Глава четвёртая От обладания к агентству и к свободной воле

Глава четвёртая

От обладания к агентству и к свободной воле

Способность к использованию внешних инструментов не могла бы развиться без предварительного появления в мозгу нейродинамического инструмента. Я называю этот внутренний инструмент феноменальной себя-моделью (в оригинале phenomenal self-model, PSM — прим. перев.). ФСМ — это различимый и когерентный паттерн нейронной активности, который позволяет вам интегрировать части мира во внутренний образ себя как целого. Только в том случае, если у вас есть себя-модель, вы можете переживать определенные когнитивные процессы, протекающие в собственном мозгу, в качестве собственных мыслей и определенные события, имеющие место в двигательных частях своего мозга, в качестве собственных намерений и актов воли. Наш следующий шаг — это переход от обладания к агентству (в оригинале agency; под «агентством» здесь подразумевается «бытие агентом», или посредничество — прим. перев.).

Чужая рука

Представьте себе, что, спустя десять дней после операции на сердце, вы замечаете слабость в левой части тела и испытываете трудности при ходьбе. В течение последних трех дней вы также столкнулись с ещё одной специфической проблемой: Так или иначе, вы постепенно теряете способность управлять левой рукой — он действует как-бы сама по себе. Прошлой ночью вы несколько раз просыпались от того, что ваша левая рука пыталась задушить вас, и вам пришлось использовать вашу правую руку, чтобы побороть левую. В течение дня, ваша левая рука иногда расстёгивает ваш больничный халат сразу после того, как правая рука застегнула его. Ваша левая рука сминает бумажные стаканчики на вашем подносе или начинает бороться с правой рукой в то время, как вы пытаетесь ответить на телефонный звонок. Мягко говоря, это неприятная ситуация, когда словно бы «некто с луны» управляет вашей рукой. Иногда вам начинает казаться, что у неё есть свой собственный ум.¹

Что значит «иметь свой собственный ум»? Иметь ум — значит располагать внутренними состояниями, которые характеризуются определенным содержимым, а также быть способным достраивать себя-модель мыслями и внутренними образами мира. Организм, владеющий этим, может знать, что всё это возникает внутри него самого. Пока всё ясно. Но есть ещё один важный аспект наличия собственного ума, который мы не упомянули: Вам необходимо ясное представление о целевых состояниях — ваших потребностях, желаниях, ценностях, того, чего вы хотели бы достичь, действуя в мире. И вам необходимо сознательное Эго для того, чтобы соответствовать этим целевым состояниям, то есть, для того, чтобы было возможно сделать их своими. Философы называют это «иметь практическую направленность»: Состояния ума зачастую направлены на исполнение ваших личных целей.

Здесь описан синдром Чужой Руки — особое неврологическое расстройство. Впервые, синдром был описан в 1908, но сам термин не был введен до 1972; до сих пор не ясны необходимые и достаточные условия в мозгу для возникновения расстройства данного типа.² Кажется, что чужая рука, ломающая стаканчики и борющаяся со здоровой правой рукой, имеет свою собственную волю. Когда чужая рука начинает расстёгивать халат пациента, это не автоматическое поведение типа рефлексивного подёргивания колена; очевидно, что рука направляется явным представлением о цели. Воображаемый маленький агент, встроенный в большого агента, — подличностная сущность, преследующая свои собственные цели путём насильственного овладения частью тела, принадлежащего пациенту. В другом типичном случае, пациент поднимет одной рукой карандаш и начнёт царапать каракули, при этом, когда заметит это сам, испугается. Пациент вырвет карандаш из отчуждённой руки и вернёт её на своё место своей «хорошей» рукой, после чего объяснит, что это не он сам начал царапать.³ В другом таком случае описывается, как левая рука пациентки ощупывала объекты, находящиеся поблизости, хватала и толкала их так, что она относилась к блуждающей руке как к автономной сущности.⁴

Эти случаи представляют с философской точки зрения интерес, так как любая убедительная философская теория самосознания должна быть способна объяснить рассогласованность обладания и агентства. Пациенты, страдающие синдромом чужой руки, продолжают ощущать руку как свою собственную; сознательное чувство обладания присутствует, но нет соответствующего опыта воли в уме пациента. Как говорят философы, отсутствует «волевой акт» и цель, направляющая поведение отчуждённой руки, не представлена в сознании пациента. Тот факт, что рука является чисто подличностной частью тела, делает ещё более удивительным момент, когда пациент автоматически соотносит с ней нечто вроде интенциональности и личности, выражая к ней своё отношение как к автономному агенту. Конфликт между рукой и собою-волящим может превратиться в конфликт между рукой и собою-думающим. К примеру, когда левая рука пациента совершает движение, которое не хотел совершать пациент в игре в шашки, он исправляет последствия этого движения при помощи правой руки. К несчастью для пациента, изолированный функциональный модуль в его мозгу, который управляет его левой рукой, совершает нежелательное движение повторно.⁵

Здесь возникает философская задача: Является ли нежелательное движение поступком, т. е. телесным движением, непосредственно вызванным явным представлением о цели, или это событие, происходящее по совершенно иным причинам? На одном экстремуме философского спектра, мы обнаруживаем отказ от свободы воли: Не существует ни «поступков», ни «агентов» и, строго говоря, предопределенные физические события есть всё то, что когда либо вообще существовало. Мы все — автоматы. Если наше аппаратное обеспечение повреждено, индивидуальные подсистемы могут давать сбои, что представляет собой печальный, хотя и понятный, факт. На другом экстремуме отрицается существование слепых, чисто физических явлений во вселенной вообще, но утверждается, что каждое отдельное событие является целенаправленным поступком, совершаемым лично, к примеру, умом Бога; ничто не происходит случайно, всё служит определенной цели и направляется волей.

На деле, в контексте некоторых психиатрических синдромов, пациенты переживают каждое отражённое в сознании событие, произошедшее в их среде, как непосредственно вызванное ими самими. При других умственных расстройствах, таких, как шизофрения, индивиду может казаться, что его тело и мысли управляются дистанционно, и что весь мир представляет собой одну большую машину, бездушный и бессмысленно работающий механизм. Заметьте, что оба типа наблюдений иллюстрируют мою претензию, высказанную в первой главе, относительно того, что мы должны рассматривать мозг в качестве генератора реальности: Это система, которая постоянно делает выводы относительно того, что существует, а что — нет, тем самым создавая, внутреннюю действительность, включая время, пространство и причинно-следственные связи. Психиатрические расстройства представляют собой модели-реальности, альтернативные онтологии, разработанные для того, чтобы справиться с серьёзными и, зачастую, специфическими проблемами. Интересно, что в подавляющем большинстве случаев, эти альтернативные онтологии могут картографироваться на философской онтологии, то есть, в этом последнем случае, они будут соответствовать определенной устоявшейся метафизической идее относительно глубокой структуры реальности (радикальный детерминизм, к примеру, а также всемогущий и вездесущий взгляд из глаз Божьих).

Возвращаясь к изначальному вопросу: Существуют ли поступки, как таковые? Из позиции между двумя философскими экстремумами, «поступок» определяется как определенное физическое событие. События в физической вселенной являются просто событиями, но определенная и сравнительно чрезвычайно малая доля событий является ещё и поступками; то есть, события, вызванные явным представлением о цели в сознании рационального агента. Целевыми состояниями возможно овладеть, если сделать их частью себя-модели. Вне Туннеля Эго нет поступков.

Чужая рука, однако, не является различимой сущностью в контексте Туннеля Эго. Это просто часть тела и у неё нет себя-модели. Она не знает о своём существовании, равно как и не имеет картины мира. Вследствие повреждения мозга, она управляется одной из многих бессознательных целевых репрезентаций, непрестанно борясь за внимание в вашем мозгу. Вероятно, что она направляется визуально воспринимаемыми объектами, находящимися в непосредственной близости, и это вызывает к жизни то, что психологи и философы называют возможностями. Есть убедительное доказательство того, что мозг рисует видимые объекты не просто такими, какие они есть, но также в обозначениях возможных движений: Могу ли я это схватить? Могу ли я это отстегнуть? Могу ли я это выпить или съесть?

Себя-модель является важной частью селективного механизма. Прямо сейчас, пока вы читаете эту книгу, модель защищает вас от этих возможностей, не давая им овладеть частями вашего тела. Если бы я поставил перед вами тарелку ваших любимых шоколадных печений и если бы строго запретил вам их брать, то как долго смогли бы вы концентрироваться на книге? Сколько пройдёт времени перед тем, как случится короткий эпизод синдрома Чужой Руки и ваша левая рука сделает то, что вы вовсе не приказывали ей делать? Чем сильнее и стабильнее ваша себя-модель, тем менее подверженным окружающим возможностям вы становитесь. Автономия приходит постепенно; она связана с иммунной системой, с защитой вашего организма от инфекции посредством потенциальных целевых состояний в окружающей среде.

Феноменальное переживание обладания и феноменальное переживание агентства в значительной степени родственны друг другу и оба являются важными аспектами сознательного чувства самости. Если вы теряете контроль над своими действиями, ваше самоощущение значительно угасает. Это также справедливо для внутренних действий. К примеру, многие шизофреники чувствуют, что не только их тела, но и их мысли контролирует некая внешняя сила. Одна из моих идей, которую я вынашиваю уже много лет, может оказаться правильной, а именно — что мышление это двигательный процесс. Возможно ли, чтобы мысли были моделями успешно предотвращённых действий, причём, с точки зрения взгляда Божьего, то есть, независимо от вашего собственного угла зрения? В главе, посвящённой Эмпатическому Эго, я пишу, что есть убедительное эмпирическое доказательство, показывающее, что рука репрезентирована в центре Брока — той части нашего мозга, которая эволюционно отличает нас от обезьян и причастна к пониманию языка и абстрактному мышлению. В таком случае, мыслящая самость вырастает из телесной самости, симулируя телесные движения в абстрактном, ментальном пространстве. Я флиртовал с этой идеей достаточно долго, так как она могла разрешить Декартову задачу связи души и тела; она могла бы показать, как вещь мыслящая, res cogitas, произошла из вещи протяжённой, res extensa. И это указывает на тему, которая прослеживается в большинстве последних исследований относительно агентства и самости: По своему происхождению, Эго представляет собой нейровычислительное устройство для овладения и контроля над телом, причём, сначала физическим, и лишь затем виртуальным.

Существует тип агентства, даже более тонкий, чем способность переживать себя в качестве когерентно действующей самости и прямой причины изменений — то, что я называю агентством внимания. Агентство внимания есть опыт бытия сущностью, которая контролирует, то есть тем, что Эдмунд Гуссерль описал как Blickstrahl der Aufmerksamkeit — «луч внимания». В качестве агента внимания, вы можете спровоцировать сдвиг во внимании и как бы направить ваш внутренний фонарик на определенные цели типа воспринимаемого объекта или специфическое ощущение. Есть ситуации, в которых люди теряют свойство агентства внимания и тогда, соответственно, их само-ощущение ослабевает. Младенцы не способны контролировать своё зрительное внимание; их взгляд словно бы бесцельно блуждает от объекта к объекту, так как эта часть их Эго ещё не консолидирована. Другой пример сознания без контроля внимания представлен состоянием сна. Причём, Эго в состоянии сна действительно сильно отличается от Эго в состоянии бодрствования (об этом более подробно будет говориться в следующей главе). Состояние алкогольного опьянения и старческий маразм также являются примерами потери контроля над вниманием, так как в этих состояниях вы можете потерять способность направлять своё внимание и, соответственно, вы можете почувствовать «себя» разбитым на части.

Далее, существует ещё агентство познания, интересная параллель с тем, что философы называют «познающим субъектом». Познающий субъект есть тот, кто мыслит мысли и может также ставить это себе в заслугу. Но часто мысли плывут, как облака. Практики медитации, вроде тех тибетских монахов из второй главы, стремятся уменьшить своё самоощущение, давая содержимому последнего раствориться без усилий, вместо того, чтобы обращаться к его содержимому. Если бы у вас никогда не было сознательного опыта порождения своих собственных мыслей, упорядочивания и укрепления их, будучи в соприкосновении с их содержимым, то вы бы никогда не ощутили себя мыслящей самостью. Эта часть вашей себя-модели просто отсохла бы. Для того, чтобы обрести Декартов опыт Cogito (то есть, отчётливый опыт бытия мыслящей вещью, или Эго), у вас должен иметься опыт произвольного выбора содержимого собственного ума. Это то общее, что имеют между собой различные формы агентства: Агентство позволяет нам избирать вещи, вроде нашей следующей мысли, следующего объекта для восприятия, на котором мы хотим сфокусироваться, наше следующее телодвижение. Это также исполнительное сознание — не только опыт инициирования изменений, но также опыт проведения их в жизнь и поддержания более сложных действий во времени. В конце концов, именно таким образом мы описывали наши внутренние переживания на протяжении веков.

Аспект, являющийся общим для телесного агентства, агентства внимания и познавательного агентства — это субъективное чувство усилия. Феноменологически, это усилие по приведению тела в движение. Это также усилие, совершаемое для фокусировки внимания. И, конечно же, это то самое усилие, которое мы прилагаем для того, чтобы думать логично и целенаправленно. Что является нейронным коррелятом чувства усилия? Представьте, что мы бы знали этот нейронный коррелят (а мы скоро будем знать) и у нас при этом имеется точная и прошедшая всевозможные проверки математическая модель, которая описывает, что есть общего во всех трёх типах переживания чувства усилия. Представьте, что вы — математик будущего, который может понять это описание во всех деталях. Имея это детализированное концептуальное знание, вы исследуете при помощи интроспекции собственное чувство усилия, очень бережно и с большой точностью. Что тогда случится? Если вы бережно обратитесь к, скажем, чувству усилия, сопутствующего волевому действию, будет ли оно продолжать казаться чем-то личным, чем-то, что принадлежит вам?

Синдром Чужой Руки вынуждает нас заключить, что то, что мы называем волей, может находиться как вне нашей себя-модели, так и внутри неё. Такие целенаправленные движения могут вообще не переживаться сознательно. В контексте серьёзного неврологического расстройства, называемого акинетический мутизм, пациенты не совершают никаких действий и просто молча лежат в своих постелях. У них есть чувство обладания своим телом как целым, но, хоть они и бодрствуют (проходят через обычный цикл сна и бодрствования), они не агенты: Они никаким образом не действуют. Они не зачинают никаких мыслей. Они не направляют своё внимание. Они ни говорят, ни двигаются.⁶ Далее, бывают такие случаи, когда части наших тел совершают сложные целенаправленные действия без нашего сознательного восприятия их в качестве наших действий или наших целей, без предшествующего сознательного проявления воли; короче говоря, без опыта бытия агентом. Другой интересный аспект и третий эмпирический факт одновременно — то, что, например, шизофреники иногда теряют чувство агентства и исполнительного сознания полностью и чувствуют себя удалённо управляемыми куклами.

Многие наши лучшие эмпирические теории предполагают, что особое восприятие самого/самой себя, связанного с агентством, связано одновременно и с сознательным опытом интенции и с переживанием двигательной обратной связи. Это значит, что опыт выбора определенного состояния-цели должен быть интегрирован с последующим опытом телодвижения. Как раз этого и достигает себя-модель. Она связывает процессы, при помощи которых ум творит и сравнивает соперничающие альтернативы действий с обратной связью от телесных движений. Это связывание включает переживание движения в переживание действия. Но заметьте, опять таки, что ни «ум», ни себя-модель не являются маленьким человечком в голове; никто не создаёт, не сравнивает и не решает. Если теория динамических систем верна, тогда всё это является динамической самоорганизацией в мозгу. Если, по какой-то причине, два основных элемента — селекция определенного паттерна движений и непрерывная двигательная обратная связь — не могут быть успешно связаны, Вы можете переживать ваши телодвижения как неконтролируемые или беспорядочные (или контролируемые кем-то другим, как это имеет место у шизофреников). Или же вы сможете испытывать их как волевые или целенаправленные, но, при этом, инициированные не вами самими, как это имеет место быть в синдроме Чужой Руки.

Галлюцинативное агентство

Таким образом, самость есть нечто независимое, так как здесь возможно сохранять чувство обладания, потеряв при этом чувство агентства. Но вдруг агентство также всего лишь галлюцинация? Ответ — да и, что странно, множество философов сознания долго игнорировали этот феномен. У Вас может быть твёрдое сознательное переживание того, что вы запланировали действие даже тогда, когда это было не так. Посредством прямой стимуляции мозга, мы можем спровоцировать не только исполнение телесных движений, но также и сознательное побуждение осуществить это движение. Мы можем экспериментально индуцировать сознательное переживание воли.

Вот пример. Stephane Kremer вместе со своими коллегами в University Hospital of Strasbourg стимулировали определенный участок мозга (вентральный откос передней поясной борозды) пациентки с медикаментозно устойчивыми эпилептическими припадками, с целью локализовать эпилепто-генную зону перед хирургическим вмешательством. В этом случае, стимуляция вызывала быстрые движения глаз, которые сканировали обе стороны поля зрения. Пациентка начала искать ближайший объект, который она могла бы схватить и рука с противоположной стороны от стимулирования — её левая рука — начала двигаться направо. Она сообщила о сильном «побуждении схватить», которое она была неспособна контролировать. Так скоро, как она увидела потенциальный целевой объект, её левая рука двинулась вперед к нему и схватила его. На уровне её сознательного опыта, непреодолимое побуждение схватить объект началось и закончилось стимуляцией её мозга. Это достаточно ясно: Чем бы ни было сознательное переживание воли, оно производит впечатление того, что может быть включено и выключено при помощи малого электрического тока из электрода в мозгу.⁷

Есть элегантные способы индукции переживания агентства чисто психологическими средствами. В 1990-х в University of Virginia психологи Daniel M. Wegner и Thalia Wheatley исследовали необходимые и достаточные условия для переживания «опыта сознательной воли» с помощью остроумного эксперимента. В процессе исследования, которое они обозвали «Я шпионю», они подводили испытуемых к переживанию каузальной связи между мыслью и действием, путём индукции у испытуемых чувства так, что испытуемые упрямо исполняли действие даже если действие, на самом деле, уже было совершено кем-то другим.⁸

Каждый испытуемый находился в паре с сообщником, который представлялся первому вторым испытуемым. Они садились за стол, друг напротив друга, их обоих просили положить свои пальцы на маленькую квадратную дощечку, установленную на компьютерной мыши, что позволяло им двигать мышь совместно, как в Уиджа. На экране компьютера, который был виден обоим, была фотография из детской книжки, на которой были изображены около пятидесяти объектов (пластиковые динозавры, машины, лебеди, т. д.)

И действительный испытуемый, и сообщник, оба были в наушниках; перед опытом им объяснили, что этот эксперимент призван «исследовать чувства людей относительно намерения совершить действие и то, как эти чувства возникают и протекают». Их попросили перемещать мышь по экрану компьютера в течение тридцати секунд или более в то время, как они слушали различные аудиотреки, содержащие разные слова, некоторые из которых относились к тому или иному объекту на экране, которые сменялись десятисекундными интервалами музыки. Слова в каждом треке были разными, но музыка начинала и заканчивала играть одновременно. Когда они слышали музыку, они были склонны останавливать мышку на объекте по истечении нескольких секунд и «оценивали каждую остановку, которую они делали, по шкале личной намеренности». Неизвестный испытуемому, однако, сообщник не слышал ни каких-либо слов, ни музыки вообще, но вместо этого получал инструкции по совершению определенных движений от экспериментаторов. В четырёх из двадцати или тридцати испытаний, сообщник получал команду остановить мышь на определенном объекте (каждый раз на разном); это вызывало усиленные остановки в течение музыкального интервала и далее, после того, как испытуемый слышал соответствующее слово в наушниках (например, «лебедь»).⁹

Согласно оценкам испытуемого, существовала основная тенденция к восприятию усиленной остановки как остановки преднамеренной. Оценки были наивысшими, когда соответствующее слово появлялось между одной и пяти секундами перед остановкой. Основываясь на этих наблюдениях, Wegner и Wheatley предположили, что феноменальный опыт воли, или умственной причинности, управляется трёмя принципами: Принцип исключительности определяет то, что мысли испытуемого являются единственной интроспективно доступной причиной действия; принцип согласованности определяет то, что субъективное намерение должно быть согласовано с действием; и принцип первичности определяет то, что мысль должна предшествовать действию «по типу временной последовательности».¹⁰

Социальный контекст и длительный опыт бытия агентом, конечно же, вносят вклад в ощущение агентства. Можно догадаться, что чувство агентства есть лишь субъективное явление, мгновенная реконструкция, следующая за действием; до сих пор, лучшие результаты исследований сознательной воли в контексте когнитивной нейробиологии показывают, что это также и преконструкция.¹¹ Переживание себя в качестве волящего агента имеет много общего с интроспективным подглядыванием в середину длинной цепочки процессов в вашем мозгу. Эта цепочка ведёт от определенного подготовительного процесса, который может быть описан, как «составление двигательной команды» по отношению к обратной связи, которую вы получаете от восприятия ваших движений. Patrick Haggard из University College London, возможно, лидирующий исследователь в очаровательной и несколько пугающей новой области исследований агентства и самости, продемонстрировал, что наша сознательная осведомлённость относительно движения не производится исполнением заранее заготовленных двигательных команд; вместо этого, оно оформляется подготовительными процессами в премоторной системе мозга. Различные эксперименты показывают, что наша осведомлённость об интенции тесно связана с выбором движений, которые мы хотим сделать. Когда мозг симулирует альтернативные возможности, к примеру, доставания определенного объекта, сознательный опыт намерения кажется прямо направленным на выбор специфического движения. Следовательно, осознанность движения связана не столько с действительным исполнением, сколько с более ранним состоянием мозга: процесс подготовки движения путём сборки различных его частей в когерентное целое — двигательный гештальт, как он есть.

Haggard указывает на то, что осознанность намерения и осознанность движения различаются концептуально, но он предполагает, что они должны быть производными одного и того же процессуального этапа на пути осуществления движения. Всё выглядит так, словно наш доступ к протекающему процессу осуществления движения в значительной степени закрыт; осознанность ограничена очень узким окошком предвигательной активности — средней фазы более длительного процесса. Если Haggard прав, тогда чувство агентства, сознательный опыт бытия тем, кто действует, проистекает из процесса связывания осознания намерения с репрезентацией собственных действительных движений. Это также предполагает, что субъективная осознанность намерения полезна в следующем: Она может обнаруживать потенциальные несовпадения с событиями, происходящими во внешнем, по отношению к мозгу, мире.

Чем бы ни оказались технические детали, сейчас мы начинаем видеть, чем на самом деле является сознательное переживание бытия агентом и то, чем объясняется его эволюционная функция. Сознательное переживание воли и агентства позволяет организму обладать подличностными процессами, протекающими в собственном мозгу, которые ответственны за выбор целей действий, конструирование особых двигательных паттернов и контроль обратной связи от тела. Когда это чувство бытия агентом развилось у человеческих существ, некоторые уровни невероятно сложной причинной сети нашего мозга поднялись до уровня глобальной доступности. Теперь мы можем обращаться к ним, думать о них и, возможно, даже прерывать их. Впервые мы можем переживать себя в качестве существ с целями и мы могли бы использовать внутренние репрезентации этих целей для контроля наших тел. Впервые мы можем сформировать внутренний образ самих себя как способный удовлетворить определенные потребности посредством выбора оптимального маршрута. Более того, отношение к себе как к автономному агенту позволило нам открыть, что другие существа нашей окружающей среды также, возможно, являются агентами, имеющими собственные цели. Но я должен временно отложить анализ этого социального измерения самости и вернуться к классической задаче философии ума: Свободе воли.

Насколько мы свободны?

Как ранее было отмечено, философский спектр разновидностей свободы воли достаточно широк и простирается от прямого отрицания до того, что все физические события целенаправленны и спровоцированы божественным агентом, что ничего не происходит случайно, что всё произошло по волению. Наиболее изящная идея, возможно, заключается в том, что свобода и детерминизм могут мирно сосуществовать: Если наши мозги каузально детерминированы правильным образом, если они делают нас каузально чувствительными к моральным рассуждениям и рациональным аргументам, тогда сам факт этого делает нас свободными. Детерминизм и свобода сравнимы. Однако, здесь я сам не придерживаюсь никакой позиции относительно свободы воли, так как я заинтересован в двух других пунктах. Первый обозначен одним простым вопросом: Что говорит нам непрерывное научное исследование физических предпосылок и сознательной воли относительно разрешения этого многовекового противоречия?

Возможно, что большинство профессиональных философов в этой области будут настаивать на том, что, располагая конкретным собственным телом, имея определенное состояние мозга и находясь в специфической окружающей среде, вы просто не могли бы действовать иначе, чем действуете в действительности, то есть, ваши действия предопределены. Вообразите, что вам удалось бы произвести идеальный дубликат самого себя, функционально идентичного близнеца, который являлся бы точной копией вас даже на молекулярном уровне. Если бы мы поместили вашего близнеца в точно ту же самую ситуацию, в которой вы сейчас находитесь, включая все те же сенсорные стимулы, тогда изначально близнец не сможет действовать иначе, чем действуете вы. Это широко распространённое мнение: Это просто научное мировоззрение. Настоящее состояние физической вселенной всегда определяет следующее состояние вселенной и ваш мозг является частью этой вселенной.¹²

Феноменальное Эго, опытное содержимое себя-модели человека, явно рассогласовано с этим научным мировоззрением, а также с широко распространённым мнением, что ваш функционально идентичный doppelganger не мог бы действовать по-другому. Если мы серьёзно отнесемся к нашей собственной феноменологии, мы ясно ощутим себя существами, которые могут инициировать, как-бы из ниоткуда, каузальные цепочки, словно мы являемся существами, которые могли бы действовать иначе в точно такой же ситуации. Тревожный момент относительно современной философии ума и когнитивной нейробиологии воли, уже ставший очевидным даже на этой ранней ступени, это то, что окончательная теория может противоречить тому, как мы субъективно переживали себя на протяжении тысячелетий. Здесь возможен конфликт между научным взглядом на действующую самость и феноменальным нарративом, субъективной историей наших мозгов, рассказывающих нам о том, что происходит, когда мы принимаем решение действовать.

Сейчас у нас в руках есть теория, которая объясняет, как подличностные события в мозгу (например, те, которые определяют цели действий и подбирают подходящие двигательные команды) могут стать содержимым сознательной самости. Когда определенные ступени обработки данных поднимаются до уровня сознательного опыта и встраиваются в себя-модель, действующую в мозгу, они становятся доступны для всех ваших умственных способностей. Теперь вы переживаете их в качестве ваших собственных мыслей, решений или побуждений к действию, то есть, в качестве свойств, принадлежащих вам, личности, как целому. Понятно также, почему эти события, всплывающие в самосознании, появляются непременно спонтанно и без всяких причин. Они являются первым звеном цепи, которая пересекает границу между сознательными и бессознательными процессами в мозгу; у вас появляется впечатление, что они появляются в вашем уме «как гром среди ясного неба». Бессознательная предтеча невидима, но связь есть (недавно это было продемонстрировано на примере сознательного вето — случая, когда преднамеренное действие прерывается в последний момент). Однако, на самом деле, сознательное переживание намерения — лишь частичка сложного процесса в мозгу; этот факт остаётся невидимым для нас, поэтому мы отчётливо переживаем способность спонтанно инициировать каузальные цепочки, тянущиеся из мира умственного в мир физический. Это видение агента (здесь мы уже обретаем более глубокое понимание того, что значит утверждение о том, что себя-модель прозрачна. Зачастую, мозг слеп относительно своей собственной работы).

Наука об уме сейчас решительно включает эти факты в представление о Туннеле Эго. Назревает конфликт между туннелем биологической действительности в наших головах и нейробиологическим образом человечества, и многие чувствуют, что этот образ может угрожать здравию нашего ума. Я думаю, что раздражение и глубокое негодование, которые сопровождают публичные дебаты относительно свободы воли, имеют мало общего с действительным положением дел. Такие реакции связаны с интуитивным убеждением, что некоторые типы ответов будут не только вызывать эмоциональное смущение, но и будут совершенно лишены возможности интегрироваться в наши сознательные себя-модели. Это первый пункт.¹⁴

Заметка по феноменологии воли: Её не так уж просто определить, как может показаться на первый взгляд; восприятие цвета, например, гораздо чётче. Вы когда-нибудь пытались интроспективно наблюдать, что происходит, когда вы решаете поднять свою руку, после чего рука действительно поднимается? Какова на самом деле высокодифференцированная структура причины и последствия? Можете ли вы проследить за тем, как умственное событие становится причиной физического события? Смотрите внимательно! Я думаю, что, чем внимательнее вы следите и чем тщательнее вы обращаете внимание на процесс принятия решения, тем яснее для вас становится, что сознательные намерения неуловимы: Чем упорнее смотришь на них, тем более они отступают к фону. Более того, мы пытаемся говорить о свободе воли так, как если бы мы все разделяли друг с другом равно одинаковый опыт субъективных переживаний. А ведь это не так: Культура и традиция оказывают сильное влияние на то, как мы сообщаем об этих переживаниях. Сама феноменология вполне может быть ограниченна подобным же образом, так как себя-модель также является окном, соединяющим наши внутренние жизни с общественной практикой вокруг нас. Свободная воля существует не только в наших умах — это также и общественный институт. Убеждение в том, что нечто вроде агентства свободной воли существует и что мы относимся друг к другу, как к автономным агентам, представляет собой концепт, фундаментальный для нашей правовой системы и правил, управляющих нашими обществами. Эти правила строятся на заметках об ответственности, подотчётности и вине. Эти правила отражают глубинную структуру нашей личной модели себя. Это непрерывное отражение законов, эта проекция убежденностей более высокого порядка относительно самих себя породили сложные сети социума. Если, в один прекрасный день, мы окажемся вынуждены рассказать совершенно другую историю о том, чем воля человека является и чем она не является, это окажет беспрецедентное влияние на наши общества. К примеру, если подотчётность и ответственность в действительности не существуют, то бессмысленно наказывать людей (что обратно их реабилитации) за то, что они не могли не сделать. Возмездие тогда будет представляться концептом Каменного Века, чем-то, унаследованным от животных. Когда современная нейрология откроет достаточные нейронные корреляты воления, желания, намерения и исполнения действия, тогда мы сможем провоцировать, усиливать, гасить и модулировать сознательные переживания воли, производя операции над этими нейронными коррелятами. Станет ясно, что актуальные причины наших поступков, желаний и намерений зачастую имеют мало общего с тем, что говорит нам об этом самосознание. С научной перспективы, которая является перспективой от третьего лица, наше внутреннее переживание широкой автономии может всё более напоминать нам то, чем она всегда и была — всего лишь видимость. В то же самое время, мы научимся восхищаться элегантностью и устойчивостью, с которой природа встроила в туннель реальности только то, что действительно нужно знать организму, вместо того, чтобы обременять организм потоком информации о работе собственных мозгов. Субъективное переживание свободы воли предстанет перед нами в качестве остроумного нейровычислительного инструмента. Этот инструмент нужен не только в качестве внутреннего пользовательского интерфейса, который позволяет организму контролировать и адаптировать своё поведение; он также является необходимым условием социального взаимодействия и культурной эволюции.

Вообразите, что мы создали общество роботов. Им будет не хватать свободы воли в традиционном смысле, так как они представляют собой каузально детерминированные автоматы. Но они будут обладать сознательными моделями самих себя и других автоматов своей окружающей среды, и эти модели позволят им взаимодействовать с другими и контролировать своё собственное поведение. Вообразите, что теперь мы добавляем две особенности к их внутренним моделям себя и моделям других: Первое — ошибочное убеждение, что они (равно, как и кто-либо другой) ответственны за собственные поступки; второе — «идеальный наблюдатель», представляющий интересы группы, такие, как правила справедливости для взаимных альтруистических взаимодействий. Что тогда изменится? Создадут ли наши роботы новые причинные свойства благодаря одному лишь ложному верованию в свободу собственной воли? Ответ: да; станет возможной нравственная агрессия, так как возникнет совершенно новый уровень соревнования — соревнования в том, кто лучше удовлетворяет интересам группы, кто обретет нравственное достоинство, и так далее. Теперь можно будет поднять свой социальный статус, обвиняя других в безнравственности или будучи лицемером. Возникнет целый новый уровень оптимизации поведения. Учитывая правильные граничные условия, сложность нашего экспериментального общества роботов переживёт взрывной рост, даже несмотря на то, что внутренняя когерентность останется. Это общество теперь сможет эволюционировать на новом уровне. Практика приписывания нравственной ответственности, даже если она основана на ошибочной ФСМ, породит решающее и вполне реальное функциональное свойство: Групповой интерес в поведении каждого отдельного робота станет эффективнее. Цена за самовлюблённость вырастет. Тогда, что произойдёт с нашим экспериментальным обществом роботов, если мы вернёмся к более старой версии себя-модели его членов, возможно, даровав им озарение?

Страстные публичные дебаты на тему свободы воли, которые в последнее время имели место в Германии, на мой взгляд — провальные дебаты, так как они произвели более смущения чем внесли ясности. Вот один из самых глупых аргументов в пользу свободы воли: «Но я знаю, что я свободен, потому, что я ощущаю себя свободным!». Ну, вы также ощущаете мир, которых заселен цветными объектами, и при этом вы знаете, что перед вашими глазами лишь отражение электромагнитных волн разных частот; то, что явлено вам в сознательном переживании, ни коим образом не может ничего доказывать. Другой аргумент звучит так: «Но это имело бы ужасные последствия! Поэтому, это не может быть правдой». Я, конечно же, разделяю эту озабоченность (думая о воображаемом эксперименте с обществом роботов), но истинность заявления должна быть установлена независимо от его психологических или политических последствий. Это вопрос элементарной логики и интеллектуальной честности. Но нейрологи так же добавили ко всеобщему смущению, причём из-за того, что они сами часто недооценивают радикальный характер своих собственных позиций. Это второе, на что я хочу обратить внимание в этом разделе.

Нейробиологи любят говорить о «целях действий», процессах «двигательного отбора» и «спецификации движений» в мозгу. Как философ (и со всем уважением), я должен заявить, что это всё также концептуальная чепуха. Если принимать всерьёз научный взгляд на мир, тогда такой вещи как «цель» существовать не будет, равно как не будет никого, кто выбирает или специализирует действие. Такого процесса, как «выбор», вообще не существует; всё, что у нас есть — динамическая самоорганизация. Более того, обработка информации, протекающая в мозгу человека, даже не подчинена каким-либо правилам. В конечном счёте, она протекает по законам физики. Лучше всего мозг описывается как сложная система, постоянно пытающаяся стабилизировать своё состояние путём генерации порядка из хаоса.

Опираясь на чисто научную физику, ничто во Вселенной не обладает внутренней ценностью, равно как и не содержит в себе цели; физические объекты и процессы — всё, что на самом деле есть. Это, кажется, позиция строгого редукционизма — именно то, во что сущности с моделями себя, наподобие нас, не могут поверить. Конечно же, репрезентации целей в мозгу биологических организмов существуют; однако, если нейробиология всерьёз отнесется к собственным фундаментальным выводам, то станет очевидно, что эти репрезентации целей не относятся ни к чему. Выживание, состояние телесного здоровья, благосостояние и безопасность, как таковые, не являются ни ценностями, ни целями в истинном значении этих слов; очевидно, что выжили только те организмы, которые представляли их в виде целей. Но склонность говорить о «целях» организма или мозга заставляет нейробиологов упускать из виду то, насколько сильно вмешиваются их фоновые убеждённости. Теперь мы можем видеть, что даже здравомыслящие учёные иногда недооценивают то, насколько радикальной может оказаться связка нейробиологии и эволюционной теории: Она сможет превратить нас в существ, которые максимизируют свою общую пригодность путём галлюцинирования целей.

Я не настаиваю на том, что это истинное, исчерпывающее или совершенное изложение. Я всего лишь указываю на то, что, как кажется, следует из открытий нейробиологии и то, как эти открытия конфликтуют с сознательной собой-моделью. Подличностная самоорганизация в мозгу попросту не имеет ничего общего с тем, что мы называем «выбором». Конечно же, сложное и гибкое поведение, вызываемое внутренними образами «целей», всё-таки существует и мы можем продолжать называть это поведение «действиями». Но даже если действия, в этом смысле, продолжают быть частью картины, то агенты — ни в коем случае, так как нет сущности, которая совершала бы действие.¹⁵

Изучение фантомных конечностей помогло нам понять, как части наших тел могут быть изображены в феноменальной себя-модели, даже если они не существуют или никогда не существовали вообще. Вне-телесный опыт и иллюзии полного тела демонстрируют, как минимальное чувство себя и переживание «глобального обладания» могут возникнуть. Краткий обзор случая Чужой Руки и подкрепление на нейронном уровне волящей самости наводят нас на мысль о том, каким образом чувство бытия агентом, по необходимости, появляется в нашем сознании и как этот факт вносит вклад в образование сложных обществ. Далее, изучение Туннеля Эго во время сна предоставит нам даже более глубокое озарение относительно условий, в которых возникает истинный субъект опыта. Каким образом Туннель Сна превращается в Туннель Эго?