Чехарда кумиров

Известная исследовательница поведения шимпанзе в природе Джейн Гудолл описывает забавный случай. Молодой, ничем не выделявшийся самец нашел пустую канистру и стал по ней громко стучать. Обладатель престижной шумной новинки этим повысил свой ранг среди молодых шимпанзе, стал их кумиром. Престижная вещь или новое действие всегда вызывает у животных такой ответ. Кумир остается кумиром, пока все не обзаведутся такой же вещью или не освоят новое действие. Тогда кумир падает. Надоел, привыкли. (Помните, когда появились первые проигрыватели большой громкости, некоторые открывали окно, ставили их на подоконник и «врубали на всю катушку»? С первыми транзисторами расхаживали по улицам. Теперь этого не услышишь. Что, благовоспитаннее стали? Нет, просто теперь этим не удивишь.) За взлетами и падениями таких кумиров у подростков взрослому даже трудно уследить, так быстро они сменяются. Музыка кумира вчера потрясла, а сегодня к ней равнодушны. Группы поп-музыки взлетают и падают, беспрерывно сменяя одна другую. Взрослые иначе относятся к музыке, их вкусы меняются медленно, а на своих пошумелках они вполне могут петь песни своей молодости. Взрослые иначе относятся и к словам песни: они должны нести связную мысль.

Мне не избежать трудного разговора с читателем-специалистом.

— Нельзя, автор, карканье ворон в городском парке или рев гиббонов в лесу объединять с музыкой. И, треща палками по заборам, дети извлекают из них не музыку. Музыка — это…

— Да, все дело в определении. Некоторые определяют разум так, что ни у кого, кроме человека, его нет и в зачатке. Другие так определяют общество, что и зачатков его не может быть у животных. Кто-то определяет музыку так, что в ней нет места музыке природы. А кто-то утверждает, что поп-музыка — не музыка. (Некоторые вообще говорят, что все, что ни написали бы не члены союза композиторов, — не музыка.) Хорошо, пусть музыку вдохнули в нас боги. Но и богам нужно, чтобы инструмент был подготовлен, был готов ее принять. Этот инструмент — люди, их создала природа. Она создала их из животных. В них, и только в них, истоки всего, чем мы стали. Или и тут боги?

Есть еще один круг специалистов, с которыми тоже следует объясниться, — психологи и социологи. Они, конечно, знают человека лучше, чем этолог, для которого человек — лишь один из очень многих видов. Но всякий раз, как они сталкиваются с проявлением инстинктивного поведения у людей, они испытывают растерянность. Ибо, признавая на словах некую двойственность, биосоциальную сущность человека, они первую часть этой спасительной формулы тут же забывают. Биологию человека нужно не только признавать, ее нужно знать. Игнорировать этологию, если занимаешься детским поведением, столь же чревато ошибками, сколь чревато ими игнорирование экологии в экономике. Человеку обидно, что он всеми своими корнями уходит в мир животных, и везде, где это удается «забыть», он забывает с удовольствием. Только если ему грозит беда, он смиряется с этим фактом. Поэтому человек мирится с тем, что биологи ищут и находят возбудителей человеческих болезней у животных, ставят на них опыты, отрабатывают методы лечения и лекарства для людей. В этой области даже во времена самого разгула кампаний за «особость» человека приходилось молча признавать единство человека с царством животных. Ибо догмат богоизбранности отсекает всякую возможность научного прогресса в лечении человека. Именно поэтому церковь не смогла за всю свою долгую историю найти для людей ни одного лекарства, кроме утешения.

Не избежать и разговора с историком. «Если подростковые клубы и пошумелки извечны, где их следы в прошлом?» — Они очевидны. Человечество не все и не всегда стремилось менять. Были долгие периоды почти незаметного роста. В эти периоды общество становилось традиционным, ритуализировалось. Тогда строго регламентировалась вся жизнь молодежи. В нужном возрасте подростки удалялись в отдельные молодежные дома, оттуда они по мере надобности возвращались, проходили инициацию и принимались в общество взрослых. В этом обществе песни и пляски были строго ритуализированы, поток новаций перекрыт. Песни и пляски возрастных групп были разные: одни — у молодых воинов, другие — у старших, свои — у девушек, свои — у матрон и свои — у детей. Дети и подростки пели песни и плясали те же пляски, что и их отцы и деды когда-то. Дедов не раздражали пляски детей, они сами могли войти в их круг и сплясать с ними. Традиции, ритуалы канализировали поведение людей. Это в сильной мере снимало конфликт подростков и взрослых. Это все хорошо известно. Маленькие же дети и тогда устраивали свои пошумелки-попрыгушки. Их ничем не остановишь.

Стало ли вам яснее, мой Неблагосклонный читатель? Ведь я старался для вас.

— Может, действительно, предоставить им пустые строения где-нибудь подальше — и пусть себе там шумят?

— Это неплохо. Они действительно хотят временами уединиться. Но они будут выходить на улицы.

— Зачем?

— Эпатировать нас, без этого они не могут. Мы им нужны.

— А что нам делать с «металлистами»? Как снять с них эти побрякушки?

— Не нравится? Проще простого: давайте объявим их маскарад обязательной школьной формой с VIII по IX класс — побрякушек мигом не станет.

— Но ведь придумают другое.

— Непременно.

— А если совсем не обращать на них внимания?

— Не выйдет.

— Так что же?

— Главное — не пугаться их всерьез, не делать из мухи слона. Ведь это бессознательная игра поколений. Давайте и относиться к ней как к игре. Пусть они изображают, что поддразнивают нас, а мы будем изображать, что это нас сердит. Но не больше. И не говорить им с ужасом: «Боже, что из вас выйдет?!» — а спокойно утешать: «Ничего, это само пройдет».

— Но поймут ли они нас?

— Умом — поймут, ведь ум-то у них уже взрослый.

Один из читателей прислал мне текст песни, столь красноречиво говорящий о том же, что я не могу его здесь не переписать.

Не шумите!

А разве мы шумели?

Ну, Андрюша стучал еле-еле

Молотком по железной трубе.

Я тихонько играл на губе.

Пуу-пурупу-пу

Пупу-ру-пупупу-пупуру.

Восемь пятых размер соблюдая,

Таня хлопала дверью сарая.

Саша камнем водил по стеклу,

Толя бил по кастрюле в углуы

Кирпичом! Но негромко и редко.

Не шумите! — сказала соседка.

А никто и не думал шуметь.

Вася пел — ведь нельзя же не петь!

Пуу-пурупу-пу

Пупу-ру-пупупу-пупуру.

А что голос у Васьки скрипучий,

Так на то мы и сгрудились кучей.

Кто стучал, кто гремел, кто гудел,

Чтобы он не смущался и пел.

Пуу-пурупу-пу

Пупу-ру-пупупу-пупуру.

Пой, Вася!

Пуу-пурупу-пу

Пупу-ру-пупупу-пупуру.