ЩИТ, МЕЧ и ЕЩЕ КОЕ-ЧТО

Как быть нам с насекомыми, то есть с той их малой толикой, одним процентом из колоссального класса, теми самыми тысячами из более миллионов видов, которые ставят нам подножку на жизненном пути? Разумеется, мало их гнать в три шеи с их насиженных мест. Сегодня по отношению к ним не может быть сомнений, где ставить запятую в выражении: «Казнить нельзя помиловать».

Между тем, ох как трудно было прийти к такому, казалось бы, простому выводу. Для этого пренебрежение, безразличие и равнодушие людей к насекомым, сеющим заболевания, уничтожающим продукты труда, губящим посевы и портящим деревья, должны были смениться страхом перед ними и ненавистью к ним, на что потребовалось не одно тысячелетие.

Болезни — вот где прежде всего человек понял пагубную роль некоторых своих шестиногих соседей, хотя во всех религиях они признаются божьим наказанием за людские грехи. Так, древние египтяне задолго до нашей эры уже знали о том, что малярия переносится комарами, о чем свидетельствует надпись, найденная в Дендерахе и призывающая не выходить из дома после захода солнца в течение нескольких недель после спада воды в Ниле, чтобы избежать укусов малярийных комаров. Если они жили вблизи болот, то строили себе дома с башнями. Из-за ветра комары не поднимаются высоко, летают низко — вот египтяне и спасались в башнях, да еще завернувшись в предохранительные сетки с мелкими ячейками. На всех церемониях фараона и аристократов из его свиты сопровождали рабы, отгоняющие мух веерами и опахалами. Чтобы не завелись вши, по велению фараона египтяне брили головы. Позднее, в 1788–1580 годах до нашей эры, египетская знать носила парики, но затем она была вынуждена отказаться от них из-за вшей. Парики были заменены кусками мягкой, легкой, плиссированной материи, которые защищали от солнечного удара и хорошо стирались.

Великие египетские пирамиды строили тысячи простых смертных людей, которые выполняли строжайшие предосторожности. Врачи каждый день раздавали строителям чистую простую одежду из белого полотна. Рабочие под страхом смерти были обязаны мыться каждый вечер, после чего их осматривали врачи. Каждый год старые лачуги сжигали до основания и возводили новые жилища на новых местах.

Шумеры и вавилоняне, несмотря на то, что считали мух священными и почитали, настойчиво уничтожали их. Древние индусы для предотвращения малярии уничтожали комаров, о чем упоминается в «Книге жизни», написанной в 750–700 годах до нашей эры.

Рим, с древнейших времен окруженный затопляемыми землями, на протяжении веков испытывал пагубность малярии, несмотря на моления богине Фебрис, ведающей этой болезнью. Житейский опыт подсказал римлянам, что нельзя надеяться только на бога, в критических ситуациях надо и самим не плошать. Поднялся простой люд, оздоровил гнилые места, осушил озеро Кирциус, очистил от ила и зарослей камыша берега Тибра и построил большой сточный канал, который начинался на Форуме и впадал в Тибр. Эти работы, начатые еще в 615–578 годах до нашей эры, были продолжены и улучшены в период республики и в эпоху империи.

Конечно же, на заре туманной юности человечества люди пытались решить возникавшие трудности, создаваемые насекомыми, при помощи молитв, заклинаний, колдовства и прочих чудес. Было выдумано немало ритуалов для того, чтобы умилостивить богов, управляющих насекомыми. В борьбу включались жрецы, астрологи, колдуны, священники…

В Древней Греции были сооружены памятники Гераклу и Аполлону с надписью «Саранча», в надежде, что они, такие всемогущие, осилят и названное насекомое. Ведь справился же Геракл с грозными силами природы и чудовищами, губящими плоды мирного труда и уничтожающими людей. А Аполлон, хотя и считалось, что он имеет много обязанностей и должностей, уж сумеет найти управу на саранчу. В Древнем Риме люди приносили в жертву богам щенков с просьбой сдержать нашествие вредителей. Не помогало.

Чем черт не шутит, а вдруг насекомых можно уговорить не вредить? Попытка не пытка, и вот появилось такое обращение:

— Ты, тварь божья, тебя я уважаю. Тебе принадлежит земля точно так же, как и мне. Я не должен желать твоей смерти. Но ты вредишь, ты посягаешь на мое наследие, разоряешь мои виноградники, пожираешь мою жатву. Одним словом, лишаешь меня плодов моего труда. Быть может, я все это заслуживаю, так как я не более чем несчастный грешник. Во всяком случае, право сильного есть гнусное право. Я объясню тебе твою вину, буду молить о милосердии божьем, укажу тебе место, где ты сможешь существовать, и затем ты должна удалиться; если же ты будешь упорствовать, то я прокляну тебя.

А твари божьи слушали да ели. Они хрумкали, грызли, лизали, сосали плоды человечества, да и самому роду человеческому доставалось. Тогда люди попробовали решать печальные дела через суд. Так, в X веке, когда насекомые опустошили поля и сады Лозанны в Швейцарии, их с церковной кафедры трижды вызывали на суд, при этом верующие опускались на колени, трижды произносили «Отче наш» и «Богородице дево» в честь святой троицы, выпрашивали милость и защиту от насекомых-грабителей. Разумеется, обвиняемые на суд не явились. Тем не менее колесо правосудия продолжало крутиться. Насекомым назначили адвоката. Дело выиграли истцы. В приговоре шестиногие преступники были торжественно прокляты во имя отца и сына и святого духа и им было приказано удалиться куда-нибудь подальше. А они, пока суд разбирал их дело, добирали остатки урожая и прочно обосновались в Швейцарии на века. И вот почти через пять столетий, в 1479 году, в городе Берне против них было заведено новое дело. На суде жалобы на вредных насекомых были признаны основательными, поэтому приговор был суров и не подлежал обжалованию: насекомые должны были оставить поле, семена, зерно и прочее. Кстати, адвокат насекомых был так изворотлив, что заседания суда тянулись два года.

Пути правосудия иногда так же неисповедимы, как и повороты судьбы. Я клоню разговор к судебному процессу, имевшему место в Сен-Жульене во Франции; здесь в 1585 году устроили суд над вредителями винограда — жучками, где защита насекомых была на недосягаемой высоте. Адвокат прямо и со всей твердостью заявил, что ввиду того, что жучки — творения бога, сказавшего: «Плодитесь и размножайтесь на Земле», то вредители винограда имеют полное право воспользоваться ценным указанием всевышнего, пусть даже в виноградниках. По просьбе защиты суд принимает соломоново решение: отвести виноградным жучкам определенный участок, где они должны жить и не тужить. Для выбора места постоянного обитания была создана особая комиссия. Но дело до переселения насекомых не дошло: запахло войной, и солдаты вынуждены были совершить марш-бросок по участку, выделенному для жучков, что явно ущемляло интересы подсудимых. После окончания войны защитник внес протест на решение суда, так как участок для проживания осужденных насекомых был настолько поврежден, что на нем жучки не могли вести нормальный образ жизни.

Концы этой истории спрятаны в воду: документы, свидетельствующие об участи осужденных насекомых, были уничтожены другими насекомыми, питающимися бумагой, в том числе и мудрыми письменными решениями суда. Бывало — и даже еще в XIX веке, шестиногих нахлебников отлучали от церкви, основываясь на вере в то, что причиняемый ими ущерб — это козни дьявола в образе насекомых.

Думаю, не ошибусь, если скажу: сколько времени люди живут на свете, столько же они занимаются рукоприкладством по отношению к своим надоедливым, нежелательным шестиногим соседям — прихлебателям и кровососам. Шлеп! — и от комара осталось мокрое место. Хлоп! — а муха-то увильнула, но не улетучилась, снова норовит пощекотать нервы. Погоди, проныра!

Рукопашные схватки с насекомыми чаще всего мы затеваем дома, но то, что легко осуществить в быту, гораздо труднее на воле. Тут иногда даже без декретов не обойтись. Так было давно, например, в Древнем Риме именем закона каждый римлянин должен был собрать и сдать государству яйца саранчи и уничтожать саранчуков всюду, где с ними места встречи изменить нельзя. Подобное происходило, по меркам истории, совсем недавно и не где-нибудь в глуши, а на земле Древней Руси: на Украине в 1940 году было собрано более 13 000 тонн жуков — свекловичных долгоносиков, что можно было бы перевезти в 813 железнодорожных вагонах, и около 30 тонн бабочек лугового мотылька, то есть примерно 1,2 миллиарда штук.

Ручной сбор насекомых — один из приемов так называемого механического способа борьбы с насекомыми-вредителями. Он, конечно, не нов. Я сам, когда летом в деревне навещаю родителей, помогаю собирать пачкунов — колорадских жуков — и топлю их в мазуте, добытом отцом у кавалеристов на механических конях — механизаторов, трактористов.

Химические средства защиты растений, казалось бы, это и есть та самая волшебная палочка, при помощи которой можно стереть с лица Земли многочисленных вредных насекомых, досаждающих человеку. После второй мировой войны взорвалась «атомная бомба» против насекомых. Такое название получил дихлордифенилтрихлорметилметан, или сокращенно — ДДТ. Кстати, яд ДДТ был синтезирован еще в XIX веке, в 1874 году немецким студентом-химиком Отмаром Цейдлером, но он оставался в неизвестности до 1939 года, когда был заново открыт и предложен к применению против насекомых швейцарским химиком Паулем Мюллером.

В первое время, в 50—60-е годы, ДДТ и другие новые химические яды косили насекомых наповал, оставляя от них одни рожки да ножки. Эти успехи вскружили голову человеку, вызывали состояние восторженной беспечности. Человек возомнил, что наконец-то найдено абсолютное средство: используй яды в любых количествах — и наступит расправа над вредными насекомыми раз и навсегда, окончательно и бесповоротно.

С тех пор и тянется ниточка, на сегодня она опутала ядовитой паутиной весь шар земной, включая полюса. Ядохимикаты, направленные против насекомых, теперь выявлены даже в печени арктических жителей — белых медведей и обитателей Антарктики — пингвинов и тюленей.

Химических веществ, предназначенных для борьбы со всеми видами животных и растений, приносящими вред человеку и его хозяйству, в настоящее время известно несколько десятков тысяч. Убедитесь сами: только в Северной Америке их было изобретено в 1960 году 7851, а в 1962 году—9444, а ведь в Европе, Азии и других регионах тоже не сидели сложа руки. Их общее всемирное название звучит на всех языках одинаково — пестициды.

Нельзя сказать, что изобретение пестицидов происходит легко, идет гладко как по маслу. Нет, это дело адски трудное и не всем по карману. Создание нового пестицида продолжается от 6 до 20 лет и обходится, например, в Северной Америке от 10 до 50 миллионов долларов, при этом просматривается и изучается от 1000 до 10 000 химических веществ, а вероятность достижения хороших результатов составляет один случай из 20 000. Недаром стоимости ядохимикатов достигает 20 процентов себестоимости продукции сельского хозяйства.

Рекламные журналы, зависящие от крупных химических объединении типа Дюпон де Немур в США, «Байер» в ФРГ, «Глиги-Баль» в Швейцарии, из кожи вон лезут, чтобы показать в розовых тонах пагубное действие новых ядов якобы для насекомых, а на самом деле…

Не будем забегать вперед. Сначала окинем взором масштабы мощи истребительной химии. В настоящее время в мире ежегодно применяется 3 миллиона тонн активных ядовитых веществ. В объеме мировой торговли они выражались в долларах: в 1970 году—10 миллиардов, а в 1986 году — уже 18 миллиардов.

Мы с вами наши трудовые рубли выкладываем за пестициды химическим магнатам Запада вот в каких размерах: в 1985 году—170 миллионов, в 1986 году — 300 миллионов, в 1987 году — 500 миллионов рублей в валюте.

Если в мире в 1986 году на одного человека приходилось около 0,4 килограмма пестицидов, то в нашей стране этот показатель составил 1,4 килограмма, а к 1990 году он должен был увеличиться вдвое. Склады ломятся от ядов. Их вносят в почву, рассеивают через опрыскиватели. Пестицидный дождь сеют с самолетов, пестицидный туман стелется над землей.

А каковы же результаты? Может быть, наш стол ломится от изобилия продуктов? Может быть, насекомые-нахлебники отступились от нашего общего котла благополучия? Посмотрим правде в глаза. Потери от вредителей с 40-х до 80-х годов нынешнего столетия возросли, например, в США, где считать умеют, с 7,1 до 13 процентов, а общие потери урожая — с 31,4 до 37 процентов. И все это произошло несмотря на более чем 10-кратный рост применения химических средств защиты урожая. Можно, конечно, отмахнуться, сказав, что такое происходит только у них при их «загнивающем» строе. Но вот ведь конфуз: то же самое наблюдается и в других странах, в том числе и у нас.

Вывод: затрачиваются огромные трудовые и финансовые ресурсы на создание и применение пестицидов против насекомых, а потери урожая от вредителей не сводятся к нулю, а наоборот, склонны к увеличению. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.

Что же это такое? Отчего так происходит? Почему же с пестицидами наделала синица славы, а моря не зажгла? Попробуем разобраться. Начнем с того, что ядохимикаты в большинстве случаев бросают на ветер в буквальном смысле слова. Из них примерно 90 (а часто и больше) процентов не достигают тех, на кого они рассчитаны. Плюс к этому 35–50 процентов пестицидов распыляются и разбрызгиваются без реальной необходимости, просто так, на авось или на всякий случай. Известно, за плохой урожай по головке не гладят.

Разумеется, злые яды действуют на насекомых. Вот капустное поле, где орудует банда из 50 видов насекомых — любителей этой овощной культуры. На головы вредителей капусты выливается масса яда, без учета, что 50 видами — потребителями капусты — питаются около 500 видов хищных и паразитических насекомых, не дающих вредителям плодиться до опасных пределов. Яд с одинаковой силой губит как вредных, так и полезных членистоногих. Переходя к общей обстановке, следует сказать, что в любых возделываемых землях подавляемые организмы, или, как говорят, мишени (вредные членистоногие, сорняки, грибки и другие) составляют до двух процентов от общего числа видов, тогда как число полезных нам видов достигает 60–70 процентов.

Яды-пули, выпущенные в цель, попутно поражают все другие живые организмы, но они не гарантируют поля от повторных вспышек размножения вредителей. Обычно после их применения происходит возрождение вредных членистоногих. Здесь дело в том, что, благодаря или наследственной устойчивости, или случайному избеганию яда, сохраняется небольшая часть насекомых-вегетарианцев, которая, бешено размножаясь, восстанавливает прежний уровень численности населения, возрождаясь, словно Феникс из пепла. И уж тогда ущерб от них из-за отсутствия их естественных врагов, сдерживавших рост их численности, возрастает во много раз. Вот пример из практики. В 50-х годах XX века хотели вырастить побольше лимона. Мешали вредители-червецы. И ничтоже сумняшеся пустили в ход яд против главного врага лимонного деревца — лимонного червеца. А червец, вот стервец, после того, как ДДТ смело его хищников и паразитов, сам съел запланированный урожай. Таким образом, насекомое, против которого была развязана химическая война, на первое время исчезает, но оно не проваливается сквозь землю, а со временем появляется в еще больших количествах, чем было до применения пестицидов.

Но это цветочки. Оказывается, погубив одних вредителей, пестициды «взращивают» других, новых наших врагов из числа безвредных видов. Так, до применения химических средств многие паутинные клещики не высовывались, словно жили по заповеди «не вреди». Ныне, в эпоху пестицидомании, они не только не зашевелились, но и показали, что в природе свято место пусто не бывает. Клещики — прежние тихони и тайные сосуны соков растений — настолько активизировались, что стали опасными вредителями. Значит, оружие, используемое против одних недугов, неожиданно порождает других: безобидные в прошлом членистоногие становятся новым бичом растений.

Но беда, как всегда, никогда не приходит одна. Пестициды уничтожают опылителей представителей зеленого мира — пчел, шмелей, ос, мух-журчалок и других шестиногих тружеников. А это страшно, ибо приблизительно 80 процентов всех цветковых растений опыляется насекомыми, в свою очередь более 20 процентов всех видов шестиногих сами являются опылителями. Если нет опылителей, не происходит нормального возобновления цветковых растений, не завязываются плоды и семена, что в итоге обрекает на голодное существование или смерть те живые существа, которые питаются урожаем этих растений.

Между прочим, химическая война против вредителей сказывается и на нашем с вами благополучии. В нашей стране потери в сельском хозяйстве от отравления пчел, шмелей и других естественных опылителей ежегодно составляют около двух миллиардов рублей. Для сравнения: в США этот показатель колеблется от 0,5 до 4 миллиардов долларов в год.

Между тем нежелательные для нас насекомые продолжают вызывать на себя ядовитый шквал еще тем, что они становятся менее чувствительными или устойчивыми к ядам. Покажем сказанное на примерах. Сначала от ДДТ комнатные мухи подыхали поголовно, но в 1946 году они начали проявлять признаки невосприимчивости к этому яду. Теперь же их чувствительность к нему снизилась более чем в 10 раз, а некоторые особи дожили до того, что дозы, в 200 раз превышающие обычную, ранее для них смертельную, не причиняют им никакого вреда. Если к 1968 году устойчивость к пестицидам выработалась примерно у 120 видов членистоногих — вредителей сельскохозяйственных растений и переносчиков болезней, то к 1985 году способностью принимать яды без ущерба для их здоровья обладали уже 450 видов вредных членистоногих. Думают, что при сохранении современных темпов возникновения устойчивости к пестицидам все 2000 главных, наиболее опасных шестиногих вредителей выработают защитные реакции и станут не восприимчивыми к ядовитым веществам через 70–75 лет. Если же предусмотренная нагрузка ядов на вредных членистоногих увеличится вдвое к 2000 году, то всеобщая устойчивость вредителей к ядохимикатам может наступить к 2010–2015 годам. Перспективы, прямо скажем, удручающие.

В таких ситуациях, когда идет привыкание насекомых к ядам, чтобы держать вредителей в узде, приходится увеличивать количество применяемых ядовитых веществ или заменять старые пестициды новыми, к которым у насекомых в первое время нет устойчивости. Это приводит почти что к катастрофе, как, например, в США в хлопководстве, когда низкая эффективность и высокая стоимость применения ядохимикатов делают выращивание хлопка убыточным, и производители отказываются от дальнейшего их выращивания. Таким образом, возникает новый парадокс: химическое оружие, направленное против врага, делает его менее уязвимым или не восприимчивым к нему.

Если вредные членистоногие, привыкая, легко приспосабливаются к пестицидам, то живая природа под прессом химии терпит настоящее бедствие, о чем теперь не молчит и пресса. Возьмем почву — тончайший верхний слой Земли глубиной всего 30–50 сантиметров при диаметре земного шара свыше 12 тысяч километров и посмотрим, что творится там. Прежде всего отметим, что она на глазах нынешнего поколения людей превращается в склад ядохимикатов. Так, если в одной Молдавии почвы ныне содержат около 1000 тонн ДДТ, то сколько же этого яда на территории всей нашей страны? Если земли небольшого государства Швеции приютили около 3300 тонн ДДТ, то сколько же складировано его на планете Земля? Кстати, сейчас ни для кого не секрет, что ДДТ — довольно опасный яд для всего живого. А между тем он будет сохраняться в природе 30 и даже более лет, притом известных средств для его нейтрализации или ликвидации нет. Значит, в обозримом будущем все мы будем находиться под дамокловым мечом ДДТ.

Сейчас почва как организм ревет и стонет не только от ДДТ, но и от других, тысяч и тысяч, пестицидов. Яды беспощадно расправляются с ее обитателями, что приводит к снижению естественного плодородия земли. Чтобы понять размеры беды, коснемся лишь судьбы тех, кого мы хорошо знаем. Так, еще недавно в пойменных почвах Нечерноземья обитало до 300 дождевых червей на одном квадратном метре. Эти дети подземелья ежегодно пропускали через себя до 100 тонн земли на одном гектаре почвы, улучшая структуру и обогащая состав обрабатываемой площади. Сейчас, хоть караул кричи, численность червей — неутомимых пахарей и созидателей плодородной почвы сократилась в десятки и сотни раз.

От пестицидов страдают и другие организмы, обитающие в почве: многочисленные простейшие, круглые черви, клещи, разнообразные личинки насекомых, все, кто своей деятельностью принимает активное участие в образовании почвы. В итоге почва почти что стерилизуется, омертвляется. Она уже не та землица-кормилица, поставляющая нам хлеб, мясо и молоко, а ядовитая смесь. Вот где раздолье для буйного ветра: гуляй не хочу, поднимай пыль, заслоняй белый свет на целом свете. И действительно, разносится ветром, смывается основа плодородия почвы — гумус. Обобществленная, отчужденная от крестьянства земля, куда зарыты огромные народные деньги, гибнет на наших глазах, взывает о помощи.

Сгущаю краски? Ничуть. Посмотрите вокруг, зрячий да увидит. И я не удержусь, приведу примеры. Так, лишь в одной Львовской области на сегодня почти 200 тысяч гектаров земли пострадало от эрозии — выветривания и смыва. Здесь каждый год содержание гумуса снижается на один процент. В Молдавии злоупотребление пестицидами привело к тому, что на площади 3000 гектаров невозможно выращивать культурные растения. В этой же солнечной республике чрезмерное применение ядов, содержащих медь, почву видоизменило в горную породу — в искусственный малахит. Почвы загрязнены пестицидами в Средней Азии, Краснодарском крае, Крыму, Чимкентской области… Кстати, контроль над пестицидами осуществляется из рук вон плохо. Получается так, что радетели химических способов защиты растений что хотят, то и делают. В нашей стране контролируется не более 40 из более чем 400 применяемых ядохимикатов. Так, в 1989 году на территории России контролировалось лишь 12 процентов обработанных пестицидами площадей. На остаточное количество ядохимикатов урожай почти не проверяется, контролем охватывается не более 5 процентов продукции сельского хозяйства. А знаете ли вы, кто осуществляет этот контроль? Те самые лица, которые ответственны за применение пестицидов. Вот уж действительно запустили козла в огород.

Выпускали раньше, выпускают и теперь пестицидного джина из бутылки — вот он и буйствует не только в недрах почвы и просторах воздушного океана, но и проникает в святую святых — воду. Его пакости сначала обнаружили на Западе, а у нас до гласности водоемы глотали яды молча. В США, которые мы опережаем по производству цемента на душу населения, грунтовые воды 37 штатов были загрязнены пестицидами. Это было к середине 1987 года. Волей-неволей пришлось закрыть для использования более 1000 скважин питьевой воды во Флориде, а в Калифорнии — 1500 скважин из 2000 проверенных. В них оказалось в общей сложности 57 разных пестицидов.

Уж в чем-чем, а в засорении водоемов мы, кажется, не только догоняем, но и перегоняем американцев. Стойкими химическими ядами, в том числе пестицидами, загрязнены почти все наши внутренние водоемы. В них уже не вода, а разной степени крепости кислота и щелочь. Из среды обитания они нередко превращаются в кладбища водных организмов. Мы видим лишь вершину этих метаморфоз по судьбам рыб. В 1981–1985 годах только официально зарегистрировано 973 случая массового отравления рыб ядовитыми веществами, в том числе и пестицидами, что нанесло стране ущерб на сумму 84 миллиона рублей. Только в 1983 году по стране были оштрафованы 54 тысячи чиновников за гибель рыб, прежде всего от пестицидов. Возьмем Волгу-матушку. Что же мы видим? В Нижегородской области раньше водилось 57 видов рыб, а теперь — около 40 видов. Остальные исчезли, не выдержав давления сельскохозяйственных стоков. Нижнее течение Волги превратилось чуть ли не в рассол из ядохимикатов, содержание которых иногда превышает предельно допустимые нормы в тысячи раз. Что касается страны в целом, то около 33 процентов случаев гибели рыб в пресных водоемах происходит от отравления пестицидами.

Если взять в глобальном масштабе, то, начиная с 1981 года, пестициды вошли в число четырех основных загрязнителей окружающей среды в мире. Это опасно, так как земля кормит, вода поит, воздух поставляет кислород для дыхания, все живое население планеты, включая нас самих, принимает рукотворные яды вместе с пищей, питьевой водой и вдыхаемым воздухом. К чему это приводит, мы уже немного знаем. Добавим к сказанному: микроскопические взвешенные в воде организмы, называемые планктоном и составляющие основу жизни мирового океана, снижают свою продуктивность на 50–90 процентов при концентрации одной части ДДТ на миллионную часть воды. Кроме того, многие животные становятся резервуаром, накапливающим ядовитые химические примеси. Это уже отрава для тех, кто ими питается. Так, моллюски-устрицы, процеживающие в воде планктон для еды, содержат в 70 000 раз больше ДДТ, чем есть в ней самой.

Вы уловили, что мы снова вышли на тему о том, как ядохимикаты начинают путешествие по цепям питания? Как это происходит, покажем на конкретных примерах. В 1950-х годах в Северной Америке начали сохнуть вязы от заболевания, передаваемого насекомыми. Недолго думая (тогда модно было увлечение ДДТ), насекомых взяли да отравили этим ядом. Но более 90 процентов яда попало в почву, где, как известно, вместе с другими организмами живут дождевые черви — почвоглотатели. Они вместе с почвой-едой принимали соответственно и ДДТ. Так вот, непереваренные остатки почвы дождевые черви выбрасывали, а яд не выводился из их организма, он накапливался в них. Эти дождевые черви как пища попали внутрь птиц, особенно странствующих дроздов. Пища с ядом — это уже отравленная приманка. Птицы отравились, смертность была высокой, иногда достигала 86 процентов. В Северной Америке насчитывается не менее 140 видов птиц, ставших жертвами пестицидов, путешествующих по цепям питания. Одна-единственная обработка ядом-паратионом послужила причиной гибели не менее 65 000 странствующих дроздов и других насекомоядных птиц.

Со школьной скамьи мы знаем, как маленькая рыбка-гамбузия очень ловко поедает личинок малярийных и немалярийных комаров, а теперь вместе с ними и ядохимикаты, к которым у нее иммунитет, то есть невосприимчивость. Проглотила ее, от мозга до костей начиненную ядами, нами уважаемая щука — и прощай жизнь. Конечно, не все хищные рыбы, питающиеся гамбузией, погибают, но они в свою очередь становятся жертвой рыбоядных птиц, например, цапель. Так, получая по пищевой цепи яд, отравляются хищные птицы. А мы разве не составляем звенья в цепях питания, через которые осуществляется круговорот веществ в природе?

С пестицидами шутки плохи. В середине 70-х годов, когда в сельском хозяйстве применяли намного меньше отравляющих веществ, чем сегодня, и то только в нашей стране погибало около 40 процентов лосей, кабанов, зайцев, свыше 77 процентов боровой дичи, уток и гусей, свыше 30 процентов рыб в пресных водах от общего числа ежегодно погибающих животных. Это то, что нам известно. А сколько жизней уносят пестициды на тот свет, откуда возврата нет. Для живой природы каждый ядохимикат — настоящий ад. Даже будущее потомство — зародыш в яйце, детеныш в утробе матери — не застраховано от отравы. Пестициды переходят из организма самки в яйца у птиц, из крови матери — в эмбрион у млекопитающих. Вот ведь каково в чужом пиру похмелье! А птиц настигает еще одна трагедия. Если они от пестицидов остались живы, но до того измотаны, что откладывают яйца с тонкой скорлупой, которая не выдерживает веса наседки.

А пока суд да дело, химия разворачивается, дела идут, контора пишет, мы с вами сами попадаем из огня да в полымя. Пестициды, словно бумеранг, возвращаются к нам и уродуют нас исподтишка. Каждый год в мире ими отравляются примерно 2 миллиона человек, из них около 50 тысяч погибают. Имейте в виду, что эти данные взяты без учета нашей страны: получать их и обнародовать мешали шоры на глазах. А теперь не секрет, даже при социализме неядовитых для человека пестицидов нет. Это истина, добытая ценою миллионов жизней во всем мире. Кстати, из-за химизации в настоящее время сельскохозяйственный труд стал одной из опасных профессий людей. Сегодня защититься от пестицидов так же трудно или просто невозможно, как и от радиации. Приведу факты для размышления: в США у 96–99 процентов людей обнаружены остатки пестицидов, чем старше человек, тем больше в нем ядов; у них в продуктах питания выявлены остатки 289 пестицидов. А у нас?