Масштаб и природа повреждений мозга

Каждый, кому приходилось сталкиваться с проблемой ограниченной свободы воли, понимает, что если речь идет о субъекте с серьезными повреждениями мозга, то о криминальной ответственности можно даже не заикаться. Это признает даже Стивен Морс из Пенсильванского университета, один самых ярых противников использования нейробиологии в зале суда (об этом ниже). Он пишет: «Предположим, мы умеем доказывать, что у таких людей высшие центры принятия решений отключились. И если люди не могут из-за этого контролировать эпизоды иррационального поведения, то для определения уголовной ответственности за преступления данное обстоятельство требуется принять во внимание»{919}. С точки зрения Морса, если серьезно страдает способность к рассуждению, то ограничивающий свободу воли биологический фактор становится более важным.

Следовательно, если у человека разрушена лобная кора, то он попросту перестает отвечать за свои действия, т. к., когда нужно принимать решение, он не способен мыслить рационально{920}. Это ясно, но проблема возникает в тот момент, когда представлен весь континуум состояний: что там с ответственностью, если повреждено 99 % лобной коры? А если 98 %? Данный вопрос – чрезвычайной важности, потому что значительная часть осужденных на смертную казнь имеет в анамнезе повреждения лобной коры, и хуже всего, если повреждения произошли в раннем детстве.

Так или иначе, где бы ни проводилась эта количественная граница, сторонники ограниченной свободы воли соглашаются, что серьезные повреждения мозга дезориентируют гомункулуса, а с небольшими он вполне справляется.