7. КОЛОНИЯ ШИМПАНЗЕ: ЭЛЛИ
7. КОЛОНИЯ ШИМПАНЗЕ: ЭЛЛИ
Как и Люси, Элли родился в институте и воспитывался в изоляции от своих сородичей. Отца его зовут Пан (это доминирующий самец в институтской колонии), а мать – Каролина. В отличие от Люси, которую начали учить амслену в возрасте около четырех месяцев, Элли обучался языку знаков почти с самого рождения. Его приемной матерью была Шери Рауш, сотрудница благотворительной организации, сельский дом которой, как и дом Темерлинов, оборудован просторным, обтянутым сеткой помещением, где и располагался Элли в тех случаях, когда оставался в доме один. То ли учителя к тому времени лучше овладели амсленом, то ли потому, что обучение началось прямо с самого рождения, то ли Элли оказался очень способным шимпанзе, но только в три месяца его лексикон насчитывал уже 90 слов. Новые слова он усваивал ежедневно, а точность его жестикуляции была почти хрестоматийной.
Обстоятельство, затруднявшее интерпретацию достижений Уошо (как для ее сторонников, так и для противников), заключалось в отсутствии сравнительных данных по другим шимпанзе. В такой ситуации невозможно было установить, являются ли успехи Уошо в овладении одними словами и комбинациями слов и затруднения в овладении другими следствием общих свойств мозга шимпанзе, метода обучения или ее индивидуальных склонностей и антипатий. Так, например, Беллуджи и Броновский придавали большое значение тому, что за три месяца обучения Уошо не освоила отрицания и не научилась задавать вопросы, хотя со временем она обучилась и тому и другому. Достижения же Люси и Элли показали, что медлительность Уошо при освоении отрицательной и вопросительной форм не была результатом каких-либо принципиальных особенностей шимпанзе. Обе обезьяны обучились отрицаниям «не» и «нет», и обе регулярно задавали вопросы, когда желали узнать что-либо. Каждый шимпанзе обладает очень сильно выраженной индивидуальностью, и уже одно это делает рискованными попытки рассматривать их как безликих, взаимозаменяемых представителей вида. Футс, кроме того, на основе собственного опыта со временем понял, что утверждать, будто один шимпанзе пользуется амсленом лучше другого, – это все равно что ставить хорошего инженера выше хорошего врача. Он улавливал различия в достижениях разных шимпанзе, но не брался выделить ни лучших, ни худших. И однако, не умаляя достоинств других шимпанзе, можно сказать, что Элли был действительно выдающимся учеником.
Элли сам представился мне, когда я тихонько сидел и пил кофе в уголке гостиной, в очередной раз пытаясь ненавязчиво понаблюдать за Футсом и его воспитанниками. Шимпанзе прошел через комнату ко мне, смерил меня взглядом, а затем, показав на меня, провел пальцем левой руки по тыльной стороне правой кисти и изобразил свое имя. Он явно счел, что я гожусь на то, чтобы пощекотать его, и мы немного повозились. Элли был самцом, поэтому, нападая, нанося удары и принимая агрессивные позы, получал большее удовлетворение, чем молодые самки. В возбужденном состоянии шимпанзе обычно скалят зубы в характерной «ухмылке», а придя в восторг от щекотки, любят пускать в ход свои зубы. В азарте борьбы такое игривое покусывание может стать более агрессивным. Когда я ненароком перевернул Элли на спину, он пришел в сильное возбуждение и начал хлопать руками по полу и скалиться. Затем, как бы осознав, что излишне разошелся, он сомкнул губы и даже принялся сосать их, чтобы они не растянулись в «ухмылке».
Элли, никогда в жизни не видевший других шимпанзе, помимо зачатков агрессивного поведения обнаруживает иногда и другие свойственные этим обезьянам повадки. Однажды он устроил себе гнездо из разных собранных им поблизости от его комнаты предметов. Но в отличие от диких шимпанзе Элли, возвращая эти предметы на место, хорошо знал наименование каждого из них.
Элли угощает из своей миски одну из институтских кошек.
Итак, Элли быстро оставил свои неуверенные попытки запугать меня и обратил внимание на то, что застежка на моих брюках была на пуговицах, а не на молнии.
– Что это? – просигналил он.
– Пуговица, – ответил Роджер.
– Что это? – спросил затем Роджер, показывая на пуговицу.
– Пуговица, – ответил Элли и тут же вскочил мне на плечи.
В отличие от Люси, относившейся к кошкам враждебно, за исключением того случая с котенком, когда она чувствовала себя заботливой мамашей, Элли отлично ладил с ними. Причина заключалась в том, что он вырос среди кошек и очень рано научился с уважением относиться к нраву этих своих сожителей. Минут через десять одна из кошек зашла в комнату, и Элли соскочил с моих плеч, чтобы поприветствовать ее. Кошка лизнула Элли в лицо. Он сделал резкий жест – и кошка молнией вылетела из комнаты. Элли бросился за ней, но оказавшаяся рядом Шери Рауш крикнула: «Не приставай к кошке!» И Элли остановился. Он отлично понял Шери, хотя изъяснялась она не на амслене. Английский был вторым языком, известным Элли. Институтские шимпанзе слышали английскую речь гораздо чаще, чем того хотелось бы Футсу. В отличие от методов воспитания Уошо в Рино (где всячески старались сделать амслен единственным языком, употребляемым в присутствии Уошо) некоторые из здешних шимпанзе, в частности Элли и Люси, воспитывались в обычных домах, где члены семьи общались между собой по-английски и часто обращались на этом языке и к шимпанзе. Кроме того, воспитатели шимпанзе сопровождали жесты на амслене переводом на разговорный английский язык. «Эй, что это такое?» – иногда произносил инструктор, привлекая внимание шимпанзе к своим жестам (надо сказать, что тестовые испытания всегда происходили при полном молчании). Такое смешение каналов связи имеет не только недостатки, но и некоторые преимущества. Разумно предположить, что если бы шимпанзе воспитывали среди глухонемых, то он оказался бы в обстановке, более благоприятной для усвоения амслена, поскольку обезьяну не сбивало бы с толку то обстоятельство, что ее наставники общаются на двух языках, один из которых ей недоступен. К тому же не следует забывать, что приемные родители шимпанзе владеют амсленом, как правило, отнюдь не в совершенстве и далеко не столь свободно и непринужденно общаются на нем, как глухонемые. Все это в гораздо большей степени может ограничивать достижения шимпанзе в освоении амслена, чем какой-либо недостаток природных способностей. Сейчас Гарднеры проверяют в Рино справедливость этого предположения, исследуя поведение двух новых шимпанзе, которых инструктируют глухонемые. И тем не менее воспитание в двуязычном доме дает некоторые дополнительные возможности, которые Футс и пытается использовать в настоящее время.
Как я уже говорил, нередко во время нашей беседы с Футсом Люси, играя в одиночестве, не переставала в то же время прислушиваться к разговору, по крайней мере так нам казалось. Прошлой зимой два помощника Футса, Билл Чаун и Ларри Гудин, предприняли сознательную попытку обучить Элли десяти словам одновременно на амслене и по-английски. Поначалу они использовали английский язык, чтобы проверить понимание Элли десяти разговорных слов. Тренер, например, говорил: «Принеси мне ложку», и если Элли последовательно пять раз отыскивал ложку среди множества других предметов, то считалось, что он действительно знает это слово. Когда Элли усвоил все десять слов по-английски, их список был разделен на две половины, и начались тренировки. Один из трех исследователей обучал шимпанзе переводам каждого из пяти английских разговорных слов на амслен. Например, он говорил «ложка» и одновременно выполнял соответствующий жест. После завершения этой серии тренировок первого исследователя сменял второй, который не знал, каким из пяти жестов обучал Элли его предшественник и какие из них шимпанзе освоил. Он просто проверял знания Элли в амслене, поочередно показывая все пять предметов и каждый раз спрашивая: «Что это?». Такая постановка эксперимента исключала при проверке знаний Элли возможность сознательной или бессознательной подсказки со стороны экзаменующего. Со временем Элли показал, что он знает обозначения всех этих предметов на амслене.
После того как стало ясно, что Элли способен усваивать названия предметов на амслене, в следующей серии экспериментов он обучался правильно называть различные предметы на языке жестов, пользуясь исключительно ранее приобретенным знакомством с соответствующими английскими словами. Когда Элли учили обозначать ложку на амслене, никакой ложки при этом поблизости не было; единственным стимулом было слово «ложка», произносимое инструктором по-английски. При этом инструктор одновременно складывал руки Элли в соответствующий жест. Когда Элли спрашивали: «Что это?» и показывали ложку, этот предмет ассоциировался у него с английским словом еще до того, как он научился изображать необходимый жест на амслене.
Чтобы правильно ответить на вопрос, Элли должен был мысленно связать жест, который он заучил в момент восприятия слова на слух, со зрительным стимулом – самой ложкой. Такая способность переводить стимул из зрительного в слуховой канал носит название кросс-модального переноса. Эта способность считается ключевой для овладения языком. Но даже после описанных экспериментов некоторые из исследователей поведения все еще не верят в способность шимпанзе к установлению подобных ассоциаций.
Таким образом, поведение Элли показывает, что препятствие, мешающее шимпанзе заговорить, кроется не в строении их нервной системы (хотя мы вряд ли могли бы ожидать, что шимпанзе заговорят с той же легкостью, что и люди, совершенствовавшиеся в этом искусстве более миллиона лет), а носит фонологический характер – другими словами, шимпанзе просто не в состоянии издавать и соответствующим образом организовывать те или иные звуки человеческой речи.
Доказав на своем примере способность к кросс-модальному переносу, Элли тем самым продемонстрировал и определенный уровень перемещаемости. Когда его обучали жестам на амслене, соответствующим английским названиям предметов, то стимулом служило английское слово, произнесенное вслух. Самого предмета при этом не было, и чтобы понять, что означает английское слово, Элли должен был мысленно связать во времени и пространстве два совершенно различных акта коммуникации. В этом одновременно участвуют свойства перемещаемости, реконституции, овеществления и кросс-модального переноса. Вряд ли можно себе представить, чтобы Элли был способен к кросс-модальному переносу, не овладев способностью к перемещаемости, или мог символически овеществлять окружающее его, не владея кросс-модальным переносом. Равным образом шимпанзе едва ли мог проявить свойство реконституции, не обладая всеми только что перечисленными особенностями поведения.
Пока мы с Роджером обсуждали достижения Элли, он все более настойчиво и агрессивно просил повозиться с ним. «Он хочет узнать, насколько вы сильны», – сказала Шери. «Я чертовски силен!» – ответил я и подбросил Элли к потолку. Но шимпанзе ткнул меня опять пальцем в грудь жестом армейского старшины, восклицающего «Эй, ты!», если бы тот вздумал потребовать: «Эй, ты, пощекочи-ка меня!». Футс заверил меня, что я не первый гость, подвергающийся столь упорным и настойчивым требованиям пощекотать Элли. Незадолго до моего посещения Элли преследовал теми же требованиями Чауна, проводившего с ним очередной послеобеденный урок.
– Ты щекотать Элли, – сказал Элли, тыча пальцем в грудь Билла. Чаун проигнорировал этот жест.
– Ты, ты, ты! – повторял Элли все более настойчиво. Чаун по-прежнему не обращал внимания.
Наконец, совершенно выведенный из себя Элли сказал: «Ты щекотать Элли, ты орех!» (Элли часто называли «крепким орешком», и он знал и прямой, и переносный смысл этого слова).
Роджер беседует с Бруно и Буи.
Ежедневно во второй половине дня Билл и Ларри проводят регулярные занятия с Элли. Все трое садятся в кружок и начинают играть в такую игру: перед ними ставится мешок со всякой всячиной и из него по очереди вытаскивают различные предметы. Например, Билл достает щетку и говорит: «Ларри щетка Элли». В другой раз достают мяч, и Ларри говорит: «Элли дать мяч Билл»; или вынимают что-нибудь еще, и Элли говорит: «Дать карандаш Элли». Цель этой игры заключалась в том, чтобы проверить, понимает ли Элли смысл порядка слов, соответствующий последовательности «действующее лицо – действие – объект действия», в тех ситуациях, когда часто меняются и объекты действия, и действующие лица. Я спросил, говорил ли когда-нибудь Элли нечто вроде: «Билл щетка Ларри». Футс ответил, что он сомневается, чтобы Элли когда-либо говорил что-нибудь подобное, но даже если и говорил, то, вернее всего, просто по ошибке. Кроме всего прочего, не следует забывать, что Элли еще ребенок.
Хотя абсурдность противопоставления хорошего врача хорошему инженеру и свежа в моей памяти, я не могу отделаться от впечатления, что Элли – выдающийся шимпанзе и что он оставит свой след в истории. Взять хотя бы его первые упражнения в живописи маслом по холсту. Один из помощников Футса собирал его полотна и как-то показал их одному искусствоведу, не сказав ему, однако, что они принадлежат кисти шимпанзе. Искусствовед был вне себя от восторга. «Это новый Поллак!» – твердил он исследователю, который, разумеется, также пришел в восторг.