Глава 12 Кооби-Фора и Летоли: споры о датировках и окаменевшие следы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 12

Кооби-Фора и Летоли: споры о датировках и окаменевшие следы

Я всегда старался сохранять способность мыслить непредвзято, чтобы суметь отвергнуть любую гипотезу, сколь бы дорога моему сердцу она ни была (а я не могу отказать себе в удовольствии сформулировать гипотезу по каждому интересующему меня вопросу), если ей противоречат факты. Да у меня и не было выбора — я не мог поступать иначе. За исключением случая с коралловыми рифами, я не припомню ни одной гипотезы, которую мне не пришлось бы со временем отвергнуть или сильно видоизменить.

Чарлз Дарвин

Аргументов следует избегать. Они всегда вульгарны и нередко убедительны.

Оскар Уайльд

В феврале 1977 года я вернулся в Кливленд. Теперь здесь находилась впервые собранная в одном месте хадарская коллекция: коленный сустав, челюсти, Люси и все члены «первого семейства» с участка 333. Оглядываясь назад, я каждый раз заново осознавал: то, что мы нашли эти кости, было почти чудом. Удача, настойчивость и иногда дерзость — вот слагаемые нашего успеха в создании весьма солидной коллекции. Конечно, она уступала по размерам южноафриканским коллекциям, взятым вместе, но по качеству превосходила их. По нашим находкам можно было составить лучшее представление о скелете в целом, и у нас были убедительные датировки, которых так недоставало южноафриканским материалам.

В общей сложности мы собрали больше 350 костей и их фрагментов, принадлежащих целой группе мужских и женских особей разного возраста. Достаточно выраженная индивидуальная изменчивость позволяла рассматривать эту группу как популяцию. После такой общей оценки можно было перейти к более четкой классификации находок и поставить вопрос, относятся ли они к Australopithecus africanus, Homo habilis или какому-то иному виду. В любом случае мы будем иметь об этом виде более полное представление, чем когда-либо раньше.

Заняться анализом находок предстояло мне. Хотя я только начинал карьеру, я хорошо сознавал, что описание хадарской коллекции может оказаться моим самым существенным вкладом в палеоантропологию. Я был обладателем беспрецедентных, ни с чем не сравнимых находок, проливавших свет на относительно короткий период времени — около трех миллионов лет до н. э., — почти не представленный находками из других мест. Окаменелости Омо, близкие по датировке, трудно интерпретировать из-за их фрагментарного состояния и плохой сохранности. Череп 1470, найденный Ричардом Лики, упорно датируется своим первооткрывателем в 2,9 млн. лет, однако большинство ученых начинают склоняться к мысли, что его возраст меньше двух миллионов лет. Все это ставит гоминид Хадара в особое положение.

Как-то вечером, находясь у себя в кабинете в подвале Кливлендского музея, я достал все найденные челюсти и разложил их на столе. Стояла тишина. Лаборатория чем-то походила на бомбоубежище — подземелье без окон, с мощными бетонными стенами. Окруженный безмолвием, я уставился на ряды челюстей, на дуги серовато-жемчужных зубов, на грубые коричневатые окаменевшие кости. Лишенные наименований, еще никем не идентифицированные, они, казалось, насмехались надо мной. «Что мы такое? — как бы шептали они. — Нам три миллиона лет». Несмотря на трудности, связанные с изучением древней геологии, и козни современной политики, я все-таки нашел их. Что мне делать с ними теперь?

Я вновь подумал о Летоли и вспомнил о находках, которые мы с Тимом Уайтом видели в Найроби. Существование еще одной популяции, хоть и очень малочисленной, донельзя заинтриговало меня. Неважно, что Летоли находится за тысячу миль от Хадара, что его отложения на 800 тысяч лет древнее (а может быть, это и не так?). Ископаемые остатки из двух районов были настолько сходны, что логика подсказывала мне: в своей истории они должны быть связаны друг с другом. Я решил, что настало время вновь пригласить Тима и попросить его еще раз, и притом более детально, изучить обе коллекции.

Две мои предыдущие встречи с Тимом были удачны. Мне импонировала его прямота, желание так ставить проблему, чтобы возникали споры, готовность отказаться от своего мнения, если была очевидна его ошибочность. Но больше всего мне нравился его бескомпромиссный скептицизм, нежелание удовлетворяться гипотезами, убежденность в том, что можно доверять только ясным доказательствам, бесспорным датировкам, детальному и точному лабораторному анализу.

Единственное, что меня тревожило, — это отсутствие у Тима дипломатических способностей. Та же самая бескомпромиссность, которая помогла ему стать хорошим ученым, делала его резким и колючим человеком. Хотя Тим вначале высоко ценил Ричарда Лики и выполнял для него важную работу на озере Туркана, он часто спорил с ним, и их дружба постепенно охладевала.

Расхождения между ними были в основном связаны с датировками находок. Напомним, что во время посещения Хадара Лики и Джон Харрис проявили большой интерес к ископаемым остаткам млекопитающих. В частности, Харрис хотел найти в хадарской коллекции зубы ископаемой лошади Equus древностью в три миллиона лет, чтобы укрепиться в мнении о сходном возрасте зубов Equus, найденных у озера Туркана. И хотя я убеждал его, что в нашей коллекции нет зубов Equus, а есть зубы лошадей, принадлежащих к более древнему роду Hipparion, Харрис уехал неудовлетворенным. Он свято верил в датировку туфа KBS. Биостратиграфические данные, поступавшие из других мест и противоречившие ей, приводили его в замешательство.

Сомнения относительно древности туфа KBS возникли еще в 1972 году, когда Винсент Маглио — специалист по слонам, работавший на озере Туркана, — пришел к выводу, что изучаемые им остатки слонов моложе, чем это следует из датировки туфа KBS. Его попытки привлечь к этому внимание Лики не имели успеха. В конце концов он оставил антропологию и занялся врачебной практикой.

Следующее покушение на достоверность датировки туфа KBS было более серьезным. Его предпринял Бэзил Кук, специалист по ископаемым свиньям, составивший детальные родословные некоторых представителей этой группы на протяжении двух миллионов лет. Основную свою работу Кук проделал в Омо, поэтому его датировки были надежны. Затем он приступил к аналогичным исследованиям в других частях восточно-африканской зоны разломов. Он изучал свиней Олдувая, свиней Хадара — всех, остатки которых могли быть датированы. Оказалось, что данные об эволюции свиней повсюду на обширной территории хорошо согласовывались во времени. Исключение составляли лишь окрестности озера Туркана, где датировки отклонялись примерно на 800 тысяч лет. Значит, была допущена ошибка либо на озере Туркана, либо во всех других местах.

Главной опорой для аргументации Кука служили свиньи рода Mesochoerus. Во всей Восточной Африке эти животные были распространены в одно и то же время — два миллиона лет назад. И только на озере Туркана датировка по туфу KBS определяла их древность почти в три миллиона лет.

Статья Кука получила известность и наделала много шума. Однако поколебать доверие Ричарда Лики к калий-аргоновой датировке туфа KBS она, судя по всему, не смогла. В 1975 году Лики едет в Лондон на конференцию и видит, что проблема датировки стала главной темой разговора. К этому времени многие ученые оказались вовлеченными в дискуссию, так как древность черепа 1470 была тесно связана с возрастом туфа KBS, и любое изменение в датировке туфа потребовало бы пересмотра представлений об эволюции человека. Род Homo вряд ли насчитывает три миллиона лет, как это утверждает Лики. Скорее, в те времена существовал австралопитековый предок — опять-таки вопреки мнению Ричарда Лики и его отца.

Конференция в Лондоне известна под названием «конференции Бишопа» — ее организовал известный английский геолог Уильям Бишоп, который трагически погиб вскоре после ее окончания. На ней не обошлось без курьезов. Археолог Глинн Айзек, уроженец Южной Африки, выполнявший в экспедиции Ричарда Лики на озере Туркана большую работу как соруководитель, появился в шлеме, призванном защитить его от нападок «свинячьей команды». Кук надел галстук с вышитыми на нем буквами «МСШ», означавшими «мужчина, свинья, шовинист». Такие галстуки были очень популярны в тот год в Соединенных Штатах.

Однако все эти шутки были забыты, как только конференция начала свою работу. Кук выступил с безупречным по своей логике сообщением о биостратиграфических данных. Он заявил, что английские ученые Фитч и Миллер, определявшие возраст туфа KBS, ошиблись и что он готов, опираясь на свои сопоставления ископаемых животных, вызвать их на спор. Он указывал на свиней рода Mesochoerus, которые повсюду в Африке датировались двумя миллионами лет, а в Кооби-Фора почему-то оказались почти на миллион лет древнее. Во время обеденного перерыва участники конференции разбились на группы и продолжали оживленно обсуждать затронутые утром проблемы. Я подошел к группе ученых, работавших на озере Туркана. Ричард Лики хранил молчание, зато Айзек Глинн с пеной у рта защищал датировки Кооби-Фора. Он утверждал, что отсутствие корреляции между находками, сделанными в Омо и у озера Туркана, можно объяснить экологическими различиями двух районов. Я хорошо помнил этот аргумент — его уже приводил Джон Харрис в Хадаре, доказывая свою правоту.

Затем Кук, который до тех пор не произнес ни слова, сказал:

— Вы думаете, что вам известен смысл букв на моем галстуке, но на самом деле это не так. Сокращение МСШ означает: Mesochoerus — сильная штука!

Эта схема показывает, почему череп 1470 не может быть датирован в 2,9 млн. лет. Биостратиграфические данные (сравнение ископаемых остатков животных из разных мест) говорят о том, что млекопитающие, жившие три миллиона лет назад — примитивная лошадь, древний слон и свинья, — были совершенно иными, чем те же животные два миллиона лет назад. Это относится ко всем местам находок, за исключением Кооби-Фора. Значит, можно думать, что датировка ископаемых остатков из Кооби-Фора ошибочна и должна быть пересмотрена в сторону уменьшения с трех до двух миллионов лет; а тогда требуется также передатировка черепа 1470.

Раздался взрыв хохота, которым и завершился спор. Однако каждому было ясно, что Кук своей убийственной шуткой подвел итог утренней дискуссии. Все, кроме участников экспедиции Ричарда Лики, уезжали из Лондона, убежденные в том, что датировка туфа KBS и черепа 1470 требует уточнения. Хотя Джон Харрис по-прежнему не сдавал своих позиций и был уверен в правильности цифр, полученных Фитчем и Миллером, он казался еще более расстроенным, чем в те дни, когда колдовал над зубами гиппариона у нас в Хадаре. Он решил провести самостоятельный биостратиграфический анализ, чтобы доказать надежность датировки туфа KBS. Подбирая себе помощника из членов экспедиции, он остановился на Тиме Уайте, который согласился работать вместе с ним. Они провели исчерпывающий анализ костных остатков ископаемых свиней, найденных у озера Туркана. Полученные результаты ошарашили Харриса. Они убедительно доказывали, что Кук был прав, а прежние датировки ошибочны.

— Мы не можем замалчивать эти данные, — сказал Тим. — Нужно идти с ними к Ричарду.

Они пошли к Лики, но тот и слышать не хотел об ошибках в датировке. Когда они заявили, что, по их мнению, данные заслуживают опубликования, он посоветовал им не делать этого. Он считал, что должен контролировать все публикации о работах в Кооби-Фора. Если каждый начнет писать, то очень трудно будет координировать сообщения и избегать противоречий. Разногласия в датировках только запутают дело. Сам Лики, как выяснилось, в то время отправил статью в Nature о тазовых костях, найденных будто бы под туфом древностью в три миллиона лет. Тим утверждает, что это и было причиной недовольства Ричарда. Не только датировка, но и само место находки вызывало серьезные сомнения. Лики поспешно забрал статью из журнала.

Летом 1976 года споры о геохронологии находок, сделанных у озера Туркана, усилились. Почувствовав, что геологические данные и датировки, на которых основывались представления о древности Homo, подвергаются сомнению, Лики организовал в Кооби-Фора конференцию для обсуждения дискуссионных вопросов. В ней приняли участие Глинн Айзек и Кей Беренсмейер. Из Англии прилетел Ян Файндлейтер, главный специалист по геологии в группе Лики. Все внимательно выслушали сообщение Харриса и Уайта о результатах исследования ископаемых свиней. Затем Тим указал на неувязки, которые, по его мнению, имеются в стратиграфической колонке Кооби-Фора. Файндлейтер выступил в защиту схемы отложений, утверждая, что она абсолютно правильна. Тим не был профессиональным геологом и не стал продолжать спор. После длительной дискуссии было решено разработать новый метод каталогизации и шифровки находок. Была создана так называемая «единая коллекционная опись» с новой системой кодирования и различными шифрами, основанными на стратиграфических данных. Теперь описание каждой окаменелости строилось по определенной схеме, например: участок 108, туф Т-2, подраздел А. Непосвященному человеку было трудно понять, что здесь содержится следующая информация: древность находки относительно туфа KBS меньше двух миллионов лет.

Новая система привела Тима в ярость. Он считал, что все это придумано для того, чтобы замаскировать геологические просчеты. Однако остальные участники отстаивали необходимость введения новой коллекционной описи, используя при этом вполне весомые аргументы. По мере увеличения количества находок и накопления информации, говорили они, приходится видоизменять систему кодирования, иначе эта система настолько усложнится, что перестанет работать.

Каковы бы ни были достоинства и недостатки новой схемы, Харрис и Уайт согласились придерживаться ее в статье, которую все-таки решили опубликовать. Они показали ее Лики и выслушали его энергичные возражения против упоминания каких бы то ни было сведений о местных гоминидах. Их вставил в статью Тим. Однако Ричард подчеркнул, что работа, посвященная эволюции свиней, должна ограничиваться только этим предметом. Тим запротестовал, ссылаясь на то, что его результаты логически связаны с данными о гоминидах и могут повлиять на их истолкование.

— Беда была в том, — объяснил мне Тим, — что Ричард к тому времени уже опубликовал несколько статей об этих гоминидах. Это были «его» находки, и другим запрещалось говорить о них без его разрешения. Во всяком случае, это касалось тех, кто на него работал. Конечно, он не мог диктовать условия тем, кто не работал с ним.

Не получив одобрения Лики на первый вариант статьи, более дипломатичный Харрис, которого связывали с Ричардом Лики долгие дружеские отношения, решил частично изъять упоминания о гоминидах. Тогда Тим заявил, что он, как соавтор, снимает свою фамилию. Харрис не придал его словам особого значения и отправил статью в Nature. Она не была принята. Тим подозревал, что редакция хочет оказать на них давление. Он помнил, что в подобной ситуации сорок лет назад оказался и Роберт Брум, когда попытался выступить в защиту найденного Дартом «бэби из Таунга». Теперь жертвами недружественного акта стали они с Харрисом. Однако ни тот ни другой даже не попытались изменить ситуацию. Они попросту забрали статью, несколько переработали ее и отправили в Science — американский журнал, аналогичный английскому Nature. Статья была опубликована в январе 1977 года. После этого Тима больше не приглашали участвовать в исследованиях на озере Туркана.

Ричард Лики не сидел сложа руки, слушая споры о черепе 1470 и туфе KBS. Его беспокоило появление новых неблагоприятных для него данных об остатках млекопитающих, и он попросил Фитча и Миллера повторить калий-аргоновый анализ. В результате была получена цифра 2,4 миллиона лет. Сторонники датировки по свиньям считали, что это сдвиг в верном направлении, но далеко не достаточный. По их мнению, повторный изотопный анализ следовало поручить другим специалистам. Поэтому они с удовлетворением встретили известие, что Тур Серлинг, выпускник Калифорнийского университета, вернулся в Беркли из Кооби-Фора с образцами туфа KBS и предоставил их Гарнису Кёртису, признанному авторитету в области калий-аргонового анализа, специалисту, который одним из первых применил этот метод для датировки плио-плейстоценовых отложений.

Анализ образцов, привезенных Серлингом, дал две цифры — 1,8 млн. и 1,6 млн. лет. Эти результаты очень обрадовали исследователей, опиравшихся на данные об ископаемых свиньях, так как почти совпадали с их выводами. Но Лики они привели в замешательство. В подробном обзоре, посвященном находкам гоминид близ озера Туркана, который он написал в 1978 году для журнала Scientific American, Ричард упомянул о различии в датировках, полученных Фитчем и Миллером, с одной стороны, и Кёртисом — с другой, но не сказал, какую цифру он считает более правдоподобной. На мой взгляд, результаты Кёртиса не вызывают сомнений. Теперь вряд ли кто-нибудь станет утверждать, что череп 1470 древнее двух миллионов лет.

Не так давно я спросил Джима Аронсона, как он мог бы объяснить расхождение в 700 тысяч лет между датировками Фитча-Миллера и датировкой Кёртиса.

— Я думаю, все дело в чистоте породы, — ответил он. — Первое, на что обратили внимание Кёртис и его помощники, — это наличие значительно более древних включений в образцах туфа KBS. Поскольку мы работаем на грани возможностей калий-аргонового метода, подобные примеси могут сильно изменить картину. Достаточно нескольких зерен, чтобы результат получился совершенно иным.

— Группа ученых из Беркли, — продолжал Аронсон, — при микроскопическом исследовании образцов обнаружила наряду со сравнительно молодыми кристаллами полевого шпата, характерными для туфа KBS, гораздо более древние включения этого минерала. Им пришлось удалять их вручную, прежде чем приступить к анализу образцов. Полученные результаты группировались с небольшим разбросом вокруг цифры 1,8 млн. лет. Еще большую уверенность вселяло совпадение результатов при анализе двух компонентов туфа, содержавших достаточное количество калия, — кристаллов полевого шпата и стеклоподобной пемзы.

— Туф KBS, — сказал Аронсон, — это сейчас, по иронии судьбы, лучше всего датированный слой из всех восточно-африканских отложений. Нужно соотнести его с ископаемыми остатками; но поскольку стратиграфия в районе озера Туркана очень запутанная, сделать это будет нелегко. В этом, на мой взгляд, и состоит главная задача кенийской группы, работающей в таком интересном месте.

Покинув экспедицию в Кооби-Фора, Тим Уайт присоединился к Мэри Лики. Он стал работать палеонтологом в Летоли, расположенном примерно в 30 милях к югу от Олдувая. Летоли — самый необычный из всех районов рифтовой системы, где были найдены окаменелости. В Омо, восточной части озера Туркана и Хадаре климат со времен плио-плейстоцена сильно изменился. Некогда здесь был край многочисленных озер, в котором изобиловала дичь. Озера соединялись змейками рек и были окружены густыми тропическими лесами. Ныне эти места практически превратились в пустыню. Климат Летоли оказался более стабильным: в давние времена там было намного суше, зато в наши дни здесь гораздо больше зелени; поблизости расположено несколько небольших озер. Летоли лежит на пути ежегодной миграции крупных копытных к равнине Серенгети. Чтобы представить себе масштабы этого живого потока, нужно хотя бы раз его увидеть. Конечно, туристам Летоли покажется приятнее любых пустынных мест, но для искателей окаменелостей оно менее удобно, так как обильные заросли мешают видеть ископаемые остатки на поверхности земли.

И все-таки Летоли уже больше сорока лет привлекает внимание палеонтологов, так как отложения здесь, по-видимому, очень древние — вплоть до середины плиоцена. В последние годы это было подтверждено с помощью калий-аргонового метода. Анализу подвергли два вида туфов Летоли, и возраст одного из них оказался 3,59 млн., а другого — 3,77 млн. лет. Остатки гоминид, которые предстояло изучить Уайту, были найдены между этими двумя слоями, и им могло быть около 3,7 млн. лет.

В течение нескольких десятилетий никто не ожидал найти в Летоли остатки гоминид. В 1935 году их поисками пытался заняться Луис Лики, но потерпел неудачу. Он никогда не узнал, что клык, который он принял за зуб павиана и отослал в Британский музей, на самом деле принадлежал гоминиду. Это был не только первый из найденных зубов взрослого австралопитека, но и вообще первая находка подобного рода со времен «бэби из Таунга». Тем не менее зуб пролежал в коллекциях незамеченным до 1979 года, пока не попался на глаза Уайту и сотруднику музея Питеру Эндрьюсу, которые наконец верно опознали его принадлежность.

Между тем Лики, не имевший представления, что в его руках оказались древнейшие из известных в то время остатков гоминид, запаковал вещи и переехал в Олдувай. Вслед за ним в Летоли появился немецкий ученый Коль-Ларсен, который работал здесь в 1938 и 1939 годах. Он нашел фрагмент верхней челюсти с сидящими в ней премолярами и хорошо сохранившейся ячейкой для клыка.

Все эти находки были настолько древними и примитивными, что в 30-е годы вряд ли кто-нибудь мог усомниться в их принадлежности обезьянам. Мышление ученых в те годы попросту не отличалось еще достаточной гибкостью, хотя воображение постоянно твердило им: ищите в глубине веков более древнего предка. Странная, парадоксальная ситуация, с которой приходится сталкиваться и в наши дни.

Когда в 1974 году Мэри Лики отправилась в Летоли, она была уже внутренне готова к тому, чтобы обнаружить и распознать очень древних представителей рода Homo. После того как опытный собиратель окаменелостей, обученный Лики кениец Камойя Кимеу, расчистил дорогу в зарослях и, обследовав часть отложений, обнаружил остатки гоминида, Мэри Лики приехала в район Летоли со своей собственной группой. В последующие два года она и сотрудники ее экспедиции нашли сорок два зуба, некоторые из них вместе с фрагментами челюстей. Особенно хорошо сохранился один фрагмент — LH-4[13]; это был кусок нижней челюсти с девятью сидящими в ней зубами.

Однако от других местонахождений наших древнейших предков Летоли отличало то, что здесь были обнаружены также следы гоминид — одно из самых необычных открытий в палеоантропологии.

Перед нами цепочка следов, обнаруженная в Летоли. Очевидно, два гоминида — большой и маленький — некогда прошли здесь в одном направлении. Невозможно сказать, передвигались ли они вместе и каков был их пол. Такие следы встречаются в тонких слоях вулканического пепла, лежащих непосредственно под верхним слоем почвы. Они необычайно хрупки.

На втором фото изображен Тим Уайт в тот момент, когда ему удалось извлечь отливку одного из отпечатков, не разрушив при этом сам след.

Рядом с Летоли расположен ныне потухший вулкан Садиман. Около четырех миллионов лет назад он был действующим. Однажды он выбросил облако карбонатитового пепла, по своей консистенции напоминавшего очень мелкий речной песок. Прежде чем извержение прекратилось, все окрестности покрылись ровным слоем пепла в сантиметр толщиной. Хотя сам процесс выпадения осадков вряд ли мог понравиться обитавшим в округе зверям и птицам, он не потревожил их, так как они остались жить в этом месте. Вслед за выбросом пепла, продолжавшимся, вероятно, не больше суток, пошел дождь. Пепел намок, и на нем, как на только что уложенном асфальте, стали отпечатываться следы всех, кто проходил по нему: слонов, жирафов, антилоп, зайцев, носорогов, свиней. Там были и следы наземных птиц, таких как цесарка и страус, а также миниатюрные следы многоножек.

Под жарким солнцем Летоли влажный пепел быстро высох и затвердел, сохранив таким образом все оставленные на нем следы. Затем Садиман вновь заговорил. Новое облако пепла, осев на землю, покрыло первый слой с его отпечатками. Это повторялось несколько раз на протяжении сравнительно короткого — не более месяца — периода времени, и в результате образовался пласт вулканического туфа около 17 сантиметров толщиной. Так как выброс пепла и его затвердение происходили многократно, слой туфа на самом деле состоит из одного или двух десятков тонких отчетливо видных прослоек. Некоторые из них благодаря эрозии оказались теперь на поверхности. Они встречаются в Летоли то там, то здесь — серые отложения, обнажившиеся из-под слоя комковатого дерна.

Шел 1976 год… Однажды в полдень наиболее энергичные члены экспедиции Мэри Лики развлекались тем, что бросали друг в друга куски сухого слоновьего помета. Кому-нибудь это занятие может показаться странным, но в полевых условиях возможности для активного отдыха весьма ограниченны, а между тем буйная энергия молодых людей должна находить выход. Один из игроков, палеонтолог Национального музея Кении Эндрью Хилл, увертываясь от летящих снарядов и оглядываясь в поисках новых боеприпасов для ответной атаки, вдруг очутился в высохшем русле ручья. Он стоял на обнажившемся слое вулканического пепла и заметил в нем необычные вмятины. Внимательно осмотрев их, Хилл решил, что перед ним скорее всего следы животных. Его предположение подтвердилось, когда была обследована более обширная территория и найдены другие отпечатки.

Однако этому необычному открытию в тот момент не придали большого значения и всерьез занялись им лишь в следующем, 1977 году, после того как сын Мэри Лики, Филипп, и один из сотрудников экспедиции Питер Джоунс обнаружили несколько огромных следов слона, а рядом с ними цепочку следов, поразительно напоминающих отпечатки ног человека.

В том же году об этих следах узнал весь мир — немного позднее Мэри Лики поехала в США и рассказала о новой находке журналистам. Многим казалось невероятным, что такая эфемерная вещь, как следы, могла сохраниться на протяжении столь долгого времени. Однако Мэри была уверена, что это древние следы и что часть их принадлежит гоминидам. По ее мнению, эти существа еще не очень хорошо передвигались на двух ногах и слегка волочили их. Мэри сообщила также о том, что в Летоли, по-видимому, жили человекообразные обезьяны, которые при передвижении опирались на согнутые пальцы рук. Она рассказала и о некогда существовавшем там источнике воды, который, вероятно, посещали звери и птицы. Мэри усмотрела в расположении следов признаки паники; возможно, что животные, напуганные извержением вулкана, в страхе бежали из этой местности.

У всех, кто слышал рассказы Мэри Лики, они вызвали большой интерес. На следующий год Мэри решила посвятить новому открытию большую часть полевого сезона и пригласила к себе в группу американку Луизу Роббинс, специалиста по изучению следов. В том же году в Летоли впервые приехал Уайт. Там он встретил троицу молодых ученых — Питера Джоунса, Пола Эйбелла и Ричарда Хея. Все они выражали некоторые сомнения в предложенной Мэри интерпретации находок. Уайт с недоверием отнесся к следам, якобы оставленным человекообразными обезьянами; внимательно изучив их, он сказал, что это отпечатки ног крупных вымерших павианов, которые ходили, опираясь на всю ступню. По мнению Джоунса, извержение вулкана не вызвало никакой паники: птицы, которые могли бы быстро улететь в случае опасности, продолжали спокойно разгуливать по влажному пеплу, испещренному иероглифами их следов. Хей не нашел никаких признаков источника воды.

В лагере обо всем этом ожесточенно спорили в течение многих вечеров; при этом акции следов, якобы принадлежавших гоминидам, то поднимались, то снова падали. Наконец, однажды Пол Эйбелл, в одиночестве занимавшийся осмотром отложений, нашел в одном месте не совсем целый, но зато очень отчетливый отпечаток, который, как он заявил, несомненно принадлежит гоминиду. Уайт и Джоунс сделали несколько фотоснимков этого отпечатка и вернулись в лагерь убежденные в том, что Эйбелл прав. Они предлагали тотчас же приступить к снятию дерна на этом участке. Однако Луиза Роббинс, как специалист по изучению следов, осмотрела найденный Эйбеллом отпечаток и объявила, что он принадлежит парнокопытному животному. Она сказала Мэри Лики, что дальнейшие исследования будут пустой тратой времени. Мужчины выразили свое несогласие.

Все эти споры привели к тому, что Мэри, уставшая от бесконечных дискуссий, отказалась от проведения раскопок. Джоунс, наконец-то убедившийся в существовании следов гоминида, просто умолял ее поручить ему снятие дерна хотя бы на небольшом участке. Но Мэри была непреклонна. Она опиралась на мнение Луизы Роббинс, авторитета в этой области. В экспедиции и так полно неоконченных дел. Если уж она и разрешит кому-нибудь проводить раскопки, то скорее всего тому, у кого нет занятия поважнее. Выбор Мэри пал на Ндибо, человека без специальной археологической подготовки, ведавшего в лагере хозяйственными вопросами.

Однако Ндибо, к своей чести, успешно справился с задачей. Он вернулся в лагерь на следующий день и сообщил, что обнаружил целых два следа. Один из них был очень большим: Ндибо широко — сантиметров на 30 — раздвинул руки.

— Африканцы всегда любят преувеличивать, — проворчала Мэри, но все-таки пошла взглянуть на отпечатки и убедилась, что они существуют. Уайт получил разрешение приступить к раскопкам.

Судя по направлению следов, оставившее их существо двигалось на север, туда, где отложения были еще покрыты слоем дерна. Обнажить поверхность вулканического пепла и при этом не повредить ее, не говоря уже о том, чтобы найти нужную прослойку среди десятка других, — задача не из легких. Дело осложнялось тем, что нижняя часть дерна представляла собой плотное сплетение корней различных растений. Однако Тим — на редкость терпеливый и упорный человек. Он нашел один отпечаток, а потом еще один. Чтобы предохранить их от разрушения, он использовал специальный отвердитель, заливая его внутрь отпечатков очень малыми порциями, а затем добавляя по мере того, как вещество застывало. Тим работал невероятно медленно, отвоевывая у дерна дюйм за дюймом, пока, наконец, не обнаружил, что дорожка следов состоит из отпечатков ног двух индивидов.

Теперь к раскопкам Тима было приковано внимание всего лагеря. Постепенно к работе присоединились другие исследователи. В результате совместных усилий была открыта цепочка из полусотни следов протяженностью в 23 метра. Луиза Роббинс, у которой вновь пробудился интерес к следам, высказала новую точку зрения: отпечатки ног действительно принадлежали двум гоминидам; вероятно, две особи шли вместе, причем одна из них (с более крупным размером стопы) была мужского пола, а другая-женского, возможно беременная; судя по следам, гоминиды этого типа ходили на двух ногах никак не меньше миллиона лет.

Это были всего лишь забавные домыслы. По следам нельзя определить пол существа, наличие беременности или время перехода к прямохождению. Можно сказать только, что примерно 3,7 млн. лет назад в Летоли по слою свежевыпавшего пепла прошли прямоходящие гоминиды неизвестного пола, оставив на нем свои следы, которые сохранились доныне. Эти следы, образовав цепочку длиной в 23 метра, исчезли в толще пласта вулканического пепла. Тиму не удалось найти здесь прослойку, в которой они сохранились, — очевидно, она была полностью размыта. Наступил конец полевого сезона, и работа была приостановлена. Тим, однако, был уверен, что нужно продолжить раскопки: если продвинуться немного дальше, тропа появится снова. В 1979 году этим занялся Рон Кларк и действительно обнаружил новые следы.

Тим не принимал участия в дальнейших исследованиях. Его споры с Луизой Роббинс по поводу интерпретации следов закрыли ему дорогу в Летоли так же, как раньше он оказался нежелательной персоной в экспедиции Ричарда Лики. И это было жаль, потому что и в том и в другом случае Тим искренне старался помочь делу.

Главная забота Тима состояла в том, чтобы с найденными следами обращались с крайней осторожностью. Ведь отпечатки — необычайно хрупкая вещь. Достаточно малейшей оплошности при раскопках, чтобы полностью разрушить их, и некоторые следы уже были повреждены. Это не то что окаменелости, которые могут служить образцом прочности. Следы — это всего лишь углубления, вмятины в относительно податливой и хрупкой породе. Неловким толчком можно разрушить слой породы, и тогда след исчезнет навсегда.

Невероятное стечение случайных обстоятельств привело к тому, что следы все-таки сохранились. Садиман выбросил пепел определенного типа, вслед за тем пошел дождь. Потом по слою влажного пепла прошлись гоминиды, и солнце быстро высушило отпечатки их ног. Вскоре произошло еще одно извержение Садимана, и следы покрылись новым слоем пепла, который защитил их от очередного ливня.

Это случилось на протяжении каких-нибудь нескольких дней. Активность вулкана удачно совпала со сменой сезонов. Если бы выбросы пепла произошли в иное время, а не в начале сезона дождей, следы бы не сохранились. Случись извержение месяцем или двумя раньше, в засушливое время — и консистенция пепла оказалась бы неподходящей для того, чтобы получился четкий отпечаток. Следы были бы безнадежно расплывчатыми-вроде тех вмятин, что остаются в сухом песке пляжа. Если бы вулкан пробудился позднее, в разгар сезона дождей, они были бы смыты, не успев затвердеть на солнце. Действительно, для сохранения отпечатков нужно было именно то, что характерно для начала дождливого сезона, — чередование ливней с жаркой солнечной погодой.

Если все это учесть, станет ясно, что сохранение и открытие следов в Летоли было сродни чуду. Обнаруженные отпечатки с полнейшей достоверностью подтвердили то, о чем уже поведала миру находка Люси: три миллиона лет назад, если не раньше, гоминиды уже свободно передвигались на двух ногах. В Хадаре об этом свидетельствовали костные находки — строение бедра, голени и стопы. В Летоли, где найденные окаменелости — крайне фрагментарные остатки посткраниальных частей скелета, кусочки челюстей и несколько зубов — отличались плохой сохранностью, только отпечатки. стоп могли поведать, как передвигались обитавшие там гоминиды.

— Здесь не может быть ошибки, — подчеркивал Тим Уайт. — Они похожи на отпечатки ног современного человека. Если бы кто-нибудь увидел подобный след на песке калифорнийского пляжа и спросил четырехлетнего ребенка, что это такое, тот не задумываясь ответил бы, что здесь прошел какой-то человек. Ребенок не смог бы отличить этот след от сотни других, оставленных на пляже, да и вам, я думаю, не удалось бы: общая конфигурация будет одинаковой. След гоминида состоит из хорошо очерченной пятки вполне современной формы, выраженного свода и расположенных впереди прекрасно сохранившихся отпечатков пальцевых подушечек. Большой палец располагается параллельно другим, а не отведен в сторону, как у человекообразных обезьян или австралопи-тековых на тех рисунках, которые обычно приводятся в книгах.

— Я не хочу сказать, — продолжал Тим, — что в строении стопы вообще нет никаких отличий. Конечно, они должны быть. Но, по сути дела, эти гоминиды из Летоли передвигались так же, как и мы с вами, а вовсе не той шаркающей походкой, которую им так упорно приписывали. Оуэн Лавджой пришел к этому выводу, изучив кости из Хадара. Найденные в Летоли отпечатки подтверждают его правоту. Я полагаю, что следы гоминид можно смело поставить в один ряд с самыми выдающимися открытиями прошедшего десятилетия. Хотя лично для меня работа в экспедиции закончилась не слишком благополучно, я всегда буду благодарен судьбе, что смог в ней участвовать.

Меня беспокоили разногласия, возникшие между Тимом и членами семейства Лики, так как последние были моими друзьями. Когда я приезжал в Найроби, они делали все возможное по части гостеприимства. Иногда я даже останавливался у них на некоторое время. Мы навещали друг друга в экспедициях и обсуждали наших гоминид. Ричард предложил мне стать членом правления научной организации, которую он основал, назвав ее Исследовательским центром по проблемам происхождения человека.

Еще в большей степени я был дружен с Мэри. Мы хорошо ладили, хотя я часто над ней подтрунивал. Я помню, как однажды приехал в Олдувай, когда Мэри ожидала визита сестры Луиса и ее мужа, архиепископа Восточной Африки. Мэри плохо его знала и, будучи отчасти виновницей развода Луиса с первой женой, не слишком радовалась предстоящей встрече. Она была необщительна и предпочитала одиночество или небольшую компанию друзей. Мой приезд оказался очень кстати — я мог, если понадобится, разрядить обстановку.

Отправляясь в гости, я захватил с побережья несколько живых омаров. Повар-африканец, готовивший пищу для Мэри, в жизни не видел ничего подобного и посмотрел на них без особого энтузиазма. Я сказал Мэри, что сам займусь готовкой, как только приедут гости. Но они все не появлялись.

Уже совсем стемнело… Мы сидели и что-то пили, поглядывая на огромный силуэт кратера Нгоронгоро, возвышавшегося над нами в ночном небе. Дорога от края кратера к равнине Серенгети проходит через Олдувай. Иногда мы видели свет фар спускавшихся вниз автомобилей, но они каждый раз проезжали мимо, направляясь к равнине. Мы выпили еще немного. Мэри начала говорить о поисках окаменелостей и сказала мне:

«Знаете, вы похожи на Лики, потому что способны находить ископаемые остатки. Вы чувствуете, где их надо искать и где можно найти. Это черта, характерная для всех Лики».

Мне было лестно услышать такое мнение, и я сказал об этом. Она продолжала: «Вы похожи на нас и тем, что вам везет. Не нужно недооценивать удачу. Поглядите на беднягу Кларка Хоуэлла. Если можно назвать кого-то невезучим, то, конечно, его. Многие годы он ищет гоминид, а нашел не так уж много».

Я согласился с тем, что я удачлив, и мы выпили еще. Когда наконец прибыли архиепископ с женой, мы уже не чувствовали никакой скованности. Я готовил омаров и как мог развлекал гостей. На следующее утро, после их отъезда Мэри поблагодарила меня и сказала, что одна ни за что не справилась бы с этим приемом.

У нас были хорошие дружеские отношения. Я дорожил ими по соображениям не только личного, но и профессионального характера. К тому времени Ричард и его мать стали самыми известными антропологами Африки, хотя формально не были профессионалами в этой области: Ричард был самоучкой, а Мэри — археологом. И тем не менее они внесли бесценный вклад в палеоантропологию и возглавляли работу по изучению двух очень важных местонахождений ископаемых остатков. Я начал понимать, что для осмысленного анализа остатков гоминид, найденных в одном из районов Восточной Африки, нужно, чтобы данные, полученные в Летоли, Хадаре, у озера Туркана или в Олдувае, были согласованы между собой. Взятые вместе, они составляли единую временную последовательность: Летоли — примерно 3,7 млн. лет, Хадар — вероятно, около трех миллионов, озеро Туркана — от одного до двух миллионов лет. Содружество и помощь в восстановлении загадочной истории гоминид будут полезнее, чем споры. Я долго думал, как расценят Лики мое сближение с Тимом Уайтом, ведь к тому времени отношения между ними все больше и больше портились.

С другой стороны, именно Тим исследовал ископаемые остатки из Летоли. Ему принадлежали все их описания, он знал находки и разбирался в них лучше, чем кто-либо другой. Тим — это сверхпроницательный палеонтолог. В конце концов я решил, что все равно не смогу без него обойтись и что лучше вызвать неудовольствие Лики своим сотрудничеством с Тимом, чем запутаться в интерпретации ископаемых остатков