ФИНАЛ
Минуло почти два года с того осеннего дня, когда Вондел принес Береку печальную весть о Гроссе. За это время Верховный федеральный суд Бразилии большинством голосов отклонил требования Польши и Западной Германии, Австрии и Израиля о выдаче им палача Собибора — Вагнера.
Правда, до этого министр юстиции Бразилии дважды выносил решение о передаче Вагнера Федеративной Республике Германии для суда над ним, но оба раза парламент отменял это решение.
Сообщить арестованному, что он может собрать свои вещи, так как завтра его выпустят на свободу, уполномочили тюремного врача Амаду Билака.
Почему, могут спросить, эта миссия была поручена врачу, а не кому-либо другому из тюремной администрации? Потому, что Вагнер прикинулся психически больным. (В том, что это чистейшая симуляция, никто в тюрьме не сомневался.) Поэтому он был не столько в ведении надзирателя, сколько в ведении врача. Сам Вагнер относился к Билаку с недоверием. И даже когда арестованный недавно перенес ангину в тяжелой форме и несколько дней подряд у него была высокая температура, он наотрез отказался от предписанных ему тюремным врачом лекарств и процедур.
По-другому относился Вагнер к психиатру, которого рекомендовал ему Юджин Фушер. От него он был в восторге. Оказалось, что здесь, в тюрьме, легче легкого, будучи в здравом уме, считаться психически больным. Чтобы усвоить эту науку, не требуется много времени и больших усилий. Если не принимать в расчет нескольких попыток к самоубийству, затеянных Вагнером видимости ради, эта «наука» далась ему без особого труда. Раза два он принимался швырять на пол все, что попадалось ему под руку, но буйствовал он лишь настолько, чтобы не приходилось утихомирить его силой.
Обычно он занимался тем, чем хотел: заучивал наизусть «Майн кампф» фюрера, читал мемуары бывших генералов вермахта, смотрел телевизионные передачи, слушал радио, но все же он не мог считать себя совсем свободным. Приходилось продолжать свои «сеансы сумасшествия»: услышав шаги в коридоре, он начинал подолгу топтаться на одном месте или принимался безостановочно бегать по камере, становился в позу полководца, только что выигравшего важное сражение, прикидывался немым или впадал в хандру и подолгу сидел с опущенной головой.
Амаду Билак шел быстрым шагом по длинным тюремным коридорам, ведущим к камере Вагнера, заранее предвкушая, как получит солидный куш за радостное известие. В том, что у этого эсэсовца денежки водятся, он нисколько не сомневался.
Стрелки на электрических часах возле сторожевого поста показывали обеденное время. Вагнер и здесь, в тюрьме, питался неплохо. Это стоило немало, но приносили ему все, что бы он ни захотел. Билака он встретил с нескрываемой досадой: тот пришел не вовремя и помешал ему спокойно пообедать. Надежды Билака оказались тщетными. Вместо благодарности Вагнер подчеркнуто равнодушно выслушал доктора и заявил ему, что это для него не новость, об этом он был поставлен в известность еще накануне. После этого Вагнер более мягко попросил тюремного врача позвонить Терезе Штангль и узнать, не собирается ли она приехать за ним.
Билак в тот же день позвонил, но Терезы Штангль дома не оказалось. Она в отъезде, сообщил ему один из ее служителей, и вернется в Сан-Паулу не раньше, чем через неделю. Это его не на шутку расстроило: она не полностью выплатила ему обещанную сумму. Поладить с ней и раньше было нелегко, — это он помнит еще с прошлого раза, когда в тюрьме сидел Франц Штангль. Этой волчице ничего не стоит пообещать, а потом оставить в дураках. Он попытался было вспомнить, чем, собственно, он не угодил этой паре — Вагнеру и Штанглю. Ни с кем, кто мог бы каким-то образом повредить им, он в сношения не входил. Другой врач на его месте ни за что не согласился бы с диагнозом, который психиатр поставил Вагнеру, он же на все закрывал глаза и за это получил гроши. А что, если бы обман всплыл? Ему тогда наверняка пришлось бы расстаться не только со своей хорошо оплачиваемой должностью, но и еще кое с чем. Билак помнит, какую волну протестов вызвало первое решение парламента не выдавать Вагнера. Тогда даже были вынуждены рассмотреть этот вопрос вторично. Адвокаты Вагнера твердят одно: здесь, в Бразилии, их подзащитный никаких преступлений не совершил, и призывают проявлять гуманность к психически больному человеку.
Что до обвинений, предъявленных Вагнеру, Билак вообще не представляет себе, что такое могло когда-либо произойти. Как это мог человек в одном лагере уничтожить четверть миллиона людей, а в другом — и того больше! Сам Билак за всю свою жизнь никогда никого пальцем не тронул и верит, что после него детям останется не только приличное наследство, но и доброе отцовское имя. Правда, кое-кто из знакомых упрекает его в корыстолюбии, в жадности к деньгам, но за содействие Вагнеру ему обещано совсем немного, а теперь может случиться, что и эту причитающуюся ему мизерную сумму он не получит.
И почему сама Тереза Штангль не соизволила прийти и сообщить Вагнеру эту радостную весть? Еще недавно эта пара собиралась оформить свои отношения, а теперь, как видно, Тереза передумала. Чутье ему подсказывает, что здесь не все гладко.
Только один-единственный раз он, Билак, отказал ей в просьбе. Это было как раз в те дни, когда можно было ждать, что суд над Вагнером все же состоится. Встречаться с арестованным было категорически запрещено. Вагнер тогда находился в лазарете, и Тереза попросила Билака помочь устроить Вагнеру встречу с его двоюродным братом. Сделать это на свой страх и риск Билак не решился, но Тереза Штангль своего добилась при помощи более высокопоставленных лиц. Ему же было приказано присутствовать при их разговоре. До этой встречи он, откровенно говоря, полагал, что родство это фиктивное, но, когда увидел посетителя, засомневался. Сходство между Вагнером и его родственником было поразительным. Правда, встретились и разговаривали они между собой совсем не по-родственному.
По установленным правилам, разговаривать они должны были по-португальски или на другом языке, доступном представителю тюремной администрации. Они же разговаривали по-немецки. Билак, однако, все понял, и у него создалось впечатление, что человек этот пришел отнюдь не с целью повидать своего родственника.
Сперва они молча разглядывали друг друга. Затем посетитель довольно резко спросил:
— Не допускаете ли, Вагнер, что вместо Бонна вы можете угодить совсем в другое место? Как Эйхман, в Иерусалим?
— Что? — в замешательстве переспросил Вагнер, делая вид, будто не расслышал или не понял, о чем идет речь. Но тут же, побагровев, воскликнул: — А вы считаете, что такое возможно?
— Конечно, — последовал «успокаивающий» ответ, — все возможно.
Билака удивило, что «двоюродные братья» обращаются друг к другу на «вы» и посетитель ни разу не назвал Вагнера по имени.
Так начался их разговор, а кончился он еще более странно. Гость недвусмысленно предупредил Вагнера, что если он хоть единым словом обмолвится о тех, кого упоминать не положено, он может исчезнуть из тюрьмы еще до того, как закончится следствие.
— Случается же иногда: был человек и нет его, — с усмешкой заключил посетитель.
Вагнера будто прорвало. Он яростно закричал, что он не из пугливых и не боится угроз, но постепенно умерил пыл и уже более спокойно, с обидой в голосе сказал, что у его друзей нет основания сомневаться: бывший лагерь-фюрер и поныне идет с ними в ногу.
Продолжать разговор Билак тогда не разрешил. Он подозвал надзирателя и кивнул в сторону посетителя. Того сразу же выпроводили.
Жарко, но Вагнеру почему-то зябко, он не может согреться. Казалось бы, с тюрьмой покончено, он уже, считай, на свободе и снова сам себе хозяин, но почему же у него такой горький осадок и так тревожно на душе? Его мучает предчувствие беды. Взъерошенный, он возбужденно шагает по просторной камере: «Пусть только еще кто-нибудь вздумает угрожать мне, я его на части разорву».
Густав Вагнер, отнявший жизнь у сотен тысяч людей, на все способен: он не остановится ни перед чем. Только перед Терезой он робеет. Так повелось с первого же дня их знакомства. С самого начала все у них пошло кувырком. Он до сих пор не может понять, зачем понадобилось Терезе, чтобы его двойник Зигфрид Якель явился в тюрьму, да еще под видом двоюродного брата? Она ведь всячески содействовала этой встрече.
При одной мысли об этом свидании он приходит в бешенство. С Якелем ему нужно было разговаривать не так, его надо было избить до полусмерти. Пусть только сунется к нему еще раз!
Тереза… Чем объяснить, что она снова отказалась стать его законной женой? Оба они уже в летах, какой же смысл откладывать на после? И почему она именно теперь, когда его выпускают на свободу, вздумала куда-то уезжать? Нет, подумал он так же, как и Билак, здесь что-то не то.
В Сан-Паулу Вагнер возвратился 1 октября 1980 года. Там его никто не встречал, и еще до захода солнца он уже был у себя на ферме. По дороге он не встретил ни одного знакомого и только у ворот увидел проходящего мимо чужого человека. Молодой волкодав рвался с цепи, яростно лаял, но лаял он не на прохожего, а на собственного хозяина, которого до этого никогда не видел.
Дверь дома ему открыл эконом, родившийся в Бразилии одинокий пожилой немец Рихард, который преданно служит Вагнеру уже много лет. Судя по всему, возвращение хозяина было для него неожиданным. Но комнаты были тщательно прибраны, все вещи лежали на своих местах. Рихард собрался было тут же взяться за хозяйственную книгу и обстоятельно доложить о положении дел, но Вагнер отложил это на будущую неделю.
Третьего октября, около полуночи, эконом услышал отдаленный крик, но крик этот тут же оборвался и больше не повторился. Все же это его встревожило, и он вышел из домика во двор. Вокруг было тихо. В большом доме ни одно окно не светилось. Собака спокойно лежала у конуры и облизывалась. Кто в такой поздний час мог бросить ей какую-то еду? Наружная дверь дома Вагнера была чуть приоткрыта, и на стук никто не отзывался. Эконом вошел в дом. В спальне, на полу, он наткнулся на труп хозяина. Густав Вагнер лежал скорчившись, с длинным ножом в груди. Рихард снял телефонную трубку и позвонил в полицейский участок.
Утром прибыло несколько автомобилей, мертвого Вагнера отвезли на кладбище и поспешно похоронили. Через несколько часов адвокат Вагнера дал интервью для печати, в котором подтвердил сообщение о том, что бывший обершарфюрер СС Густав Вагнер в возрасте шестидесяти девяти лет был найден в своем сельском доме мертвым. Кто-то из журналистов спросил:
— Как выглядел труп Вагнера?
Адвокат ответил, что лично он мертвого Вагнера не видел, но здесь присутствует эконом, который первым обнаружил труп, может быть, он удовлетворит любопытство газетчика.
— Все покойники — на одно лицо, — позволил себе пофилософствовать старик. — Но я мог бы поклясться, что видел своими глазами, как мой хозяин уже после того, как его закопали, правда одетый по-другому, сел в «мерседес» и куда-то уехал.
Журналисты, естественно, посмеялись, но напрасно. Немного башасу эконом, должно быть, хлебнул, но не настолько, чтобы потерять разум и не понимать, что говорит. Он просто не знал о существовании двойника Вагнера — Зигфрида Якеля.
Помощник коменданта лагерей смерти Собибор и Треблинки Густав Вагнер наконец получил то, что он заслужил. Жаль только, произошло это слишком поздно, и приговор над ним исполнили не те, кто имел на это право.