17

17

Впервые книга Алана М. Бека «The Ecology of Stray Dogs» («Экология бродячих собак») вышла в 1973 году. То издание, которым располагаю я, относится уже к 2002-му. В этом последнем имеется подзаголовок «A Study of Free-ranging Urban Animals», что можно перевести так: «Исследование о городских животных в бродячем состоянии» или еще так: «Исследование о городских животных, бродяжничающих на свободе». Но второй вариант, как мне представляется, отдает тавтологией, ведь само понятие бродяжничества в некоторой степени неизбежно предполагает свободу. При чтении предисловия к изданию 2002 года на каждой строчке сталкиваешься с трудностями перевода, по мнению некоторых, причиной тому обилие в английском языке выражений, касающихся бродячих собак, другие считают, что эти сложности коренятся в самой природе этих животных или, вернее, в двусмысленности их статуса.

Скажем, Бек различает loose or straying pets (собак-компаньонов, потерявшихся или разгуливающих на воле) и unowned stray dogs (собак бродячих безхозных), к тому же только последних относя к категории подлинно бродячих — true stray dogs, иначе говоря, феральных: stray (feral) dogs. Касательно собак, принадлежащих ко второй категории, Бек делает наблюдение, что они сбиваются в стабильные группы, обычно от двух голов до пяти, становятся «активнее по ночам» и «более недоверчивы к людям». Как бы то ни было, некоторые из них запутывают следы, подражая поведению домашних, (Бек описывает это как форму «культурной маскировки»). В дальнейшем автор вводит нюансы, призванные затушевать границу между этими двумя категориями, которые сам же выделил поначалу. Так он поступает, например, в отношении собаки, которая бродит сама по себе, unowned, но являет собой особь, не сосредоточенную на стремлении вызывать одобрение стаи и более или менее регулярно получающую пищевое подспорье от ряда лиц, что избавляет ее от необходимости ограничиваться тем, что удастся откопать в мусорных ящиках; можно считать, что образчики подобной разновидности встречаются повсюду, особенно среди тех, что наиболее склонны к «культурной маскировке».

Исследование Бека, датируемое началом семидесятых, основано на изучении нетипичной популяции бродячих собак, поскольку эта работа проводилась в Балтиморе, на побережье США. Без удивления автор заключает, что наблюдаемая плотность собачьего населения всего выше в самых бедных кварталах, обитатели которых в подавляющем большинстве чернокожие. В таких кварталах, отмечает Алан М. Бек, к бродяжничеству животных независимо от того, принадлежат они кому-то или нет, относятся довольно терпимо, впрочем, бывают и агрессивные реакции, время от времени приводящие к вмешательству собаколовов из приюта.

Совсем по-иному все выглядит там, где речь заходит о «настоящей феральной стае» (truly feral pack), которую автор наблюдал в промежутке между 21 июля и 4 августа 1971 года на «заросшем лесом участке» (в оригинальном тексте хватает двух слов — «forest land»), что в реальности приводит на память самые непролазные и угрюмые заросли, расположенные в Балтиморе в районе Чапел-Гейт-Роуд. Есть что-то бредовое, фантастическое в описании этой своры, которая, как отмечает Алан М. Бек, выскакивает из своего леса, этой чащобы, врывается в самый центр одного из наиболее населенных городов США, обычно на закате или в сумерки, опрокидывает мусорные ящики, нападает на жителей побережья, если те пытаются помешать собачьему разгулу. Бек уточняет, что тогда в том районе города громоздились руины колледжа. Помнится, в Балтиморе, в университете Джонса-Хопкинса, когда я, пытаясь заснуть, листал «Экологию бродячих собак», все это — дикая свора, лес, сумерки, развалины, опрокинутые ящики с отбросами, охота на береговых жителей и даже название «Chapel Gate Road» — наводило на меня такую жуть, аж волосы на голове шевелились, но в то же время внушало острое, чуть ли не сладострастное влечение.

По приглашению моего друга Христиана Делакампаня, которому вскоре после этого было суждено умереть, да он, может, и знал уже, что серьезно болен, но мне ничего не говорил, когда я, по своему обыкновению, что было сил затягивал наши ужины, а ему-то они, наверное, уже были в тягость, — я только что прочитал перед несколькими студентами и преподавателями этого университета довольно многословную и бессвязную лекцию. Есть все основания полагать, что она вогнала их в уныние. Насколько помнится, до разговора о литературе у меня дело почитай что не дошло, а сам я наверняка должен был им показаться шутом гороховым либо артистом из мюзик-холла. Тем не менее я использовал это представление, чтобы — на манер реплики в сторону — ввернуть просьбу: дескать, не найдется ли у кого-либо из присутствующих свободное время, чтобы завтра вечером составить мне компанию в задуманной экскурсии по Чапел-Гейт-Роуд. Я упомянул равным образом и о своем желании посетить квартал Болтон-Хилл, его план фигурировал в книге Бека, который относит к этому кварталу территорию — «home-range», — посещаемую двумя бродячими собаками (их клички: Шэгги и Доберман), ставшими для него объектом особо пристальных наблюдений. Но ни один из моих слушателей не проявил интереса к той или другой из предложенных мною экскурсий, отчасти потому, что они, с их точки зрения, не имели никакого смысла, а сверх того Чапел-Гейт-Роуд — квартал, определение границ которого представляется затруднительным, что до квартала Болтон-Хилл, он хоть и начинается в двух шагах от университета, но, судя по описанию Бека, является чем-то вроде черного гетто, иначе говоря, территорией, куда белым студентам лучше не соваться, да они и не рвутся.

Назавтра я встал рано, собравшись сесть на поезд до Вашингтона, где должен был обсуждать более серьезные темы с другой аудиторией. В этом городе, когда выдалось свободное время, я заглянул в Музей естественной истории и купил там книгу Стефена Будянски «The Truth about Dogs» («Правда о собаках»), в которой на странице 120 фигурируют два изображения — репродукция картины Ван Гога и фотография зайца на клумбе среди настурций; то и другое представлено в двух экземплярах, призванных продемонстрировать различие в восприятии цвета человеком и собакой. Сей документ позволяет лучше понять, почему собаки столь редко проявляют интерес к живописи: они все видят в серо-желтых тонах. (В той же книге Будянски я впервые встретил упоминание о поющем псе из Новой Гвинеи; из любопытства к нему мне пришлось потом пуститься наудачу в несколько авантюр, начиная с бесплодной попытки сесть в Брисбене на грузовое судно, идущее в Порт-Морсби.)

Прежде чем возвращаться поездом в Балтимор, у меня оставалось время побродить вокруг Белого дома или хотя бы пройти мимо него. Для этого нужно выйти на дорогу, по-видимому находящуюся под самым пристальным надзором, где проезд автомобилей запрещен. На ее обочине я некстати углядел предмет, какой не должен был бы находиться здесь, в секторе, который неустанно прочесывается частым гребнем. С высоты моего роста это смахивало на тщательно сложенную и засунутую в пластиковый пакет ветровку. Как бы там ни было, бомба, насколько мне известно, вполне может иметь и такую форму, вот почему я надолго застыл перед ней в позиции выжидательной, прикидывая, как быть, если это впрямь она, ведь устремлюсь ли я размашистым шагом прочь или наклонюсь, чтобы ее поднять, мне в любом случае грозит арест, длительный допрос, а то и — допущение вполне правдоподобное — судебное преследование. Между тем никто из шныряющих по улице соглядатаев все еще ничего не замечал. И я решил пройти мимо — не без угрызений совести оттого, что мне не хватает то ли смелости, то ли честолюбия, чтобы рассмотреть подозрительный объект поближе, а ведь тем самым я упускаю единственный шанс на тот или иной манер стать героем. Когда я удалялся, стараясь шагать неторопливо и размеренно, мне почудилось, будто Джордж Буш на миг появился в своем окне и сделал мне маленький, но полный сердечности знак рукой.

Вернувшись в Балтимор, я изучил план города и убедился, что квартал Болтон-Хилл находится в такой близости от вокзала, что ни один таксист не согласится меня туда отвезти. Сначала я планировал нанять такси, желательно с чернокожим водителем, чтобы уменьшить риск неприятностей, которые, чего доброго, подстерегают меня в этом самом гетто. Но в то же время я догадывался, что трудновато будет растолковать шоферу, тем паче черному, что меня принесло сюда из одной лишь симпатии к двум собакам, которые в начале шестидесятых шлялись по этим улицам. По этим двум причинам мне не оставалось ничего другого, как отправиться туда пешком, уповая, что именно такой способ передвижения поможет мне смотреть на вещи примерно под тем углом зрения, что был присущ тем двум псинам, Шэгги и Доберману. Итак, я миновал сперва Маунт-Ройял, затем Ланвал-стрит, строго держась в границах обжитой собаками территории, очерченной Беком на его карте, я дошел до Юта-Плэйс и всюду видел кокетливые подновленные кирпичные домики с крылечками в георгианском стиле, разделенные безупречными аллеями, где уже не осталось ничего такого, что могло бы пригодиться бродячим животным: гетто явно поменяло свой колорит и общественный статус. Однако стоит оставить позади Юта-Плэйс — довольно широкую транспортную артерию с лентой ухоженного газона посредине, как пейзаж полностью меняется: хотя дома все те же, но здесь они не реставрированные и по-прежнему, как во времена Шэгги и Добермана, населены чернокожими, чье положение с тех пор едва ли изменилось к лучшему.

Все признаки заброшенности были сосредоточены на этом очень сократившемся участке, которым я решил ограничить свои наблюдения: молодые парни, подпирающие стены, граффити, автомобили с проколотыми шинами и разбитыми стеклами, дома, обнесенные заборами, один из них даже совершенно выгорел, остался один фасад, на котором еще можно было различить следующий призыв: «If animal trapped, call 396 62 86» («Если животное осталось взаперти, звоните по номеру 396 62 86»). Чуть дальше, но все еще в пределах бывших владений Шэгги и Добермана, вдоль улиц Мэдисон и Маккалох сохранился маленький участок отремонтированных домов с недорогими квартирами, что, по-видимому, свидетельствует о неких не вполне внятных усилиях, производимых властями в рамках «городской политики». Проходя по улице Мошер к Юта-Плэйс на обратном пути в уютный сектор, отвоеванный культурной буржуазией, с его ухоженными насаждениями, парочками влюбленных геев и кафе, похожими на аналогичные заведения улицы Вьей-дю-Тампль, я имел случай убедиться, что в той части квартала, которая сохранила свой первоначальный вид, у дорожек все еще громоздятся переполненные мусорные баки и пластиковые пакеты. Правда, ни одной собаки я возле них не видел, приметил только крысу. Алан М. Бек в своей книге утверждает, будто в тех кварталах, которые он изучил особенно детально, крысы и собаки живут в полном согласии, они даже настолько поладили, что совместно противостоят любому вторжению кошек на их общую территорию. Надобно, впрочем, сознаться, что ни здесь, ни где бы то ни было на планете никто, кроме Бека, никогда не замечал проявлений подобной союзнической взаимопомощи.