«Опомнитесь!» Новые кающиеся

Призыв к «благосостоянию без роста» вызывает в воображении образ постаревшего жизнелюба, который по прошествии бурной поры открывает для себя добродетель «меры и середины». До середины XX в. Европа лидировала в промышленной революции. Половина континента, занимающая весьма незначительную территорию, всасывала в себя ресурсы со всего мира как горючее для небывалого роста экономики и благосостояния. Сегодня демографическая кривая пошла вниз, экономическая динамика ослабевает, темпы роста снижаются. Усиливается ощущение, что лучшая пора Европы позади и она уже не соперница активным и голодным нациям. Харальд Вельцер, один из тех, кто ратует за отказ от роста, прекрасно сформулировал эту мысль: «Будущее Запада в прошлом. Нужно уметь уступать»[102]. Мечты об обществе за пределами роста — это стенания образованного среднего слоя, у которого есть все, что душе угодно (кроме очередного айфона). Огромная часть человечества мечтает совсем о другом — о социальном росте и повышении уровня жизни.

Именно демократия сделала стиль жизни богатых и сильных, который прежде был доступен лишь привилегированному меньшинству, обязательным для всех. Навязать аскетический образ жизни, подразумевающий серьезные ограничения в сфере свободы передвижения, потребления, моды, технических коммуникаций и т. д., вероятно, могла бы только авторитарная диктатура, ограничивающая потребности. Современное индустриальное общество — это воплощение в жизнь прометеева принципа, стимулировавшего развитие человеческого общества: изобретательский гений, жажда открытий и знаний, но одновременно и беспокойство, которое не желает «временить» прекрасное мгновение, а всегда ищет нового. Никогда не было недостатка и в противоборствующих культурных течениях, провозглашавших скудость, самоограничение и созерцание в единении с природой. Но в конечном счете они порождали лишь более рафинированную и диверсифицированную культуру жизни.

Проект «Цивилизация» еще не закрыт. Нам нужен не переход от динамики человеческой эволюции к состоянию статического равновесия, а новый курс осознанной коэволюции с природой. Для него характерна тенденция к дематериализации потребностей, правда, на высоком материальном уровне. Богатые индустриальные страны уже не склонны к простому накопительству все новых вещей, т. е. к чисто количественному наращиванию потребления. Эта тенденция все больше уступает место удовлетворению потребностей, связанных с самореализацией, утонченностью, чувством прекрасного, коммуникациями, познанием себя и мира. На определенной ступени благосостояния важнее становится уже не просто «больше», а «лучше». Однако было бы самообманом отождествлять этот процесс с отказом от парадигмы роста. Качественный рост тоже в огромной степени связан с производительностью и добавленной стоимостью.

Петер Слотердайк, уникум среди современных философов, в ярком докладе на Международной конференции по климату в Копенгагене описал две противоположные реакции на экологический кризис[103]. Удивительно, но на эту интеллектуальную провокацию почему-то не последовало реакции. Очевидно, она не затронула господствующий сегодня в Германии экологический дискурс. А ведь Слотердайк полностью разделяет алармистские настроения экологического движения. Отправной точкой его рассуждений является кризис «кинетического экспрессионизма», как он называет «экзистенциальный стиль Модерна, ставший возможным прежде всего благодаря доступности ископаемого топлива». Этот энергоемкий образ жизни нуждается в радикальной модификации, поскольку в сочетании с изменением климата несет угрозу основам цивилизованной жизни на планете. В борьбе за климат необходимо обеспечить «возможность отверстости цивилизационного процесса и гарантировать его беспрерывность». XXI в. станет эпохой мощных кризисов и масштабных перемен. Предстоящая «метеорологическая реформация» имеет не меньшее значение, чем христианская Реформация в начале Нового времени. Она и станет новой Реформацией, которая, очищая, меняя, начиная все с нового листа, должна будет спасти человечество от климатического ада.

С присущей ему проницательностью Слотердайк намечает контуры будущей «борьбы гигантов» — проповедников покаяния и модернизаторов: «Идеалистическую партию в ней будут представлять сторонники новой умеренности. Они возглавят атаку на своих противников — материалистов, требуя сокращения всех форм кинетического экспрессионизма до приемлемого экологического минимума». Эта «этика будущего, враждебная экспрессии и эмиссии, будет стремиться изменить прежнее цивилизационное направление, требуя сокращения там, где прежде делалась ставка на увеличение, и… призывая к самоограничению там, где прежде провозглашалось самовыражение». В таком режиме дефицита «каждый отдельный человек как вкладчик (shareholder) атмосферы, других природных систем будет распоряжаться выделенным ему крошечным эмиссионным кредитом». Переходя на агрессивный язык Реформации, Слотердайк называет эту тенденцию «экологическим шовинизмом», который требует самоограничения, экономности и высшей добродетельности во имя выживания человеческого рода и справедливого распределения того немногого, что есть в наличии[104].

Можно называть мир, который мы построим в таком случае, хорошим или плохим, но не стоит ожидать, что призывы к умеренности возымеют успех. Такие апелляции к культуре самоограничения противоречат «не только реактивным силам экспрессионистической цивилизации, но и пониманию движущих сил всех высоких культур. А если стремление к сохранению самости не связано с волей к ее росту, они парализуются». Поэтому «культура, в которой гражданские права получат излишек, расточительство, роскошь», предопределена. Миллиарды людей на южных континентах и в самом деле стремительно вступают в эпоху растущих потребностей. Широкая палитра возможностей, свобода потребления, мобильность, мода, глобальные коммуникации, скорость, массовая культура, углубление знаний о себе и о мире — все это неотъемлемая часть Модерна. Этот феномен не внешняя сторона, а форма бытия современного индивидуума. Радикальное ее оскопление равносильно программе перевоспитания, изначально основанной на насилии.