10

10

С первых же дней войны между израильской армией и ополчением Хезболлы, начавшейся в июле 2006 года, во многих рассказах об этих событиях стала появляться риторическая фигура бродячего пса или его же реалистический образ. В особенности когда речь шла о том, что десятки тысяч мирных жителей были вынуждены спасаться бегством из городов и селений на юге Ливана, на которые обрушились нескончаемые израильские бомбардировки и артобстрелы.

Как риторическая фигура бродячий пес ведет свое происхождение от той традиции, что впечатляюще проявилась как в Библии, так и в «Илиаде»: смысл его появления в том, чтобы зловеще оттенить нечестивые деяния поджигателя войны и страдания его безвинных жертв, подвергаемых двойной несправедливости, ведь у них не только отнимают жизнь, но и оставляют их прах непогребенным. Особенно часто этот персонаж встречается в сочинениях, рассчитанных на широкую продажу и созданных после окончания трагедии, тогда как в свидетельствах, доходящих непосредственно с места событий, скорее появится реальная бродячая собака. Пес риторический почти всегда занят пожиранием трупов, реальный же куда чаще ничего особенного не делает. Разумеется, провести границу между тем и этим не всегда бывает легко, поскольку когда мертвые тела валяются без погребения как те, на дорогах Южного Ливана, они и в самом деле могут быть сожраны.

Из соображений осторожности или деликатности я воздержусь от цитирования репортажей, появившихся в ту пору и не обходившихся без бродячих собак, по всей видимости риторических. Зато не вижу ни малейших препятствий для цитирования репортажа Сесиль Эннион, где фигурируют бродячие собаки, реальность которых не вызывает ни малейших сомнений. Эта статья была опубликована в газете «Монд» 1 августа 2006 года. Действие происходит в окрестностях Бинт-Джбейль — маленького городка около израильской границы, особенно пострадавшего от военных действий.

«Прежде чем сбросить свой взрывчатый груз, самолеты пикировали», — отмечает Сесиль Эннион, которая описывает в свой черед и дороги, изрытые кратерами от бомб, и хлопающие на ветру двери разрушенных домов, и электрические кабели, валяющиеся по земле среди мусора и остовов сожженных машин.

«Единственными живыми существами, которых можно увидеть в этих местах, являются бродячие собаки да невозмутимые ящерицы. За холмом прогремели четыре выстрела „катюши“. Через несколько минут по ту сторону разрушенной заправочной станции на полной скорости пронеслась красная „мазда“ с двумя бородатыми мужчинами. Потом новый снаряд врезался в дорогу, взметнулись в воздух осколки и куски битума».

(Спустя несколько дней та же газета напечатала репортаж Бенжамена Барта, своего специального корреспондента в Кирьят-Шмона, «городе, расположенном в самой северной части Израиля». Спецкор «Монд» пишет: «Вот уже три недели как светофор заблокирован — мигает только его желтый глаз. Это назойливое мигание лишь подчеркивает неподвижность, объявшую город с того момента, как начались бомбардировки Хезболлы. Металлические жалюзи опущены, тротуары безлюдны. На улицах никого — только дикие кошки, клочья грязной бумаги да армейские колонны, движущиеся в направлении линии фронта». Может быть, бродячие собаки в одном случае и дикие кошки в другом символизируют весьма незначительный масштаб конфликта Израиля с его арабскими соседями.)

В день начала войны, 12 июля, после похищения Хезболлой двух израильских солдат, Эльдада Регева и Эхуда Гольдвассера, я находился в Париже. В то утро я получил письмо, адресованное лично мне — и не по ошибке. Оно было прислано неким «Институтом Родена» и составлено в следующих выражениях: «Дорогая мадам, я имею удовольствие вам сообщить, что вы стали одной из счастливых избранниц. Это письмо является официальным подтверждением вашего права облагодетельствовать себя недельным курсом сеансов, которые сделают тело более стройным и упругим!»

Позже, в течение того же дня, я созвонился с Жаном-Дени Винем, исследователем из Национального научного центра и директором археологической лаборатории парижского Музея естественной истории. Жан-Дени Винь — автор многих работ в этой области, из которых по крайней мере одна, «Первые шаги обучения», посвящена вопросу об одомашнивании собак. «Можно со всей определенностью утверждать, что предком собаки в самом деле является волк», — пишет в этой связи Жан-Дени Винь. И даже уточняет, что прародительницей, положившей начало «всем основным породам домашних собак», стала китайская волчица. Тем не менее Жан-Дени Винь делает уступку: «Позволительно задать себе вопрос, вправду ли именно собака родом из Восточной Азии распространилась по всей планете или, напротив, этот путь проделали ее предки-волки незадолго до того, как их стали приручать». В дальнейшем, когда наступит подходящий момент, мы увидим, что этот тезис относительно одомашнивания волка, хоть в основном и считается справедливым, единодушного признания не заслужил, в частности, его оспаривает чета американских зоологов, Рей и Лора Коппинджер, специалисты по собакам и авторы нескольких произведений на эту тему.

Но тогда, 12 июля 2006 года, я позвонил Жану-Дени Виню не затем, чтобы поднять мучительный вопрос о преобразовании волка в собаку — мучительный потому, что зоологи в своих дискуссиях уже не соотносятся ни с кем, кроме других специалистов, отчего проистекает некоторое замешательство, если не прямой конфуз, грозящий обычному члену общества, подобно мне довольно несведущему в этой сфере науки. Вопрос, который я хотел ему задать, тем самым признавшись в своем невежестве, касался причин, по которым бродячие (или феральные) собаки всех широт, как явствует из наблюдений, проведенных в странах, где они наиболее многочисленны, ныне уже не отличаются примерно одинаковым обличьем так называемой «желтой собаки» или «собаки-парии».

По этому поводу Робер Делор в своей работе «У животных своя история» (1984) пишет, что «беспородные собаки имеют тенденцию на протяжении нескольких поколений возвращаться к типичному обличью своих „пращуров“ — рыжих, среднего размера, в духе австралийских динго или индийских „париев“».

Однако Жан-Пьер Дигар в книге 1999 года «Человек и домашние животные» высказывает следующие два предположения, противоречивые лишь на первый взгляд: «Животные, отбившиеся от рук, перестав зависеть от человека, могут утратить особенности, приобретенные по ходу одомашнивания, и вследствие естественной селекции вновь приобрести физические характеристики, близкие к тем, какими обладают их дикие сородичи. Возможности возвращения к дикой жизни и размножения в ней для таких особей ограничены, поскольку их помет не может пройти генетическую эволюцию в обратном направлении, достигнуть подобия изначальным видам».

В нашем телефонном разговоре Жан-Дени Винь, пусть на время, положил конец моим колебаниям, заявив: «Ничто в природе никогда не возвращается к своим истокам».

«Зато, — добавил он, — если чихуахуа оставить в окрестностях аэропорта в Тунисе, можно не сомневаться, что морфотип, им представляемый, продолжения иметь не будет: генетический обмен и естественная селекция ведут к тому, что бродячие собаки перемешиваются в общем горниле», хотя образчики, выходящие из этого горнила и в морфологическом отношении однотипные, «не имеют ничего общего с первоначальным исходным типом». (Привести в пример именно тунисский аэропорт Жана-Дени Виня побудило то, что он сам преподавал в этом городе и однажды по дороге в университет подвергся нападению своры бродячих собак. Своим спасением в этой ситуации он был обязан исключительной меткости, с которой ему посчастливилось запустить камнем прямо в нос самого злобного из псов атакующей банды.) Во второй половине дня того же 12 июля, между тем как на юге Ливана продолжала сплетаться цепь причин и следствий, ведущих к кратковременной войне, я заглянул на аукцион Друо, чтобы там потолковать с полковником Блондо, расспросить его о практике кинофагии, то есть, говоря попросту, поедания собачьего мяса среди народности луба из конголезской провинции Касаи. Коренастый, в темном костюме, прячущий глаза за неизменными черными очками, Блондо был призван надзирать за выходом, не допуская, чтобы кто-нибудь вошел. Затем его передислоцировали в другой зал, где были заблаговременно выставлены предметы, предназначенные для продажи, и там он убедился, что среди самых красивых поделок — речь идет об африканской скульптуре — многие происходят из Касаи и изготовлены мастерами народности луба. Потому что Блондо и сам — луба из Касаи, в прошлом полковник вооруженных сил Заира, ныне охранник с неполным рабочим днем на жалованье у малость подозрительной парижской фирмы, он стоит в своем темном костюме, поначалу ничего не заметив, перед витриной с предметами, сделанными руками его предков (да не так, как мы объявляем нашими предками галлов, а в куда более строгом смысле, если принять в расчет ограниченную численность и не столь уж большую древность поделок) и ненадолго, по пути из одной коллекции в другую, задержавшимися в этом выставочном зале, охрану которого он призван обеспечивать. Что до моего вопроса относительно практики кинофагии, меня на него натолкнула реплика, которую я слышал в Киншасе от доктора Артикло: он говорил о бродячих собаках, те, мол, «поджимают хвосты, чуть забредут в квартал луба».

Когда я рассказал об этом Блондо, повторив ему фразу Артикло, он воспринял вопрос без тени смущения. И подтвердил: да, у луба из Касаи принято употреблять в пищу собачье мясо, это элемент ритуальной церемонии, завещанной предками, она зовется чибелебеле. Как правило, эта церемония совершается раз в год, однако, поскольку она не приурочена к определенной дате, ничто не мешает любителю устраивать чибелебеле по нескольку раз для разных групп. О том, где и когда вскоре намечается подобная церемония, сообщают тайком, с глазу на глаз, так как надо исключить приход «дам» (Блондо употребил именно это слово).

После того как собаке «свернут шею», уточнил полковник, ей в зад засовывают кукурузный початок и принимаются нагревать тушку: постепенно собака «раздувается, как бурдюк», и наконец пробка в виде початка из нее выстреливает, а следом и «все ее гадости», продолжительный полет которых и предшествующий им звук Блондо великолепно воспроизвел жестом и голосом прямо перед витриной особняка Друо. Собачье мясо — ньиньи ва мбва, — по крайней мере если приготовить его по освященному обычаем рецепту чибелебеле, по его словам, «необыкновенно вкусно», «еще вкуснее, чем говядина», и «даже лучше, чем свинина».