Глава VI ТАЙНА ПАЦИФИКИ

Глава VI

ТАЙНА ПАЦИФИКИ

Каждый вечер в девять пятнадцать из международного аэропорта Лос-Анджелеса отправляется рейс авиакомпании Эн-Зи-Ай в Новую Зеландию. За тридцать секунд он проносится над узкой полоской суши, отделяющей конец взлетной полосы от океана. На моторах не стоят заглушки, снижающие уровень шума. В них просто нет нужды. Все путешествие проходит над Тихим океаном, суша покажется только в самом конце полета, когда самолет, заходя на посадку в Окленде, пролетит над полуостровом Коромандель новозеландского острова Северный. Но сначала предстоит пролететь семь тысяч миль над открытым океаном, раскинувшим под крылом самолета свои воды,-- бескрайним Тихим океаном. Там и тут раскиданы, словно брызги, тысячи островов, но они кажутся такими крошечными, что взгляд из иллюминатора самолета скользит по ним, не замечая. А ведь к тому времени, когда первые корабли европейцев только начали осваивать Пацифику (то есть регион Тихого океана), каждый из этих островков уже был обнаружен и заселен теми, кого я считаю величайшими мореплавателями всех времен и народов.— полинезийцами.

Как мне хотелось бы сказать вам, что решение потрудиться в Полинезии явилось результатом тщательного планирования, что я все проанализировал, положив на одну чашу весов те научные достижения, которых можно было добиться, работая с населением островов, а на другую — затраты на проведение исследований по ту сторону океана. Мне хотелось бы изобразить все таким образом, но истина заключается в том, что все было делом случая, точнее, несчастного случая в буквальном смысле слова. Осенью 1990 года я собирался взять положенный мне годичный творческий отпуск и хотел провести часть его, работая в университете штата Вашингтон, в Сиэтле, а оставшееся время — в Австралии, в Мельбурне. Чтобы попасть туда, нужно было пересечь Тихий океан, а поскольку я никогда не бывал на тропических островах, то запланировал остановки на Гавайях и еще в одном месте, которое называется Раротонга, что на архипелаге Кука. Об острове Раротонга я вообще слышал впервые, а об Островах Кука имел самое поверхностное представление, но эта остановка лучше укладывалась в маршрут, чем Таити или Фиджи, о которых мне было известно несколько больше.

К тому же два эти места представляли разительный контраст. Гавайи — действительно тропические и очень живописные острова, вот только (по крайней мере) на острове Оаху, где расположена столица, город Гонолулу — вам не дают забыть, что вы находитесь в Соединенных Штатах Америки, с их небоскребами, пиццей и кладбищами домашних зверюшек. Посадка и пребывание в Раротонга — это погружение в совершенно другую культуру, что ощущается во всем. Багаж не подают на движущейся ленте, вы просто вытягиваете свои чемоданы из общей груды. Какой-то человек с гитарой приветствует вас песней настолько искренне, словно он и впрямь вам страшно рад, что производит впечатление — в четыре-то часа утра. А потом был Малькольм. Радушный, краснолицый Малькольм Лакстон-Блинкхорн — англичанин, простецкий вид его и характер абсолютно не соответствуют величавому звучанию фамилии. Он, как говорится, попробовал себя в разных качествах: морской десантник, фермер-овцевод, актер, телевизионный продюсер... — теперь вот владелец гостиницы в Раротонга, женат на местной девушке. Гостиница располагалась на пляже, на другом конце острова, но следует заметить, что размер всего Раротонга составляет двадцать шесть миль по периметру, так что мы добрались до места очень быстро. Еще не рассвело, но кто бы устоял, чтобы не спуститься к воде или хотя бы просто посидеть у ее кромки? Спустя некоторое время я заметил, что вокруг совсем не такая тишина, как мне показалось вначале. До меня доносился отдаленный, но непрерывный гул, напоминающий звук оживленной автомагистрали, расположенной в миле или двух. Но на острове практически не было автомобилей, а шоссе и подавно. Шумел океан, это его голос я слышал. Когда стало немного светлее, я разглядел на горизонте тонкую белую полосу. Там волны океана, даже в тихие дни, ударяются о коралловые рифы, окружающие и защищающие остров.

Я собирался провести на Раротонга несколько дней, потом лететь в Мельбурн и продолжить работу. Как большинство гостей острова, я взял напрокат небольшой мотоцикл, сдал экзамен по вождению, проехав пятьдесят метров по дороге возле полицейского участка, получил водительские права и отправился... прямиком в пальмовый ствол. Перелом плеча. Лететь нельзя, пока через несколько недель не снимут гипс. Я понял, что обосновался здесь надолго.

Раротонга — основной остров в южной части разбросанного архипелага Кука, расположенного в семистах милях к западу от Таити. Острова получили имя в честь известного капитана Джеймса Кука, английского мореплавателя XVII века, портрет которого (всегда один и тот же) можно видеть на островах повсюду, даже с бутылки местного пива на вас взирает его бесстрастное лицо. Хотя Кук открыл множество островов архипелага, он каким-то непостижимым образом пропустил Раротонга, самый большой из них, к тому же вздымающийся из воды на высоту 650 метров. Честь первооткрывателей острова принадлежит другим европейцам — впервые на землю Раротонга вступил экипаж военного корабля королевского флота «Баунти», сделавшего в 1789 году здесь остановку на пути к еще более отдаленным островам Питкэрн, куда направлялся в надежде укрыться от вездесущего британского королевского флота. Сегодня Острова Кука полностью автономны, по внешнеполитическому курсу это союзники Новой Зеландии, с которой у них общая система обороны, но некогда они были британским протекторатом, и посей день острова остаются членом Британского содружества наций. Сомневаюсь, что хотя бы один англичанин из ста слышал об Островах Кука, однако это не мешает островитянам хранить верность и кое-какие традиции своих бывших колонизаторов. Времени у меня было хоть отбавляй и, с рукой на перевязи, я отправился слушать дебаты в парламенте Островов Кука. Здания парламента, расположенные совсем рядом со взлетно-посадочной полосой аэропорта, представляли собой просто-напросто несколько домиков под крышами из гофрированного железа. Несмотря на это, процедура в малейших деталях воспроизводила то, что происходит в палате общин в Вестминстере. Перед членами палаты сидел спикер, которому адресовались все замечания. Были представлены законопроекты для обсуждения и принятия в первом чтении. Заседания комитетов происходили на полу в здании, и продолжительные дебаты завершились голосованием и разделением голосов, а также одним предложением о гильотинировании.

Было уже около пяти часов пополудни, когда, в разгар жарких дебатов о денежном содержании и льготах для депутатов парламента и госаппарата, было внесено предложение о гильотинировании за нарушение регламента. И почему? Кабинет принял решение исполнить песню во время сбора средств для волейбольной команды старшеклассников в шесть тридцать, следовательно, необходимо было закончить заседание к шести. Безусловно, здесь умели правильно расставить приоритеты.

Еще одно наследие прошлого на острове — музей с библиотекой. Здание музея было окружено кокосовыми пальмами и деревьями, ветви которых сгибались от тяжести спелых манго, но войдя внутрь, я оказался дома, в родной Англии: тишина, книжные полки, неприметный библиотекарь, резиновым штампом проставляющий срок возврата книг. И безлюдье. В библиотеке оказалась неплохая подборка книг о регионе Тихого океана, и я начал читать о части света, пленником которой оказался вопреки своим планам (но не против воли). Сидя у кромки воды на пляже, глядя туда, где на горизонте пенистые океанские волны разбивались о рифы, протянувшиеся на тысячи миль в обе стороны, я пытался ответить себе на вопрос, который меня занимал. Как полинезийцы нашли этот островок, как поселились на нем, и откуда они пришли сюда?

Капитан Кук, хотя он был и не первым, все же намного опередил большинство европейских мореплавателей, бороздивших на своих кораблях Тихий океан. Выросший в Йоркшире в суровых условиях, решительно настроенный уйти в море при первой же возможности, Кук сел на корабль, отправлявшийся в плавание из порта Уитби. В те времена без хорошей аристократической родословной о карьере военного моряка нечего было и мечтать, и все же своими блестящими способностями в навигации Кук пробил себе дорогу и, постепенно поднимаясь по лестнице чинов и рангов, стал командиром корабля. Его знаменитое плавание по реке Святого Лаврентия в Канаде (во время войны с французами) произвело такое впечатление, что его назначили командиром на корабль королевского флота «Индевор» и он возглавил научную экспедицию Королевского общества, целью которой было наблюдение прохождения или транзита Венеры через солнечный диск. Знать точное время этого редкого события было очень важно для вычисления точного расстояния от Земли до Солнца, а лучше всего наблюдать транзит 1769 года можно было на Таити. Выполнив эту миссию, Кук продолжил исследование Тихого океана, побывав во время этого и двух других плаваний в Новой Зеландии, Австралии, добравшись до тихоокеанского северо-западного побережья Америки, пройдя через Берингов пролив и, наконец, попав на Гавайские острова, где его убили аборигены залива Кеалакекуа на Большом острове в День святого Валентина — 14 февраля 1779 года.

Будучи моряком и прекрасным профессионалом, Кук заинтересовался вопросом о происхождении народа, обнаруженного на этих дальних, разбросанных островках. На протяжении трех своих плаваний он отмечал сходство внешнего облика и языков у островитян, живущих в таких отдаленных местах, как Гавайи, Таити и Новая Зеландия, и пришел к выводу, что сходство это говорит об их общем происхождении. Но где она, их общая родина? Полинезийская традиция тоже говорит о древней родине предков, Хавай-ики, но не уточняет ее местоположения. Куку было прекрасно известно, что тихоокеанские течения и ветра направляются с востока на запад через океан, от Америки к Азии. Если бы полинезийцы были родом из Азии, им пришлось бы преодолевать течения и двигаться наперекор господствующим ветрам; если их родина Америка, те же природные силы превращались в помощников, и очень могущественных для путешественников. Испанские мореплаватели, которые первыми из европейцев начали освоение Тихого океана, могли пересечь его только в одном направлении,— с востока на запад. Отплыв со стоянок в Центральной Америке к Филиппинам, они просто не смогли вернуться домой тем же путем из-за господствующих в этом районе течений, им ничего не оставалось, кроме как двигаться по направлению к Японии и Аляске, а потом вдоль тихо­океанского побережья Северной Америки спуститься на юг. Если уж галеоны испанцев, великолепные, мощные корабли, чудо навигаторского искусства, были бессильны против сил природы, могли ли утлые суденышки первых полинезийцев противостоять им?

Одна особо снисходительная и доброжелательная группа западных антропологов высказывалась в том смысле, что полинезийцы были слишком невежественны, чтобы сознательно отправиться в подобное рекогносцировочное путешествие, особенно если в этом путешествии требовалось преодолевать пассатное течение. Убежденность была настолько твердой, что гипотезу об американском происхождении островитян они считали не нуждающейся в дополнительных доказательствах. На их взгляд, примитивный и никчемный народец мог добраться до островов единственно возможным путем — потерялись в открытом море во время рыбной ловли и просто дрейфовали, пока их не прибило к берегу. Никого совершенно не интересовало, что в этом случае на рыбную ловлю, видимо, надо было отправляться целыми семьями, со всеми пожитками, скотом и запасом съедобных клубней таро на борту. Этот отталкивающий пережиток — отголоски отношения белых колонизаторов — многие полинезийцы чувствуют на себе и сегодня. Доказательство их азиатского происхождения могло бы раз и навсегда покончить с оскорбительной бессмыслицей и доказать, что предки островитян были великими мореплавателями.

Противоречия в представлениях европейцев о происхождении населения полинезийских островов насчитывают два столетия. С одной стороны, археологические находки и лингвистические особенности, домашние животные и сельскохозяйственные растения убедительно свидетельствуют в пользу происхождения полинезийцев из Юго-Восточной Азии. С другой — традиционной была гипотеза, совсем недавно возрожденная норвежским антропологом Туром Хейердалом, согласно которой родиной первых жителей Полинезии являются два американских континента. Среди наиболее весомых доказательств американского происхождения — широкое распространение на островах Полинезии кумары, или сладкого картофеля, родиной которого, вне всяких сомнений, являются Анды в Южной Америке. Хейердал в своих книгах проводит и другие параллели: в языках, мифологии и кое-каких археологических находках, например, каменные изваяния гигантских голов, найденные на острове Пасхи, которые поразительно напоминают стиль древних инков. Но самым убедительным из доказательств явилось само по себе знаменитое первое путешествие Тура Хейердала в 1947 году на бальсовом плоту (тростниковом) «Кон-Тики», на котором члены экспедиции проплыли, точнее, продрейфовали четыре тысячи миль от берегов Южной Америки до островов Туамоту неподалеку от Таити. Конечно, то, что современным ученым удалось продемонстрировать, что такое путешествие возможно, не означает, что именно оно и было проделано полинезийцами, но для большинства «Кон-Тики» остается решительным аргументом.

Раздраженные тем, что эффектно продемонстрировал Хейердал, серьезные антропологи, которые кропотливо, по кусочкам подбирали доказательства азиатского происхождения полинезийцев, в своих статьях дали волю чувствам. Просматривая их в библиотеке Раротонга, я был шокирован тем, сколько яда капало со страниц в тех местах, где упоминались теории Хейердала. Антропологи и не могли прийти в восторг от его идей, но мне, новичку и невежде в этой области, казалось, что его доводы достойны восхищения. Как странно, подумал я, что ученые мужи, обычно столь сдержанные и умеренные, вдруг теряют эти качества, стоит прозвучать имени замечательного норвежца.

Я сидел в кафе «У Люси» в Аваруа, столице (а на самом деле, единственном городке) Раротонга, ел мороженое и разглядывал входящих и выходящих людей. Кого они больше напоминают — американцев или азиатов? Ответ мне не казался очевидным. Мне ясно вспомнилась одна маленькая девчушка, которая так и просилась на обложку журнала «Нейшнл Джиографик» в качестве иллюстрации к статье о влажных тропических лесах бассейна Амазонки. Вот если бы можно было протестировать митохондриальные ДНК у посетителей кафе! Я подумал, что смог бы точно установить, откуда тянутся их генетические связи — из Азии или из Америки. И вот во время очередного визита в местную больницу, где обследовали мое сломанное плечо, я объяснил, что я генетик, и рассказал о своем замысле. Сам не знаю как, я смог уговорить медиков выдать мне тридцать пять проб крови, оставшейся после проведенного анализа на сахар. Диабет в Раротонга очень распространен, поэтому многие сдают кровь для определения уровня глюкозы. Я хранил образцы крови в морозилке гостиничного холодильника. Когда плечо зажило — мне показалось, что это произошло слишком скоро,— я бережно увез драгоценные сосуды с кровью с собой в Австралию, причем на границе их чуть было не конфисковали на таможне, а оттуда наконец-то домой, в Англию, к себе в лабораторию.

На следующий день по возвращении домой я распаковал образцы. Все было в потеках крови. Пробирки были разбиты, но к счастью, не все. Двадцать пробирок остались целы, и я приступил к определению последовательности митохондриальных ДНК в этих пробах. Сейчас эта процедура выполняется автоматически с помощью очень дорогих машин, но в самом начале 1990-х это делалось вручную. Сначала метили отдельные фрагменты ДНК слабыми радиоактивными изотопами, а потом разделяли их с помощью электрического поля. Наконец в конце длительной процедуры наступил момент, когда рентгеновскую пленку с записью следов радиоактивных изотопов извлекли из проявочного аппарата. Хорошо ли будут видны следы? Проявятся ли они вообще на пленке? Если следы слишком слабые или вообще не светятся, значит, что-то прошло неверно и придется возвращаться в лабораторию на три дня, чтобы все повторить сначала.

В тот раз, с первым десятком из двадцати проб, все получилось. На исчерченной рентгеновской пленке были видны четыре широких ряда — четыре группы темных полосок, напоминающие штрихкоды; темные следы появились там, где слабое свечение радиоактивного маркера зачернило фотоэмульсию. В свою очередь четыре колонки были разделены каждая на десять полос, по одной на каждый образец. Каждая колонка представляла собой последовательность одного азотистого основания, так что, наложив их друг на друга, можно было получить полную последовательность. Так я и поступил, и вот передо мной десять образцов рядышком, так легче сразу заметить сходство и различия между ними. Как раз на этом я и собирался сконцентрировать все внимание — на различиях между отдельными людьми. Прямая линия, проходящая поперек через все десять образцов, говорит о том, что по этому пункту между ними нет разницы; если линия прерывается, значит, некоторые образцы в этой позиции отличаются от других.

В лаборатории мы уже проверили последовательность у самих себя, а также кое у кого из друзей и знакомых, главным образом европейцев, и, как правило, на каждые десять образцов встречалось около двадцати — двадцати пяти таких прерывистых линий. И вот пленка с образцами жителей Раротонга перед нами — с ней все в порядке, она вся испещрена следами, но нет ни единой прерывистой линии. Все десять проб совпадали полностью. Не ошибся ли я? Может, где-то в ходе работы я, сам не заметив, перемешал образцы. Необходимо было срочно проявить вторую пленку с образцами 11—20. Когда я получил и ее, мне показалось, что я действительно запорол работу. Снова только прямые линии. Но тут я заметил один след, след одного человека, который отличался от остальных. Отличался очень сильно. А еще в трех следах было по одной прерывистой линии. Они не были перемешаны. Результаты были правильные, в тот момент я понял, что они поразительны и что очень скоро ответ на вопрос о происхождении полинезийцев будет получен.

Более тщательно изучив последовательности и сравнив их с эталонной последовательностью европейцев, я обнаружил, что у подавляющего большинства — шестнадцати из двадцати полинезийцев — отличия от эталона проходили по четырем позициям: 189,217, 247 и 261. У трех человек, чьи анализы попали на вторую пленку, было отличие только от остальных по одному пункту — у них не было изменения от эталона в позиции 247. Если бы не это, последовательность митохондриальной ДНК у всех была бы идентичной; трое приходились, по всей видимости, близкой родней первым шестнадцати. Но вот двадцатая проба была совсем другой. Она отличалась от эталона в девяти пунктах, причем ни один из них не совпадал с остальными пробами с Раротонга. Поскольку анализы мне дали в амбулаторной клинике в Аваруа, я не был уверен, что все они принадлежат коренным жителям Раротонга, и предположил, что этот образец крови был взят у туриста или гостя, приехавшего из другой части света. К 1991 году было обнародовано так мало расшифровок последовательности митохондриальной ДНК, что определить, откуда родом был этот «гость», было невозможно.

Я сконцентрировал все внимание на основном, а именно на поразительном сходстве девятнадцати из двадцати проб. По-видимому, перед нами была митохондриальная ДНК первых полинезийцев. Все, что теперь нужно было сделать,— это сверить ее с образцами из Юго-Восточной Азии и из Южной Америки. Если черты сходства будут найдены в Чили или Перу или даже в прибрежных районах Северной Америки, стало быть, Хейердал был прав. Если же мы обнаружим совпадение в Азии — он ошибался. Если сходства не будет ни там, ни здесь, то ошибались все. При любом исходе ясно было одно: вскоре, раз и навсегда, мы положим конец страстям, бушевавшим вот уже двести с лишним лет. Я стал обдумывать следующую экспедицию.

Вы, возможно, сейчас подумали: «Если бы все было так просто, наверняка кто-нибудь давно уже решил бы загадку, исследовав у полинезийцев группы крови». Нельзя сказать, что никто не изучал группы крови у полинезийцев; первые результаты такого исследования (его провели на Самоа, в Центральной Полинезии) были опубликованы еще в 1924 году, спустя всего пять лет после появления в «Ланцете» статьи Гершфельдов, впервые осветившей возможности изучения групп крови для антропологии. Южная часть Тихого океана, как я узнал, долгое время оставалась притягательным местом для научных работ подобного рода. Они даже задали определенное направление дискуссии, высказавшись в пользу происхождения островитян из Юго-Восточной Азии. Однако, хотя группы крови и другие классические генетические системы изучали десятилетиями, это так и не дало определенного ответа, во-первых, потому, что различия не были достаточно ясными и определенными, а во-вторых, потому, что нам неизвестны эволюционные взаимоотношения между группами крови. Поясню сказанное на примере: у полинезийцев, так же, как и у южно-американских индейцев и у жителей Юго-Восточной Азии, часто встречается кровь группы 0. У полинезийцев часто встречается еще и группа А, которая в Южной Америке практически отсутствует. Но у них, наряду с этим, очень редко отмечается кровь группы В, обычной для Юго-Восточной Азии. Какие выводы можно сделать по таким данным? Какую гипотезу могут они подтвердить? Защитники теории азиатского происхождения выбирают в качестве аргумента крайнюю редкость группы крови А у исконных жителей Южной Америки, а у полинезийцев кровь этой группы обычна, следовательно, они не могут быть родом из Южной Америки. Сторонники южно-американской гипотезы уверенно возражают, ссылаясь на предположение, высказанное в 1976 году Артуром Мурантом: кровь группы А у полинезийцев обязана своим появлением не азиатам, а европейцам, на протяжении трех столетий вступавшим с островитянами в смешанные браки. К тому же если полинезийцы — потомки азиатов, то куда, скажите, подевалась кровь группы В? Ко всей этой неразберихе прибавьте тот факт, что в конце-то концов все исконные жители Америки имеют азиатские корни — ведь именно из Азии тысячи лет назад первопоселенцы пришли сюда по суше в районе теперешнего Берингова пролива, и тогда все перепутается окончательно. Кровь группы 0 попала в Полинезию то ли прямиком из Азии, то ли опосредованно через Америку. Мы никогда не узнаем этого точно. Имея в распоряжении всего три гена групп крови — А, В и 0, невозможно добиться определенности.

Другие классические генетические маркеры более разнообразны, особенно один, который отвечает за систему иммунологических групп тканей, важную при трансплантации органов. Подобно тому, как перед переливанием крови проверяют ее группу, чтобы избежать нежелательной иммунной реакции, необходимо проверить, совместимы ли группы тканей донора и реципиента, когда проводят пересадку органов: сердца, почек или костного мозга. Нам не приходилось слышать, чтобы кто-то подолгу ждал переливания крови, потому что не нашлось подходящей группы, но у всех на слуху печальные истории о пациентах, проводящих месяцы и даже годы в ожидании подходящего сердца или донорской почки и зачастую умирающих, так и не дождавшись пересадки. Основная причина заключается в том, что если групп крови всего четыре (А, В, АВ и 0), то разных групп тканей существует множество.

Я вынужден признаться перед вами в серьезном личном недостатке, точнее, глубокой несостоятельности. Я совершенно тупею, когда пытаюсь осознать дикое многообразие иммунологических типов тканей. Среди моих ближайших друзей есть специалисты по клеточной иммунологии, для которых группы тканей — это вся их жизнь; в институте, где я работаю, таких специалистов множество. А вот у меня в мозгу что-то отключается с громким щелчком, как только начинают описывать разные группы тканей. Все они начинаются с сочетания трех букв: HLA. К нему присоединяются окончания, состоящие из комбинации букв и цифр: HLA- DRB1, HLA- DPB2, HLA- B27 и так далее. Время от времени я хожу на семинары, где меня выбивают из колеи слайды с таблицами, заполненными этой жуткой цифро-буквенной смесью. Многократно я пытался сосредоточиться, думая, что если я очень постараюсь, то смогу вникнуть и что-то понять. Кончилось тем, что мне приходится объяснять этот материал студентам, которым я читаю генетику. А толку мало. Я убедился в том, что генетически не способен разобраться в группах тканей и могу сказать о них лишь одно: их на свете столько, что оторопь берет. К счастью, для нашей истории этого вполне достаточно. Поскольку их очень много и набраны богатые данные по Полинезии, Южной Америке и Юго-Восточной Азии, сопоставить их оказалось относительно просто. Было бы естественно предположить, что больше всего совпадений будет у полинезийцев и жителей Азии. Не тут-то было! Тип, который называется HLA — Bw48, очень редко встречается у всех, за исключением полинезийцев и североамериканских индейцев. Однако, несмотря на большое разнообразие материала, эволюционная связь между различными тканевыми типами не была изучена. Так, к примеру, о типе HLA — Bw48, том самом, что был обнаружен еще и в Северной Америке, невозможно было сказать, близко ли связан он с другими полинезийскими типами или нет. Сравните эту ситуацию с той, которую мы получили по митохондриальной ДНК жителей Раротонга. Мы знали, что получили три разновидности, знали также, что две из них очень близко связаны друг с другом, а третья с ними не связана совсем. Это, как вы потом увидите, нам очень здорово помогло. Мы могли изучать другие страны и не просто искать в них полинезийский тип митохондриальной ДНК, но и другие, похожие на него.

К тому времени, как я задумал повторную поездку на остров и убедил Королевское общество оплатить ее — ведь именно они финансировали первое плавание Кука на Таити, и я именно это подчеркнул в своей заявке,— стали появляться данные других ис­следователей по коренному населению Северной и Южной Америки. Точно так же, как в пробах с Раротонга выявился один основной кластер (если принять два очень близких типа за две подгруппы одного кластера и забыть о единственном отличающемся случае — туристе), в двух Америках было обнаружено четыре основных кластера. Три из них имели совершенно другие последовательности митохондриальной ДНК; четвертая несколько напоминала основную последовательность Раротонга — 189, 217, 247, 261, но только по двум позициям — 189 и 217. Это уже было интересно. Но кроме того, в ДНК жителей Раротонга и коренных американцев обнаружилась еще одна удивительная общая черта. В кольцеобразной молекуле их митохондриальной ДНК на участке, противоположном контрольному региону (а именно его последовательность мы изучали), отсутствовал маленький кусочек ДНК, всего девять оснований. Это, вне всяких сомнений, повышало вероятность того, что полинезийский и американский тип окажутся родственными. Все шло к тому, что победит Хейердал.

Я услышал о том, что на Гавайях Ребекка Канн (один из соавторов, опубликовавших в 1987 году вместе с Алланом Уилсоном оригинальную статью о митохондриальной ДНК и эволюции человека) занимается изучением ДНК у коренных островитян. Это было трудное дело, потому что, в отличие от Раротонга, на Гавайях почти не осталось туземного населения. В результате двухсотлетней иммиграции, главным образом из Азии и Америки, исконное население острова сократилось до минимума, причем многие коренные гавайцы влачили жалкое существование — к этому привело пресловутое колонизаторское наследие. Однако в последнее время политика по отношению к коренному населению изменилась, появились специальные стипендии и пособия, выплачиваемые коренным жителям Гавайев, для получения которых было необходимо представить доказательства своего происхождения. Одним из способов получить такое доказательство был анализ ДНК, так что это послужило хорошим стимулом к тому, чтобы заниматься митохондриальной генетикой коренных гавайцев.

Во время второй поездки на Раротонга я созвонился с Бекки Канн на Гавайях, и вот мы сидим в ее лаборатории и, вместе с ее аспирантом Коджи Лумом, сравниваем наши результаты. Почти сразу же мы отметили, что обнаружили один и тот же основной полинезийский тип с выпадением фрагмента и одинаковыми вариантами контрольного региона. Нас взволновало это открытие — ведь оно доказывало общность народов Гавайев и Раротонга, живущих на расстоянии трех тысяч миль друг от друга. Я уже представлял себе необъятный океан, разделяющий две группы островов, и фантастические путешествия, которыми были унесены за море эти гены. Не то чтобы результат был совсем неожиданным, он лишь подтверждал многочисленные свидетельства, от капитана Кука до наших дней, согласно которым полинезийцев связывает общее происхождение, просто было очень здорово получить доказательство этому. Бекки неохотно отправилась готовиться к семинару, оставив нас с Коджи в кабинете, где мы наперебой восторгались путешествиями полинезийцев, принесших эти гены в Раротонга и Гавайи.

То, что за этим последовало, происходит в науке чрезвычайно редко; это был один из уникальных моментов, когда вдруг приоткрывается завеса над чем-то, чего никто никогда прежде не знал и не видел. Я уже собирался упаковать свои записи и тут припомнил о нетипичной последовательности с Раротонга, той самой, которую я приписал туристу и о которой вообще-то просто забыл. Обернувшись к Коджи, я спросил, не встречалось ли ему что-нибудь подобное среди гавайских проб. Он сказал, что сейчас проверит, и достал свои списки с результатами. Среди них был один, стоящий особняком. Я снова разложил свои записи на бумаге, напоминающей рулон обоев,— ноутбуки тогда еще не появились,— где были записаны результаты с Раротонга, и почти сразу отыскал необычную последовательность. Сначала последовательности Коджи совершенно не совпадали с моими, а затем мы сообразили, что читаем их с разных концов. Я перевернул свои и начал вслух читать странную раротонгианскую последовательность. Я читал ее слева направо. Первый вариант стоял в позиции 144.

— Есть у тебя что-нибудь 144? — спросил я.

— Да,— сказал Коджи.

Я передвинулся на четыре позиции, к 148.

— Что-нибудь на 148?

— Да, в том же образце,— ответил он.

Я почувствовал, как холодок пробежал по спине. Я продолжил: -223?

— Да.

— 241?

— Да.

Я заспешил.

— 293?

— Да.

— 362?

— Да!

Они были идентичны. Мы одновременно подняли головы от записей. Наши взгляды встретились, а лица расплылись в широких, безмолвных улыбках. Это была совсем не ДНК заезжего ту­риста. Если только в мои пробы каким-то чудом не попала кровь туземного жителя Гавайев, проводящего каникулы в Раротонга, то перед нами, очевидно, был второй подлинный тип ДНК полинезийцев, который проник в глубины Тихого океана и достиг Островов Кука и Гавайев. Откуда он родом? Чтобы ответить на этот вопрос, потребовалось еще полгода.

Я вылетел назад в Раротонга, больше, чем раньше, уверенный, что мы стоим на пороге открытия тайны, окутывающей происхождение полинезийцев. Здесь Малькольм, у которого я остановился, как и в первый приезд, устроил мне встречу с секретарем премьер-министра. В большинстве стран это было бы совершенно невозможно, но в Раротонга встреча состоялась — на рождественской вечеринке, которую Малькольм организовал на пляже. Просто замечательно, что я был представлен Тере Тангиити и успел условиться с ним о встрече в самом начале праздника, потому что в навсегда врезавшихся в память воспоминаниях об этой вечеринке нет места налаживанию дипломатических контактов — жива только память о синем цвете: цвете ликера Кюрасао, смешанного с шампанским — то есть о коктейле «Голубая лагуна». «Голубая лагуна», омлет с дарами моря и моя пищеварительная система — три несовместимые вещи. Я считаю, что сделал тогда интересное научное открытие — неважно, что именно используют для придания цвета ликеру Кюрасао, желудок человека переварить эту субстанцию не в силах. С тех пор минуло десять лет, но меня по-прежнему начинает подташнивать при одном виде «Голубой лагуны».

Мне необходимо было получить разрешение кабинета минист­ров и заручиться поддержкой Джорджа Котеки из департамента здоровья, чтобы набрать по возможности более обильный материал ДНК на Раротонга и других островах. С членами кабинета я познакомился в офисе премьер-министра, расположенном над почтой, и они оказали мне всяческое содействие. За несколько недель я собрал пятьсот образцов с островов Раротонга, Атиу, Аи-тутаки, Мангайя, Пукапука, Ракаханга, Манихики и даже с крохотного атолла Пальмерстона (с населением шестьдесят шесть человек). Я тщательно упаковал все пробы в лед и отправился домой в Оксфорд.