность людей к вопросам расы, когда он сказал нечто подобное несколько лет назад.).

Мы начали это обсуждение из-за сомнений, было или не было понятие расы информативно-ценным способом классифицировать людей. Как мы могли бы применить критерий межэкспертной корреляции при рассмотрении вопроса? Так вот, представьте, что мы взяли стандартные фотографии 20 случайно выбранных уроженцев каждой из следующих стран: Японии, Уганды, Исландии, Шри-Ланки, Папуа-Новой Гвинеи и Египта. Если бы мы представили всем 120 людям все 120 фотографий, я полагаю, что каждый из них достиг бы 100-процентного успеха при сортировке их на шесть различных категорий. Более того, если бы мы сообщили им названия этих шести задействованный стран, то все 120 человек, если бы они были достаточно хорошо образованы, правильно причислили бы все 120 фотографий к правильным странам. Я не делал этого эксперимента, но я уверен, и Вы согласитесь в этом со мной, каков был бы результат. Может показаться ненаучным с моей стороны не потрудиться провести эксперимент. Но моя уверенность в том, что Вы, будучи человеком, согласитесь без эксперимента, является той самой проблемой, которую я пытаюсь описать.

Если бы эксперимент должен был быть проведен, я не думаю, что Левонтин ожидал бы любой другой результат, чем тот, который я предсказал. Все же противоположный прогноз, казалось бы, следует из его утверждения, что у расовой классификации нет фактически никакого таксономического или генетического значения. Если нет никакого таксономического или генетического значения, единственный другой способ получить высокую межэкспертную корреляцию был бы аналогом всемирного культурного предубеждения, и я не думаю, что Левонтин хотел бы спрогнозировать это также. Короче говоря, я думаю, что Эдвардс прав, а Левонтит, не впервые, неправ. Левонтин, конечно, решил задачу правильно: он – блестящий математический генетик. Доля всех вариаций в человеческом виде, которые припадают на расовое разделение вариаций, действительно низка. Но из-за того, что межрасовые вариации, каким бы малым ни был их процент от всех вариаций, корреляционны, они информативны в той мере, которая, безусловно, может быть продемонстрирована измерением межэкспертной согласованности в суждениях.

В этом месте я должен повторить свое решительное возражение против вопросов в анкете, где я должен пометить графу, обозначающую мою «расу» или «этническую принадлежность», и выразить свою твердую поддержку утверждению Левонтина, что расовая классификация является, безусловно, деструктивной в социальном и человеческом отношении – особенно, когда люди используют расовую классификацию как способ рассматривать людей по-разному в плане либо отрицательной, либо положительной дискриминации. Навешивание кому-то расовых ярлыков является информативным в том смысле, что это говорит Вам об этих людях больше чем одну вещь. Это могло бы уменьшить Вашу неопределенность относительно цвета их волос, цвета их кожи, насколько их волосы являются прямыми, формы их глаз, формы носа и насколько они высоки. Но нет никакой причины полагать, что это скажет Вам что-нибудь о том, насколько компетентны они в работе. И даже в маловероятном случае, если бы это действительно уменьшало Вашу статистическую неопределенность относительно их возможной пригодности для некоторой специфической работы, все же, нанимая кого-то, было бы безнравственным использовать расовые ярлыки как основание для дискриминации. Выберите на основании способностей, и если, сделав так, Вы окажетесь со спринтерской командой, состоящей только из черных, пусть будет так. Вы не применяли расовую дискриминацию, чтобы прийти к этому выводу.

Великий дирижер, прослушивая музыкантов для своего оркестра, всегда делал так, чтобы они выступали позади экрана. Их просили не разговаривать, и они даже должны были снимать свою обувь из опасений, что звук высоких каблуков выдаст пол исполнителя. Даже если по статистике женщины имеют тенденцию быть лучшими арфистами, скажем, чем мужчины, это не означает, что Вы должны активно предвзято относиться к мужчинам, когда выбираете арфиста. Предвзятое отношение к людям просто на основании группы, к которой они принадлежат, я склонен полагать, всегда безнравственно. Сейчас почти все согласны с тем, что законы апартеида Южной Африки были порочными. Положительная дискриминация в пользу студентов из «меньшинств» в американских университетских городках может справедливо, по моему мнению, критиковаться на тех же основаниях, что и апартеид. Обе трактуют людей как представителей групп, а не самих по себе. Положительная дискриминация иногда оправдывается как компенсация столетий несправедливости. Но как может быть справедливым, что отдельный человек сегодня должен платить за заблуждения давно умерших членов многочисленной группы, к которой он принадлежит?

Интересно, что путаница такого рода, как между множественным и единственным числом, обнаруживается в форме слов, которые убедительно симптоматичны для фанатиков: «еврей...» (The Jew...) вместо «евреи...» ( Jews ...)

Ваш Фуззи-Вуззи – превосходный боец, но он не может отличить лево от права. Теперь твои патан... (Редьярд Киплинг, «Фуззи-Вуззи». В стихотворении автор использует слово патаны, индийское название членов афганского племени пуштунов, в единственном числе. – Прим. Пер.)

Люди – личности, они индивидуально отличны, намного более отличны от других членов своей группы, чем их группы друг от друга. В этом Левонтин, несомненно, прав.

Межэкспертная согласованность предполагает, что расовая классификация не совсем неинформативна, но о чем она информирует? Не больше, чем об особенностях, используемых экспертами при их соглашениях: о таких вещах, как форма глаз и вьющиеся волосы – ничего более, пока мы не приведем дополнительные причины, чтобы верить этому. Неспроста они кажутся поверхностными, внешними, незначительными особенностями, которые коррелируют с расой – вероятно, главным образом особенностями лица. Но почему человеческие расы настолько различны только в этих, поверхностно заметных особенностях? Или это только потому, что мы, как эксперты, склонны их замечать? Почему другие виды выглядят сравнительно однородными, тогда как люди демонстрируют различия, которые, если бы мы столкнулись с ними в другом месте в животном мире, могли бы заставить нас подозревать, что мы имеем дело со многими отдельными видами?

Наиболее политически приемлемое объяснение состоит в том, что члены любых видов обладают повышенной чувствительностью к различиям среди своего собственного вида. Согласно этому взгляду, мы замечаем человеческие различия более охотно, чем различия в пределах других видов. Шимпанзе, которых мы посчитали бы почти идентичными, выглядят столь же различными в глазах шимпанзе, как кикуйу отличается от голландца в наших глазах. Рассчитывая подтвердить этот разряд теорий на внутрирасовом уровне, выдающийся американский психолог Г.Л.Тойбер (H. L. Teuber), эксперт по мозговым механизмам узнавания лиц, попросил, чтобы китайский аспирант изучил вопрос, «почему жители Запада считают, что китайцы выглядят более схожими, чем жители Запада?» После трех лет интенсивных исследований китайский студент сообщил о своем заключении. «Китайцы действительно выглядят более схожими, чем жители Запада!» Тойбер рассказывал эту историю, сильно моргая и шевеля бровями, что является верным признаком, что он боролся со смехом, таким образом, я не знаю, какова была правда. Но мне не трудно поверить в это, и я, конечно, не думаю, что это должно кого-то расстроить.

Наша (относительно) недавняя всемирная диаспора из Африки привела нас к необычайно широкому разнообразию сред обитания, климатов и образов жизни. Вероятно, различные условия оказали сильное давление отбора, особенно на внешние, видимые части, такие как кожа, которые принимают главный удар солнца и холода. Трудно представить любой другой вид, который процветает так хорошо от тропиков до Арктики, от уровня моря до высоких Анд, от выжженных пустынь до промокших джунглей, и в любых промежуточных условиях. Такие различные условия должны были проявиться в различных давлениях естественного отбора, и было бы, безусловно, удивительно, если бы локальные поселения в результате не приобрели бы отличий. Охотники в густых лесах Африки, Южной Америки и Юго-Восточной Азии все независимо стали маленькими, почти наверняка потому, что высота – помеха среди плотной растительности. Народы высоких широт, нуждающиеся, предположительно, во всем солнце, которое они могут получить для создания витамина D, склонны иметь более светлую кожу, чем те, кто столкнулся с противоположной проблемой – канцерогенными лучами тропического солнца. Вероятно, такой региональный отбор особенно затронул бы внешние особенности, такие как цвет кожи, оставив большую часть генома нетронутой и однородной.

Теоретически это могло быть полным объяснением наших внешних и очевидных вариаций, скрывающих глубинное сходство. Но мне кажется, его не достаточно. По крайней мере, я думаю, что ему могло бы помочь дополнительное предположение, которое я предлагаю в виде эксперимента. Оно начинается с нашего более раннего обсуждения культурных барьеров для скрещивания. Мы – действительно очень однородный вид, если считать всю совокупность генов или если Вы берете действительно случайную выборку генов; но, возможно, есть особые причины для непропорционального количества вариаций в тех самых генах, которые помогают нам замечать вариации и отличать наш собственный вид от других. Это включало бы гены, ответственные за внешне видимые «ярлыки», такие как цвет кожи. В очередной раз я хочу предположить, что эта повышенная способность распознавать эволюционировала благодаря половому отбору, в частности у людей, потому что мы – столь ограниченный культурой вид. Поскольку наши решения спариваться настолько подавлены влиянием культурной традиции, и поскольку наши культуры, и иногда наши религии, поощряют нас предвзято относиться к посторонним, особенно в выборе партнера, те поверхностные различия, которые помогали нашим предкам предпочитать членов своей группы посторонним, были увеличены по отношению к реальным генетическим различиям между нами. Такой значительный мыслитель как Джаред Даймонд поддержал подобную идею в «Подъеме и падении третьего шимпанзе». И сам Дарвин, как правило, прибегал к половому отбору при объяснении расовых различий.

Я хочу рассмотреть две версии этой теории: сильную и слабую. Правда могла бы быть любой комбинацией их двух. Сильная теория предполагает, что цвет кожи и другие заметные генетические опознавательные знаки активно развивались как дискриминаторы у выбирающих партнеров. Слабая теория, которую можно представить как введение в сильную версию, отводит культурным различиям, таким как язык и религия, ту же роль, что и географическому разделению на начальных стадиях видообразования. Как только культурные различия достигли бы такого начального разделения, вследствие которого поток генов больше не удерживал их вместе, группы впоследствии развивались бы генетически обособленно, как будто разделенные географически.

Напомню о «Рассказе Цихлиды» – что предковая популяция может расколоться на две генетически различных популяции, только если положено хорошее начало благодаря исходному случайному разделению, которое, как обычно предполагают, было географическим. Барьер, такой как горная цепь, уменьшает генный поток между двумя заселенными долинами. Таким образом, генофонды в этих двух долинах могут беспрепятственно разойтись. Разделение будет обычно подталкиваться различными давлениями отбора; одна долина, например, может быть более влажной, чем соседняя, с другой стороны гор. Но изначальное случайное разделение, которое я пока принимаю за географическое, необходимо.

Никто не предполагает, что есть что-нибудь преднамеренное в географическом разделении. Это не то, что вообще означает «необходимо». «Необходимо» лишь означает, что, если не происходит географического начального (или аналогичного) разделения, различные части популяции будут генетически связаны между собой половым смешением. Видообразование не могло случиться без начального барьера. Как только два предполагаемых вида, первоначально расы, начинают разделяться, генетически говоря, они затем могут двигаться дальше отдельно – даже если географический барьер впоследствии исчезнет.

Здесь есть противоречие. Некоторые люди думают, что начальное разделение должно быть географическим, в то время как другие, особенно энтомологи, обращают внимание на так называемое симпатрическое видообразование. Многие травоядные насекомые едят только один вид растений. Они встречают партнеров и откладывают свои яйца на излюбленных растениях. Их личинки тогда, очевидно, «запечатлевают» растение, которым они, вырастая, питаются, и они выбирают, когда становятся взрослыми, те же самые виды растений, чтобы отложить свои собственные яйца (Импринтинг – процесс, обнаруженный Конрадом Лоренцом (Konrad Lorenz), посредством которого молодые животные, например гусята, получают своего рода мысленную фотографию объекта, который они видят в ранний, критический период жизни, и за которым они следуют, пока молодые. Обычно это родитель, но это могли быть ботинки Конрада Лоренца. Позже в жизни «мысленная фотография» влияет на выбор партнера: это обычно означает члена своего собственного вида, но они могли бы попытаться спариться с ботинками Лоренца. История гусенка не столь же проста, но аналогия со случаем насекомого должна быть очевидной.). Так, если бы взрослая самка сделала ошибку и отложила свои яйца не на тех видах растений, ее дочь запечатлела бы это растение и, когда наступило время, отложила бы свои яйца на растениях тех же самых неправильных видов. Ее личинки тогда запечатлели бы то же самое неправильное растение, держались бы неподалеку этого растения и, став взрослыми, спаривались бы с другими, кто держится поблизости неправильного растения, и, в конечном счете, отложили бы свои яйца на неправильном растении.

В случае этих насекомых Вы можете видеть, что в одном поколении генный поток родительского типа мог быть резко отрезан. Новый вид теоретически может возникнуть без потребности в географической изоляции. Или – другой способ выразить это – различие между двумя видами пищевых растений для этих насекомых аналогичны горной цепи или реке для других животных. Утверждалось, что этот вид симпатрического видообразования более обычен среди насекомых, чем «истинное» географическое видообразование, при этом, учитывая преобладание видов насекомых, могло даже случиться, что большинство событий видообразования являются симпатрическими. Как бы то ни было, я предполагаю, что человеческая культура обеспечивает особый путь, в котором генный поток может оказаться заблокированным, что несколько похоже на сценарий насекомого, который я только что обрисовал в общих чертах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.