5

Альфреду Носсигу, автору скульптуры, изображающей напористого Вечного жида, было семьдесят девять лет, когда он был арестован в Варшавском гетто Еврейской боевой организацией – той самой, которая руководила легендарным восстанием в гетто. Это было в феврале 1943 года, в мертвые дни террора между январским вторжением гестаповцев в гетто и апрельским восстанием, и подробности дошли до нас в путаном виде. Был тайный судебный процесс, приговор за измену и немедленная смертная казнь. После смерти Носсига в его кармане был найден изобличающий документ – доклад, составленный им для немцев, доклад о последствиях их разрушительных действий. А может, не в кармане, а в ящике стола в его квартире. А может, никаких таких документов не находили. Никто не мог утверждать это в точности, да к тому времени это уже перестало быть важным.

Носсиг был не только скульптором. Он был известным автором трактатов о философии и политике, поэтом, драматургом, литературным критиком, автором либретто к некой опере, журналистом, дипломатом, эрудитом, получившим юридическое и экономическое образование (во Львове), изучавшим философию (в Цюрихе) и медицину (в Вене), а также, как формулирует историк сионизма Шмуэль Алмог, «автором грандиозных планов» [191]. Он был загадочной и неутомимой личностью: вечно что-то организовывал, вечно спорил и каким-то образом всегда оказывался на стороне проигравших. Десятки лет он упивался жизнью в бурном средоточии раннего сионизма, когда еврейские интеллектуалы и активисты яростно бились, пытаясь разобраться в своем положении среди новых идеологий, новых возможностей и беспрецедентных опасностей. Еврейская боевая организация казнила и других евреев (правда, немногих), но Носсиг был среди них самой видной фигурой [192]. Эта некрасивая смерть престарелого человека в момент искупления до сих пор остается нравственной, политической и исторической проблемой.

Ассоциация Торы с сопротивлением – мысль, вложенная Носсигом в его статую энергичного Вечного жида, – была не ко времени, и скульптуру «быстро забыли» [193]. Напротив, образ страдающего Агасфера с картины Хиршенберга отражал настроения в еврейском мире, истерзанном жестокими погромами, которые начались после убийства царя Александра II в 1881 году; вскоре по еврейству ударили погром 1903 года и позднейшие катаклизмы; с 1881 по 1914 год 2,75 миллиона евреев покинули черту оседлости и ринулись в западном направлении, через всю Европу.

И всё же, как нам теперь известно, спустя сорок пять лет сходство сo скульптурой Носсига проглянет в рисунке Шика на ту же тему – в образе, который черпал в страданиях силы для открытого неповиновения. Но неповиновение может приобретать странные формы. В период погромов Носсиг утверждал, что эмансипация евреев и их ассимиляция непосредственно спровоцировали антисемитизм, порождая неуверенность в христианах. Носсиг, подобно Хиршенбергу, полагал, что евреи и христиане по сути своей несовместимы, а среди евреев многовековое «изгнание» привело к вырождению. «Средний типичный еврей, – писал он в 1878 году, – проявляет силу в борьбе за выживание, но морально стоит на более низком уровне, чем нееврей; в нем больше проницательности и стойкости, но в то же самое время у него больше амбиций, тщеславия и бессовестности» [194].

Статьи Носсига произвели сенсацию. Но не потому, что они кого-то оскорбили. Нет, его открытый призыв заново выделить евреям их историческую родину в Палестине, поскольку он полагал, что это единственный выход из проблем европейского еврейства, выдвинул Носсига в авангард публицистов-сионистов, и он сделался видным соперником Теодора Герцля (последний выпустил свой знаменитый манифест «Еврейское государство» годом ранее).

Однако именно фразы типа той, которую я процитировал выше, в свое время прошедшие незамеченными, теперь обнажают латентные симптомы.