Глава 4. Брачный рынок

Глава 4. Брачный рынок

Читая работу Мак-Леннана, нельзя не заметить, что практически все цивилизованные нации до сих пор хранят некоторые следы таких вредных привычек, как насильственная добыча жён. Какую же древнюю нацию, спрашивает автор, можно назвать изначально моногамной?

"Происхождение человека" (1871)

Кое-что в этом мире выглядит не имеющим смысла. С одной стороны — миром правят мужчины. С другой — в большей его части полигамия нелегальна. Если мужчины и в самом деле являются животными, какими они описаны в двух предыдущих главах, то почему они допустили это?

Иногда этот парадокс объясняется компромиссом между женской и мужской природой. В старомодном викторианском браке мужчины получают повседневную поддержку в обмен на большее или меньшее сдерживание их страсти к походам «налево». Жены готовят, убирают, принимают указания и уживаются со всеми неприятными последствиями постоянного мужского присутствия. За это мужья великодушно соглашаются не уходить.

Эта теория, какой бы она ни была привлекательной, «промахивается» мимо сути. Допускаю, что в моногамном браке имеет место компромисс. В двухместной тюремной камере тоже имеет место компромисс — но это вовсе не значит, что тюрьмы были придуманы посредством компромисса преступников. Компромисс между мужчиной и женщиной — это способ выживания моногамного брака (если моногамия имеет место), но это не объяснение того, как моногамия сюда попала.

Первый шаг к ответу на вопрос "почему моногамия?" состоит в понимании того, что для определённых моногамных обществ, описанных антропологами, включая множество культур охотников-собирателей, этот вопрос вообще не вызывает затруднений. Эти сообщества живут почти на грани выживания. В таком сообществе, где мало возможностей проехаться безбилетником в чёрные дни, для мужчины, распыляющим свои силы на две семьи, всё могло закончиться тем, что из его детей выживут только несколько или вообще не выживет никто. И если бы даже он хотел рискнуть завести вторую семью, у него возникли бы проблемы с поиском второй жены. С какой стати она должна устраивать свою жизнь с половиной этого небогатого мужчины, когда она может иметь и целого? Нет любви? Но как часто любовь будет жестоко обманывать? Помните, главная задача любви — привлечь к женщине мужчину, который будет достаточно хорош для её потомства. Кроме того, с какой стати её семья (а в традиционных обществах при создании семьи зачастую «выбор» невесты производился тщательно и практично) будет терпеть такую глупость?

Представьте себе общество, экономически находящееся чуть выше грани выживания, причём все мужчины этого общества обладают примерно равными материальными ресурсами. Женщина, которая выберет себе половину мужа вместо одного целого, выберет тем самым меньшее материальное благополучие.[24]

Главная закономерность состоит в том, что экономическое равенство среди мужчин (особенно на грани выживания) препятствует полигамии. Эта закономерность сама по себе рассеивает добрую часть мистического тумана вокруг моногамии в отношении более чем половины известных моногамных сообществ, которые были классифицированы антропологами как "нестратифицированные".[25]

Что на самом деле требует объяснения, так это моногамия шести дюжин сообществ в мировой истории, включая современные индустриальные цивилизации, которые моногамны, несмотря на экономическое расслоение. Вот уж, в самом деле — причуда природы.

Парадоксу моногамии среди неравного изобилия придавал особое значение Ричард Александер, один из первых биологов, широко применивших новую парадигму к изучению поведения человека. Моногамию, имеющую место в культурах, находящихся на грани выживания, Александер называет "экологически навязанной". Моногамию появляющуюся в более богатых, более расслоенных обществах, он называет "социально навязанной". Тогда третий вопрос — зачем общество навязывает её?

Термин "навязанная обществом" может оскорбить романтические идеалы некоторых людей. Из него неявно следует, что в отсутствии юридической поддержки бигамии[26] женщины стекались бы в направлении денег, радостно соглашаясь на место второй или третьей жены до тех пор, пока этих денег будет хватать на их проживание. Однако здесь нелегко использовать понятие «стекаться». Существует встречающаяся у пернатых форма полигинии, при которой самцы охраняют территории, резко различающиеся количественно и качественно. Некоторые самки птиц вполне счастливы делиться самцом до тех пор, пока он располагает более ценным участком, чем любой другой самец, которого они могли бы монополизировать.

Многие женщины предпочитают полагать, что ими движет более возвышенная любовь, и что у них есть кое-что более достойное гордости, чем то, что предлагает длинноклювый болотный крапивник.

Конечно же, это самое «что-то» у них есть. Даже в полигинийных культурах женщины обычно меньше всего горят желанием делиться мужчиной. Но при понятных обстоятельствах они скорее предпочитают сделать это, чем жить в бедноте с полноценным вниманием неудачника. Высокообразованные женщины из высших слоев общества легко насмехаются над мыслью, что некая уважающая себя женщина объективно проигрывает от ослабления полигинии, или отрицают, что женщины придают большое значение доходам мужа. Но женщины из высшего общества даже просто встречают бедного мужчину редко, не говоря уж о перспективах выйти за такого замуж. Их положение настолько устойчиво, что им можно не озадачиваться поисками кормильца, минимально отвечающего их требованиям; они могут сосредоточить свое внимание на чем-либо другом, размышляя о предполагаемых предпочтениях своего супруга в области музыки и литературы (и, кстати, эти предпочтения вполне сигнализируют о социально-экономическом статусе мужчины). Это напоминание о том, что сознательная эволюция самцов по Дарвину может и не быть дарвинской.[27]

В поддержку мнения Александера о том, что в высокорасслоённых, но, тем не менее, моногамных обществах есть что-то искусственное, можно привести тот факт, что полигиния упрямо стремиться спрятаться под их поверхностью. Хотя быть любовницей даже сегодня, мягко говоря, позорно, многие женщины предпочитают эту роль альтернативной: принять преданность от одного мужчины с меньшим состоянием или может быть, ни от кого её не принимать.

После того, как Александер стал подчёркивать наличие двух видов моногамных обществ, его проницательность была поддержана более изящно. Антропологи Стивен Дж. С. Голен и Джеймс С. Бостер показали, что феномен «приданого» — перевода активов из семьи жениха в семью невесты — возник исключительно в обществах с социально навязанной моногамией. Тридцать семь процентов этих стратифицированных неполигинийных обществ практиковали приданное, в то время как среди всех нестратифицированных неполигинийных — только два процента. (Для полигинийных обществ эта доля составляет около одного процента).

Можно рассмотреть этот феномен с другой стороны: хотя фактически только семь процентов обществ имели социально-навязанную моногамию, они составляли 77 процентов обществ с традицией приданого. Из этого следует, что приданое — это продукт рыночной неустойчивости, препятствие брачной торговле; моногамия, ограничивая каждого мужчину единственной женой, искусственно делает богатых мужчин дорогим товаром, и приданное — это цена, которую приходится платить за него.[28] Предполагаю, что если бы полигиния была узаконена, рынок стал более честным: мужчины с большими деньгами (и возможно, более очаровательные, мускулистые и обладающие чем-то ещё могущее частично заменить богатство) вместо получения огромного приданного, имели бы много жён.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.