ВОССТАНИЕ

День для октября в этих местах выдался на редкость теплый и солнечный. Узники, проглотив свою порцию баланды, ждали сигнала, чтобы отправиться на работу. Бжецкий расхаживал злой, словно в него черт вселился. В руках он держал гофрированную трубку от противогаза и лютовал, как никогда. Начальник охраны Грейшуц подозвал его и протянул пачку сигарет.

Печерский и еще семь человек направились в малую столярную мастерскую. Территория первого лагеря видна оттуда как на ладони. В большой столярке сегодня за старшего не Янек, а Лейтман. С ним двадцать военнопленных, и у каждого под рубашкой спрятан нож.

В три тридцать пополудни Бжецкий должен был отвести Цибульского во второй лагерь, где его ожидали Леон Фельдгендлер и Борух. Втроем им предстояло обезоружить и прикончить находившихся там четырех гитлеровцев. Неожиданно возникло осложнение. Часа за полтора до назначенного срока вошел эсэсовец и велел Бжецкому, прихватив с собой трех человек, следовать за ним. У Печерского на лбу выступил холодный пот. Быстрым шагом он направился в большую столярную мастерскую и поручил Янеку и капо Чепику узнать, куда увели Бжецкого с тремя узниками. Оказалось, что они в Северном лагере складывают в штабеля лесоматериал. Печерский подозвал Цибульского:

— Во второй лагерь вас поведет не Бжецкий, а Чепик.

— Это исключено! — воскликнул Чепик. — Без разрешения мне запрещено там появляться. Надо все отложить на завтра.

— Что? Вы отказываетесь выполнять приказ?

За Чепика ответил Цибульский:

— Саша, не беспокойся. Чепик пойдет, и все будет в порядке.

Первым, к четырем часам дня, в портняжную мастерскую должен был прибыть заместитель коменданта лагеря Нойман. Он прискакал верхом на двадцать минут раньше времени. Его встретили старший мастер Юзеф, «портные» Шубаев и Розенфельд. Юзеф попросил господина коменданта снять мундир. Нойман расстегнул и положил на стол ремень вместе с парабеллумом.

— Прошу! — Юзеф услужливо подал ему новенький мундир. — Будьте добры, повернитесь к свету.

В то же мгновение Розенфельд накрыл рукой оружие Ноймана, а Шубаев схватил прислоненный к ножке стола и прикрытый тряпкой топорик.

От рева Ноймана даже его конь во дворе рванулся с места. К счастью, одному из лагерников удалось схватить лошадь под уздцы и отвести ее в сторону. Труп Ноймана затолкали под нары, а следы крови на полу присыпали песком. Шубаев побежал оповестить об этом Печерского и передать ему первый трофей — парабеллум Ноймана.

В четыре часа пять минут за сапогами пришел хозяин «небесной дороги», начальник третьего лагеря Геттингер. С ним справился Аркадий Вайспапир.

В десять минут пятого порог портняжной мастерской переступил начальник охраны лагеря Грейшуц. Не успел он сделать и шага, как рухнул навзничь.

В это время во дворе показался эсэсовец Гаульштих. Направлялся он во второй лагерь, откуда Печерский и Лейтман не получили еще никаких сведений. Навстречу Гаульштиху выбежал Лейтман:

— Господин офицер! Нам приказано сегодня закончить нары, а точных указаний нет. Плотники простаивают. Вы не смогли бы зайти на минутку?

Лейтман уступил Гаульштиху дорогу и дал ему подойти вплотную к нарам. От первого же удара Гаульштих упал, раскинув руки.

В двадцать минут пятого из второго лагеря прибежал Цибульский:

— Сашко, со всеми четырьмя офицерами покончено. Оружие забрали. Телефонную связь и сигнализацию перерезал парижанин Иосиф Дунец[16]. Хозяева второго лагеря теперь Леон и Борух.

Во двор вошли несколько кровельщиков. У каждого в руках цинковая водосточная труба. В трубах лежало шесть немецких винтовок с патронами.

В полпятого из Северного лагеря вернулся Бжецкий. Он сообщил, что в гараже Генрих Энгель — слесарь из Лодзи — железным прутом уложил на месте унтершарфюрера Ганса Вольфа и завладел его автоматом.

Пора подавать сигнал к общему штурму. Но Печерский выжидает. Еще жив Френцель — начальник первого лагеря. А ведь все, казалось, было предусмотрено: с Френцелем договорились, что он зайдет в малую столярку, чтобы осмотреть новые шкафы. Почему же его нет? В живых еще остаются такие кровавые злодеи Собибора, как штабсфюрер Вернер Дюбуа и унтершарфюрер Франц Вольф.

Ждать, однако, больше нельзя. Пора подавать сигнал. Печерский приказывает Бжецкому построить всех узников в одну колонну.

Впереди стали советские военнопленные. Они должны напасть на оружейный склад. Леон Фельдгендлер привел из второго лагеря колонну почти в полтораста узниц. Поднялся шум. Люди начали о чем-то догадываться, и теперь каждый стремился оказаться поближе к воротам.

Тем временем к собравшимся неожиданно подошел начальник караула. Он никак не мог понять, почему сегодня на построении, как никогда, шумно, и стал направо и налево орудовать плетью. Но тут он вдруг заметил, что за ним неотступно следуют несколько лагерников.

— Капо, — подозвал он Бжецкого, — что здесь происходит? — и потянулся к кобуре.

В одно мгновение несколько топориков опустились на голову эсэсовца.

Удерживать людей больше нельзя было, и Печерский громко приказал:

— Всем к офицерскому дому! Рвите проволоку — и в лес!

Только теперь на сторожевых вышках заметили, что в лагере происходит что-то неладное.

Началась стрельба. Пинкевич, а вслед за ним многие узники бросились к центральным воротам. Стоявшего у ворот охранника поглотил водоворот неудержимо рвавшихся наружу людей. Но леса достигли не все — многие подорвались на минах.

Советские военнопленные во главе с Печерским бросились к оружейному складу, но шквал огня прижал их к земле. К складу бежали эсэсовцы.

Френцеля Печерский заметил, когда тот пытался ползком пробраться к дверям склада. Александр выстрелил, но попал ли?

— По одному в лес! — приказал Печерский.

Сам он с несколькими вооруженными людьми решил задержаться, чтобы помешать эсэсовцам преследовать беглецов.

— Товарищ командир! — обратился к нему Вайспапир. — Пора уходить.

«Товарищ командир» — от этих слов у Александра дрогнуло сердце. Впервые за последние два года к нему так обращаются. И хотя он еще в лагере смерти и даже тень его не легла за проволочное заграждение, отныне он больше не узник!

На лесной опушке Печерский на миг остановился, чтобы отдышаться. Сюда бегут еще люди. Все чаще слышен свист пуль. Вот кто-то рухнул наземь, кто-то наступил на мину. Как подкошенная упала женщина; до спасительной лесной опушки ей оставалось всего лишь несколько шагов.

С аппельплаца до слуха Куриэла и Берека донесся гул сотен голосов. Не спросив Куриэла, Берек выскочил из каморки. Он увидел эсэсовца, лежавшего, уткнувшись лицом вниз, недалеко от него — другого. Что происходит в лагере?!

Берек вбежал в каморку и рывком потянул Куриэла за руку.

У больших ворот — столпотворение. Туда же кинулись Куриэл и Берек. Несколько эсэсовцев, бегущих к оружейному складу, перерезали им дорогу. Один из них обернулся и выпустил очередь из автомата. Берек оглянулся и увидел, как Куриэл медленно опускается на землю…

После кипящего смертоносного котла, из которого им только что удалось вырваться, Печерскому показалось, что лес погружен в дремоту. Со стороны лагеря еще доносится приглушенная стрельба, а здесь чуть качаются ветки, сбрасывая с себя пожелтевшую листву.

Шли гуськом, друг за другом. Впереди Печерский, за ним Цибульский. Замыкал шествие Вайспапир.

Лес, к огорчению, кончился. Впереди простиралось обширное поле. Люди почувствовали себя в еще большей опасности. Неожиданно перед ними открылся широкий и глубокий ров, наполненный водой. Вайспапир услышал какой-то подозрительный шорох и тотчас же передал по цепочке:

— Внимание! Здесь кто-то есть.

Тем же путем замыкающему передали приказ командира:

— Выяснить и доложить!

И незамедлительный ответ:

— Все в порядке. Это Шубаев.

Шубаеву вместе с небольшой группой беглецов удалось наспех соорудить подобие плота. Люди благополучно перебрались через ров. За полем их снова вобрал в себя лес. Но Печерского ничто не радует. Шубаев сообщил, что тяжело ранен Лейтман. Вместе с Леоном Фельдгендлером[17] он должен был разыскать польских партизан. И вот Шлойме Лейтман — его лучший и надежный друг — лежит теперь на носилках, и жизнь в нем угасает. Сколько долгих дней прожил он в лагере бок о бок с Лейтманом и как-то не задумывался, до чего близок и дорог ему этот человек! Достаточно было Лейтману прикрыть глаза в знак согласия, и Печерский знал, что решение принято правильное.

С Шубаевым Лейтман передал ему свой последний привет и благодарность. Благодарность… Но кого, как не Лейтмана, нужно в первую очередь благодарить за то, что они обрели свободу. Это ведь он все время твердил: «Расплачиваться мы должны не слезами, а огнем». Сколько Александру ни суждено прожить, он никогда не забудет друга. Но долго думать об этом Печерский теперь не вправе. На его плечах забота о судьбе людей, которые идут за ним. Он знает: такой большой группе трудно скрываться, незаметно пробираться сквозь вражеские заслоны.

Послышался шорох, все затаили дыхание. И снова тихо. Хорошо, что тревога оказалась ложной. Пошли дальше. Вдруг одна из женщин, забыв, видно, где она находится, громко кричит:

— Моисей, ты где?

Казалось, эхо разнеслось по всему лесу, по всем окрестностям. Что ж, прогнать беднягу? Будь жив Лейтман, он определенно сказал бы «нет».

На рассвете возвратился Алексей Вейцен, посланный в разведку. Его сообщение было малоутешительным. Недалеко отсюда железная дорога, а лес редеет.

Что делать? Оставаться в лесу? Здесь их наверняка будут искать. Подползли поближе к станции и затаились в кустах. К счастью, пронизывающий ветер не разогнал туч, и с утра начал моросить мелкий дождь. Когда день был уже на исходе, в небе показались самолеты. Послышались выстрелы, лай собак. Немцы и полицаи прочесывали лес.

Еле дождались ночи. Ползком перебрались через железнодорожную насыпь и торопливо углубились в лес. В зарослях наткнулись на двух собиборовцев.

— Вы идете к Бугу? — спросили те. — Напрасно. Нам сказали, что там полно немцев.

Печерский и с ним еще восемь человек все же решили идти в сторону советской границы, к партизанам. На небольшой лесной поляне в последний раз собрались все вместе.

— Товарищи, — сказал Александр. — Мы сейчас разобьемся на небольшие группы по восемь — десять человек. Каждая пойдет своим маршрутом. Иначе нам отсюда не выбраться. Я назову вам старших. Надеюсь, они ваше доверие оправдают.

Его обнимали, целовали и на прощание говорили:

— Спасибо, Сашко! Мы тебя никогда не забудем…

Подбежал к нему также и Берек и схватил за руку. Жаль, что в темноте Сашко не мог заглянуть пареньку в глаза. Он тогда не стал бы долго раздумывать и сказал бы: «Нас девять человек, ты будешь десятым».

Берек позже не раз возвращался в мыслях к этому моменту и не мог простить себе, что у него не хватило смелости сказать: «Дядя Сашко, и я хочу с вами на восток, к Бугу, к партизанам. Можете делать со мной что хотите, но я от вас не отстану…»

…Спустя четыре дня, поздно вечером, девять человек крадучись пробирались к одинокому хутору. За хутором они следили в течение нескольких часов. Надо было соблюдать особую осторожность — до Буга рукой подать.

Александр постучал в окно. Кто-то отодвинул занавеску. Дверь открыли. В дом вошли Печерский, Цибульский, Шубаев и Вайспапир. Остальные остались снаружи. Оказалось, что даже сюда, на этот заброшенный хутор, почти у самой границы Польши и Белоруссии, дошел слух, что где-то возле Хелма или Майданека произошло чудо.

— Говорят, — рассказывал хозяин дома, — будто из адских печей, в которых фашисты сжигали людей, вдруг стали выскакивать разгневанные духи — ожившие покойники — и хватать немцев за горло. Кого схватят — из того душа вон. Сперва, как водится, гитлеровцы кинулись к винтовкам, а потом со страха побросали оружие и давай бежать без оглядки.

Как тогда, во дворе минского карцера, Печерский, прислонившись к стене, зажмурил глаза. Открыть их он не решался. Ему не верилось, что он уже не в плену и то, что им здесь рассказали, — не более чем легенда, вещий сон. Еле слышно он произнес:

— Помогите нам перебраться через Буг.

Хозяин избы поправил фитиль на каганце, завесил окно одеялом и не спеша ответил:

— Сам бог помогает вам, так можем ли мы отказать? — И распорядился, обратившись к своим детям: — Зося, собери на стол, а ты, Казимеж, готовься в дорогу.

В ночь на двадцатое октября беглецы уже ступили на белорусскую землю. На ней еще хозяйничали оккупанты, так что предстояло пробираться к партизанам. Борису Цибульскому не повезло. При переправе через Буг он тяжело простудился. Его лихорадило, и дальше идти сам он не мог. Из четырех вырубленных молодых дубков соорудили носилки. Как только дошли до села, уже в партизанской зоне, Бориса пришлось оставить.

А еще через два дня, неподалеку от Бреста, они встретили первых партизан…

Александр Печерский дождался дня, когда партизаны соединились с регулярными частями Красной Армии. Красную партизанскую ленту на фуражке он сменил на звездочку. В конце августа 1944 года Печерский был тяжело ранен. В госпитале, где он пролежал четыре месяца, в запасном полку, а затем в Ростове, после демобилизации, он пытался узнать о судьбе своих друзей — повстанцев из Собибора.

И узнал, что в тот же вечер, когда они совершили побег из лагеря, по железнодорожному телеграфу полетела тревожная депеша: «Немедленно выслать войска и нагнать беглецов». Молодая женщина, работавшая телеграфисткой на Хелмском вокзале, передала депешу немцам с опозданием на четыре часа…

16 октября 1943 года в Собибор прибыло специальное саперное подразделение. Динамитом взорвали почти все строения и сторожевые вышки, вырыли столбы с колючей проволокой, погрузили на платформы и увезли экскаваторы, которыми рыли траншеи для пепла сожженных, транспортеры, на которых еще лежали тела умерщвленных жертв, дизельные моторы, которые нагнетали удушливый газ.

Из Берлина поступил секретный приказ: повстанцев, всех до единого, уничтожить любой ценой. Немало беглецов было поймано. Но многим удалось найти дорогу к партизанам. Кое-кого, рискуя жизнью, укрыли у себя польские крестьяне.