И мужество, и космические спутники…

На зеленом склоне холма, на самом гребне кратера Нгоронгоро, между уникальным заповедником Серенгети и выделенным из него резерватом, находится необычный памятник. На нем высечено: «Михаэль Гржимек. 12.4.35.-10.1.59. Он отдал всё, что имел, даже свою жизнь за то, чтоб сохранить диких животных Африки».

Многие посетители этого заповедника останавливаются у памятника, но далеко не все знают, что Серенгети, может быть, уже перестал бы существовать как заповедник, если бы хмурым декабрьским днем 1957 года Михаэль Гржимек вместе со своим отцом — известным зоологом Бернгардом Гржимеком не отправились на самолете в Африку.

Сейчас Международный научно-исследовательский институт Серенгети носит имя Михаэля Гржимека, там изучают животных заповедника, там разрабатываются методы спасения диких животных Африки. А четверть века назад не только не велось никакой работы — существование самих животных в Африке вообще, и в Серенгети в частности, было под угрозой.

Национальный парк-заповедник Серенгети находится на территории бывшей Танганьики. В 1964 году Танганьика, освободившись от английского господства, вместе с другой, тоже ставшей свободной страной — Занзибаром образовала Объединенную Республику Танзанию. Но в 1957 году Танганьика была подмандатной территорией Англии, а английское правительство тогда, видимо, не очень заботилось о сохранении редчайших животных, иначе оно не стало бы сокращать территорию заповедника. Уменьшение заповедника — одного из немногих в Африке, где еще уцелели стада редких диких животных, — не просто механическое сокращение на одну треть площади. Оно грозило гибелью многим животным. И профессор Бернгард Гржимек понимал это. Понимал и Михаэль — еще совсем молодой, но уже опытный зоолог, как и отец, страстный защитник животного мира Земли. Но как доказать губительность такого проекта, как показать катастрофу, к которой приведет уменьшение территории заповедника?

Профессор Гржимек уже не раз бывал в Африке, бывал он и в Серенгети. Он знал: стада антилоп, зебр, жирафов кочуют по обширной территории. Почему? Что заставляет их перемещаться с места на место? Как далеко откочевывают эти стада, и не выйдут ли они за пределы заповедника, если его границы будут сужены?

Потом Михаэль Гржимек, совершая многочисленные поездки в разные части Серенгети, соберет образцы почв и трав. Благодаря этому ученые установят, что путешествуют животные не случайно: в определенное время года они кормились в определенных зонах, причем многие из этих участков лежали далеко за пределами предполагаемых новых границ. Значит, если будет сокращена территория заповедника, то большая часть животных окажется за его пределами, станет неохраняемой и неминуемо погибнет от браконьеров.

В конце концов профессор Гржимек докажет губительность сокращения площади заповедника. Но это произойдет позже. А на первых порах необходимо было сосчитать животных и убедить английские власти цифрами и фактами.

Ученые давно поняли, что считать животных необходимо. Без учета люди не узнали бы — ни сейчас, ни в дальнейшем, — сколько осталось тех или иных животных, какие стали редкими, какие исчезают. Не будут знать зоологи и каких животных становится слишком много, а это ведь тоже опасно: слишком большое количество в одном месте приводит к истощению пастбищ, а значит, к гибели животных от голода, от массовых заболеваний. Особенно важно это в заповедниках, где человек создает животным наиболее благоприятные условия существования, где их размножение не сдерживается регуляторами, имеющимися в природных условиях.

Поняв необходимость вести «природную бухгалтерию», ученые придумали и много способов подсчета животных. Например, таких животных, как бобры, ондатры, барсуки, имеющих постоянные жилища, считать сравнительно легко: надо, во-первых, найти их жилища; во-вторых, определить, какие из них обитаемы, какие брошены; в-третьих, выяснить, сколько зверей живет в обитаемых жилищах — один, пара или целая семья. А уж потом полученные цифры сложить или перемножить.

С лисами и волками — и сложнее и проще. Сложнее потому, что жилища у них временные, сооружаются только на тот период, когда появляется потомство. Поэтому норы и логова этих зверей ищут и учитывают только в первой половине лета. А проще потому, что легко определить, брошенные эти жилища или действующие: обитаемые хорошо отличаются от необитаемых.

Есть немало животных, которые вовсе не имеют жилищ. Их считают только зимой — по снегу, по следам. Однако это тоже не просто: ведь один заяц или один лось может оставить столько следов, что покажется, будто прошло целое стадо. Для того чтоб не ошибиться, поступают так: намечают пробную площадку и по ее границам стирают все следы. Потом загонщики идут цепочкой и заставляют зверей, находящихся внутри площадки, покинуть ее. Все звери обязательно пересекут полосу, на которой стерты старые следы, и оставят свежие. Вот эти следы и подсчитывают.

Конечно, жилища зверей разыскивают не по всему лесу, а на определенном участке — какой-то части леса. Допустим, это — одна его сотая. Значит, количество зверей в лесу примерно в сто раз больше, чем на этом участке.

Есть немало и других способов, причем в последнее время применяются новейшие достижения науки и техники. Однако все они не подходили Гржимекам, потому что работа, которую им предстояло выполнить, была совершенно необычной: им предстояло подсчитать количество животных на территории в 12 тысяч квадратных километров — именно такую площадь занимал Серенгети.

Английское правительство не только отказалось субсидировать работу Гржимеков — у него даже не нашлось денег, чтоб частично оплатить поездку ученых в Африку. У Гржимеков тоже не было денег на это. Но у них имелось огромное желание спасти животных Серенгети, они видели в этом свой гражданский долг. Гржимеки отсняли фильм о диких животных. Фильм пользовался большим успехом. На деньги, полученные за фильм, они покупают небольшой самолет и, перед тем как отправиться в Африку, на некоторое время становятся учениками авиашколы.

До прибытия Гржимеков существовало мнение, что в Серенгети обитает более миллиона животных. Гржимеки начали проверять, так ли это. Считать животных с самолета очень трудно: надо пролететь над одной зоной много раз, чтоб учесть всех животных — ведь они не стоят на месте! К тому же самолет не имел глушителей, и к грохоту моторов невозможно было привыкнуть. Но Гржимеки работали, работали с каждым днем упорнее, потому что с каждым днем становилось все яснее: животных в Серенгети меньше, чем предполагалось, примерно в три раза: не миллион, а всего 367 тысяч.

Это уже само по себе было очень важным результатом. И это еще раз подтверждало, что сокращать территорию заповедника нельзя. Но надо было и обосновать такое утверждение, доказать, что животные будут выходить за пределы заповедника, если площадь его сократится. И выходить не по прихоти, не по привычке, а по необходимости, потому что кочевки для них жизненно важны.

Отец и сын пересаживаются с самолета на автомашину: надо пометить животных, чтобы можно было проследить их переходы, кочевки. При помощи специального ружья, стреляющего особыми пульками, Гржимеки усыпляли гну и газелей и надевали на них прочные, яркие и легкие ошейники. Эти ошейники не мешали животным, а людям помогали наблюдать за передвижением гну и газелей: даже издали ошейники были хорошо видны.

Метить зебр оказалось труднее: они не подпускали к себе на расстояние выстрела, приходилось их догонять на машине и ловить вручную — за хвосты. А это не только трудно, но и опасно — волосы на хвостах зебр остры как бритва.

Все же в скором времени сотни зебр щеголяли в ярких ошейниках. Теперь можно было с самолета и считать и следить, куда животные направляются.

Потом начал свои исследования Михаэль — он собрал образцы почв и трав в различных частях заповедника, и стало ясно, почему животные кочуют: в разное время года они пасутся на разных участках. Впрочем, Гржимекам это было понятно и раньше. Но надо было убедить тех, от кого зависели границы заповедника. И профессор Гржимек представляет веские доказательства, убедительно показывает, что животные в поисках корма будут обязательно выходить за пределы сокращенного заповедника. Доводы оказались убедительными настолько, что английским властям пришлось оставить заповедник в прежних границах.

А какой ценой были спасены животные Серенгети, напоминает людям скромный памятник Михаэлю Гржимеку, разбившемуся на самолете во время работы.

Впрочем, история этого памятника — особая история.

Когда весть о гибели молодого ученого разнеслась по миру (а многие люди в разных странах с интересом и волнением следили за работой Гржимеков), отовсюду в адрес отца стали поступать деньги на памятник Михаэлю. Но Бернгард Гржимек решил распорядиться этими деньгами иначе. Можно представить себе, как хотел он соорудить прекрасный памятник сыну, однако он не сделал этого, он использовал деньги на организацию лаборатории имени Михаэля Гржимека, которая сейчас превратилась в Международный научный институт. Это — настоящий памятник мужественному Михаэлю. Но самый лучший памятник ему — сотни и тысячи животных, сохранившихся в Серенгети.

А в другой части Африканского континента и тоже на крутом склоне находится могила Карла Экли — мужественного и благородного человека, который тоже отдал жизнь делу спасения диких животных, и в частности спасению горных горилл.

Горную гориллу открыл в 1902 году немецкий офицер Оскар фон Беринге. Вообще-то ученым гориллы известны давно. Но обитали они, по мнению зоологов, совершенно в другой части Африки, за тысячи километров от тех мест, где сделал свое открытие Беринге. Сначала Беринге не поверил — ведь он был офицером, занимавшимся в Африке отнюдь не зоологическими исследованиями. Но Беринге был человеком образованным и упрямым. Он собрал доказательства и представил их зоологам. Доказательства убедили ученых, и они вынуждены были признать открытие Беринге.

Открытая Беринге горилла получила название восточной горной, так как жила в горах Восточной и Центральной Африки, а известные уже ученым гориллы стали называться западными береговыми, или гориллами низменностей, так как жили на побережье Западной Африки и на обширной холмистой равнине, уходящей километров на 500 в глубь континента.

Через два десятилетия после открытия Беринге Американский музей естественной истории посылает в Африку известного натуралиста и скульптора Карла Экли с заданием застрелить нескольких горилл для изготовления чучел, которые будут находиться в музее. Пять раз стрелял Экли в этих огромных и редких животных. Пять раз слышал он отчаянные предсмертные крики обезьян. Пять раз видел он, как падал великолепный зверь, пытаясь из последних сил ухватиться за ветку, как бился на земле в предсмертных судорогах. Экли выполнил задание музея. Но потом снова вернулся в Африку. На этот раз для того, чтоб выполнить требование своей совести и своего сердца — начать борьбу за спасение горилл, которых уже тогда оставалось немного, но на которых все-таки продолжали охотиться.

Экли был свидетелем развлечения шведского принца Вильгельма, в короткий срок убившего 14 горилл. В это же время американец Бербридж погубил еще десяток. Всего за несколько лет в небольшом районе — в последнем прибежище этих обезьян — было уничтожено 54 гориллы. Экли очень хорошо понимал: если так будет продолжаться, то через несколько лет горные гориллы исчезнут.

Бельгийские колониальные власти, управлявшие территорией, на которой находилось последнее пристанище горных горилл, не очень интересовались наукой, не очень беспокоились о животных. Но Экли был упорен, настойчив и мужествен: он сумел поднять на защиту горных горилл тысячи людей — поднял прессу и ученых, поднял любителей природы во всем мире. И колониальные власти вынуждены были создать в 1925 году национальный парк Альберта. Но никто не знал, сколько осталось в нем горилл. Для того чтоб выяснить это, чтоб изучить жизнь горилл, Карл Экли снова приехал в Африку. Но ему не пришлось еще раз встретиться с животными, охране и защите которых он решил посвятить жизнь: Экли умер в самом начале экспедиции.

Его похоронили в парке, который был создан благодаря его мужеству и настойчивости. Но над могилой энтузиаста еще долго продолжали звучать выстрелы.

И все-таки горные гориллы не были полностью уничтожены. И большая заслуга в этом Карла Экли. Сейчас, когда бывшие колонии получили независимость, охрана природы в Африке значительно продвинулась вперед. На месте парка Альберта создан Национальный парк Вирунга, площадью в 800 000 гектаров, где сейчас живут примерно 200–250 горных горилл. И возможно, объявление животных этого заповедника национальным достоянием Республики Заир прекратит или хотя бы значительно уменьшит браконьерство и горные гориллы будут спасены, сохранятся на Земле.

Горные гориллы, как пишет английский исследователь Д. Фоссет, «несмотря на свое могучее сложение — одни из самых добродушных и робких животных». Но это мы знаем сейчас. Знаем благодаря ученым, таким, как этот же Фоссет, проведший много месяцев среди горных горилл, и главным образом благодаря американскому зоологу Джорджу Шаллеру, совершившему, по словам профессора М. Ф. Нестурха, научный подвиг.

Горные гориллы крупнее и мощнее береговых. Рост самцов достигает почти двух метров, а вес 300 килограммов. К тому же горные гориллы очень грозны внешне. Местные жители и некоторые путешественники описывают их как очень кровожадных и опасных животных. Но Джордж Шаллер, вооруженный лишь биноклем и фотоаппаратом, прожил среди горилл целый год, изучил их повадки, привычки, характер и объявил всему миру, что обезьяны эти, если их не пугать и не ставить перед необходимостью защищаться, — спокойные и достаточно кроткие существа. Шаллер, конечно, рисковал: при всей незлобивости горилл это все-таки дикие звери, и «наблюдатель мог бы жестоко поплатиться за нежелательность его присутствия для этих очень крупных и мощных обезьян», — писал М. Ф. Нестурх. Но Шаллер сделал то, что не делали другие, — он пошел к обезьянам, заставив себя преодолеть предрассудки, преодолеть предвзятое мнение ученых. Он вошел в мир горилл, заранее определив свою задачу: установить с ними контакт и доказать миролюбивость обезьян.

Доказать истину не легко. Нередко это стоит жизни.

Человек, о котором сейчас пойдет речь, очень любил природу, очень любил зверей. И жизнь свою он посвятил природе, зверям.

Во время Отечественной войны он стал солдатом. На фронте был тяжело ранен. Из госпиталя выписался инвалидом. Он имел право отдохнуть, мог заняться какой-нибудь легкой работой. А он, едва оправившись от ранения, уехал в тайгу. Он сутками бродил, в чащобах, спал у костра, часто жил впроголодь и уставал до изнеможения. А сил было мало. И здоровья тоже: ведь инвалидность он получил не случайно. Но человек шел на все ради того, чтобы… поближе познакомиться с тиграми, чтобы восстановить истину.

Человек этот — его звали Лев Григорьевич Капланов — был молод, но считался уже опытным зоологом. Сам он себя опытным не считал, а лишь хотел стать таким. И заветной мечтой его было — узнать правду о тиграх самому и рассказать ее людям. Это звучало несколько странно — ведь тигров люди знали давно, о них много, очень много писали. В любой книге о хищниках, будь то научный труд или записки путешественников, — всюду можно было прочитать о тиграх, узнать, какой это опасный, коварный и кровожадный зверь. Даже в знаменитом «Толковом словаре живого великорусского языка» В. Даля слово «тигр» объясняется коротко и ясно: «лютый зверь».

Правда, имелись и другие мнения. Например, еще в середине прошлого века знаменитый русский зоолог и путешественник Н. А. Северцев писал, что кровожадность и свирепость тигра сильно преувеличены, и называл это «неудачной выдумкой».

Туркестанский охотник Е. Сысоев, одно время активно призывавший к полному уничтожению тигров, в 1875 году пришел к выводу, что «это не лютый зверь, опоэтизированный в наших народных сказках и баснях, а кошка, которая показывает свои страшные когти и зубы только для защиты собственной шкуры».

О многочисленных встречах с тигром рассказывал и известный советский исследователь Дальнего Востока В. К. Арсеньев.

Но таких высказываний о тиграх было немного, большинство зоологов и путешественников считали тигров коварными и кровожадными.

Лев Капланов не верил им. Он ходил по следам тигров, он сталкивался с ними «лицом к лицу», и тигры не трогали его. Капланова убил браконьер, оказавшийся гораздо страшнее и коварнее любого хищного зверя. Но зоолог успел собрать интереснейший и ценнейший материал. И уже после его смерти вышла книга, ставшая поворотным пунктом отношения людей к тиграм.

«Тигр стоит на грани полного уничтожения, — писал Капланов. — Между тем его не только можно, но и нужно сохранить в составе дикой фауны». И собранный Каплановым ценою жизни материал показывал правоту и справедливость этих слов. После книги Капланова и работ поддержавших его затем зоологов люди стали иначе смотреть на этого зверя.

Михаэль Гржимек, Карл Экли, Лев Капланов — лишь три имени. На самом деле их гораздо больше — гораздо больше людей, отдавших жизни за спасение животных. Но еще больше людей, совершивших, подобно Шаллеру, научный подвиг.

Джейн Лавик-Гудолл было двадцать лет, когда она одна отправилась в джунгли, чтоб узнать правду о шимпанзе. Ведь и о них люди знали мало, и о них рассказывали легенды. Десять лет провела она среди обезьян. Сколько мужества и моральной силы, сколько самозабвения понадобилось этой женщине, променявшей обеспеченную и комфортабельную жизнь в городе на трудную, опасную жизнь в джунглях! Сколько доброты и терпения потребовалось ей, чтоб завоевать доверие шимпанзе, узнать их жизнь и рассказать об этой удивительной жизни людям!

А затем она и ее муж Гуго ван Лавик-Гудолл решили рассказать миру правду о гиенах, шакалах, гиеновых собаках — животных, считавшихся кровожадными и безжалостными убийцами, вороватыми и коварными прихлебателями. Но Гуго и Джейн рассказали другое, то, чего не знали даже многие ученые, — они рассказали об умных зверях, верных друзьях, преданных родителях. Для того чтоб узнать это, Гуго и Джейн много месяцев жили бок о бок с этими животными, непрерывно сменяли друг друга, наблюдая за ними. Надо было фанатически любить животных, чтоб проделать это.

А сколько любви к животным потребовалось Джой Адамсон — отважной женщине, отличному художнику, мужественному человеку, чтоб стать другом хищных кошек — львов и гепардов. Хищники верили человеку, человек верил зверям. Они были истинными, добрыми соседями по планете. Джой Адамсон, как и Лев Капланов, погибла от рук браконьеров.

Ян Линдблад был прикован к постели с детства. Любовь к природе помогла ему сделать невероятное: он не только встал на ноги — настойчивые и упорные тренировки помогли ему сделаться прекрасным танцором и одним из лучших в мире цирковым акробатом. Но славе и материальному благополучию Линдблад предпочел трудности и лишения, которые ждали его во время путешествий в джунгли или в тундру, а громкую славу артиста он поменял на скромное звание борца за спасение животных.

Их много — благородных людей, спасающих животных. У них было (или есть сейчас) разное оборудование: у Гржимеков имелся самолет, а у Экли вряд ли было что-нибудь, кроме ружья для самозащиты и бинокля для наблюдений; Шаллер взял с собой лишь бинокль и фотоаппарат, а Линдблад, чтоб рассказать людям о животных, использует новейшие достижения акустики, электроники и кинотехники.

Сейчас люди, изучающие и спасающие животных, получили возможность пользоваться новейшими достижениями техники, вплоть до космических спутников. Но какое бы оборудование у них ни имелось, главное — их личное мужество. Типичный пример тому — работа по спасению белого медведя.

Белый медведь как будто должен быть вне опасности: живет далеко, в безмолвных просторах Арктики, где врагов у него нет, да и численность зверя сравнительно не такая уж маленькая: по предположению одних ученых, белых медведей на планете сейчас 7–9 тысяч, по предположению других — даже 10–20 тысяч. Это, конечно, немного, но и не так уж катастрофически мало. А в прошлом веке белых медведей было, видимо, гораздо больше. И тем не менее уже в прошлом веке начали раздаваться голоса в защиту белого медведя.

Оказывается, несмотря на отдаленность мест обитания белого медведя, люди его знали издавна — еще в первом веке он был известен римлянам, в VII веке его хорошо знали японцы, в IX веке на него активно охотились норманны, а в XIII веке, как писал Марко Поло, белые медведи были у татарских кочевников.

В XII–XIII веках на берег Баренцева моря пришли русские, и вскоре шкуры белых медведей появились в Новгороде и в Москве.

С каждым десятилетием все больше осваивались берега северных морей, все больше становилось промысловиков, зверобоев, торговцев пушниной и мехами. Правда, надо сказать, что специально на белых медведей охотились редко — их убивали попутно охотники за тюленями и китами. (Местные жители добывали медведей, но это не могло нанести серьезного ущерба медвежьему поголовью.)

Истребление медведей началось с прошлого века, когда значительно уменьшилось число китов и тюленей, и тюленебои, как и китобои, стали уже специально охотиться на медведей. К тому же начали входить в моду ковры из шкур белых медведей (а значит, появился большой спрос на них).

Все это привело к тому, что в первой половине нашего века уже сложилась тревожная обстановка. А медведей по-прежнему продолжали истреблять: в 20-30-х годах в Арктике убивали более 2 тысяч медведей ежегодно. Рождаемость даже при обычных условиях уже не могла бы восполнить потери. А тут еще начало создаваться ненормальное положение для самок: люди осваивали Север, и все меньше оставалось удобных мест для медвежьих «родильных домов».

Количество зверей продолжало уменьшаться, но их по-прежнему истребляли местные жители, а для богатых американцев и канадцев на Аляске были устроены специальные аэродромы, где в аренду сдавались вертолеты и спортивные самолеты, с которых охотились на белых медведей. («Полярное сафари — всего 3 тысячи долларов за удовольствие подстрелить с воздуха белого медведя». И находилось множество желающих!)

Правда, в США и Канаде стали делать вид, что как-то контролируют охоту на медведей, однако в Норвегии никакого запрета не было, и белых медведей продолжали истреблять все, кто хотел. Даже в 60-е годы, по самым скромным подсчетам, убивали не менее 1,5 тысячи медведей в год. И стало ясно: над белыми медведями нависла угроза полного исчезновения.

Советский Союз первым отказался от промысла белого медведя. Еще в 1938 году зверей запретили убивать с кораблей, после Отечественной войны в ряде районов была запрещена охота на белых медведей. Но ведь зверь не признает границ: сейчас он находится в безопасности на нашей территории, а завтра может оказаться на территории США, Канады или Норвегии и угодить под выстрел. И тогда подняли голос ученые этих стран. К ним присоединились ученые всего мира. Общественность многих государств потребовала запретить охоту на белых медведей, тысячи и тысячи людей обращались к правительствам США, Канады, Норвегии, Дании. Среди них, может быть, одними из самых активных были дети, требовавшие спасти белого медведя. И правительства стран, на территории которых живут белые медведи, вынуждены были последовать примеру Советского Союза и запретить охоту на этих зверей. А в 1957 году было заключено международное соглашение по охране белого медведя.

Однако запретить охоту — это еще далеко не все. Нужны и другие меры. Но что же можно сделать, чтобы не только не сокращалось поголовье этого хищника, который, кстати, играет большую роль в сохранении биологического равновесия в Арктике, но и увеличивалось? Вот об этом и задумались ученые, вдруг понявшие, что очень мало знают о белом медведе.

Тогда была создана Рабочая группа по белому медведю, первым председателем которой стал советский ученый С. Успенский. Началось активное выяснение, где живут белые медведи и как кочуют, что, кроме охоты, угрожает их жизни и как размножаются эти звери, сколько они весят зимой и летом, каковы их болезни.

Но чтобы найти ответы на все эти вопросы (или на многие из них), нужно, по крайней мере, подойти к зверю. А это не так-то просто. Хотя и считают, что белый медведь, как правило, на людей не нападает и, по свидетельству С. Успенского, его можно отпугнуть даже позвякиванием ключей, вряд ли кто-либо из этих зверей позволит осматривать зубы или разрешит взвесить себя. А это надо, так же как надо прикрепить к ушам медведя цветные «сережки» с определенным номером, чтобы при необходимости можно было узнать, где он окольцован и куда добрался, кочуя по льдам. И надо пометить зверя, нарисовав у него на спине большие яркие цифры — их видно с воздуха, и это дает возможность зоологам наблюдать за медведями. И еще надо умудриться прикрепить к медведю маленький радиопередатчик — его укрепляют на специальном ошейнике, сделанном из стального троса (он же служит антенной), и ученые могут следить за медведем на расстоянии десятков километров. Да, все это и многое другое очень надо. И чтоб иметь возможность все это проделать, а значит, приблизиться к медведю и произвести над ним различные манипуляции, ученые применяют специальные «летающие шприцы» — приборы, которые обездвиживают медведей.

Техника пришла на помощь биологам. Причем техника самая новая: уже применяются для учета медведей во льдах приборы, улавливающие инфракрасное излучение, приборы ночного видения, приборы, позволяющие на расстоянии измерять температуру и освещенность в берлогах, даже искусственные спутники Земли стали помогать биологам, изучающим белых медведей. И все-таки главным оружием ученых было и остается их мужество. И дело не только в том, что неизвестно, на сколько времени действует укол «летающего шприца» — медведь в любую минуту может проснуться; и не только в том, что нередко приходится подходить к берлогам вплотную; и не в том, что долгие месяцы и годы проводят люди на Севере, променяв удобства и комфорт больших городов на долгие полярные ночи, на пургу и мороз. А в том, что они, как пишет один из отважных людей Севера профессор С. Успенский, «поняли, как нужен Арктике белый медведь, как он украшает эти просторы и как много они потеряют, его лишившись».

Да, новейшая техника пришла на помочь людям. Но по-прежнему основное оружие в спасении диких животных, оружие само amp; сильное, нестареющее и нержавеющее — это благородство и мужество.