Сатурнии

Сатурнии

То был памятный вечер. Я назову его вечером сатурний. Поутру 6 мая у меня из кокона вышла самка плодовой сатурнии, иначе — большого ночного павлиньего глаза. Произошло это при мне, на столе моей рабочей комнаты. Я еще не знал, что буду делать с этой бабочкой, но прикрыл ее колпаком из металлической сетки. И хорошо сделал.

Мы ложимся спать и встаем рано. Около девяти часов вечера, когда все начали укладываться спать, вдруг поднимается шум и возня. В соседней комнате маленький Поль, полураздетый, суетится и зовет меня.

— Скорее! Сюда! — кричит он. — Огромные бабочки! Комната полна ими.

Я прибегаю. Восторг и крики ребенка понятны. Комната наполнена исполинскими бабочками.

— Оденься, малыш, — говорю я сыну. — Идем. Мы увидим интересную вещь.

Мы спускаемся в мой кабинет, занимающий правое крыло дома. В кухне няня размахивает передником, выгоняя огромных бабочек: она поначалу приняла их за летучих мышей. Похоже, сатурнии наводнили весь дом. Что же делается там, возле моей пленницы?

Со свечой в руке вхожу в кабинет. Одно из окон открыто. Нельзя забыть то, что мы увидели. Вокруг колпака с самкой, мягко хлопая крыльями, летают огромные бабочки. Они подлетают и улетают, поднимаются к потолку, опускаются вниз. Кинувшись на свет, они гасят свечу, садятся на наши плечи, цепляются за одежду. Пещера колдуна, в которой вихрем носятся нетопыри. И это — мой кабинет.

^{Большой ночной павлиний глаз.}

Их здесь около двадцати, а ведь еще сколько-то заблудились в кухне, залетели в детскую и в другие комнаты. Наберется до сорока, и все они прилетели к той бабочке, что сидит под колпаком в моем кабинете.

Оставим на сегодня наших гостей. Огонь свечи — плохое соседство. Они бросаются на него и немного припаливаются. Завтра мы займемся наблюдениями, придумав заранее ряд опытов. А теперь поговорим немного о том, что будет происходить ежедневно в течение следующей недели.

Каждый день, между восемью и десятью часами вечера, одна за другой, прилетают бабочки. Сильный ветер, небо в тучах, темно так, что в саду едва разглядишь руку, поднесенную к глазам. Дом скрыт большими деревьями, загорожен от северных ветров соснами и кипарисами, недалеко от входа — группы густых кустов. Чтобы попасть в мой кабинет — к самке — сатурнии должны пробраться в ночной тьме через всю эту путаницу ветвей.

Сова не рискнула бы лететь в такой темноте сквозь эту чащу. А сатурнии летят. И они прилетают без единой царапинки на больших крыльях. Правда, они не всегда сразу находят мой кабинет. Кто влетает в раскрытое окно, а кто и блуждает в сенях, попадает в кухню, в другие комнаты. Очевидно, не зрение показывает им дорогу. Но тогда что? Конечно, и не слух. Обоняние? Проверим.

Подозреваю, что органы обоняния расположены у бабочек на усиках. У самцов сатурнии это великолепные султаны. Украшение это или орган обоняния? Выяснить это на опыте нетрудно.

На следующий день утром я нахожу у себя в кабинете восемь из вчерашних гостей. Маленькими ножницами я отрезав им усики у самого основания. Это совсем не беспокоит бабочек, и они остаются сидеть на своих прежних местах. Теперь нужно переменить место нахождения самки: пусть самцы поищут ее. Я уношу колпак с самкой и ставлю его на полу, под помостом на другом конце дома, метрах в пятидесяти от моего кабинета.

Наступает вечер. Я иду в кабинет навестить моих калек. Шесть уже улетели через открытое окно, два умирают. Я не повинен в их смерти: самцы сатурний живут очень недолго и быстро умирают от истощения.

Улетели более сильные самцы. Вернутся ли они ко вчерашней приманке? Сумеют ли они, лишенные усиков, найти колпак с самкой? Я подхожу время от времени с фонарем к этому колпаку, ловлю сачком прилетевших сатурний, осматриваю, записываю и тут же выпускаю — не наружу, а в соседнюю комнату, дверь которой запираю. Так я точно сосчитаю, сколько самцов прилетело. В половине одиннадцатого лёт самцов окончился. Собрано двадцать пять самцов, один из них без усиков. Только один из шести с отрезанными усиками вернулся.

Опыт не удался: из одного случая выводов не сделаешь. Что ж начнем снова, на большем числе самцов.

Утром навещаю моих пленников. Грустное зрелище! Многие лежат на полу. Я поднимаю некоторых из них, они едва шевелятся. Чего ждать от этих бедняг? Все же попробуем: может быть, к вечеру они и окрепнут. Теперь двадцать четыре самца лишаются усиков. Дверь открыта. Лети, кто может! Колпак с самкой я уношу в комнату на противоположной стороне дома, на втором этаже. Пусть самцы поищут самку.

Из безусых самцов только шестнадцать вылетели наружу. Остальные, обессиленные, вскоре погибают. Вечером ни один не прилетел обратно. В этот вечер я поймал около самки только семь самцов — новых, с целыми усиками.

На четвертый вечер я ловлю четырнадцать новых самцов. Запираю их в комнате, а днем слегка подстригаю пушок на их спинке. Бабочек это совсем не беспокоит, а для меня хорошая примета. Усиков на этот раз не трогаю. Ослабевших не было, и ночью все стриженые самцы улетели. Конечно, я опять перенес колпак с самкой на новое место.

За два часа я наловил около самки двадцать самцов, из них — два стриженых. Только два! Не прилетел ни один из третьегодняшних безусых. Их брачная пора окончилась. Почему не вернулись остальные двенадцать стриженых? Ведь у них остались усики, они не были лишены органов обоняния. Почему почти всегда так много самцов оказываются обессиленными после ночи лёта?

Возможен лишь один ответ: самцы сатурнии очень быстро истощаются и ослабевают. Темнота, дальнее расстояние, препятствия не помеха: самец находит самку. В течение двух-трех суток он тратит несколько часов на поиски. Не нашел самку — все кончено. За эти часы полета самец истратил все свои силы, и он умирает от истощения.

Бабочка сатурния не питается: она не знает, что такое еда. Два-три вечера, и ее жизнь прожита. Что же тогда означают самцы с отрезанными усиками, не вернувшиеся к самке? Не смогли, лишенные усиков, найти ее? Или просто умерли? Не знаю. Самец сатурнии живет так недолго, что опыт с отрезыванием усиков ничего не дает.

Самка живет у меня под колпаком восемь дней. Каждый вечер к ней прилетает рой самцов. Я ловлю их, запираю на ночь, а утром мечу стрижкой. За эти восемь вечеров прилетело около полутораста самцов. Поразительно много. Сколько трудов затратил я в два следующих года, чтобы собрать гусениц и куколок этой сатурнии. Они редки в ближайших окрестностях: здесь очень мало миндаля, а плодовая сатурния живет у нас по большей части на этих деревьях. Две зимы я старательно осматривал все старые миндали, и сколько раз возвращался с пустыми руками. Значит, мои сто пятьдесят самцов прилетели издалека, за два километра, а то и дальше.

Как же они узнали, что в моем доме есть самка?

Можно ли говорить здесь о зрении? Конечно, нет. Нельзя видеть за несколько километров, в ночной темноте. Звук? Но самка нема. Остается запах. Не пахнет ли самка, не летят ли самцы на ее запах? Это можно проверить: нужно лишь заглушить запах самки каким-либо иным, притом сильным.

В комнате, где поставлен колпак с самкой, я. рассыпаю нафталин. Кладу его и под колпак, рядом с самкой. Все кругом пропахло нафталином.

Наступил вечер, и самцы слетелись к самке как всегда. Мое доверие к обонянию самцов поколеблено. Но... опыты кончились: на девятый день самка умерла. До будущего лета ничего не узнаешь: другой самки у меня нет.

Теперь же я начинаю делать запасы для опытов будущего года. Плачу за гусениц по медяку за штуку. Несколько мальчишек, моих обычных поставщиков, бегают по соседним садам и иногда приносят мне больших зеленых гусениц. Я кормлю их листьями миндаля, они растут, и вскоре у меня лежат большие коконы. Зимой я с помощью друзей ищу коконы у подножия миндальных деревьев. И вот у меня целая коллекция коконов. Среди них дюжина особенна крупных и тяжелых. Это коконы самок.

Увы! Мне очень не повезло.

Май — капризный месяц. Воет северный ветер и срывает листья платанов, словно вернулась зима. Холодно, приходится надевать теплое платье и топить все печи. Мои бабочки сильно страдают от холода. Они выходят из куколок малоподвижные, и лишь изредка самец подлетит к колпаку, под которым его ждет сегодня одна, завтра другая самка.

Год потерян. Ах, как трудно делать опыты, которые зависят от капризов погоды.

Я начинаю в третий раз. Выращиваю гусениц, зимой ищу коконы. К маю я набрал их много.

Погода прекрасная. Самцы летят и летят. Каждый вечер двенадцать, двадцать и больше самцов прилетает в комнату. Самка сидит, прицепившись к стенке колпака. Неподвижная, она даже не затрепещет крыльями, когда самцы садятся на колпак и бегают по нему, ударяют его концами крыльев. Изо всех сил они стараются пробраться под колпак. Утомленные, они отлетают и смешиваются в общей воздушной пляске, а на их место прилетают новые.

Каждый вечер я ставлю колпак с самкой на новом месте Это нисколько не смущает самцов: они находят самку. Ясно, что память здесь не при чем. Они словно знают, что на вчерашнем месте самки нет, и не летят туда. Нет, в полете ими руководит не память.

Все это время самка была прикрыта только металлической сеткой колпака. Что будет, если я закрою ее непрозрачной крышкой? Я сажаю самку в самые различные коробки: картонную, деревянную, жестяную, очень плотно закрытые, даже смазанные жирной мазью. Накрываю самку стеклянным колпаком, ставлю его на стеклянную пластинку. И что же? Не прилетает ни один самец.

В самые теплые и тихие вечера возле такой самки — пустота. Все равно, из чего сделано помещение самки: картон, стекло, дерево, металл — все действует одинаково. Стоит плотно закрыть такое помещение, и самцы не прилетают. Слой ваты в два пальца толщиной дает те же результаты: я сажаю самку в стеклянную банку, а вместо крышки беру слой ваты. Ни одного самца!

Проверим теперь плохо закрытые помещений: полуоткрытые коробки. Поставим их в шкаф, в ящик. Самцы летят так же, как и к самке под сетчатым колпаком. Я помню один вечер. Самка была посажена в картонку для шляпы, а та спрятана в шкафу. И самцы прилетели, стучали крыльями о дверки шкафа. Прилетевшие неизвестно откуда, они хорошо Знали, где скрывается самка.

Все наводит нас на мысли о запахе. Стоит посадить самку в плотно закрытое помещение, и самцов нет. И все же точного ответа я не имею. Мои запасы коконов истощаются, а секрет сатурнии все еще не раскрыт. Начну ли я снова на четвертый год?

Нет, я отказываюсь. Мне трудно уследить за бабочками в ночной темноте. Нужна хотя бы свеча, а рой бабочек часто тушит ее. Кроме того, свет свечи, фонаря, лампы отвлекает самцов от цели. Влетев в комнату, они бросаются к свету, опаливают свой пушок. А если не обгорят, то усаживаются возле огня и сидят здесь, словно приклеенные. В комнате горела лампа с большим белым колпаком. Девять самцов влетели в комнату, и только два уселись на колпаке с самкой. Остальные лишь мимоходом пробежали по колпаку и отправились к лампе. Весь вечер они просидели здесь, сидели там и на следующий день. Огонь лампы оказался сильнее самки.

Мне нужна другая бабочка. Такая, самцы которой летят к самке, как и сатурнии, но днем.

_{Бабочки:}

^{1 — шелкопряд клеверный, самец; 2 — то же, самка; 3 — малый ночной павлиний глаз, самец; 4 — большой ночной павлиний глаз, самец; 5 — походный шелкопряд сосновый; 6 — мешочница одноцветная, самец; 7 — коконопряд дубовый, самец; 8 — то же, самка (все слегка увеличены).}

Прежде чем расстаться с сатурниями, скажу несколько слов о сатурнии малой, иначе — о малом ночном павлиньем глазе.

Мне принесли кокон этой бабочки, и в последнее мартовское воскресенье из него вышла самка. Я прикрыл ее колпаком и открыл окно в моем кабинете: пусть весть о событии разнесется по окрестностям. Доступ к моей пленнице открыт.

Всего три-четыре раза я встречал до этого самку малой сатурнии. Кокон мне известен лишь со вчерашнего дня, а самца я никогда не видал. Только по книгам я знаю, что он гораздо меньше самки и окрашен ярче, чем она. В моей местности, по-видимому, эта бабочка редка. Прилетит ли незнакомый красавец к моей самке? Она прицепилась к сетке и не двигается в течение целой недели. Ждет...

В двенадцать часов дня, когда мы садились за стол, вбегает маленький Поль. В пальцах у него хорошенькая бабочка, только что пойманная. «Эге, — говорю я, — это как раз тот, кого я жду. Пойдем, посмотрим. Пообедаем после».

Самцы слетаются. Все они летят с севера. Эта подробность важна. Всю эту неделю стояли холода и дули сильные северо-восточные ветры, словно вернулась зима. Такие бури здесь обычно предшествуют весне. Сегодня сразу потеплело, но северный ветер все еще дует. И вот, все самцы прилетают к моей самке с северной стороны, все они летят по ветру и ни один — против него. Если бы ими руководило обоняние, подобное нашему, то они должны были бы прилетать с южной стороны. Тогда можно было бы думать, что их привлек запах, занесенный ветром. Но они прилетели с севера при северном ветре, который уносил с собой все шедшие с юга запахи, не пропускал их к северу. Как же самцы различили то, что мы называем запахом?

Примерно часа два при ярком солнце самцы летают снаружи возле моего кабинета. Они ищут тут и там, исследуют стены дома, кружат над самой землей. Видя их поиски и колебания, можно подумать, что им не удается разыскать место, где находится привлекающая их сюда самка. Прилетев издали куда нужно, они словно заблудились здесь... Все же рано или поздно они влетают в комнату. Всего в этот день прилетело десять самцов.

Всю неделю каждый день в полдень, в самое светлое и теплое время, прилетают самцы. Но с каждым днем их прилетает все меньше и меньше. Всего побывало здесь штук сорок. Я не повторял с ними опыты, проделанные с большой сатурнией: они не дали бы мне ничего нового. С меня достаточно того, что я узнал. Во-первых, малая сатурния летает днем, и самцы справляют свой праздник при полуденном солнце, а большой сатурнии для этого нужны темные часы начала ночи. Во-вторых, сильный ветер не мешает самцам находить самку: они летят по ветру, в направлении, наименее выгодном для тех, кто в своих поисках руководствуется обонянием.