Членистоногие

Аристотель различал «мягкопанцырных», куда отнес десятиногих раков, и «членистых» («с многими ногами»): насекомые, многоножки, часть паукообразных, черви и некоторые ракообразные. Линней в классе «насекомых» соединил всех членистоногих и часть червей. Ламарк распределил членистоногих по двум «ступеням организации», причем ракообразные попали в более высокую ступень: 3-я ступень охватывала насекомых и паукообразных, 4-я — ракообразных, причем здесь было 4 класса: ракообразные, кольчецы, усоногие и моллюски. Таким образом, усоногие оказались хотя и обособленными, но сближенными не с ракообразными, а с моллюсками. Наконец, у Кювье одним из четырех его «типов» был «тип членистых», куда, конечно, вошли не только членистоногие, но и кольчатые черви (усоногие были отнесены к моллюскам). Соединение кольчатых червей с членистоногими у ряда зоологов продержалось очень долго.

Дальнейшие улучшения привели к тому, что в типе членистоногих остались только они: кольчатые черви были выделены, по крайней мере большинство зоологов перестало включать их в этот тип. Самый тип разделили на несколько крупных групп. Наиболее простое деление — на классы (его и сейчас еще придерживаются некоторые авторы). Таких классов насчитывают то больше, то меньше, смотря по тому, какой объем придает тот или иной автор классу. Так, Ланг (1888–1894) приводит всего 4 класса (ракообразные, первичнотрахейные, усиковые, хелицероносные), у Геккеля (запутанный тип «членистых») классов оказалось 10, потому что 4 из них кольчецы, истинных же членистоногих только 6 классов (2 класса ракообразных, первичнотрахейные, многоножки, паукообразные, насекомые). Бючли принимал 2 класса ракообразных и 4 класса трахейно дышащих, относя к ним и паукообразных; у Р. Гертвига (1912) пять классов; Холодковский принимал 7 классов (2 класса ракообразных, первичнотрахейные, многоножки, паукообразные, насекомые, многоколенчатые). Кюкенталь довел до 9 классов: 1) ракообразные, 2 и 3) паукообразные, 4) многоколенчатые, 5–8) многоножки, 9) насекомые. Были и другие комбинации, но из приведенного ясно, что некоторые классы уже наметились достаточно четко.

Деление на подтипы оказалось более запутанным. Ряд авторов делит членистоногих на 2 подтипа — жабернодышащих и трахейнодышащих. Казалось, что если при таком делении за основу принимается способ дыхания, то паукообразные должны попасть во второй подтип. На деле же оказалось, что в подтип жабернодышащих входят членистоногие, либо дышащие жабрами, либо «филогенетически тесно связанные с предками, которые вели водный образ жизни». В результате в этот подтип попали ракообразные и паукообразные. В. А. Догель (1934) отнес к нему, правда, с оговоркой («с меньшей уверенностью к тому же кругу форм можно отнести»), еще тихоходок и многоколенчатых. Второй подтип при такой системе охватывает только насекомых и многоножек. Ланг и Гисбрехт принимают 3 подтипа: жабернодышащих (трилобиты, ракообразные и мечехвосты), легочных (паукообразные) и трахейно дышащих (первичнотрахейные, многоножки, насекомые). Кюкенталь довел деление до 6 подтипов, принимая за особый подтип многоколенчатых и устанавливая 2 подтипа для многоножек, что явно ни с чем не сообразно и может быть объяснено только чисто формальным подходом к построению системы и к трактованию понятия подтип.

Если останавливаться на органах и способах дыхания, то членистоногие распадаются на три группы по органам и на две — по способу дыхания: жабернодышащие, трахейнодышащие и легочно-трахейнодышащие (или водное и воздушное дыхание). Строение антенн (усиков) различно в разных группах: у ракообразных их 2 пары, у насекомых и многоножек 1 пара, у паукообразных нет совсем. Наконец, для тех же «безусиковых» характерны хелицеры, функционально заменяющие челюсти. Комбинация этих особенностей позволяет разделить членистоногих на три группы: 1) жабернодышащие (2 пары усиков, жаберное дыхание) — ракообразные, трилобиты; 2) хелицероносные (усиков нет, челюсти заменены хелицерами, дыхание обычно воздушное) — мечехвосты, паукообразные; 3) трахейнодышащие (1 пара усиков, дыхание воздушное) — первичнотрахейные, многоножки, насекомые.

В подтипе ракообразных обычно принимают 2 класса (трилобиты и ракообразные), подтип хелицероносных охватывает тоже 2 класса (меростомовые и паукообразные), подтип трахейнодышащих у разных авторов распадается на разное число классов. Одни принимают первичнотрахейных за особый класс, другие видят в нем «добавление» к подтипу. Многоножек одни авторы делят на 4 класса, причем часть классов помещают до насекомых, часть — после них, т. е. дробят многоножек не только чисто «классификационно», другие авторы объединяют всех многоножек в одном классе. Таким образом, число классов колеблется от 3 (первичнотрахейные, многоножки, насекомые) до 5 или 6, смотря по тому, как принимаются первичнотрахейные и на сколько классов делят многоножек.

Помимо перечисленных классов есть несколько «добавлений». Таковы многоколенчатые (Pantopoda), которых нередко ставят добавлением к ракообразным; тихоходки (Tardigrada), весьма своеобразные животные, сблизить которых с ракообразными никак нельзя; пятиустки (Pentastomida) — внутренностные паразиты с сильно измененной организацией, если и могут быть сближены, то только с паукообразными (с клещами); мизостомы (Myzostomida) — мелкие морские формы, нахлебники, чаще паразиты иглокожих. Для трех последних групп характерно червеобразное тело и слабое развитие ног, иногда нерасчлененных или неотчлененных. Этот общий признак дает основание иногда соединять эти три группы вместе, в один общий класс (подкласс) «неотчлененноногих» (Stelechopoda), чего является совершенно искусственным приемом. Гораздо правильнее считать всех их «добавлениями» к типу, без точной таксономической квалификации: нельзя называть классом (или иначе) группу, место которой в системе совершенно неясно.

* * *

Современные жабернодышащие членистоногие представлены всего одним классом — ракообразными (Crustacea).

Ламарк впервые выделил ракообразных в особый класс, а Лятрейль (ср. стр. 218; 1817, 1829) разделил их на 2 подкласса: Malacostraca (мягкоскорлуповые) и Entomostraca (членистоскорлуповые). Любопытно, что эти названия, уцелевшие до наших дней, совсем не соответствуют содержанию подклассов: у «мягкоскорлуповых» (высшие раки) как раз панцырь крепок и жесток, мягким его назвать никак нельзя; у «членистоскорлуповых» (низшие раки) членистость выражена много слабее, чем у высших раков. Произошла такая путаница потому, что Аристотель дал название «мягкоскорлуповых» высшим ракам в отличие от «черепнокожих» моллюсков, у которых «скорлупа», конечно, гораздо жестче, чем у рака. Лятрейль же, желая выдержать «единство номенклатуры», взял название, данное дафниям и ракушковым рачкам О. Ф. Мюллером, назвавшим их «членистоскорлуповыми, или раковинными, насекомыми» (Entomostraca seu insecta testacea), и не сообразил всей неудачности таких названий в новой комбинации.

Такая же путаница произошла и с названием речного рака. Аристотель назвал «астакос» омара. Натуралисты XVI–XVIII вв. называли рака «речным омаром», полагая, что рак и омар очень близки между собой. Только в 1845 г. А. Мильн-Эдвардс указал, что различия между речными раками и омарами так велики, что в одном роде этих животных соединять никак нельзя. Нужно было дать кому-то из них новое родовое название, и Мильн-Эдвардс дал его омару, применив старо-французское название омара (Homar). Так случилось, что «астакос» греков — омар, а наш «астакус» — речной рак.

А. Мильн-Эдвардс (ср. стр. 126), написавший огромный труд по ракообразным (1834–1840), разделил их на 2 подкласса — мечехвостов и настоящих ракообразных, к которым он позже (1858) отнес и усоногих раков. В дальнейшем происходили различные перегруппировки, но деление на высших и низших раков, несмотря на некоторую его условность, сохраняется и до наших дней.

Все наиболее любопытные события из истории изучения ракообразных неизменно связаны с их личинками.

В 1831 г. Томпсон (J. V. Tompson) сделал сенсационное открытие: оказалось, что из яйца животных, которых до того времени все принимали за моллюсков, вылупляется личинка, обладающая всеми признаками ракообразных… Так усоногие получили свое место и так закончилась карьера тех самых «уточек», о любопытных превращениях которых в гусей писали Альдрованди, Геснер и другие натуралисты две сотни лет назад.

Через год — новое, совсем поразительное сообщение. А. Нордманн (A. Nordmann, 1832) доказал, изучив историю ее развития, что лернея (Lernaea), которую считали червем и про которую Блуменбах писал «вредная гадина для рыб» (он относил ее к «мягким слизням», а Кювье — к «внутренностным червям»), — не червь, а ракообразное. Оба открытия, сделанные благодаря изучению развития, показали, какие замечательные результаты может дать такая работа. Началось прилежное изучение метаморфоза ракообразных.

Датский натуралист О. Ф. Мюллер (О. F. M?ller, 1730–1784), один из лучших натуралистов-наблюдателей своего времени, еще в конце XVIII в. выяснил, что науплиус, которого принимали за особый вид, — только личиночная стадия, особенно характерная для низших ракообразных. Казалось, этого указания было достаточно; оно звучало предостережением: не спутайте личинки с взрослой формой, не принимайте ее за особый вид. Нет, циклопы — это циклопы, а другие раки — причем тут личинка?

Правда, многие личинки раков так странны на вид, что их легко принять за взрослую форму. И зоологи делали это: долгое время личинка лангуста значилась как особый вид под именем «филлозомы» (Phyllosoma). Бывали даже случаи, что устанавливали особое семейство. Такие знатоки ракообразных, как Мильн-Эдвардс и Дан? (J. Dana, 1813–1895), описали семейство эрихтид (Erichtidae), а как выяснилось позже, они приняли за виды этого особого семейства личинок различных раков-богомолов (Squilla) из ротоногих раков (Stomatopoda). Наоборот, долго не могли выяснить положения в системе мелких и невзрачных рачков, целой группы кумовых (Cumacea): их считали личинками десятиногих раков. Так было, пока Кройер (H. Kr?yer) не сумел доказать, что они — взрослая форма, а совсем не личинка (1841–1846).

Деляж (1884) впервые выяснил метаморфоз паразитного усоногого рачка саккулины (Sacculina) — животного, принадлежность которого не только к усоногим, но и к ракообразным вообще по внешнему виду никак не установишь. Н. М. Книпович, исследовав развитие другого, не менее любопытного усоногого — дендрогастера (Dendrogaster), паразита иглокожих, выяснил, что у него из яйца выходит так называемая циприсовидная личинка (похожая на рачка циприс), лишь немногим отличающаяся от личинок других усоногих.

Изучение личинок ракообразных, выяснение истории развития ряда видов их привело Ф. Мюллера (ср. стр. 135) к замечательному обобщению, которое несколько позже в искаженном виде было опубликовано Геккелем и объявлено им, от своего имени, «биогенетическим законом». Мюллер же установил наличие различных способов дыхания у дышащих воздухом крабов, бегающих по песку; выяснил многообразие форм сердца у равноногих раков; открыл две формы самцов у неравноногих раков; показал всю неестественность попыток строить систему ракообразных, только на основе особенностей эмбрионального развития.

Особенности размножения некоторых ракообразных, служившие в свое время поводом для ряда недоумений, позже доставили богатый материал для изучения явлений партеногенеза, смены поколений, сезонного диморфизма, не так уж редких среди низших раков.

Регенсбургский пастор и любитель-натуралист Якоб Шеффер (J. Ch. Schaeffer) еще в 1756 г. описал ракообразного щитня (Apus cancriformis). Щитень был известен и раньше: его отметил Я. Клейн (1737), а до того Иоганн Фриш (J. L. Frisch, 1666–1743), издавший в 1720–1738 гг. 13 частей «Описания всевозможных насекомых Германии». В 10-й части (1732) есть таблица с прекрасным изображением щитня, названного «Floss-fussige See-Wurm mit dem Schild» (водяной червь с щитом и плавательными ногами). В конце XVIII и в начале XIX в. о щитнях писали Бекманн (J. Baeckmann, 1775), Геде (H. M. G?de, 1817) и другие. Уже в те времена была несколько изучена его анатомия, но самца щитня никто не знал: все видели только самок. Прошло сто лет, и лишь в 1857 г. А. Козубовский (A. Kozubowski) открыл этого самца. А между тем щитни местами и временами были нередки. Так, в августе 1821 г. торговки Вены продавали щитней, якобы упавших с неба вместе с дождем, пролившим недели за две до того. Конечно, никто не мог себе представить, что в двухнедельный срок могли развиться и вырасти такие сравнительно крупные рачки, да еще там, где до дождя кроме пыли ничего не было… Тогда немало щитней попало в руки натуралистов, но самца среди них не оказалось.

Жаброногий же рачок артемия (Artemia) прогремел на весь ученый мир дважды. На артемии проводил свои исследования Зибольд (ср. стр. 124), открывший у нее явления партеногенеза. И с ней же были связаны замечательные опыты одесского зоолога Владимира Шманкевича (1839–1880). Он содержал соляноводную артемию (Artemia salina) в воде различной солености, и вот оказалось, что в зависимости от концентрации соли изменяется внешность этих рачков. Так, в более соленой воде у соляноводных артемий появлялись признаки другого вида того же рода — артемии Мильгаузена (Artemia milhauseni), обитающей в более соленых водах. При содержании артемии в мало соленой воде она приобретала признаки, сближающие ее с совсем другим родом, именно: с жаброногом (Branchipus). Опыты показывали, что виды действительно могут изменяться, причем отклонения бывают очень сильными. Шманкевич опубликовал в промежутке 1872–1877 гг. несколько работ о жаброногих рачках соляных озер и лиманов, всюду резко подчеркивая изменчивость артемии, вызываемую изменениями обитаемой ею среды. Сообщение о том, что даже в свободной природе, в соляных лужах, в которых живут артемии, имеются условия к «прогрессивному преобразованию артемии в жабронога» (Шманкевич, 1875), произвело огромное впечатление и вызвало множество возражений. Одни просто не доверяли точности наблюдений, других возмутил самый факт: один вид «превращается» в другой, — можно ли стерпеть такое «безбожие»? Шманкевича начали травить: применили обычный способ борьбы с «неугодными людьми». В конце концов его обвинили в… краже объектива от микроскопа. Несмотря на всю вздорность этого подлого обвинения, Шманкевич не выдержал и покончил самоубийством (на другой день после его смерти был пойман с поличным настоящий вор).

Опыты Шманкевича позже были несколько раз проверены. Русский зоолог В. Аникин исследовал артемий из западносибирских соляных озер и нашел, что они изменяются при изменениях степени концентрации раствора соли (1898). Повторила опыты Шманкевича Надежда Станиславовна Гаевская (род. 1889), известный зоолог-гидробиолог. Она провела ряд точных исследований и выяснила (1916), что соляноводная артемия действительно весьма изменчива и быстро и резко реагирует на изменения в степени солености воды. Н. Гаевская получила и жаброногоподобные формы артемии, и притом как раз в условиях опыта Шманкевича. Шманкевич оказался прав, во всяком случае все сообщенные им факты вполне точны. Некоторые ошибки в его толкованиях — результат времени, и эти ошибки не могли быть замечены ни им самим, ни его противниками. Для своего времени Шманкевич был «официально прав» и в своих объяснениях.

Аристотель описал всего 15 ракообразных, Линней знал их (1758) 89 видов. В настоящее время известно около 20 000 видов.

* * *

«Я называю насекомыми (энтома) всех тех, которые обладают насечками на теле, на брюшной стороне или же как на брюшной, таки на спинной», — характеризовал свою группу «энтома» Аристотель. Через 2000 лет Реомюр, смеясь, говорил, что «по Аристотелю» и крокодил — насекомое: в XVIII в. можно было смеяться над «стариками». Реомюр неправ: приведенная фраза не диагноз, а только краткое описание. В тексте Аристотель указал количество ног и другие особенности, своих «энтома», и крокодил в эту группу никак не попал бы. Правда, у Аристотеля «насекомыми» оказались и пауки, и многоножки, и кое-какие черви, но и Реомюр и более поздние зоологи тоже считали их за насекомых.

Зоология получила от Аристотеля «энтома», отсюда — энтомология. Название отряда жуков (жесткокрылые, Coleoptera) взято Линнеем тоже у Аристотеля. Всего Аристотель описал около 60 видов насекомых. Он сумел заметить даже повадки наездников, которых назвал «ихневмонами», указал, что гусеницы бабочек-стеклянниц (Sesia) точат дерево.

Плиний, собравший в своей «Естественной истории» (ср. стр. 21) все, что он смог найти в литературе, добавил туда и немножко своих наблюдений. Он привел многих насекомых, описал светляков, повадки муравьев и пчел, кузнечиков. Описал и кое-каких вредных насекомых, причем иногда легко узнать, о ком идет речь; такова, например, бабочка-плодожорка. Есть даже указания на меры борьбы, правда, очень оригинальные; наиболее любопытно, пожалуй, смазывание верхушек деревьев «желчью зеленой ящерицы». О гусенице древоточца Плиний пишет, что «огромные, живущие в деревьях черви очень вкусны», и тут же добавляет, что их даже откармливают, «переводя на мучное питание». Пробовал ли он сам гусениц (Плиний называет их «коссос», откуда наше название древоточца Cossus), сказать трудно, но что он поверил кому-то на слово, будто гусениц можно откормить мукой, — это бесспорно.

Альдрованди (ср. стр. 43) выпустил объемистый труд «О животных насекомых» (1602)^[106] — 767 страниц форматом в лист. Он описал ряд насекомых; наиболее интересна — сахарная чешуйница (Lepisma), названная им форбициной: это описание показывает, что зоологи начали интересоваться и мелкими, «невидными» насекомыми.

Множество насекомых изучил англичанин Томас Моуфет (Thomas Moufet, 1550–1604), врач по профессии. Его книга «Театр насекомых» (1634)^[107] содержит описания самых разнообразных насекомых, в частности он первый описал уховертку, которую и назвал «аврикулярия» (т. е. уховертка), описал сверчков (правда, известных еще Плинию). Описал и изобразил скорпионницу (Panorpa), дав особый рисунок конца брюшка самца, столь характерного, что из-за него эти насекомые и получили свое прозвище. Конечно, он привел немало сказок. Самая занятная — о богомоле.

«Это маленькое животное считается у поселян святым. Говорят, что когда ребенок попросит богомолку указать ему дорогу, то она поднимает одну из своих лапок, и при таком указании ошибается редко или никогда. Поселяне называют ее „налоем“ и твердо веруют, что богомолка действительно молится». Этой сказкой Моуфет обязан Ронделэ.

В 1649 г. вышла замечательная книга. Она называлась «Весна пчелы»^[108], а ее автором был капитан королевской и католической службы Александр де Монфор (A. de Monfort). В этой книге (Монфор издал двумя годами раньше и еще одну книгу о пчелах) были приведены все сказки античного мира о пчелах, но с «поправками»: Монфору не верилось, что пчелы могут зародиться в теле убитого и зарытого в землю быка, что самые храбрые пчелы зарождаются из внутренностей разлагающегося льва, причем голова льва дает начало «королю». Не так много мертвых львов и очень много пчелиных семей, чтобы можно было поверить такому рассказу. Отнесся он недоверчиво и к уверениям, что пчелы зарождаются из цветков, не принял и версии, что на цветах масличного дерева и тростника есть особые «семена», которые пчелы собирают и из которых «делают» своих личинок. Казалось, улей перед глазами, в нем соты с ячейками, в ячейках — личинки. Нет, нужно было искать чего-то другого.

И Монфор нашел. Рабочие пчелы зарождаются из меда. Пчела-король рождается из растительного сока, добываемого рабочими пчелами. Тираны, напрасно добивающиеся господства в улье, образуются из камеди. Единственное достоинство «теории» Монфора: он все «зарождение» свел к одному улью, сумел связать с ним роение, которое никак не вязалось с «теорией льва или быка».

XVII в. — век расцвета изучения анатомии и развития насекомых. Системы еще не было, никого не интересовало название животного, систематика не существовала, и все внимание и зоологов и любителей-натуралистов, изучающих насекомых, было обращено на анатомию, историю развития, повадки.

Ян Сваммердам (ср. стр. 51) изучал анатомию только «мелких животных»: его привлекала именно «миниатюрность» объекта. Его книги «История насекомых» (1669)^[109] и «Библия природы» (1737) содержат огромный материал по анатомии и развитию насекомых. Он выяснил метаморфоз ряда видов и тем положил основание для будущей классификации. Описал превращения мухи-львинки, а главное — ее замечательную живущую в воде личинку с венчиком волосков на конце брюшка — дыхательным аппаратом; первый описал «маску» стрекозиной личинки, приспособление для схватывания добычи — ротовые части, «заменяющие руки»; позже Реомюр и Лионнэ тоже описали личинок стрекоз, но почти ничего нового не прибавили. История развития жука-носорога, овода, различных бабочек, поденки — перечислить все, сделанное Сваммердамом, трудно. Описание превращений поденки резюмировано изумительно кратко: образец, как двумя штрихами дать прекрасный портрет:

«Из воды появляется она. Покровы ее лопаются. Она сбрасывает их. Улетает прочь. Вновь линяет. Порхает по воздуху. Отыскивает себе пару. Откладывает яйца. Умирает. И все это успевает проделать за короткий срок жизни в два или три часа».

Ряд секретов пчелы был раскрыт именно Сваммердамом.

«22 августа 1678 года я вскрыл один улей. В нем я нашел около тысячи обыкновенных пчел, около сотни пчел-наседок и одну царицу. Я применяю выражения, употребляемые в общежитии, на самом же деле с самого сотворения мира не существовало в ульях ни цариц, ни пчел, высиживающих яйца. Эти названия основаны на простой ошибке. В дальнейшем я всегда буду называть ту пчелу, которую обыкновенно называют царицей, — самкой, так называемую пчелу-наседку — самцом (трутнем), и наконец обыкновенную пчелу — пчелой-работницей».

И Сваммердам объясняет, почему нужно называть пчел именно так. Он подробно описал самок, самцов и рабочих, разобравшись даже в таких деталях, как половые различия в строении усиков, сложных глаз, простых глазков; описал собирательный аппарат рабочей пчелы. Заметил, что рабочие пчелы скорее самки: «бесполые существа, но по общему виду и устройству тела в них заметно больше признаков, свойственных самке, нежели самцу». Внутреннее строение пчелы описано подробно и очень точно. Сваммердам заметил, что пчелы кормят личинок не медом, а «особенным белым веществом, напоминающим обыкновенный белок», но точно выяснить, что это такое, не успел. Даже мальпигиевы сосуды указаны, хотя назначение их и осталось невыясненным; однако он отметил, что «сосуды на конце закрыты, наподобие слепой кишки».

Марчелло Мальпиги (ср. стр. 55, 56) опубликовал свои исследования по анатомии шелковичного червя^[110], поразивши чопорных и немножко ленивых англичан — членов Королевского общества — изумительной тонкостью исследования и точностью рисунков. «Мы повесим портрет его в зале Общества» — вот решение пристыженных академиков, увидевших, как далеко им до такого прилежания и такой усидчивости.

Реди (ср. стр. 57) изучил развитие овода, выяснил историю мушиных личинок, сделал ряд наблюдений над орехотворками, кое-что напутал в них и тем заинтересовал крохотными фабрикантами галлов Валлиснери (ср. стр. 58). Этот не только исправил ошибки Реди, но разузнал и другие подробности из истории «чернильного орешка». В промежуток 1673–1712 гг. сообщил о развитии блохи, открыл личинку муравьиного льва и описал ее превращения, исследовал шпанскую мушку. От него повелся рассказ о том, как личинка муравьиного льва «бомбардирует» свою добычу песчинками, целясь в бедняжку-муравья, попавшего на «линию обстрела».

Левенгук (ср. стр. 59) еще в 1605 г. первый описал вкратце строение тлей. Он с изумлением установил редкость самцов у некоторых видов и растерянно следил за размножением девственной самки и рождением (вот чудеса: она родит!) личинок. Конечно, он не понял увиденного, и слава замечательного открытия досталась Боннэ.

Кроме этих натуралистов, изучали строение, а в особенности развитие и повадки насекомых и еще многие зоологи тех времен. Скопившиеся данные по метаморфозу, особенно же работы Сваммердама, позволили Рэю (ср. стр. 63) составить классификацию насекомых, — одна из немногих работ по систематике в те годы (ср. стр. 65).

Первая половина XVIII в. — время Реомюра. Это имя слышали все: кто не знает термометра «по Реомюру» (80-градусная шкала)? Металлурги помнят, что Реомюр первый описал способ изготовления цементной стали (путем науглероживания сварочного железа, 1722). Знают его и в фарфоро-фаянсовом производстве: Реомюр изобрел «реомюровский фарфор». Он сделал и кое-какие изобретения в стекольном деле. И, наконец, он знаменитый наблюдатель жизни насекомых.

Рен? Реомюр (Rene de Reaumur, 1683–1757, правильнее — де Реомюр, но никто не знает его с этой приставкой «де») вначале изучал право, но вскоре предпочел перелистыванию пыльных фолиантов лабораторию физика и пчелиные ульи, такие веселые в солнечные дни июля. Он увлекался техническими и естественными науками, и его успехи здесь были так быстры и велики, что 25-летний молодой человек оказался в кресле академика.

Р. Реомюр (1683–1757).

Секретарь Академии наук Реомюр недоверчиво косился на доклады Пейссонеля о животной природе кораллов, он же следил за линькой речного рака, раскрывая тайны этого обычнейшего животного, и он же, отломав раку ногу, нетерпеливо ждал ее восстановления, наблюдая за регенерацией, как за чудом. Когда поднялся шум вокруг гидры и Трамблэ, Реомюр занялся и гидрой. Он не очень доверял сенсациям, а поэтому придирчиво проверял такие открытия, как партеногенез у тлей, «маска» стрекозиной личинки и многое другое. Осторожный наблюдатель не любил сказок, столь обычных у прежних авторов, сообщал только то, что видел сам, и не занимался гипотезами, построенными на «логическом ходе вещей», крепко памятуя, что логика — штука обманчивая. Единственный его грех — очеловечивание животных; нельзя же считать грехом неверные толкования увиденного, — каждый толкует по-своему.

Таково, например, его толкование «странностей» в размножении тлей. У тлей возраст нужно считать не по числу прожитых ими дней, а по числу предшествовавших половому размножению партеногенетических поколений. Так Реомюр думал найти объяснение наличию двух способов размножения у тлей: девственные самки — только одна из своеобразных форм роста и развития будущей половой особи.

Подставив собственную руку комару, Реомюр следил в лупу, как тот вонзает свой хоботок в кожу, как работают ротовые части, как по хоботку спускается «прозрачная капля», а потом поднимается кровь. Он быстро сообразил, что раздражение при комарином уколе вызывается именно этой каплей жидкости, и не замедлил дать рецепт:

«Чтобы воспрепятствовать вредному действию укушения комара, лучше всего вымыть тотчас же водою оставшуюся в ранке жидкость; как бы ни мала была ранка, легко ввести в нее воду; при расчесывании, например, укушенного места ранка расширяется, и тогда уже легко обмыть ее водой; я сам иногда с успехом прибегал к такому способу».

Следя за выходом бабочки из куколки, он заметил, что крылья постепенно расправляются, что крыло только что вышедшей из куколки бабочки имеет все свои части, несмотря на малые размеры. Предположил, что крыло расправляется и растягивается при помощи особой жидкости, появляющейся в крыле, и доказал это предположение экспериментально: заменил жидкость своими пальцами и расправил крылья, вытянув их по всем направлениям.

Реомюр много возился с пчелами и написал о них целый трактат. Это смесь научных исследований с наставлениями пчеловодам, неплохое руководство для тех времен, хотя и не лишенное наивностей и ошибок. Конечно, он попробовал морализировать: пчелы издавна служат примером для многих «моралистов».

«Природа наделила обыкновенных пчел самыми нежными и почтительными чувствами к женскому полу; они всякую появившуюся среди них самку принимают как свою повелительницу, воздают ей почести, оказывают ей все услуги, на какие только способны».

Увы, рабочие пчелы — самки, «мораль» превратилась в анекдот. Внимательный наблюдатель не прозевал даже такой крошки, как пчелиная вошь (Braula, наружный бескрылый паразит из двукрылых). Описание коротко, не совсем точно, но пчелиная вошь в нем — как живая.

«На пчелах водится маленькое насекомое, которое высасывает из них свою пищу; оно красноватого цвета и величиной приблизительно с булавочную головку. Его тело кажется блестящим и чешуйчатым, как и шесть ножек, на которых оно покоится».

Семитомные «Мемуары по изучению истории насекомых» (1734–1742)^[111] содержат горы материала: тут и развитие лошадиной кровососки, и повадки ос и шершней, образ жизни различных жуков, превращение гусениц, история овода. Реомюр не ограничился только изучением тлей, он исследовал и хищных насекомых, питающихся тлями: описал жизнь божьих коровок, мух-сирфов и их личинок, похожих на крохотных пиявок. «Библия природы» Сваммердама не сразу сделалась доступной французам, а потому нередко Реомюр открывал, сам того не зная, уже давно открытое и описанное Сваммердамом.

Реомюровские «Мемуары» надолго оказались основной сводкой по жизни насекомых и послужили источником для ряда компиляций и пересказов. И не только потому, что надвинулась полоса увлечения классификацией и энтомологи начали видеть в насекомом лишь объект для коллекционного ящика: книги были хороши.

Рёзель фон Розенгоф (ср. стр. 68), увлекавшийся разнообразными «насекомыми», в том числе и действительно насекомыми, в своих «Развлечениях» описал историю развития и повадки множества видов, особенно бабочек и водных насекомых^[112].

Боннэ (ср. стр. 74) опубликовал ряд работ о тлях, гусеницах, открыл партеногенез у тлей, писал о пчелах, сделал ряд исследований по дыханию у насекомых. Он же, отдав дань времени, напечатал статью (1774) о лучших способах сохранения насекомых в коллекциях.

Наблюдения над тлями начались 20 мая 1740 г. Боннэ взял цветочный горшок с землей, вставил туда баночку с водой и веточкой бересклета и на листик посадил тлю, только что родившуюся на его глазах от бескрылой самки. Затем он прикрыл ветку стеклянным колпаком, плотно прижав его края к земле.

«Я имел терпение вести полный дневник моего пленника, где записывалось все до последнего его движения. Я наблюдал его регулярно каждый час, начиная с 5 или 6 часов утра до 9 или 10 часов вечера, не считая промежуточных наблюдений в разное время дня. Чтобы лучше заметить самые секретные действия заключенного, я употреблял всегда лупу и, хотя мои опыты стоили мне порядочного труда, однакоже под конец я совершенно привык и освоился с ними. Насекомое четыре раза сменило свою кожу: 22-го вечером, 26-го в два часа пополудни, 29-го в семь часов вечера и наконец 31-го около семи часов вечера. Счастливо пройдя через это испытание, травяная вошь сделалась совершенно взрослым насекомым, и 1 июня к 7 часам вечера я имел удовольствие видеть ее уже матерью. С этого дня до 20 июня она произвела на свет 95 живых детенышей, большая часть которых родилась на моих глазах».

Следя затем за бузинной тлей, Боннэ довел наблюдения лишь до пятого поколения, — не хватило пищи для тлей. Проследив спаривание у крылатых особей, Боинэ сначала изумился, но позже сумел связать столь противоречащие один другому факты и наметил схему чередования поколений.

Замечательны работы по анатомии насекомых Петра Лионнэ (P. Lyonnet, 1707–1789). Юрист и присяжный переводчик, он все свободное время отдавал энтомологии. Прекрасный гравер (он хорошо рисовал и граверному искусству выучился меньше, чем в год!), Лионнэ сам иллюстрировал свои работы, и его гравюры так хороши, что некоторые из них репродуцируются даже в современных изданиях. Начав с книги, имевшей целью показать разумность и величие божества на примере насекомых (1742), он затем опубликовал свой знаменитый «Анатомический трактат о гусенице, грызущей в древесине ивы» (ивовый древоточец)^[113], книгу в 600 слишком страниц, с 18 таблицами рисунков. Он сообщил не только сведения по анатомии гусеницы, ее развитию и образу жизни. Здесь же приведено подробное описание луп и микроскопов, инструментов и всей методики работы; описаны даже приемы определения силы увеличения микроскопа. Это было полным руководством по зоотомии насекомых и микроскопии, правда, несколько специальной. Лионнэ же выяснил историю развития лошадиной кровососки, проверил и подтвердил наблюдения Боннэ над тлями, описал (вторично) «маску» стрекозиной личинки, писал и о других насекомых.

Книга Лионнэ вышла в 1760 г. В это время анатомия, история развития, все связанное с живым насекомым отступило на второе место: зоологи занялись описаниями новых видов. Сухие насекомые, наколотые на толстые булавки, заменили живых насекомых и распластанных ножичком анатома жуков и гусениц. Проповедь Жана-Жака Руссо дала результаты: дворянство, отчасти и «третье сословие» увлеклись собиранием растений, гербарии стали модным украшением не только графских салонов, но и гостиных купцов, как всегда подражавших «высшему свету». Ламарк, составив удобный определитель-ключ растений, подлил масла в огонь. Второй удобный объект для коллекционирования — насекомые. Здесь определителей еще не было, но они намечались: линнеевская «Система природы» вышла уже 12-м изданием. Слава Линнея полыхала пожаром, и систематика вытеснила все другие разделы зоологии.

Передняя часть гусеницы древоточца (Cossus), вскрытая со спины и распластанная; внутренности удалены (Лионнэ. 1760).

a — голова; b — трахеальный ствол; c — дыхальца; d — мышцы.

В 10-м издании «Системы природы» (1758)^[114] Линней (ср. стр. 81) разделил насекомых на 7 отрядов, характеризуемых числом и устройством крыльев: жесткокрылые, полужесткокрылые (тут же и прямокрылые), чешуекрылые, сетчатокрылые (смесь из разных отрядов), перепончатокрылые, двукрылые и бескрылые (бескрылые насекомые разных отрядов, пауки, многоножки). Линней описал множество видов: он оказался на положении библейского Адама, которому якобы было поручено придумать названия для всех животных, обитавших в раю. Бинарная номенклатура упраздняла старые названия, и хотя их можно было использовать, все же нужно было составлять новые диагнозы, искать место в системе, подгонять под тот или иной род. Линней работал, не покладая рук. В 10-м издании «Системы» описано 65 родов и 1929 видов насекомых и около сотни видов других «бескрылых», т. е. не насекомых; в 12-м издании (1767) было уже 77 родов и 2764 вида.

Сводка наличных описаний, сравнительная легкость определений сделали свое дело. Число описанных видов начало расти со сказочной быстротой: к девяностым годам XVIII в. оно достигло 11 000.

Во второй половине XVIII в. было так много энтомологов, что перечислять их всех просто скучно. Укажем лишь крупнейших.

Иоганн Фабриций (J. Ch. Fabricius, 1745–1808), датчанин, имеет все права на второе место после Линнея. Он имел бы бесспорное право на первое место, если бы не бинарная номенклатура — редкостный козырь Линнея, бьющий карту любого конкурента. Фабриций объездил почти всю Европу, чтобы пополнить свои коллекции, побывал профессором натуральной истории в Киле, был прекрасным знатоком политической экономии и за это удостоился чести оказаться «советником короля Дании». Комплект его энтомологических трудов — 18 томов, битком набитых короткими диагнозами видов. Фабриций дал свою систему «насекомых»: сын своего века, он, конечно, относил к насекомым пауков и многоножек. В основу системы положено строение ротовых частей, и сообразно этому настоящие насекомые разделены на 8 отрядов, собранных в две группы. Кусающие ротовые части: 1) жуки, 2) прямокрылые, 3) сетчатокрылые, 4) перепончатокрылые, 5) стрекозы; сосущие ротовые части: 6) чешуекрылые, 7) полужесткокрылые, 8) двукрылые. Эта система — огромный шаг вперед по сравнению с Линнеем.

Антуан Оливье (A. G. Olivier, 1756–1814), профессор зоологии в ветеринарной школе в Париже, прославился изданием грандиозной 10-томной «Энциклопедии насекомых»^[115], в составлении которой приняли участие и другие энтомологи. Он же издал сводку по жукам: 6 огромных томов текста и 2 тома атласа^[116]. Карл Де Гир (С. De Geer, 1720–1778), шведский барон, не только описывал новые виды, — его интересовала и жизнь насекомых. Отсюда увлечение низшими насекомыми, личинками, наездниками, всеми теми, среди которых он мог найти что-либо новое, любопытное. Семь томов «Мемуаров» (1752–1778)^[117] — памятник удивительной наблюдательности этого исследователя, мало поддавшегося горячке новоописаний.

К. Де Гир (1720–1778).

Пастор Иоганн Гёце (J. A. Goeze, 1731–1793), пожалуй, уделял больше времени насекомым, чем алтарю, — столько он издал работ. Он не только описывал новые виды, но изучал и экологию насекомых, их морфологию и даже экономическое значение, издал книгу о вредных насекомых (1787)^[118]. Его посмертный труд — своего рода «чудеса из мира насекомых»^[119] — сборник любопытных очерков о жизни и строении насекомых — содержит и указания по технике препарирования, постановке опытов и наблюдений.

Только бабочек изучал эрлангенский учитель Эвген Эспер (E. J. Esper, 1742–1810), издавший грандиозную сводку в 7 томах с многими сотнями цветных таблиц^[120]. Бабочки же были страстью Якоба Гюбнера (J. Htibner, 1761–1826), рисовальщика на фабрике. Он издал ряд книг^[121], иллюстрированных сотнями роскошных цветных таблиц: бабочки привлекали его именно как художника, и рисовать он любил больше, чем писать. Эти два бабочковеда не только заложили фундамент лепидоптерологии, они же были началом специализации энтомологов.

Любительство росло с каждым годом. Ему обязана энтомология конца XVIII и начала XIX в. изданием роскошных сводок с разрисованными от руки таблицами, накоплением коллекционных материалов, ростом музеев. Оно же вызвало появление торговли насекомыми, сыгравшей большую роль в истории энтомологии, — роль, равно хорошую и плохую. Якоб Штурм (J. Sturm, 1771–1848), житель Нюрнберга и гравер по меди, не только издал «Германскую фауну» в 23 частях с четырьмя сотнями таблиц. Еще в 1798 г. он опубликовал список своей коллекции, предлагая продажу и обмен перечисленных в нем насекомых. Штурм — «отец торговой энтомологии». Берлинский гарнизонный пастор Иоганн Гербст (J. F. Herbst, 1743–1807), издавший большой труд по насекомым (21 том)^[122], до того увлекся насекомыми, что в 1781 г. предложил фантастический проект основания «республики немецких энтомологов» — странной комбинации почти что «фаланстера» с научным обществом.

Любители-коллекционеры множились удивительно быстро, и только недогадливостью сторонников теории самозарождения можно объяснить, что они не использовали этого факта для доказательства правильности своих взглядов. Появились энтомологические журналы (частные издания): всякий спешил обессмертить свое имя, пристегнув его к названию какого-либо насекомого. Еще в 1777 г. Фюсели (J. С. F?essly, 1743–1786), любитель и книготорговец в Цюрихе, попробовал издавать «Магазин для любителей энтомологии», затем последовал «Новый магазин» (1782–1786). Начало было положено, и в конце XVIII и в первой четверти XIX в. ряд журнальчиков замелькал на книжном рынке. Они закрывались, и открывались, переходили из рук в руки, но свое дело кое-как делали: описания печатались, интерес рос.

Среди этой возни коллекционеров, среди погони за открытиями, редкими жуками и бабочками, жизнь насекомого почти забыли. И тем очаровательнее фигура швейцарца Франсуа Гюбера (F. Huber, 1750–1831), наблюдателя пчел. Сын художника и страстного любителя природы Жана Гюбера (1722–1790), прославившегося вырезыванием портретов из бумаги (профили), он с детства полюбил природу и сразу же увлекся пчелами. Чтобы следить за ними, он устроил улей, состоявший из ряда вертикальных отделов и раскрывавшийся наподобие страниц книги: «перевертывая страницы», наблюдатель заставал пчел в самые разнообразные моменты их жизни.

28 лет Гюбер ослеп. Он не сдался: книги читал ему слуга, Франсуа Бюрненс. Прошло несколько лет, и Бюрненс заменил глаза своему господину: научился следить за пчелами, смотрел и рассказывал. Позже, когда Гюбер расстался с Бюрненсом, ему помогала жена.

Ф. Гюбер (1750–1831).

Около 50 лет наблюдений над пчелами дали много нового. Гюбер узнал, чт? такое «уза» (иначе прополис, смолистые выделения растений), выяснил, откуда у пчел выделяется воск (правда, это было выяснено еще раньше одним крестьянином), подтвердил наблюдения Шираха (пастор, пчеловод, умер в 1773 г.) о значении размеров ячейки и характера пищи в выведении рабочих пчел и маток, проследил, что личинка рабочей пчелы может дать и матку, при условии большой ячейки и соответствующей пищи. Он изучил чуть ли не все подробности роения и поведения молодых маток, проследил сражения между матками-соперницами и тем показал ошибочность мнения Реомюра о «почтительности» пчел. Его книги о пчелах открыли глаза не только пчеловодам, но и ученым зоологам на жизнь пчелы, до того знакомую им, пожалуй, больше с анекдотической стороны.

Сын Гюбера — Жан-Пьер Гюбер (1777–1840) с детства привык к пчелам и наблюдениям. Он тоже оказался натуралистом, но интересовался не только пчелами. Муравьи, наездники, долгоносики-трубковерты личинки пилильщиков, перелеты бабочек, сеноеды — его привлекало все малоизученное. Его книга «О нравах муравьев» (1810) была лучшей книгой о муравьях в течение десятков лет.

Небольшому жучку обязан своей жизнью Пьер Лятрейль (P. A. Latreille, 1762–1833). Знаменитейший энтомолог впоследствии, он в 1792 г. был известен только по сообщениям о некоторых новых видах насекомых да по упоминанию его имени у Фабриция и Оливье. Революция застала его в Бриве, небольшом городке южной Франции. Лятрейль был священником и попал в число лимузэнских патеров, отказавшихся принести присягу в «верности нации». Их приговорили к ссылке в Гвиану, а пока посадили в тюрьму в Бордо. Вместе с Лятрейлем находился старик-епископ, к которому каждое утро приходил врач. Однажды врач увидел, как Лятрейль поймал какого-то жучка, пробежавшего по полу, и наколол его на булавку. На вопрос врача, он ответил, что это редкий жук. «Тогда отдайте его мне. Я знаю человека, которого этот жучок сильно порадует», — попросил врач. Врач отнес жучка своему знакомому, барону Ж. Бори де Сен Венеану (1780–1846). «Я вижу, что г-н Бори должен знать мое имя. Скажите ему, что аббат Лятрейль отправляется умирать в Гвиану, не опубликовав своего исследования о родах Фабриция», — ответил Лятрейль врачу на следующий день, когда тот сказал ему, что Бори считает этого жучка новым видом.

П. Лятрейль (1762–1833).

Бори сумел добиться освобождения Лятрейля; тот уже готовился сесть на корабль, когда Бори получил разрешение взять аббата на поруки. Лятрейль остался на пристани, корабль отчалил и вскоре потонул со всеми аббатами, едва отойдя от берега. Жучок-спаситель — маленький жучок из семейства пестряков (Cleridae) — был описан Лятрейлем и получил название «некробия» (Necrobia), что означает «смерть — жизнь».

В 1820 г. Лятрейль был назначен профессором Музея натуральной истории — почетнейшее звание для зоолога во франции до сегодняшнего дня. Его крупнейший труд — «Естественная история, общая и частная, ракообразных и насекомых»^[123], вошедшая в серию «Продолжения Бюффона», 14 томов, свыше 6000 страниц (1802–1805), и сводка о родах ракообразных и насекомых, 4 тома (1806–1809). Он изучал всех членистоногих, занимаясь не только систематикой, но и анатомией, морфологией, географией, экологией. В 1832 г. им издан «Курс энтомологии», где он опубликовал систему насекомых, установленную им после долгих колебаний и многих переделок.

Лятрейль разделил насекомых на 13 отрядов. Он не смог освободиться от «гипноза» Ламарка, Линнея и Фабриция и ввел подразделение на крылатых и бескрылых. К бескрылым отнесены блохи, вши и щетинохвостки; к крылатым — жуки, уховертки, прямокрылые, полужесткокрылые, сетчатокрылые, перепончатокрылые, бабочки, двукрылые и веерокрылые. Он не обратил должного внимания на развитие насекомых, а потому естественного порядка в своей системе, конечно, не дал.

В 1821 г. вышла система Мак-Лея (W. S. Mac Leay, 1792–1865)^[124], одного из членов богатой энтомологами-коллекционерами семьи Мак-Леев, основателей Мак-Леевского музея в Сиднейском университете (Австралия). Мак-Лей (ср. стр. 108) дал систему в виде «пятерок» — замкнутых колец, в которых группы переходят друг в друга, причем в местах соприкосновения кругов помещены переходные формы. Об этой системе уже говорилось выше (ср. стр. 108), здесь приводим только часть, касающуюся «кольчатых» (см. стр. 220).

Как видно, данная «пятерка» охватывает кольчатых животных. Ракообразные через «мокриц»(?) связаны с «неимеющими превращений» — многоножками, куда попали и первичнобескрылые насекомые. Далее следует круг насекомых с «грызущими ротовыми частями», в которых значатся и ручейники; в круг с «сосущими ротовыми частями» попали и блохи. Этот круг через «?кровососки летучих мышей» (Nycteribiidae) связан с кругом паукообразных: кровососки летучих мышей по внешности, правда, напоминают пауков. В каждом кругу пять отрядов — пятерка выдержана до конца. Мало того, отряды каждого круга образуют параллели:

В угоду этой «пятерке» и «принципу параллели» и появился отряд ручейников, а явные насекомые — щетинохвостки — отошли в круг «без превращений». Мало того, автор сознательно грешит: ручейники попали в число «грызущих», хотя ротовые части у них явно недоразвитые, блохи — в число «сосущих» (они как раз не сосут). Правда, бабочки и ручейники граничат, через них один круг «переливается» в другой, но было бы ошибкой видеть в этом желание показать некоторую «эволюционность»: это только стремление выразить «единый план творения», слить вместе несливаемое, а главное — достичь максимального успеха в «графической системе». Пятая «параллель» особенно замечательна: шестиногая личинка и «различное превращение» — признак, годный для любого ряда насекомых, введен именно сюда, так как нужно было дать пятый ряд, нужно было в него кого-то поместить и нужно было дать этим «каким-то» какую-то характеристику.

Система Мак-Лея успеха не имела: не ей было соперничать с системой Лятрейля.

Система «пятерок» Мак-Лея (1821). Класс кольчатых.

Граф Пьер Дежан (comte P. F. A. Dejean, 1780–1845) был обладателем крупнейшей коллекции жуков в первой половине XIX в. Кавалерист, проведший молодость в походах с Наполеоном, сын известного генерала, сделал блестящую карьеру: в 30 лет уже командовал кавалерийской бригадой, а с 1813 г. был адъютантом Наполеона. Он прошел с своими кавалеристами Европу от Испании до России, и всюду его офицеры и он сам собирали жуков. Дежан сражался за Наполеона под Ватерлоо и отправился в изгнание, когда на место Наполеона пришли Бурбоны: 1815–1818 гг. провел в Далмации, Кроации и Штейермарке. Вернувшись во Францию, он в 1824 г. после смерти отца получил наследственное звание пэра Франции, а потом вошел в «кавалерийский комитет», снова оказался на военной службе и умер генерал-лейтенантом.

Дежан собрал колоссальные материалы, одних только жуков в его коллекции было 22 399 видов. Конечно, после его смерти у Франции не нашлось денег (обычное явление в этой стране, когда дело касается науки), и коллекция была распродана, разошлась по рукам и только много позже начала частями стекаться в музей — конечное местопребывание всякой крупной коллекции. Дежан выпустил 4 издания «Каталога коллекции жуков Дежана»^[125]. Это были не просто списки, а своего рода систематические всесветные каталоги. Последнее издание (1837) около 30 лет служило единственной сводкой-каталогом по жукам всего света. Дежан же несколько раз принимался издавать огромную описательную сводку по жукам, но ни разу не смог довести ее до конца: каждый раз начинал сызнова из-за смерти соавторов, а в последний раз — умер сам.

В 1832 г. было учреждено Французское энтомологическое общество — первое научное общество, изучающее насекомых. До того были только многочисленные кружки любителей и «клубы» в Англии; они начали появляться здесь еще в 1745 г. Но Дежана не было в числе учредителей этого общества: слишком занятый военной службой, он не смог уже отдавать свое время энтомологии.

Первая половина XIX в. — увлечение систематикой. Позже понемногу начали интересоваться и жизнью насекомых, а вопросы экономики вскоре поставили на очередь серьезность чисто экологических и этологических работ: началось пристальное изучение насекомых-вредителей.

Леон Дюфур (L. Dufour, 1782–1865), врач, усердно занимался изучением анатомии насекомых и пауков и биологией ряда видов. Сто лет назад он не превзошел бы Реомюра и Сваммердама как наблюдатель, не говоря уже о Лионнэ (как анатом), но время сделало его исследования более точными, а возросшие знания и более серьезный подход к наблюдениям позволили увидеть и понять многое, чего не поняли бы предшественники Дюфура. Он выяснил историю развития множества видов насекомых, изучил анатомию еще большего числа их, узнал многих паразитов насекомых и даже открыл грегарин. Список научных работ Дюфура охватывает более 160 названий.

До сих пор не превзойден как наблюдатель Жан Анри Фабр (J. Н. Fabre, 1823–1915), пожалуй, единственный энтомолог, имя которого известно самой широкой публике. Школьный учитель, Фабр с молодости увлекался насекомыми — не коллекционированием, а изучением их жизни. Оставив школу в 1871 г., он занимался уже только насекомыми, пауками, скорпионами. Одиночные осы-охотницы, парализующие пауков и насекомых для своих личинок, одиночные пчелы, цикады, навозные жуки — у Фабра было много любимцев, за жизнью которых он следил помногу лет. Фабр открыл личинковый диморфизм, описал сверхпревращение у различных жуков-нарывников, но сущность этого явления, его происхождение остались ему непонятными. Упрямый до фанатизма наблюдатель, он не умел обобщать, не понимал теорий, не мог понять даже такой, в конце концов, простой теории, как теория отбора Дарвина. Отсюда отсутствие не только обобщений, но даже и простых попыток объяснения фактов в его книгах. Единственное, что он проповедовал страстно, это учение об инстинкте: между разумом и инстинктом — пропасть, насекомые руководствуются только инстинктом. 10 томов «Энтомологических воспоминаний» (1879–1909)^[126] Фабра — лучшее, что есть в мировой литературе о жизни насекомых.

Ж. А. Фабр (1823–1915).

Джон Леббок (John Lubbock, Lord Avebury, 1834–1913), крупный финансовый деятель и лорд, был приватным ученым — нередкое явление в Англии: там немало ученых, никогда не занимавших кафедры. Археолог и этнолог, Леббок занимался и энтомологией. Его больше интересовала жизнь насекомых, чем систематика, хотя он и работал по классификации первичнобескрылых. Книга «Муравьи, пчелы и осы»^[127], где была описана во всех подробностях жизнь этих насекомых, имела шумный успех, и если она почти забыта теперь, то только потому, что устарела.

Август Форель (A. Forel, 1848–1931) — знаменитый швейцарский психиатр, и он же крупнейший знаток жизни муравьев. Форель изучал муравьев «со всех сторон»: систематика, распространение, инстинкты и повадки, изменчивость и полиморфизм, развитие, сожители муравейников. Он основатель своего рода школы «форелистов»: по его методам работает сейчас много крупных муравьеведов.

Муравьев же и термитов изучал Карл Эшерих (С. Escherich, род. 1871), занимавшийся и другими насекомыми. Муравьи, термиты и в особенности их многочисленные «сожители» и «гости» — тема многолетних работ иезуита Эриха Васманна (Е. Wasmann, 1859–1931), опубликовавшего более 250 работ только по муравьям и термитам. Замечательный наблюдатель, он толковал увиденное телеологически и, конечно, теологически: отсюда при исключительной ценности сообщаемых им фактов — полная никудышность объяснений. Оказавшись биологом, он занялся согласовыванием науки с церковным учением и достиг таких успехов (ухитрился даже «согласовать» учение Дарвина с библией), что сделался своего рода вождем клерикалов, стремившихся оцерковнить и тем обезопасить столь страшного врага, как естествознание.

Сказочной работоспособностью обладал создатель школы прикладных энтомологов в С. Америке, англичанин Чарлз Рейли (Ch. Riley, 1843–1896). Ему было всего 25 лет, когда его пригласили работать в Сен-Луи (штат Миссури), где специально для него была учреждена должность энтомолога. Через десять лет (1878) он уже профессор и директор энтомологического отделения департамента земледелия в Вашингтоне — высшая должность для энтомолога в С. Америке. Рейли изучал самых разнообразных паразитов, метаморфоз и сверхметаморфоз, биологию множества видов вредных насекомых. В промежуток 1863–1889 гг. он опубликовал 1554 работы!

Любительство, развиваясь все больше и больше, привело к накоплениям колоссальных материалов. Частные коллекции нередко оказывались крупнее музейских. Джемс Томсон (J. Thomson, ум. 1897) оставил после себя коллекцию в 35 000 видов жуков. Карл Дорн (С. Dohrn, 1806–1892) оставил коллекцию в 50 000 видов жуков. Густав Краатц (G. Kraatz, 1831–1909), знаменитый немецкий энтомолог, опубликовал 1903 работы о насекомых (правда, в большинстве мелкими статейками). Он оставил свою огромную библиотеку, большую коллекцию и солидную сумму денег на учреждение Энтомологического института. Так возник, вначале частный, со времени мировой войны государственный Германский энтомологический институт (Берлин-Далем), в который отдали и завещали свои коллекции и библиотеки многие крупные энтомологи-немцы.

Крупнейшей частной коллекцией в мире была коллекция бабочек и жуков братьев Шарля и Рен? Обертюр, богатых французов-типографщиков в Ренне (Oberth?r, Charles, 1845–1924, Ren?, род. 1852). «Моя коллекция хранится в нарочно построенном для того доме, но он оказался, к сожалению, слишком мал», — писал в 1910 г. Шарль про коллекцию бабочек, в которой тогда было свыше 1 200 000 штук. После смерти Шарля бабочки, занимавшие уже более 12 000 больших ящиков, были распроданы частями: ни один музей мира не смог купить этой коллекции целиком (больше половины купил Британский музей). Шарль не только коллекционировал; им написаны и изданы 23 тома «Этюдов по сравнительной лепидоптерологии» (1902–1925), с раскрашенными от руки (600) и черными (500) таблицами, прекрасное, но безумно дорогое издание (ныне 17–20 тыс. франков). Рен? Обертюру принадлежит не менее грандиозная коллекция жуков. Обертюры покупали коллекции умерших энтомологов, скупали насекомых на аукционах в Лондоне, имели сборщиков в разных странах. Они отдали всю жизнь этому делу. Можно спокойно утверждать, что такой крупной частной коллекции больше никогда не будет.

Но самой замечательной частной коллекцией нужно считать не обертюровскую. Лорд Уолсингэм (Th. de Grey, Lord Walsingham, 1843–1919) обладал наиболее полной в мире коллекцией молей. Он собирал этих невзрачных бабочек около 40 лет и в поисках за ними объездил ряд стран. В 1910 г. он подарил ее Британскому музею — 49 000 видов, 260 000 штук… молей!

Торговля насекомыми расширялась все больше и больше. В поисках за редкими видами «охотники за бабочками» проникали в самые глухие уголки тропиков, обшарили всю Азию и Африку. Это было выгодным занятием, и опытные собиратели зарабатывали хорошие деньги: сборщик фирмы Штаудингера в Дрездене, К. Платен (С. Platen), провел 14 лет (1880–1894) на островах Малайского архипелага и заработал на насекомых 122 000 марок.

Погоня за новыми видами, жажда «авторства» иногда достигали чудовищных размеров. Уэлкер (F. Walker, 1809–1874) описал по материалам Британского музея около 20 000 новых видов. Но он был чужд самолюбия, причина в другом: за каждый новый описанный вид музей платил ему шиллинг, за новый род — фунт стерлингов. «Сдельщина» привела к тому, что Уэлкер описывал что и как придется, стремясь к одному — получить побольше шиллингов. Мориц Пик (M. Pic, род. 1866) описал около 15 000 видов, преимущественно жуков, да сверх того еще около 5000 «вариаций». Здесь нет денежного интереса: Пик, повидимому, хочет поставить «мировой, рекорд», давая описания в 2–3 строчки, т. е. хуже линнеевских. Австриец Эдмунд Рейттер (E. Reitter, 1845–1920) описал около 9000 видов, в том числе множество видов Сибири и Средней Азии. По 3000–5000 видов описали десятки энтомологов. Неудивительно, что число энтомологических работ в наше время составляет примерно около 3000 в год (по прикладной энтомологии еще 3000–4000) и что специализация становится все ?же и ?же. Последний жуковед, знавший все семейства жуков, Э. Рейттер, умер, нового нет и не будет: невозможно уследить за потоком литературы, немыслимо ориентироваться в колоссальном материале.

И все же, сколько ни путают любители, сколько ни засоряют они научную литературу своими чисто любительскими статейками, именно им обязана энтомология своими успехами; число известных видов подошло под миллион. Одним ученым специалистам никогда бы не справиться с таким материалом.

Система насекомых во второй половине XIX в. и в наше время значительно ушла вперед от дней Лятрейля. Ф. Брауэр (F. Brauer, 1832–1904), профессор и директор зоологического отделения Венского музея, крупнейший знаток двукрылых и сетчатокрылых, в 1885 г. предложил свою систему. Он разбил насекомых на 2 отряда: первичнобескрылые (с 2 подотрядами — щетинохвостые и ногохвостые) и крылатые (16 подотрядов). В основу он положил морфологические и анатомические признаки, историю развития, филогенез. Единственный заметный недостаток в его системе — уменьшенное количество групп в «отряде» первичнобескрылых.

Метаморфоз, взятый сам по себе, не может служить основой для системы. Это показала сводка Р. Геймонса (R. Heymons, 1907), где рассмотрены различные формы метаморфоза, — получается невероятная смесь не только из отрядов, но даже из семейств. А. Гандлирш (A. Handlirsch, 1865–1935), особенно много изучавший ископаемых насекомых, предложил систему, в которой раздел «крылатых» насчитывал 27 отрядов (1908). Наконец, в 1925 г. А. В. Мартынов (1879–1938) ввел разделение «крылатых» на древнекрылых и новокрылых.

Новейшая система со всеми крупными подразделениями приняла такой вид:

КЛАСС НАСЕКОМЫХ.

I. Подкласс. Первичнобескрылые — Отряды 1–4 (бессяжковые, вилохвостки, двухвостки, щетинохвостки).

II. Подкласс. Крылатые.

А. Древнекрылые. — Отряды 5–6 (стрекозы, поденки).

Б. Новокрылые.

а) Насекомые с неполным превращением. — Отряды 7–20 (тараканы, богомолы, термиты, прямокрылые, палочниковые, веснянки, эмбии, уховертки, трипсы, сеноеды, пухоеды, вши, равнокрылые; полужесткокрылые). Различают иногда еще отряды гемимеров (Hemimerodea) и зораптеров (Zoraptera), а некоторые авторы принимают серии отрядов и 2 подотдела, сообразно строению ротового аппарата (грызущие ротовые части, отряды 7–18, сосущие ротовые части, отряды 19–20).

б) Насекомые с полным превращением. — Отряды 21–30 (жуки, блохи, вислокрылки, верблюдки, сетчатокрылые, скорпионовые мухи, двукрылые, перепончатокрылые, ручейники, чешуекрылые).

Кроме того, известно еще несколько отрядов исключительно ископаемых насекомых (6 отрядов древнекрылых, 4 — новокрылых).

Линией (1758) знал 1929 видов и распределил их между 7 отрядами. Мы знаем около миллиона видов, распределенных между 30 (32) отрядами, а сверх того внаем 10 отрядов ископаемых насекомых. Эти цифры — показатель достижений энтомологии за 180 лет.