25

25

По существу, я покупал «Нейшн» и «Бангкок пост» только затем, чтобы почерпнуть оттуда информацию о беспорядках на юге страны, в «южной глуши» и в трех провинциях, охваченных волнениями — Паттани, Яла и Наратхиват, положение которых было там очерчено.

Однако 17 апреля, несмотря на обилие подобных сведений, среди которых самые, на мой взгляд, интересные касались нападения на поезд, вследствие которого было прекращено железнодорожное сообщение между Ялой и Сунгэй-Колок, меня неудержимо привлекла статья в одном из номеров «Нейшн» под следующим заголовком: «Как принц Уильям дал отставку Кейт Миддлтон, ограничившись простым звонком по мобильнику».

А между тем до сей поры я не слышал имени Кейт Миддлтон и, следовательно, понятия не имел даже о том, хороша ли она собой, трогательна, сексапильна, внушает ли она желание или только сочувствие, какого лично от меня могла бы ожидать, скажем, Бритни Спирс, а с другой стороны, я в принципе не испытываю ни малейшего любопытства к частной жизни британской королевской семьи. Затем статья изображала эту самую «Миддлтон» (едва лишь она была отвергнута, ей разом ампутировали имя!) — как она с «разбитым сердцем», узнав, что ее роману с принцем пришел конец, «нервно вышагивает взад-вперед по паркингу».

Когда из Хат-Яи (а до того из Бангкока) едешь в Паттани по шоссе, оно сворачивает к морскому берегу не раньше, чем достигнет селения с обескураживающим названием Банг-Пак-Нам-Сакон, зато уж потом тянется вдоль моря на добрых двадцать километров.

В погожие дни можно издали любоваться Сиамским заливом, его воды сияют равномерным сине-зеленым цветом, но стоит приблизиться, как эта иллюзия рассеивается, взору является грязная лужа, жидкость в которой по консистенции приближается к супу. Берег, пустынный в это время года, топорщится соломенными хижинами и другими инсталляциями курортного сезона, некоторые из них сожжены, на их месте черные пятна гари. Первый кордон, который встречаешь на этой дороге, расположен по соседству с Банг-Пак-Нам-Тхепха, у въезда на мост, — сине-зеленое море все еще виднеется оттуда. Впрочем, это место не охранялось, а под насыпью валялась мертвая собака, она лежала на спине, задрав вверх все четыре лапы, словно зарядку делала. На несколько километров дальше солдаты установили второе заграждение, при подъезде к которому в глаза бросается доска с описанием примет десятка «террористов», разыскиваемых наиболее рьяно. Но стоит оставить это препятствие позади, и в дальнейшем движение пойдет без заторов, военные машины здесь попадаются, но не часто. В аэропорту Хат-Яи мы встречали некого журналиста, «тайского аналитика», так Филипп представил мне этого субъекта, и он с первой же минуты не переставал болтать, это был монолог, столь велеречивый, что требовалось предпринять не одну попытку, чтобы прервать его или переключить на другую тему.

На улицах Паттани навстречу нам попадаются полицейские, они патрулируют на мопедах по двое, обремененные пуленепробиваемыми жилетами и ружьями, стрелять из которых можно, только сойдя с мотоцикла, такая езда превращает их в отменные движущиеся мишени. Отель «Паттани», расположенный в стороне от дороги, в конце эспланады, по которой, когда стемнеет, скачут похожие на белок крысы, за ними иногда гоняются собаки, но поймать не могут, итак, этот отель «Паттани» служит приютом военным и полицейским чинам солидного ранга, так что, по-видимому, хорошо охраняется, вот и установленный на треноге ручной пулемет с джипа «хамви»… Все эти данные тотчас включаются в нескончаемо журчащие над ухом умопостроения тайского аналитика, который, надо признать, располагает исчерпывающими, хотя немножко слишком книжными и трактуемыми с хитрецой познаниями относительно этого региона и сотрясающих его волнений.

Дорога, соединяющая Паттани и Ялу, ведет через плантации гевеи и кокоса, рисовые поля и заболоченные прерии, где пасутся буйволы с эскортом египетских (или «коровьих») цапель, мимо селений, в которых буддийские храмы встречаются реже мечетей. Поодаль виднеются холмы, поросшие лесом. Некоторые из них, заостренные и вырезные, словно на картинах китайских живописцев, придвинулись поближе к дороге, образуя на подъезде к городу ущелье, которое было бы весьма удобно для засады, если бы военным не хватило предусмотрительности выставить здесь новый пост, укрепленный мешками с песком, возле которого ошивается двухцветная сука с отвисшими сосками. Тут снова раздается щебетанье аналитика, мелодичное и щедро насыщенное информацией, в конечном счете он как попутчик довольно приятен, теперь выясняется, что его детство прошло в Яле, в семье видных функционеров и, следовательно, в буддистской части города. Потому что две здешние общины живут в разных кварталах, разделенные железной дорогой, движение по которой теперь восстановлено. Последний поезд, идущий из Сунгэй-Колок (конечный пункт следования — Пхаттхалунг), прибывает на вокзал в 16.30, сопровождаемый несколькими солдатами, и после недолгой стоянки отправляется обратно. После этого другие военные, внушающие наибольший страх «рейнджеры», узнаваемые по черной униформе и легкой развязности, болтаются (хоть это и называется «рассредотачиваться») вокруг вокзала вплоть до закрытия, когда задергиваются и его железные шторы.

На следующий день после нашего прибытия в Ялу мы ужинали в обществе богатой дамы буддийского вероисповедания, по-видимому приятельницы или родственницы тайского аналитика. Ее сопровождал мужчина, возможно шофер или телохранитель, чья бессловесность, связанная, надо думать, с его низким общественным положением, создавала резкий контраст словоохотливости нашего информированного спутника. Ресторан, где мы ужинали, или другой ресторан на той же улице за несколько недель до этого стал объектом нападения; жертв, насколько мне известно, не было, хотя несколько человек получили легкие ранения. И хотя было немало более смертоносных налетов, в общем они все-таки отдают каким-то любительством по сравнению с другими акциями, совершаемыми в мире приверженцами того исламистского движения, в причастности к которому ныне подозревают здешних бунтарей, если не всех, то некоторых из них. Места в Яле, где за последние несколько месяцев совершались подобные акции, больше не представляли секрета для нас, то есть для Филиппа, журналиста и меня: утром молодая переводчица-мусульманка, которой мы назначили встречу в вестибюле отеля и вскоре обнаружили ее там сидящей на диване, вернее, ерзающей на самом его краю, едва касаясь сиденья ягодицами, словно на иголках, и всем своим видом выражающей, как ей не по себе (она так и не избавилась от этого дискомфорта, словно бы работала с нами вынужденно, против воли), представила нам исчерпывающий перечень этих терактов, причем с нескрываемым удовольствием. Столь же приятное чувство выпало на ее долю, когда, возвращаясь на мопеде из Паттани, она остановилась, чтобы осмотреть следы взрыва, который накануне разнес армейскую машину, — ни одной подробности потерь и разрушений не упустила, упомянула даже о том, где и в каких позах лежали те, кому так не повезло, и с шаловливой грацией сообщила, что «улицы для бомб», по которым удары наносятся чаще, — это те, где больше баров со шлюхами и клубов караоке. (Но если не считать того, что она возлагала на американцев и, само собой, на евреев всю ответственность за здешний раздор, который сама же предварительно объявила неотвратимым и даже благотворным, мне всего труднее простить переводчице, что она затащила нас с журналистом в смрадный — зато для правоверных! — кабачок, поскольку в тайском ресторане есть отказалась, а в менее омерзительное мусульманское заведение пойти не рискнула, опасаясь встретить знакомых: не хотела, чтобы ее видели в нашем обществе.)

Как зачастую бывает в городе, разделенном по этническим или религиозным причинам, в Яле, кого ни возьми, всяк клянется, что он лично никакого касательства к противостоянию не имеет, восхваляет доброе согласие, в котором общины жили прежде, пока между ними не посеяли отчуждение, а то и злонамеренно восстановили друг против друга. Еще принято, по крайней мере среди буддистов, утверждать, что в этих беспорядках замешана не другая община, а только ее «ничтожное меньшинство», к остальным же выражать симпатию, хотя зачастую уже следующей фразой, в которой прорывается тотальное недоверие к этой общине, они сами себя опровергают. (Равным образом и переводчица-мусульманка заявляла, что «все ее лучшие подруги — буддистки», хотя ни одной из них назвать не смогла, и твердила, что «насилия никто не хочет», но тут же оправдывала его применение в том или другом отдельно взятом случае.)

Так и дама-богачка, извлекая изо рта рыбью кость, застрявшую между зубами, — остаток блюда, столь красноречиво демонстрирующего превосходство тайской кухни, до того изумительного, что даже аналитик на время замолчал, чтобы полнее насладиться, — итак, дама, не преминув высказать все, что положено, в похвалу благородному пристрастию подавляющего большинства мусульман к миру, предупредила, что мы рискуем, забредая, пусть даже при свете дня, в те части города, где они обосновались. Мы-то к тому времени уже успели убедиться, что никакой опасности нет и в помине, по крайней мере для иностранцев. Но даже тайскому аналитику, горячему стороннику примирения, не всегда удается воздержаться от замечаний, выдающих задние мысли не столь благовидного свойства. Так, увидев девушек под покрывалами, вероятно лицеисток, обновляющих свежей краской белую разделительную линию на тротуаре — дело происходило в пору школьных каникул, — он обронил, что мол, это безобидное занятие «по крайней мере мешает им делать глупости».

Как-то после полудня мы зашли в ограду Ват Путтхапум, пожалуй, одного из самых крупных буддийских святилищ Ялы, нас заинтриговало исключительное обилие собак близ этого храма. Группа монахов и послушников, отличимых друг от друга по цвету одежд, попивая чай и пожевывая бетель, сидела в тени баньяна, его воздушные корни висели над их головами. Из соседнего здания доносился хор женских голосов, кроны деревьев, которых здесь было множество, звенели от птичьего пения, второй хор по звучности не уступал первому: если в атмосфере остального города ощущалась напряженность, в обычное время ему несвойственная, легко было заметить, насколько этот уголок уберегся от общей участи. Среди желто-оранжевых, так называемого шафранного цвета одеяний выделялась черная футболка, туго облегающая атлетический торс молодого человека, «этнического китайца», как выражаются в Юго-Восточной Азии, практикующего монашество с перерывами (такое возможно), в настоящий момент, как он нам объяснил, не вдаваясь в излишние подробности, он занимается «бизнесом», видимо, в области спортивных пари. Короче, букмекер. Энди — он пожелал, чтобы его называли так, — кроме прочего, наверняка поддерживал тесную связь с полицией или армией, порукой тому служил уоки-токи, которым он был экипирован, кстати, при его посредстве некий осведомитель в нашем присутствии сообщил ему, что в телефонной будке соседнего селения только что взорвалась бомба. Нет сомнения, что, когда у него оставалось свободное время, Энди наряду с деятельностью букмекера вносил свою лепту в обеспечение безопасности Ват Путтхапум. Он дал нам номер своего мобильника и посоветовал никогда не пускаться в дорогу, прежде не посоветовавшись с ним насчет маршрута. Хотя он, разумеется, разделял мнение тех, кто утверждает, что мусульманское население в общей массе лояльно к властям, его встревожил наш замысел отправиться на побережье возле Паттани: он сказал, что этот сектор небезопасен, ведь там живут мусульмане.

«Буддизм, — настаивал Энди, — религия более терпимая, чем ислам», впрочем, по этому пункту у нас не нашлось особых возражений.

Поняв, что я проявляю интерес к собакам, — Энди считал, что на территории храма и в его окрестностях их обитает около сотни, причем они делятся на пять или шесть явно конкурирующих групп, — он добавил, хотя об этом я его не спрашивал, что мусульмане собак не любят, они их бьют и травят ядом, по ту сторону железной дороги мы не увидим в Яле собак, там только овцы и козы. Тут его уоки-токи снова затарахтел.

В тот момент, когда мы подошли к ограде храма с обратной стороны, две женщины, мчавшиеся на мотоцикле, резко тормознули перед воротами, одна соскочила (другая, та, что вела машину, ждала, мотор работал) и положила на тротуар пакет, но не пластида или другой какой-нибудь взрывчатки, а корма, причем лучшего. Для собак.