Глава 14. История зарождения и формирования человека

14.1. Палеолит и этапы антропогенеза

Зарождение и формирование человека, его вычленение из животного мира, получившее в научной литературе название антропогенеза, заняло несколько миллионов лет – срок, очень короткий по сравнению с миллиардами лет зарождения и формирования жизни на Земле, и в то же время очень и очень длинный по сравнению с тысячами лет существования человеческих цивилизаций. С геологической точки зрения период антропогенеза, как уже говорилось, получил название антропогена, а с археологической – палеолита, т. е. древнекаменного века, характеризующегося вначале использованием, а затем всё более искусным изготовлением каменных орудий, каменной «индустрии». Формирование и использование каменных орудий в значительной степени формировало и самого человека, и можно сказать, что человек сформировал и как бы «вылепил» самого себя в процессе постоянно совершенствующейся орудийной и социально-преобразовательной деятельности.

Первыми материалами, используемыми в орудийной деятельности даже самых ранних предков человека, были, несомненно, не только камень, но и дерево, и кость. Но они не могут считаться в такой степени «человекообразующими» материалами, как камень, и не только потому, что, будучи произведениями живой природы, они подверглись разрушению и об изготовленных из них орудиях мы ничего не знаем. Они не могут сравниться с камнем по своему значению в формировании человека прежде всего потому, что камень в силу своей крепости, способности раскалываться и образовывать отщепы, частой встречаемости на поверхности земли явился для антропогенеза тем же, чем для современных цивилизаций является металл – становым хребтом технической вооружённости. Камни палеолита доносят до нашего времени многообразную информацию об этапах и формах становления человека, его хозяйственной деятельности и взаимоотношениях.

В изучении палеолита наука прошла длительный, трудный и тернистый путь. Каждый шаг на этом пути давался неимоверными усилиями и требовал от людей, занимавшихся научными изысканиями, громадной мобилизационной активности и почти религиозной преданности науке. Первые открытия ископаемых останков первобытных людей вызывали сопротивление традиционных учёных кругов, строящих своё мировосприятие на библейском рассказе о сотворении мира. В 1820 г. в пещере Гейленрауш на юге Германии впервые в истории археологии было обнаружено захоронение останков первобытного человека. В том же году в Британии в пещере Суффолк был найден обтёсанный кремневый топор, лежавший в соседстве с останками давно вымерших животных. В 1822 г. профессор зоологии Оксфордского университета Уильям Бакленд раскопал в пещере Павиленд в Уэльсе останки так называемой «Красной леди» – покрытый красной охрой скелет женщины, жившей, как было установлено позднее, более 30 тыс. лет назад. К сожалению, во время обнаружения останки были отнесены к эпохе Древнего Рима.

В 20-е годы XX века аптекарь из Харбонны (Франция) Турналь стал проводить в её окрестностях многочисленные раскопки с осознанной целью обнаружения сведений о наиболее древних людях. Итогом этих раскопок явились находки большого числа человеческих костей, перемешанных с останками очень древних, к моменту находок давно вымерших животных. Всё это наводило на мысль, что ископаемые люди были при жизни современниками ископаемых животных.

Особое значение для открытия фактов эпохи палеолита имела многолетняя деятельность французского энтузиаста археологических поисков Буше де Перта. Служа начальником таможни, он всё свободное время использовал для поиска каменных орудий древнейших обитателей Южной Франции на меловом плато в долине Соммы. С 1837 по 1846 год ему удалось собрать более тысячи орудий из кремня. Ещё труднее было доказать научному сообществу, что собранные им орудия были созданы древнейшими («допотопными») людьми, современниками мамонтов, древних слонов, быков, бизонов и носорогов. Первоначально выводы Перта были восприняты учёным миром не только со скептицизмом, но и с нескрываемыми насмешками. Очень уж забавными казались многим учёным мужам того времени люди, одетые в звериные шкуры и гонявшиеся за громадными древними зверями с каменными рубилами в руках, и не где-то в Африке, а в самом сердце Европы. Но под давлением фактов и неоспоримых доводов Буше де Перта и поддерживавших его авторитетных учёных научные сообщества Франции и Британии постепенно признали его правоту.

С этого момента в науке заняла достойное положение идея, впервые изложенная в трактате XIV века средневекового минералога М. Меркати, согласно которой странные камни, находимые уже тогда при различных обстоятельствах, были обработаны людьми, жившими в глубокой древности и не имевшими в своём распоряжении других орудий, кроме каменных. Однако Буше де Перт, как и Меркати, был не в силах ни высказать хотя бы догадки о периодах развития каменной «индустрии», ни определить хотя бы приблизительно возраст своих находок. Часть их он отнёс к кельтскому периоду истории этой части Европы, остальные – в соответствии с библейской традицией ко временам «до потопа». Тем самым научное знание по-прежнему было поставлено в положение доказательства правоты религиозной картины мира.

Однако выход из печати гениальных работ Дарвина в корне изменил ситуацию. Научно-эволюционная картина мира стала бурно развиваться и из сферы биологии проникать в сферу создания научной теории происхождения человека. Человек предстал как вид, посредством естественного отбора произошедший от обезьяноподобных предков эволюционным путём. Тем самым была поставлена на научную основу и проблема периодизации каменной «индустрии».

Уже в 1836 г. хранитель Датского музея древностей в Копенгагене К. – Ю. Томсен создал предпосылки для такой периодизации, распределив коллекцию находок, которыми располагал музей, по трём отделам – каменного, бронзового и железного веков. В 1865 г. британский исследователь Джон Леббок подразделил каменный век на палеолит и неолит, а в 1892 г. А. Броун добавил к ним мезолит – средний каменный век, пролегающий между палеолитом и неолитом. Основоположником профессиональных исследований палеолита стал французский учёный Габриэль де Мортилье. Ему принадлежит периодизация палеолита, основанная на анализе конкретных форм и способов создания каменных орудий, их классификации и типологизации. Соответственно выстроилась схема развития каменной «индустрии», состоящая из сменявших друг друга периодов, которые были представлены типами наборов орудий. В свою очередь эти типы были выделены в зависимости от мест находок в Юго-Западной Франции, где были представлены практически все разновидности палеолитических культур (палеоцивилизаций). Так возникла знаменитая система Мортилье, которая включала 5 важнейших периодов и одновременно типов развития каменной «индустрии»: шелль, ашель, мустье, солютре, мадлен.

В XX веке с ростом технических возможностей происходит постоянная интенсификация исследований палеолита, постепенно вырисовываются узловые моменты палеолитической истории человечества. Безусловное лидерство в изучении палеолита на материалах археологических открытий в Западной Европе с начала века принадлежало французской школе археологии.

В начале века Анри Брейль дополнил систему Мортилье исследованием ориньянской культуры, а в 1930-е годы Д. Пейрони показал особенности культуры Перигора. После второй мировой войны особую известность приобрели труды Франсуа Борда «Типология древнего и среднего палеолита» и «Палеолит мира», в которых к исследованию типов палеолитических культур были применены точные методы статистического описания и сопоставительного анализа. Продолжая идеи и практику Борда, А. де Люмлей стал применять при раскопках методы информатики и математической статистики, компьютерной обработки данных. Он ввёл в палеолитическую археологию методологию комплексного исследования, привлекая для изучения памятников специалистов из самых различных областей науки.

Особую известность приобрели работы Андре Леруа-Гурана, с именем которого связан переход от исследования типов орудий к изучению комплексов палеолитических стоянок в рамках так называемой «поселенческой археологии». Введённый им в научный обиход палеоэтнологический анализ позволил добывать при раскопках огромную массу информации, которая ранее оставалась незамеченной и просто утерянной вследствие примитивной организации извлечения из земли артефактов (произведений) палеолитических культур.

Со значительным расширением географии археологических поисков, охвативших в конечном счёте огромные пространства Африки, Азии, Центральной и Восточной Европы, лидерство французов в сфере палеолитической археологии, базировавшееся на исследовании богатейших культур Юго-Западной Франции, постепенно размывается конкуренцией с англо-американской и другими научными школами. Для англо-американской школы характерно большее внимание к взаимодействию палеоцивилизаций с окружающей средой, расширение территорий, на которых ведутся поиски, изучение местных особенностей и отличий от типов, описанных французскими специалистами. Значительную роль сыграла англо-американская школа в процессе глобализации и интернационализации исследований.

Вторая половина XX века была временем расцвета национальных школ исследования палеолита. Палеолитические стоянки были обнаружены с той или иной степенью плотности в самых различных странах Европы, Азии и Африки. Это позволило в наиболее общих и многих конкретных чертах проследить прогрессирующее развитие палеолитических «индустрий», связать их эволюцию с прогрессирующим развитием морфофизиологических особенностей человека, преодолением обезьяноподобных черт устройства его организма, и прежде всего черепа. Были выявлены важнейшие этапы становления и формирования человека как особого биологического вида, непосредственно связанные со становлением и развитием комплексов палеолитических орудий и систем хозяйственной деятельности.

История становления человека как вида, его трансформации из обезьяны, была связана с тем, что целая группа видов древесных существ, обезьян, была в результате действия глобальных геологических процессов вынуждена покинуть сферу своего обитания, к которой она была идеально приспособлена за миллионы лет, и переселиться на открытые пространства степей. Эффект этого переселения был почти таким же, как если бы современных цивилизованных людей массово лишили крова и выбросили в степь, заставив добывать себе пищу каким угодно способом. Естественные орудия этих обезьян не могли помочь им в новой среде в силу их приспособленности к биологической работе на деревьях, и переход к биологической работе с помощью каменных «когтей» и деревянных «лап» открывал им единственно возможный способ выживания в этом враждебном и лишённом обычной пищи природном окружении.

Природа земной суши щедро наделила поверхность земли разнообразными обломками горных пород, возникшими в процессе геологической эволюции планеты. Эти обломки обладали естественными свойствами, делавшими их пригодными для применения в качестве искусственных приспособлений для орудийной деятельности. К этим свойствам относятся твёрдость, способность образовывать при расколе острые края, наличие постоянных физических свойств и структуры материала, пригодность для обработки при помощи других камней и т. д.

Первоначально степные обезьяны не были способны обрабатывать камни, они использовали их в том виде, в каком они попадались под руку. При нападениях хищников, которых было очень много в открытой степи, не имея возможности спастись от них на деревьях, обезьяны хватали камни и швыряли их в агрессоров, а затем использовали камни и суки деревьев для нанесения со всех сторон травмирующих ударов. Испытав на практике эффективность подобного поведения для самозащиты, они стали складывать камни в непосредственной близости от своих стойбищ. Такие «склады» были обнаружены археологами при раскопках самых древних стоянок предшественников человека.

Случайные расколы, которые давали камни при ударах о камни, могли образовываться при игровом манипулировании камнями, а также при использовании камней для раскалывания орехов в лесостепной местности. Долбя камень о камень, эти обезьяны случайно получали удобные для использования орудия, а затем стали стремиться повторять те же действия для получения таких же орудий намеренно. Они находили всё новые применения полученным таким образом продолжениям своих рук. Рука, вооружённая острым камнем, приобретала мощь, превосходившую лапу хищника, вооружённую естественными, «костяными» когтями. Такое оружие можно уже было применять не только для самозащиты, но и для коллективной охоты. Добыв таким образом мелкого зверька или забив насмерть хищника, можно было использовать острый камень для соскребания или разрубливания мяса, дробления костей и получения таким образом костного мозга.

Всё это побудило обезьяноподобных предков человека разыскивать пригодные для обработки камни, собирать их, проводить бесчисленные манипуляции с ними, действуя методом проб и ошибок. Первоначально для орудийной деятельности использовались гальки и валуны – камни с окатанными поверхностями, подбиравшиеся на отмелях рек или добывавшиеся из галечно-валунных отложений. Позднее стали использоваться кремневые желваки и плитки, собираемые на осыпях горных пород.

Наиболее часто используемым материалом в палеолитических «индустриях» был кремень, широко распространённый в природе и дающий при раскалывании достаточно надёжные острые края. Наряду с кремнем часто использовались более хрупкие кремнистые сланцы, кремнистый песчаник, кремнистый известняк и даже окремнённая древесина. Наряду с кремнем и кремнистыми материалами использовались кварц, кварцит, халцедон, опал, яшма, горный хрусталь, а также вулканические породы– обсидиан (вулканическое стекло), диорит, андезитобазальт, туфы и другие материалы.

Простейшими способами раскалывания камней, использовавшимися ещё древнейшими обезьяноподобными покорителями степных просторов, были:

– бросание камня о камень, широко расставив ноги;

– применение твёрдого отбойника, которым колотили по обрабатываемому камню с целью образовать сколы;

– удары обрабатываемым камнем по каменной «наковальне» с той же целью;

– удары отбойником по обрабатываемому камню, положенному на «наковальню».

Первоначально каждая особь раскалывала камни для себя. Получалось очень большое количество брака и мусора. Более удачно получившимися орудиями пользовались дольше, менее удачные бросали. У одних особей расколы получались удачнее, и они выполняли расколы за вознаграждение найденной при собирательстве пищей. Однако профессионализм в раскалывании и обработке камней возник только через миллионы лет.

Громадным прогрессом по сравнению с простым раскалыванием явилась техника мягкого отбойника, позволявшая откалывать от обрабатываемого камня тонкие отщепы и пластины. При этом мягкий отбойник, сделанный из кости, рога или твёрдого дерева, играл роль зубила, а сверху по нему ударяли камнем, игравшим роль молотка. В конце палеолита стала использоваться техника отжима, позволявшая повысить точность снятия отщепов. При этой технике вместо ударов применялось надавливание, что требовало уже высокого профессионализма и точности движений.

После раскола камня применялась его вторичная обработка прежде всего посредством так называемой ретуши. При этом края расколов подправлялись при помощи лёгких ударов. Заострялся рабочий орган орудия, формировалась ручка и т. д. Наряду с ретушью применялись подтёсывание, обивка, рассечение, скол и другие операции. В период позднего (верхнего) палеолита к этим операциям добавились такие сложные приёмы, как шлифовка, полирование и сверление, придававшие каменным изделиям эстетичный внешний вид и удобство пользования. При ударных технологиях по мере прогресса обработки количество ударов возрастало от нескольких в наиболее примитивных биоцивилизациях до многих сотен в неолитических палеоцивилизациях.

Все палеолитические орудия в зависимости от их функций условно подразделяются на основные типы, имеющие в свою очередь целый ряд разновидностей. К этим типам относятся скребла, скребки, резцы, проколки, ножи, остроконечники, топоры, рубила, кливеры (колуны) и ряд других. Наиболее примитивными орудиями являются чопперы – орудия из гальки с односторонней обработкой. Всё это вместе составляло стройную систему хозяйственного инвентаря, пригодного на все случаи жизни. Особую группу орудий составляли корытообразные зернотёрки, песты для измельчения зерна.

Всё это показывает, что хозяйственный инвентарь людей эпохи палеолита в совокупности с жилищами и поселениями первобытных сообществ, составлял материальную основу не просто «культур», а именно палеоцивилизаций, поскольку такие образования представляли собой системы, созданные человеком и поставленные между ним и природой для защиты от её вредных воздействий, обеспечения максимума комфорта и оптимизации человеческой жизнедеятельности. Разумеется, палеоцивилизация – ещё не цивилизация в полном смысле этого слова. Но у палеоцивилизаций было и явное преимущество перед традиционными и даже современными цивилизациями – отсутствие истребительных войн между человеческими сообществами. Конфликты, конечно, были, но изобилие пространства и природных ресурсов помогало их сгладить и урегулировать. Сообщества свободно перемещались, перемешивались, соединялись и распадались, преодолевая изоляционные барьеры и образуя единство вида хомо сапиенс. Это приводило и к глобальному распространению типов палеолитических культур (палеоцивилизаций), хотя каждая из них хранит в себе отпечаток местных особенностей.

Отсюда – сохранение в общих чертах на современном этапе развития науки о палеолите той классификации и типологии палеоцивилизаций, которая была создана прежде всего на материалах археологических открытий в Юго-Западной Франции и основы которой заложил ещё в конце XIX века Габриэль де Мортилье. Разумеется, бурное развитие археологиии в XX веке привело к дополнению этой типологии. Добавились ещё несколько французских типов и была открыта олдувайская эпоха в Восточной Африке.

По современным представлениям, палеолит начался около 5 млн. лет назад. Он подразделяется на ранний (или нижний), средний (или мезолит) и поздний (или верхний, переходящий в неолит). Ранний палеолит открывается олдувайской эпохой, самой примитивной биоцивилизацией из когда-либо существовавших на этой планете. Эту биоцивилизацию создавали прямоходящие обезьяны, не умевшие ещё пользоваться огнём, но уже вынужденные использовать камни и даже слегка обрабатывать их своими неумелыми руками. Они могли только подправлять естественное состояние расколов, и орудия получались грубыми и неудобными в употреблении. Употребляли эти орудия многие виды прямоходящих африканских обезьян, уже вставших на путь антропоморфных преобразований на основе довольного сложной биологической работы, но бывших ещё только предшественниками, но не явными предками человека. Биоцивилизационные приспособления, созданные этими животными, не имеют аналогов ни в Азии, ни в Европе, они представляют собой специфически африканские явления.

По современным представлениям, базирующимися на палеонтолого-археологической летописи, формирование человека прошло четыре последовательно сменявших друг друга этапа. К ним относятся:

1) стадия предшественников, то есть этап, на котором возникли общие предки человека и современных человекообразных обезьян, ведущие полудревесный образ жизни, а затем развились переходные к человеку формы – протоантропы, или австралопитеки, обезьяны, эволюция которых проходила по линиям, сходным с линией происхождения человека;

2) этап эволюции древнейших людей, архантропов, или хомо эректус, обезьянолюдей, имевших множество сходных черт с обезьянами;

3) этап эволюции древних людей, палеоантропов, или неандертальцев, сохранявших некоторые остаточные морфофизиологические признаки обезьяньих предков;

4) этап возникновения и социокультурного развития человека современного типа, неоантропа, или кроманьонца.

Олдувайская эпоха была эпохой австралопитеков, она заняла миллионы лет и стала завершаться около 1 млн. лет до нашей эры, когда начинается распространение каких-то очень продвинутых «умелых» обезьяноподобных предшественников человека в Юго-Западную Азию и Юго-Западную Европу. Грубо сработанные чопперы и отщепы найдены французским археологом А. де Люмлеем в гроте Валлоне в Приморских Альпах. Их возраст – около 900 тыс. лет. Ещё более древние находки возрастом до 1 млн. лет получены в Шильяке и Руссильоне (Франция) в 90-е годы XX века, однако результаты этих исследований остаются дискуссионными. Но 900 тыс. лет назад – это та грань, за которой проникновение предлюдей в Европу подтверждается находками индустрии чопперов ещё в целом ряде достаточно отдалённых друг от друга мест, к числу которых относятся Солейяк (Франция), Изернья (Италия), Шандалья (Югославия) и др.

Около 700–650 тыс. лет назад в Европе олдувайская биоцивилизация начинает сменяться палеоцивилизацией ранней ашельской эпохи, а на смену предлюдям приходят древнейшие люди – архантропы. Чопперы постепенно сменяются ручными рубилами. Весьма характерно, что в Восточной и Южной Африке ашельские индустрии возникли очень рано, 1,6–1,3 млн. лет назад. Но они сосуществовали с олдувайскими орудиями многие сотни лет, что говорит о застойном характере африканских палеоцивилизаций. В Европе же архантропам приходилось под давлением суровых условий среды более интенсивно совершенствовать свои орудия, а совершенствование орудий в свою очередь совершенствовало их самих.

Ранний ашель раньше в соответствии с классической теорией Габриэля де Мортилье относили к шелльской эпохе, названной так по палеолитической «индустрии», найденной близ городка Шелль в Северной Франции. Для этой «индустрии» было характерно в качестве основного вида орудия примитивное ручное рубило. Это было практически универсальное орудие, которое могло применяться и для рубки, и для резки, и в качестве ударника, каковым ранее служил чоппер. Чаще всего рубило представляло собой грубо оббитый с двух сторон камень длиной от 10 до 20 см и весом от 500 г. до 1 кг. В настоящее время в связи с обнаружением весьма значительных местных особенностей каменных «индустрий» шелльский набор орудий потерял своё значение в качестве типа и этапа развития палеолитической техники, и само название «шелльский» почти полностью вытеснено термином «раннеашельский».

Ашельская эпоха, названная по селению Сент-Ашель в Северной Франции, характеризовалась более интенсивным прогрессом первобытной техники, чем олдувайская, и большим разнообразием орудий. Среднеашельская каменная «индустрия», как и раннеашельская (шелльская), была представлена также в основном рубилами, но лучше отделанными, более правильной формы, с острыми краями («лезвиями»), тщательно обработанными ретушью, то есть поперечными сколами. На среднеашельских стоянках, в отличие от раннеашельских (шельских) археологи постоянно находят множество костей диких животных, в том числе таких крупных, как мамонты и носороги, а также следы кострищ. Среднеашельская палеоцивилизация была распространена значительно шире, чем раннеашельская (шелльская), и её остатки обнаруживаются в более поздних археологических слоях и в гораздо лучше сохранившемся состоянии.

Поздний, или верхний ашель характеризуется огромным разнообразием типов рубил. «По мнению многих современных исследователей, – пишут авторы российского учебника по палеолитоведению, – разнообразие рубил с геологически одновременных памятников столь велико, что в пределах ашеля невозможно наметить единую эволюционную линию. Скорее можно говорить о сосуществовании и переплетении различных индустриальных традиций». (Деревянко А.П., Маркин С.В., Васильев С.А. Палеолитоведение. Введение и основы – Новосибирск: ВО «Наука», 1994-288 с., с. 162). Эти же авторы констатируют, что обилие рубил было присуще для палеоиндустрий Западной Европы, в то время как «по мере продвижения к востоку количество этих орудий сокращается, и пик распространения рубил здесь падает на более позднее время – эпоху финального ашеля» (Там же, с. 162–163).

Переход от ашеля к мустьерской эпохе был гораздо сложнее, чем в классическом французском варианте, возникшем в науке при сравнении каменных орудий, найденных в Сент-Ашеле и в пещере Ля-Мустье во Франции. Этот переход занял длительный период времени и происходил по-разному в разных частях Европы и других континентов Старого Света. Это был не просто переход от одного типа каменной палеоцивилизации к другому, а очень сложный, сопровождавшийся разнообразными кризисами путь прогрессивной эволюции от раннего, нижнего палеолита к среднему, мезолиту. На этом пути происходил и преход от одного типа первобытных людей к другому, от обезьянолюдей, архантропов к палеоантропам, неандертальцам.

Мустьерские орудия, созданные неандертальцами, несут на себе отпечаток значительно возросшего трудолюбия, более высокого уровня мобилизации на труд. Трудоёмкая обработка каменного материала, повышение разнообразия, качества, удобства пользования и эстетики внешнего вида изделий явились результатом значительного развития головного мозга, роста объёма мозгового вещества и вместимости черепа. Подробнее мустьерскую эпоху мы рассмотрим при освещении неандертальской проблемы.

Палеоцивилизации позднего (верхнего) палеолита в классической форме также изучались на материалах раскопок в Юго-Западной Франции. Очевидна их преемственность от мустьерской эпохи. Первоначально каменная палеоиндустрия сохраняет многие мустьерские черты. «Генезис этой культуры, – отмечают российские специалисты в области науки о палеолите, – обычно связывается с эволюцией мустье с ашельской традицией. Каменная индустрия превоначально сохраняет явно мустьероидные черты… Роль палеолитических элементов … столь велика, что некоторые современные исследователи склонны рассматривать индустрии этой культуры как составную часть мустьерского комплекса. Дополнительным аргументом для них служит погребение неандертальца, открытое в Сент-Сезаре…» (Там же, с. 205).

Прямая преемственность от мустьерской эпохи к позднему палеолиту – мощный аргумент, опровергающий устоявшееся в науке отношение к неандертальцам как к тупиковой ветви эволюции. При всех колоссальных достижениях «неолитической революции», творцами которой были люди современного типа, переход к ним от неандертальцев и от мустье к позднему палеолиту был достаточно последовательным и отнюдь не внезапным, прошёл целый ряд стадий, но, как и всякий прогресс, был связан с целым рядом кризисов и возвратов к предшествующим состояниям.

В классической французской схеме путь от мустье к неолиту выразился в смене наиболее типичных стадий, определённых на базе открытий стоянок вблизи селений Юго-Западной Франции: от ориньяка к солютре, от мустье к мадлену с некоторыми промежуточными звеньями и отклонениями (перигордьен, его разновидности шательперрон и граветт и т. д.). Великие достижения позднего палеолита, начавшегося 40–35 тыс. лет назад, подготовили образование протоцивилизаций и цивилизаций. Завершение палеолита вплотную подводит эволюцию человека к цивилизованному способу существования. Опираясь на каменную палеоиндустрию, человек обрёл современный физический тип, приручил почти всех прирученных к настоящему времени животных, научился строить жилища, создавать поселения, шить одежду, использовать и разжигать огонь, создал развитые формы охоты и собирательства, начальные формы земледелия и скотоводства, искусства и религии, обрёл начала духовной жизни, расселился по всем континентам Земли.

Но каменная техника как основа производства не могла дать человеку прибавочного продукта и способствовать созданию мобилизационных структур, регулирующих его присвоение и распределение. Человек по-прежнему потреблял всё, что добывал из окружающей и всё более истощаемой природы. Чтобы регулярно производить излишки материальных продуктов, пригодные для обмена и создания производящего хозяйства, для превращения первобытной присваивающей хозяйственной деятельности в экономику в собственном смысле этого слова, нужен был не камень, а металл.

Камень, дерево, кость и рог были материалами, на основе которых можно было создавать хозяйство лишь присваивающего типа, поскольку сами эти материалы были природными веществами, присваиваемыми человеком в готовом виде и лишь обрабатываемыми человеческими руками для придания им нужной формы. Лишь технология выплавки металлов, производство материалов, а не пользование готовыми материалами, техника на основе формируемых человеком металлов, а не сформированных природой кусков горных пород могли дать человеку способность расширенного воспроизводства материальных продуктов и соответствующую власть над природой. А обретение власти над природой требовало создания регулярно действующих мобилизационных структур для обретения власти над обществом.

14.2. Предшественники, протоантропы, или австралопитеки

Выделение четырёх этапов антропогенеза позволяет в общем и целом проследить ход эволюции от обезьяны к человеку, хотя и построение полного эволюционного ряда формирования человека не может быть осуществлено с той же научной точностью и строгостью, что и выделение этапов, из-за отрывочности и скудности палеонтолого-археологической летописи, случайного характера сохранения в глубинах земли остатков жизни и деятельности наших предков и тех живых существ, которые встали на путь антропогенеза, но по разным причинам смогли пройти только некоторую его часть.

Процесс антропогенеза был очень сложен и включал значительное множество тупиковых ветвей эволюции. Мы не можем с абсолютной точностью установить, принадлежали ли какие-то из ископаемых черепов и скелетов нашим предками или представителям одной из многочисленных ветвей предшественников человека, которая оказалась тупиковой и пресеклась на каком-то этапе своей эволюции. «Все попытки доказать, – пишет по этому поводу Р. Левонтин, – что тот или иной ископаемый является нашим прямым прародителем, отражают устаревшее представление об эволюции как о строго линейном процессе и о том, что все ископаемые формы должны составлять некую единую последовательность, соединяющую прошлое с настоящим» (Левонтин Р. Человеческая индивидуальность: наследственность и среда – М.: Прогресс, 1993, с. 193). Главное, что мы можем чётко проследить общую тенденцию происхождения и формирования человека, вопросы же непосредственной генеалогии человека остаются дискуссионными и могут решаться лишь с определённой степенью вероятности. Кстати, вышеприведённое мнение Р. Левонтина также является излишне категоричным: отказ от теории прямолинейного прогресса не избавляет нас от потребности выяснения близости той или иной ископаемой формы к эволюционному ряду человека.

Левонтин мыслит по шаблону модного в науке нелинейного подхода, возникшего в рамках современной синергетики. Ограниченность данного подхода связана с ограниченностью синергетики как физической дисциплины, претендующей на создание единой модели эволюции. Многовариантность прогресса и наличие огромного множества тупиковых ветвей в духе нелинейного подхода безусловно имеет место не только в физике, но и в эволюции жизни, и в истории человечества. Но лишь на уровне хаотического преобразования космических процессов, самопроизвольного образования порядка. Как только возникают мобилизационные структуры, способные преобразовывать энергию внешней среды в формирование, генерирование и укрепление определённого порядка, начинается преобладание внутреннего порядка мобилизационных структур над прочими вариантами первичной упорядоченности. И тогда нелинейность закономерно сменяется магистральной линией эволюции, которая, однако, проходит под влиянием и с определённым участием отвергнутых в процессе эволюции тупиковых ветвей.

Так происходило и в процессе антропогенеза на всех четырёх его установленных наукой этапах. Как ни ветвилось эволюционное дерево, высшей ветвью которого является человек современного типа, магистральная линия, ведущая к человеку, едина, поскольку единым является человек как вид. Длителен, сложен, эволюционен и путь науки к выявлению этой магистральной линии.

На заре эволюции человеческого рода возникла конкуренция за выживание множества видов человекообразных обезьян, вовлечённых в процесс предчеловеческой эволюции и составивших в совокупности антропогенный комплекс. Лишь незначительная часть из этих видов и линий наследования вышла на магистральный путь развития, ведущий к образованию человека современного типа. Тупиковые ветви отсеивались и вымирали на всех четырёх этапах антропогенеза – и на стадии австралопитеков, и обезьянолюдей, и неандертальцев, и кроманьонцев. Отсев тупиковых ветвей был чрезвычайно важен для обеспечения эффективности действия естественного отбора и скорости протекания эволюционных процессов. Главным же фактором интенсивности биологического прогресса и ускорения протекания эволюции явилась повышенная интенсивность биологической работы в ее взаимодействии с отбором.

Итак, антропогенезу предшествовала эволюция значительного числа видов человекообразных обезьян, одна из линий развития которых привела к появлению человека. Происхождение этих обезьян мы знаем с определённой вероятностью, опирающейся на данные современной палеонтологии. Предполагается, что их предками были парапитеки, древесные обезьяны, которые в свою очередь произошли от насекомоядных млекопитающих, похожих на современных тупай. Около 35 млн. лет назад одна из ветвей парапитеков стала исходной формой для целого ряда видов дриопитеков, древнейших человекообразных обезьян. Хотя название «дриопитеки» означает «древесные обезьяны», эти обезьяны, отделившиеся от своих предков около 15 млн. лет назад, вели не полностью древесный образ жизни, а с течением времени всё чаще переходили к полуназемному существованию.

Большинство антропологов именно дриопитеков считает наиболее вероятными кандидатами на роль предков современных человекообразных обезьян и человека. Дриопитеки жили стадами и распространились по разным континентам. Наиболее примитивные их представители найдены в Египте. Два вида дриопитеков обитали в Европе, причём один из этих видов был значительно крупнее другого. Эти дриопитеки по некоторым особенностям строения костного скелета близки к современным африканским обезьянам и даже ближе к человеку, чем они.

В 1932 г. в Северной Индии английский палеонтолог Дж. Льюис нашёл останки одного из типов дриопитеков, которому в честь индийского бога Рамы дал название рамапитека. Жизнь этой обезьяны протекала около 14 млн. лет назад. В дальнейшем различные формы рамапитеков были обнаружены в Индии, Пакистане, Китае, Турции, Венгрии, Греции, Кении (Восточная Африка) и на территории других стран. К рамапитекам относят и огромную обезьяну, получившую название гигантопитека. Судя по её массивным зубам, вес этой обезьяны составлял не менее 250 кг, а рост доходил до 3 метров. Эволюция данного вида пошла по пути наращивания размеров и массы тела, что определялось, по-видимому, изобилием растительной пищи и давало определённые преимущества, защищая гиганта от нападений хищников. Однако гигантизм, по-видимому, сделал ненужным дальнейшую прогрессивную эволюцию этих приматов.

Другие рамапитеки имели рост не более метра, уменьшенные клыки, питались плодами, зернами, корнями, большую часть времени проводили на деревьях, но часто спускались и на поверхность земли, могли передвигаться на задних лапах. Приблизительно с 6 млн. лет назад наблюдается небывалый расцвет человекообразных обезьян, число видов которых в разных частях Евразийско-Африканского суперконтинента насчитывалось более ста. Все они вели полудревесно-полуназемный образ жизни, мало отличающийся от современных шимпанзе и горилл.

Глобальный процесс образования степей – саванн, прерий, пампас – нанёс непоправимый ущерб эволюции человекообразных обезьян. Климат стал более засушливым, стали редеть густые леса, резко сократилась площадь, занимаемая ими. Огромное большинство видов человекообразных вымерло, не сумев приспособиться к изменению среды, перенаселённости оставшихся лесных массивов и исчезновению ранее изобильных пищевых ресурсов.

Особенно сложное положение сложилось в Африке, где с образованием Восточно-Африканского рифта саванны с их высокими травами стали особенно активно вытеснять леса, а значительная часть тропических лесов, требующая для осуществления жизненных процессов больших количеств влаги, стала засыхать и погибать. В этих условиях выжить могли только те виды человекообразных обезьян, которые покинули перенаселённые леса и стали активными завоевателями саванн. Но завоевание новой среды требовало морфофизиологической перестройки всего организма.

Так и возник морфофизиологический тип предшественников человека, получивших в антропологии название австралопитеков, т. е. южных обезьян. В саванне их ждали большие испытания и тяжёлая борьба за существование. Быстроногие звери, опасные хищники, змеи, изнурительная жара днём, холод ночью, ливни, пронизывающие ветры. Всё это грозило полным вымиранием и повышало интенсивность естественного отбора, т. е. быстро умертвляло не сумевших приспособиться и обусловливало выживание наиболее мобилизованных, повышало уровень мобилизации выживших.

Переселившись в саванну и перейдя к наземному образу жизни, эти южно-африканские и восточноафриканские обезьяны вынуждены были перестраивать свой способ питания и добывания пищи. Ими был утерян тропический «рай» с его сладкими плодами и тенистыми деревьями. Новая очень опасная и сложная среда, в которой оказались эти обезьяны, была изучена исследователями на основе анализа остатков растений, пыльцы, осадочных пород и ископаемых животных, а также путём сравнения этих сведений с условиями современной африканской саванны и обстоятельствами жизни её обитателей.

В какой-то мере потеря лесного «рая» с его вегетарианской по преимуществу пищей компенсировалась для этих новых завоевателей земной суши огромным богатством и разнообразием животного населения травянистой степи и наличием весьма специфической растительной пищи. Если пропитание в тропическом лесу мало зависело от времён года, то в саванне резкие сезонные изменения в составе и характере пищи побуждали к гибкому приспособлению, заставляли расширять диапазон потребляемой пищи и благодаря этому подпитывать организм разнообразными веществами.

Огромные стада копытных, питавшихся буйными травами, невероятное разнообразие мелких зверьков, главным образом грызунов, множество пресмыкающихся, различных видов хищников, охотившихся на этих животных – таково было животное население степной среды. Это разнообразие предрасполагало к развитию форм защиты от нападений и способов охоты для обретения белковой пищи.

При этом условия саванны для всех её обитателей были весьма суровы. Жизнь в саванне открывала новые возможности, но вынуждала к постоянному напряжению сил. Одной из главных особенностей природы африканских степей является перепад количества осадков, орошающих почву. До 10 месяцев в году длится сухой сезон и около 2 месяцев выпадает огромное количество тропических ливней. Всё живое вынуждено было приспосабливаться к этому природному режиму. Во время засухи замедляется рост степных трав, они приобретают бурый оттенок, стебли становятся жёсткими, теряют белковое содержание и витамины. Стада травоядных в засушливые периоды стягиваются на берега рек и озёр, к водопоям и наличию сочных трав. Сюда же направляются хищники для охоты. Местообитания степных обезьян также располагались поблизости от крупных водоёмов.

В засушливые периоды после высыхания трав эти обезьяны могли использовать в качестве пищи только семена, корневища и луковицы растений. Это была жёсткая пища, которая требовала не только длительного пережёвывания, но и добывания усилиями рук. Семена злаковых растений нужно было срывать с жёстких стеблей, а корни и луковицы – выкапывать. При такой биологической работе руки быстро травмировались и начинали болеть, соответственно возникала потребность в использовании различных предметов – кусков дерева, коры, камней, костей животных. В конце сухого сезона многочисленные степные птицы откладывали яйца, мелкие зверьки впадали в спячку. Возникала возможность подпитываться яйцами, мелкими зверьками, моллюсками на берегах рек и озёр. Всё это предрасполагало к всеядности.

Научное исследование «южных» обезьян началось ещё в 20-е годы XX века. В 1924 г. профессор Иоганнесбургского университета Р. Дарт обнаружил в пещере Таунг в Южной Африке череп странной обезьяны, не взрослой, а подросткового возраста, получившей шутливое название «бэби из Таунга». Объём мозга этого подростка составлял 520 см2, тогда как у взрослых шимпанзе, ближайших родственников человека он достигает 320–480 см3. Обезьяна обладала менее скошенным лбом, чем обычные обезьяны, у неё почти не выделялись надбровные дуги, её зубы были ближе к человеческим, чем у обычных обезьян. Сделав необходимые промеры, Дарт пришёл к убеждению, что им найдена промежуточная форма между обезьяной и человеком. Дарт причислил свою находку к роду австралопитеков, произведя это название от лат. «аустралис» – южный и «питекус» – обезьяна. Так «бэби из Таунга» открыл целую эпоху изучения австралопитеков. Однако антропологи первоначально не принимали утверждения Дарта о близости этой обезьяны к человеку, справедливо указывая на то, что детские черты человекообразных обезьян всегда больше напоминают человеческие, чем взрослые, так что до сих пор пользуется популярностью гипотеза о том, что человек произошёл посредством неотении, т. е. закрепления у взрослых недоразвитых инфантильных особенностей предков. На самом же деле у детёнышей обезьян просто не успевают развиться типично обезьяньи особенности внешности.

Через два года, движимый страстью к доказательству своей правоты, Дарт провёл новый поиск и обнаружил останки взрослой особи, которую он назвал «австралопитекус африканус». Антропологический анализ показал, что вес этой особи при жизни составлял 35–55 кг, зубы сходны с человеческими, объём мозга в 2 раза меньше среднего человеческого, но больше объёма высших обезьян. Возраст находки обоих останков составляет от 3 млн. до 2,3 млн. лет. В 1936 г. другой южноафриканский учёный, Р. Брум, во время взрывных работ в пещере Стеркфонтейн, также недалеко от Иоганнесбурга, нашёл обломки черепа австралопитека, но уже совершенно иного вида, названного парантропом массивным (слово «парантроп» означает «близкий к человеку»). В 1947 г. Брумом были обнаружены ещё два черепа, взрослый и детский, а ещё через год при продолжавшихся взрывных работах произошёл выброс хорошо сохранившегося женского черепа. После открытий Брума, собравшего довольно значительное количество фрагментов ископаемых австралопитеков, научный мир признал важность исследований этих существ для антропологической науки, и начались развёрнутые палеонтолого-археологические поиски этих вставших на путь человеческой эволюции обезьян в самых различных африканских странах.

Научный интерес к австралопитекам особенно разгорелся после работы известного антрополога Ле Гро Кларка, опубликованной в 1950 г. В этой работе авторитетный учёный изложил результаты системного изучения всех обнаруженных к тому времени останков австралопитеков и доказал, что по своим морфофизиологическим свойствам австралопитеки значительно ближе к человеку, чем все виды известных науке человекообразных обезьян, как современных, так и ископаемых.

Бум в поиске австралопитеков привёл к очень значительным научным результатам. В африканских странах – Кении, Танзании, Эфиопии – были раскопаны сотни останков особей австралопитеков, тысячи фрагментов черепов, костей, челюстей и десятки тысяч зубов. В настоящее время австралопитековые обнаружены и вне африканского материка, в Южной и Юго-Восточной Азии, что, безусловно, внесёт коррективы в представления антропологов о местах формирования предшественников человека. Общее число найденных останков австралопитеков достигло 400 и продолжает увеличиваться.

Самые древние и наиболее примитивные австралопитеки были открыты в 1973–1976 гг. французско-американской экспедицией во главе с Д. Джохансоном в афарской пустыне на территории Эфиопии и Танзании. Соответственно они получили название афарских австралопитеков. Все они были маленького роста и мало весили, что, несомненно, способствовало обретению ими прямохождения. Рост этих прямоходящих обезьян во взрослом состоянии составлял от 100 до 130 см. Отдельные взрослые особи были совсем лилипутами и весили всего лишь около 30 кг. По внешнему виду они, судя по останкам, ничем не отличались от человекообразных обезьян: низкий лоб, надглазничные валики, отсутствие выступающего носа и подбородка, выдающиеся далеко вперёд челюсти характеризуют их обезьянью сущность. Объём мозга был у них несколько больше, чем у современных шимпанзе, а клыки – уменьшенными по сравнению с другими обезьянами.

В 1974 г. была сделана очень важная находка – скелет молодой самки относительно хорошей сохранности: несмотря на то, что останки столь миниатюрного существа пролежали в земле около 3 млн. лет, сохранилось около 40 % костей, в том числе и довольно крупные. Антропологи, исследовавшие останки, любовно назвали эту самку женским именем Люси, под этим именем она и вошла в историю антропологии. Благодаря Люси антропологи со значительной точностью смогли воспроизвести пропорции тела представительницы наиболее древних существ, вставших на путь преобразования в направлении, сходном с тем, которое привело к возникновению человека.

Люси имела передние конечности гораздо длиннее человеческих, но значительно короче, чем у современных человекообразных обезьян. Кисти рук Люси, к сожалению, не сохранились, однако по наиболее древним останкам, как у Люси, найденным в афарской пустыне и относящимся к виду афарских австралопитеков, мы знаем, что кисти рук у этих существ всё ещё сильно отличались от человеческих. Открывший более 30 таких остатков Дональд Джохансон символично назвал их «первым семейством». Главные отличия рук представителей «первого семейства» от людей заключаются в недостаточном противопоставлении большого пальца четырём остальным, значительно меньшим его размером, чем у людей, изогнутостью фаланг. Всё это свидетельствует о том, что афарские австралопитеки, освоив прямохождение, всё ещё сохраняли приспособленность к лазанию по деревьям, доставшуюся в наследство от предков. Но интенсивная биологическая работа всего вида уже внесла серьёзные изменения в их внешний облик.

Сравнивая черты афарских австралопитеков с более поздними представителями этого рода, антропологи приходят к выводу о значительной вероятности того, что афарцы были предками других миниатюрных австралопитеков. В 1994 г. в Эфиопии был обнаружен потенциальный предок и самих афарцев. Это существо жило около 4,4 млн. лет назад и было ещё более примитивным, чем Люси и другие афарские австралопитеки. Оно было названо австралопитеком рамидус. В 1995 г. в Кении был найден австралопитек аннамский, живший около 4 млн. лет назад, имевший рост около 1 м, размеры мозга – 300–550 см3. Ещё более ранними австралопитеками являются оррорин, обитавший на территории Кении около 6 млн. лет назад, и сахелянтроп, останки которого, раскопанные в Чаде, датируются временем от 6 до 7 млн. назад. Так постепенно науки восстанавливает распавшуюся связь времён и обнаруживает предшественников наших предшественников.

Таким образом, ранние австралопитеки существовали от 7 до 3 млн. лет назад и были предшественниками или, вполне вероятно, предками более поздних, так называемых грацильных (т. е.миниатюрных, маленьких) австралопитеков, живших с 4 до 2,5 млн. лет назад.

Наряду с ними выделяется тип массивных австралопитеков, которые имели рост 150–170 см, вес 50–70 кг, объем мозга около 520–550 см3, массивные челюсти. Их коренные зубы, несмотря на толстый и прочный слой эмали, были сильно изношены, что даёт основания считать основой их питания жёсткую пищу, включая зёрна злаковых растений. К массивным, или могучим австралопитекам относился открытый Р. Брумом парантроп (т. е. по названию «около-человек»), однако сейчас их называют австралопитеками робустус (могучими). Массивные австралопитеки появились около 2,5 млн. лет назад и вымерли около 1 млн. лет назад. Многие учёные считают их тупиковой ветвью, поскольку вследствие роста массы тела они снова стали помогать передвижению передними конечностями, что можно расценить как начало отказа от прямохождения. Возникновение прямохождения обезьян ознаменовало как бы проведение многочисленных природных «экспериментов» по созданию человека, огромное большинство которых закончилось неудачей.

Итак, исходным рубежом на пути эволюции от обезьяны к человеку явилось двуногое прямохождение. Это была не просто перемена положения тела при передвижении. Это была полнейшая эволюционная перестройка организма обезьяны на основе интенсивной биологической работы ради выживания в чуждой природной среде и оптимизации жизнедеятельности в ней. Она потребовала небывалой ранее в «обезьяньем царстве» мобилизации усилий и принесла небывалые ранее возможности.

Перестройка коснулась практически всего организма и всех его органов и систем. Распрямление туловища изменило положение каждого органа, создало новые взаимосвязи между ними. Прежде всего коренным образом изменился позвоночный столб, опорно-двигательный аппарат, костно-мышечная система. Постоянные упражнения по поддержанию позвоночника в вертикальном положении и соответствующему преодолению силы тяготения укрепили суставно-связочный аппарат, привели к усилению мышц спины и большой ягодичной мышцы, которая развилась в качестве массивного разгибателя бедра. Ни одна обезьяна, передвигающаяся по земле на четырёх конечностях, не имеет массивных ягодиц, у прямоходящих же предшественников человека большая ягодичная мышца стала не только самой большой мышцей тела, как и у человека, но и самой мощной эрогенной зоной, вызывающей сексуальное возбуждение и способствующей продолжению рода.

Подержание туловища в вертикальном положении создало проблему обеспечения равновесия, потребовало создания стабилизаторов, системы сдержек и противовесов, не позволяющих телу опрокидываться под действием космической силы гравитации. Самым весомым из таких стабилизаторов стали ягодицы. Кроме того, образуется прогиб в пояснице, расширяется подвздошная кость и большая седалищная вырезка.

С австралопитеков начинается так называемая «расплата за прямохождение», которая имела трагические последствия и для современного человека. «Изгнание из рая» четвероногого передвижения в тропических лесах почти в соответствии с библейским мифом привело не только к необходимости «в поте лица» добывать пищу, но и «в муках рожать детей», испытывать всевозможные страдания от вертикального положения позвоночника и соответствующего положения внутренних органов. Радикулиты, остеохондрозы, смещения межпозвонковых дисков, позвоночные грыжи, защемления нервов, сутулости, искривления позвоночника, нарушения осанки, опущения органов малого таза, выпадения прямой кишки и матки, плоскостопие отправляют жизнь человека сейчас и преследовали предшественников человека миллионы лет назад в связи с «первородным грехом» – прямохождением.

С этим же «грехом» связаны и многие сердечно-сосудистые заболевания, в особенности – гипертония. Необходимость перегонять кровь на большую высоту, к мозгу, приводит к изнашиванию сердечной мышцы, перенапряжению гладкой мускулатуры сосудов, их спазмам, что в сочетании с постоянным напряжением мышц, поддерживающих туловище и хроническим недостатком кислорода (гипоксией) провоцирует повышение артериального давления и создаёт опасность инфарктов и инсультов. Абхазский физиолог Белкания, работавший в советское время в Сухумском приматологическом центре, провёл специальные эксперименты на обезьянах, имевшие целью доказать его теорию о прямохождении как важнейшей причине всех сердечно-сосудистых заболеваний человека. Он использовал специальные муфты, которые надевал на передние лапы макак, что вынуждало этих животных передвигаться только «дыбом», на задних лапах. В результате через 2–3 месяца буквально у всех испытуемых макак развивалась тяжёлая форма гипертонии.

Но великие приобретения «с дерева познания добра и зла», добытые благодаря прямохождению, намного перекрыли отрицательные последствия двуногости. Руки освободились для орудийной деятельности и жестового общения, это стимулировало развитие крупного мозга.

Побочным продуктом прямохождения было и затруднение родов. Обезьяны рожают легко и просто, поскольку головка плода прямо проходит через родовой канал. У австралопитеков приспособление к прямохождению укоротило и развернуло подвздошные кости, резко изменило форму таза, что не могло не деформировать родовой канал. Сжатие родового канала при достаточной его ширине в поперечном направлении, заставляло головку плода, располагавшуюся поперечно, поворачиваться при дальнейшем прохождении «узкого места» родового канала. В результате возникли спазмы мускулатуры, начались первые родовые муки.

В процессе дальнейшей эволюции положение только усугубилось. По мере формирования рода человека начался последовательный рост объёма черепа. Родовой канал вновь стал приобретать округлую форму, уменьшилось и выступание подвздошеных костей. Но это не только не привело к возвращению утерянного «обезьяньего рая» в сфере деторождения, но ещё многократно усилило родовые муки женщин в связи с повышением веса плода и объёма его головки, которая ещё раз поворачивается, прежде чем выйти на свет.

Австралопитеки безусловно были обезьянами. Но это были особого рода человекообразные обезьяны. Важнейшее, коренное отличие их от обычных человекообразных обезьян, как современных, так и ископаемых, состоит в целом комплексе признаков, свидетельствующих об уже состоявшейся адаптации к двуногому перемещению в пространстве. К таким признакам относится короткий и широкий таз (у современных человекообразных обезьян, например, у шимпанзе он длинный и узкий), строение скелета туловища, сводчатая стопа (у всех «четырёхногих» обезьян явное плоскостопие), отсутствие противопоставления больших пальцев ног четырём остальным (что приводило к большим неудобствам для лазания по деревьям, поскольку стал невозможен захват веток задними лапами).

Строение скелета туловища австралопитеков напоминает человеческое S– образным изгибом позвоночника, а положение затылочного отверстия в центре, а не в задней части основания черепа отличает их от всех видов обезьян. Эти признаки создавали бы огромные неудобства, вздумай австралопитеки, как прочие человекообразные обезьяны, передвигаться на всех четырёх конечностях, используя свои всё ещё довольно длинные руки. При возврате к обычному обезьяньему способу передвижения по земле у них возникали бы сильные боли в шее и позвоночнике вследствие защемления позвонков и недостаточного притока крови к спинным и шейным позвонкам, а также к голове.

Следует отметить важность положения головы при прямохождении для развития мозга. Это важное обстоятельство, к сожалению, осталось незамеченным основной массой исследователей. При прямом положении туловища, сердце испытывает дополнительную нагрузку, перегоняя кровь к голове на большую высоту. Повышается приток крови к мозгу и снижается отток. Глаза прямоходящих приматов при вертикальном положении туловища обретают новые возможности для получения информации об окружающем мире. Руки освобождаются для длительной биологической работы по поиску пищи и использованию предметов. Предшественниками австралопитеков по двуногому передвижению были хищные динозавры, которые благодаря высвобождению передних конечностей получали дополнительные возможности для нападения на динозавров растительноядных, которые оставались четвероногими (как и обычные человекообразные обезьяны). Некоторые же растительноядные динозавры, обретя вертикальное положение туловища, получали дополнительные возможности для использования передних конечностей при биологической работе, помогающей питанию.

Весьма впечатляющим фактом является обнаружение археологами в Летоли на территории Танзании следов ног австралопитеков возрастом от 3,2 до 3,6 млн. лет на затвердевшем вулканическом пепле. Они шли переплетающимся шагом, их стопы при хождении перекрещивались. Анализ костной структуры всех без исключения видов австралопитеков показывает сохранение многих признаков, способствовавших древолазанию. Особенно это касается костей конечностей. Но прямохождение уже наложило отпечаток на всю костную структуру австралопитеков и строение челюстей, и особенности зубной системы. У обычных человекообразных обезьян челюсти вытянуты далеко вперёд, они образуют два почти параллельных ряда зубов, а впереди на каждой челюсти имеются два мощных длинных клыка. Эти клыки, подобно саблям, носимым в ножнах, входят при закрытии рта в специальные отверстия – диастемы, образующие промежутки между клыками и резцами на верхней челюсти и между клыками и предкоренными зубами на нижней.

У австралопитеков же клыки сравнительно небольшие, диастемы у разных видов либо небольшие, либо совсем отсутствуют, зубные дуги являются более закруглёнными. При этом и в строении челюстей различных видов австралопитеков, живших в разное время, наблюдается явная тенденция к эволюции в сторону приближения к человеческим стандартам. Если у австралопитека афарского челюсти были всё ещё значительно вытянуты вперёд, то у значительно более позднего вида, у австралопитека африканского они приобрели уже лишь слегка вытянутую форму, а зубная дуга стала почти округлой параболической, значительно уменьшились и клыки, они перестали выступать над общим уровнем зубов. Чтобы компенсировать утрату больших клыков, сильно возросла толщина зубной эмали, что было следствием возросшей интенсивности биологической работы по пережёвыванию жёсткой пищи. У многих австралопитеков вследствие такой работы даже толстая зубная эмаль оказывалась совершенно стёртой. На передних зубах более древних афарских австралопитеков образовались выщербины, что антропологи связывают с тем, что зубы использовались для хватания, а руки – лишь для удержания добычи. Австралопитеки имели относительно крупные коренные зубы, причём строение зубов и суставов их нижних челюстей свидетельствует о жевании боковыми движениями, что коренным образом отличает их от обычных человекообразных обезьян.

Именно анализ строения зубов позволил антропологам, и прежде всего Р. Фоули, определить некоторые причины различий между массивными и миниатюрными (грацильными) австралопитеками в образе жизни, способе питания и, соответственно, в структуре и размерах тела. Российский исследователь М. Дерягина, развивая выводы Фоули, отмечает по этому поводу:

«Различия в морфологии грацильных и массивных австралопитеков связаны с типом питания этих форм. Специализация к питанию грубоволокнистой растительной пищей у массивных австралопитеков привела к развитию особого морфологического комплекса – мощные коренные зубы с перетирающей поверхностью, костный гребень, к которому прикреплялись жевательные мышцы. За огромные зубы австралопитек бойсов был прозван «щелкунчиком». Зубы настолько велики, что увеличивались и челюсти, развивался мощный костно-мышечный жевательный аппарат, причём мощные жевательные мышцы прикреплялись к выростам на черепе – костным гребням. Череп резко сужен в заглазничной области. Нижняя челюсть очень массивная. Грацильные формы – всеядные, изящно сложенные… с округлым черепом без костных гребней и с небольшими зубами. Это объясняется тем, что биомасса потребляемой пищи была у них намного меньше, а калорийность выше, чем у массивных австралопитеков. Вероятно, биологическая невооружённость у грацильных австралопитеков компенсировалась использованием природных предметов в качестве орудий для нападения и защиты» (Дерягина М.А. Эволюционная антропология: биологические и культурные аспекты – М.: Изд-во УРАО, 1999 – 208 с., с. 63).

Это чрезвычайно ценное во всех отношениях описание. Не только отбор способствовал увеличению размеров тела массивных австралопитеков, но и потребление больших масс низкокалорийной пищи и направленность биологической работы органов лицевой части черепа на её полноценную переработку и усвоение. Такая биологическая работа привела и к переразвитию жевательной системы в ущерб росту объёмов черепа и массы мозга. Специализация к такого рода биологической работе и к обеспечению безопасности посредством роста массы тела и естественного вооружения сделала ненужным использование орудий как для самозащиты от хищников, так и для охоты. Наоборот, беззащитность миниатюрных австралопитеков, выработка ими способности к потреблению разнообразной пищи, к всеядности, создали необходимость сопротивляться негативному действию отбора при помощи разнообразной орудийной деятельности, умеренного развития жевательного аппарата и роста вместилища головного мозга. Итогом явился «человек умелый».

Уже первооткрыватель австралопитеков Р. Дарт в своём неустанном поиске открытых им предшественников человека сделал первые шаги в изучении их орудийной деятельности. Он тщательнейшим образом обследовал более 7 тысяч костей, обнаруженных в Макапансгате на территории ЮАР, и пришёл к выводу, что эти кости остались от более 400 животных, которые, возможно, были добыты австралопитеками на охоте, и мясо этих животных было обглодано с костей и съедено. Среди этих животных Дарт выделил около 100 газелей, 40 антилоп, 20 кабанов, 6 жирафов, 5 носорогов и гиппопотамов, 4 древние лошади, а также останки черепах, крабов, дикообразов и 45 обезьян бабуинов. Из этих 45 бабуинов 42 имели пробоины черепов или следы ударов, причём 27 из них были нанесены спереди, а 6 сзади. Дарт предположил, что австралопитеки либо использовали кости животных в качестве оружия, либо намеренно заостряли их. Отсюда вытекала гипотеза об «остеодонтокератической», т. е. костно-зубо-роговой культуре австралопитеков, которая предшествовала всем палеонтологическим культурам и зиждилась на использовании костяных орудий задолго до начала обработки камней.

Новое направление исследования австралопитеков было задано палеонтолого-археологическими открытиями семейства Лики – Луиса, его жены Мэри и сына Ричарда. Проводя раскопки в Олдувайском ущелье на территории Танзании, Луис Лики обнаружил целый ряд скелетов австралопитеков. Во времена жизни этих австралопитеков, т. е. 1,5–2 млн. лет назад на месте Олдуйваского ущелья было большое озеро, куда сходились на водопой самые различные животные и предшественники человека. Здесь же было наиболее перспективное место для охоты этих прямоходящих и не очень быстрых существ, которые выживали в качестве хищников только потому, что их было много и их миниатюрное телосложение не требовало много мяса. Растительную же пищу они добывали постоянной биологической работой, требовавшей использования попадавшихся под руку предметов. По мере пользования предметами они стали переходить к их первичной обработке. Приходилось выкапывать корни и клубни, раскалывать раковины моллюсков и орехи в редколесье, измельчать и обрабатывать жёсткую пищу. Раскалыванию подвергались и кости животных, добытых на охоте, для добывания костного мозга. Для этого могли помочь только камни вследствие их твёрдости, особенно если ударами камня о камень их слегка заострить. Камни нужны были и для отделения мяса от костей. Сырое мясо очень твёрдое, и его также нужно как-то обрабатывать. На охоте австралопитеки стали использовать камни, дубины, кости убитых животных. От нападений опасных хищников они собирали камни, чтобы градом камней, брошенных множеством рук, отпугнуть хищников и заставить их ретироваться. Так возникла так называемая галечная культура, которую открыл Луис Лики.

Это была древнейшая и самая примитивная из всех биоцивилизаций, открытых наукой по настоящее время. Её существование проливает свет на предчеловеческую орудийную деятельность, начало биоцивилизационного процесса. Разумеется, применение термина «цивилизация» даже с добавкой «био» к обезьяньим предшественникам человека является спорным и может вызвать нарекания педантов. Но ещё меньше к этим камням подходит термин «культура», который обычно применяется для обозначения подобных отбросов предчеловеческого существования. Согласитесь, что к этим материальным предметам, итогам очень продвинутой по меркам животных, но очень примитивной по меркам человека биодеятельности больше применимо понятие биологической цивилизации, чем культуры. Ибо культура не может быть биологической, она – явление социальное и возникает с возникновением уже самого примитивного человеческого социума, «социум» же австралопитеков был явно ещё биологическим. К биоцивилизации же с известной долей условности можно отнести материальные носители деятельности.

Вначале при проведении раскопок в Олдувайском ущелье в 1959 г. Луис Лики обнаружил останки массивного австралопитека с обычной для австралопитеков массой мозга и крупными костями, выдававшими значительное развитие мускулатуры. Лики назвал это существо зинждантропом (Зиндж – арабское название Восточной Африки). Однако впоследствии он переименовал данный тип существ в австралопитеков Бойса (австралопитекус бойсеи) в честь английского бизнесмена Чарльза Бойса, вложившего личные средства в финансирование исследований. Останки зинджантропов находились в земле вместе с галечными орудиями, которые представляли собой не столько обработанные, сколько подправленные камни. Рядом располагалась груда вообще нетронутых камней, которые Лики по-научному назвал манупортами, (от «манус» – рука, «порт» – перенос), указывая на их предназначение лежать в руках, держаться или переноситься руками. Примитивность строения зинджантропа обращала на себя вникание из-за больших зубов, за которые это ископаемое существо прозвали «щелкунчиком».

Через год, в 1960 г. Лики нашёл останки существа, ставшего мировой сенсацией и перевернувшего научные представления об австралопитеках и происхождении человека. Поскольку останки находились в геологическом слое, лежавшем несколько глубже того, где был найден зинджантроп, Лики назвал его презинджантропом и решил, что это предшественник зинджантропа по линии эволюции. Однако антропологические исследования показали, что этот предшественник прогрессивнее и зинджантропов, и других австралопитеков. Объём мозга был больше, чем у других австралопитеков, составляя примерно половину человеческого, лицевая часть черепа менее вытянута вперед, чем на обычной обезьяньей морде, первый палец стопы не был отведен в сторону, что облегчало прямохождение, руки короче ног. А поскольку на том же месте ранее были обнаружены каменные осколки, Лики решил, что они принадлежали презинджантропу, и переименовал его в человека умелого (по-латински – хомо хабилис).

В 1964 г. Лики в соавторстве с известным антропологом из ЮАР Ф. Тобайасом (или Тобиасом) возвестил на весь мир об открытии самого древнего представителя рода «хомо» – первого предшественника, вставшего на путь изготовления орудий и кандидата на признание предком человека. Научный мир принял это известие с большим энтузиазмом. Однако сомнения оставались. Почему галечная культура находилась в слое зинджантропа бойсеи, а не человека умелого, а этот последний лежал в более глубоком слое, что всегда означает большую древность находки. Возможно, конечно, в ходе геологических процессов образования Олдувайского ущелья эти слои перемешались. Но тогда почему неперемешанным остался комплекс галечной культуры? Только 7 камней удалось найти в слое «человека умелого», которые несли отпечаток ударов. Кстати, сам Лики вначале отнёс каменные орудия к зинджу, затем переименовал зинджа в австралопитека Бойса, давшего деньги на проведение исследований, и наконец, найдя новый, более перспективный череп, приписал его обладателю найденные ранее орудия труда. Весьма вероятно, что сюда примешались конъюнктурные соображения. Ведь одно дело найти ископаемую прямоходящую обезьяну, множество которых уже было обнаружено предшественниками, начиная с Дарта, и совсем другое дело – открыть кандидата в предки, древнейшего представителя рода «хомо», первого из известных человечеству изготовителя орудий. Деньги на продолжение исследований сразу же хлынули потоком, а сам Лики стал самым прославленным из археологов и антропологов XX века.

Продолжая раскопки в Кении, к востоку от озера Рудольф, Луис Лики обнаружил ещё одну галечную культуру, возникщую около 2,6 млн. лет назад, т. е. ещё более древнюю, чем олдувайская. Рядом находились останки обычных и «умелых» австралопитеков, живших также около 2,6 млн. лет назад. В 1972 г. Лики раскопал здесь ещё один череп, который превосходил олдувайский череп хабилиса по объёму мозга более чем на пятую часть, а к тому же не имел надглазничного валика.

Обнаружение новых хабилисов позволило рассеять сомнения и критику, которые различные учёные высказывали по поводу открытий Лики. Ведь в науке был удручающий пример с так называемым эоантропом, т. е. «человеком зари», который тоже в своё время произвёл мировую сенсацию и рассматривался многими антропологами как «недостающее» промежуточное звено между обезьяной и человеком. А затем более тщательное исследование показало, что эоантроп был наглой подделкой, представлявшей собой специально обработанные под древность череп современного человека и челюсть молодого орангутанга с подпиленными зубами. Некоторые исследователи в дискуссии по поводу открытий Лики высказывали даже сомнение, не повторяется ли история с «человеком зари» и не подделал ли Лики «умные» черепа своих хабилисов, а заодно не сам ли он или кто-то из его помощников изготовил орудия галечных культур.

Повторное атнропологическое обследование четырёх найденных Лики черепов хабилисов показало, что средний объём мозга их черепов составляет 642 см3, а это заметно выше, чем у других австралопитеков. Значительные расхождения вызвало повторное обследование объёма мозга самого первого олдовайского хомо хабилиса, найденного в 1960 г. Крупнейший специалист по изучению мозга приматов Р. Холлоуэй определил объём его мозга в 700–750 см3, что даже превышало показатели реконструкции соавтора Лики Ф. Тобайаса. Другой крупный специалист М. Вольпофф получил гораздо меньшие величины: от 570 до 605 см3. В довершение всего оказалось, что этот знаменитый «человек умелый» был подростком 11–12 лет, а у малолетних обезьян череп всегда содержит больше «человеческих» черт вследствие недоразвития обезьяньих. Однако даже у этого подростка объём мозга был выше, чем у взрослого массивного зинджантропа с объёмом мозга 530 см3. Но тут возникают новые несообразности. Если бы подросток «человек умелый» вырос и стал взрослым, то он превратился бы в массивного австралопитека, а не миниатюрного (грацильного), к которым он был отнесен вследствие своего малого роста, а его мозг был бы не меньше, чем у более древних хабилисов с озера Рудольф.

Сам Лики рассматривал австралопитеков как тупиковую боковую ветвь эволюции, а найденных им представителей выделенного им вида хомо хабилис как первых представителей рода хомо, как первый переходный тип от обезьяны к человеку. Большинство исследователей поддерживает эту точку зрения, но меньшинство с ней категорически не согласно. Эти последние относят хомо хабилис к прогрессивным австралопитекам, т. е. к предшественникам, а не предкам человека. Пусть не удивляют эти расхождения между учёными: в науке, в отличие от религии, всё проверяется и подвержено критике, а не принимается на веру, не относится к эзотерическому и не подвергается жёсткой канонизации. Нельзя, конечно, отрицать заслуг Луиса Лики, бывшего настоящим фанатиком антропологии (в хорошем смысле этого слова) и за десятилетия неустанной деятельности сумевшего пролить некоторый, хотя и не очень яркий свет на орудийную деятельность предшественников человека и связь эволюции мозга с этой деятельностью.

Логика научного мышления, базирующаяся на фактах, открытых Лики, действует во многом на пользу его интерпретации своего открытия. Примитивный морфологический тип зинджантропа свидетельствует о том, что при таком устройстве черепа и конечностей, как у него, он вряд ли мог быть «автором» даже тех примитивных орудий, которые присущи олдовайской культуре. Более прогрессивное устройство хабилиса было серьёзным аргументом в пользу того, что именно он был признан одним из создателей этой биоцивилизации.

Строение тела хабилисов обнаруживает их близость к австралопитекам и характеризуется, как и у всех переходных форм, причудливым сочетаниебм архаичных и прогрессивных черт. К архаичным чертам безусловно следует отнести крупные надглазничные валики, плоские носовые кости, покатые лбы и отсутствие выступающего подбородка. К прогрессивным – более округлая форма черепа, довольно работоспособные и относительно короткие руки, хорошо приспособленные к прямохождению ноги. Структура черепа позволяет предположить наличие центра речи.

Орудия «продвинутых» австралопитеков, получивших почётное наименование «умелых», были очень грубыми и совсем неумелыми. Больше всего среди них было галек и булыжников величиной от 3–4 до 7-10 см, которые несли на себе мелкие сколы поверхности, а часть, служившая рукояткой, оставалась нетронутой. В связи с большим количеством гальки эта биоцивилизация и была названа галечной культурой. Наряду с галькой использовались куски кварца, кварцита и лавы. Главное орудие галечной культуры – чоппер, или ударник. Они изготавливались сколами при помощи ударов камнями с одной или с двух сторон. Наряду с чопперами было немало камней со следами множества ударов, оббитых со всех сторон и принявших вид неправильных многогранников, сфероидов, скребков. Немало встречалось и ножей из отцепов, которые могли применяться для свежевания туш убитых животных, отрезания кусков мяса.

Как полагает Дж. Кларк, чопперы могли использоваться для заострения палок, применяемых для выкапывания корней, раскапывания нор мелких животных. Служили чопперы и для рубки мяса, раскалывания костей. Многогранники могли служить для обработки пищи, включая толчение зёрен злаков, волокнистых частей растений, раскалывания скорлупы орехов, дробления костей. Наряду с камнями использовались и кости животных, о чём свидетельствуют следы изнашивания, бороздчатые и отшлифованные поверхности некоторых костей (Кларк Дж. Д. Доисторическая Африка – М., 1977, с. 62–63). Орудиями хабилисов можно было, таким образом, рубить, резать, скрести, копать, дробить, раскалывать, измельчать. Наряду с каменными орудиями скорее всего применялись в большом ассортименте костяные, а также деревянные дубины, острые палки, куски коры для переноса пищи при собирательной деятельности. Они по характеру материалов не могли сохраниться до нашего времени.

Российский исследователь Е. Данилова подчёркивает крайнюю примитивность орудий «умелых» австралопитеков. Само разнообразие орудий, отсутствие повторяющихся, наработанных, закреплённых традицией элементов свидетельствует, по её мнению, об отсутствии систематической обработки камня, преобладании случайных изделий, изделий одноразового использования, а в конечном счёте – о принципиальном отличии деятельности животных предшественников человека от человеческого труда.

Другой российский исследователь, М. Урысон, отмечает отсутствие чётких морфофизиологических критериев, на основе которых можно было бы отнести ископаемые скелетные останки к ранним и наиболее примитивным представителям человеческого рода, либо к высокоразвитым обезьянам.

И всё же существовала общая тенденция постепенного приближения предшественников человека к признакам, свойственным человеческому роду, которая нашла выражение в последовательном увеличении объёма мозга, перестройке скелета для оптимизации прямохождения, а главное – в изготовлении, пусть ещё и не систематическом (но и не одноразовом), орудий труда, чего не делает ни одна обезьяна. Поэтому мы можем признать, что если «умелые» были действительно изготовителями орудий галечной культуры, то они были уже в какой-то мере очеловеченными обезьянами и представляли собой промежуточное звено между предшественниками и предками человека.

Именно хабилисы около 2,5 млн. лет назад создали чудо современной им техники – первый известный науке обработанный камень, с которого, собственно, и ведётся отсчёт времени палеолита. Начав таким образом палеолит, эти самые ранние преобразователи природы стали одновременно преобразовывать и свой собственный мозг. И дело здесь не только в увеличении объёма черепа. Современные эксперименты по воссозданию первых орудий показали, что все они были правшами. Возможно, что в их сообществах были и левши, но они не брались за изготовление орудий. А так как известно, что обезьяны совершенно одинаково действуют обеими руками, мы сталкиваемся здесь с великим достижением в эволюции приматов – образованием в ходе орудийной деятельности асимметрии больших полушарий головного мозга. Это великое свершение можно считать мозговым рубиконом, более явно свидетельствующим об очеловечении мозга, чем рост его объёма. Ибо в биологической работе, плавно перетекающей в человеческий труд, возникла левополушарная мобилизационная структура, управляющая уже не импульсивными, а произвольными действиями.

Достаточно высокий уровень развития хабилисов подчёркивается и наличием у них своеобразных жилищ, стоянок, охотничьих промыслов, разделения труда между полами, распределения пищевых ресурсов. «В Олдувае, – отмечает М. Дерягина, – найдены прототипы древних жилищ человека умелого, всего открыто 10 домов-баз. Это – скопления костей и каменных орудий, возможно, представляющих охотничьи стоянки. Описано сооружение из базальтовых блоков, уложенных в виде круга диаметром 3,5–4,3 м. Олдувайские гоминиды были не только собирателями, использовавшими мясо жертв хищников, как гиены, но и настоящими охотниками. Имеются следы ударов на черепах антилоп, насечки, сделанные отщепами, т. е. следы разделки туш… У самцов преобладала охота и изготовление орудий, у самок – собирательство. Важную роль в дальнейшей социализации могла играть транспортировка добычи к базам и её делёж… Скорее всего хабилисы приносили добычу в стойбище для обеспечения мясом детей и самок» (Дерягина М.А. Эволюционная антропология: биологические и культурные аспекты. – М.: Изд-во УРАО, 1999. – 208 с., с. 91). Будучи довольно тихоходными прямоходящими существами, хабилисы могли успешно охотиться лишь путём определённой организации охоты, перекрывая путь убегавшим от одной группы животных другой группой охотников.

Всё это обусловливает рассмотрение хабилисов в современной науке в качестве наиболее вероятных кандидатов на роль предков древнейших людей, архантропов, а тем самым, через них, и возможных предков, а не только предшественников современного человека. Конечно, наибольшая вероятность не означает стопроцентной достоверности и абсолютной уверенности. «Очень сложен и далёк от разрешения, – справедливо констатирует Л. Вишняцкий, – вопрос о том, какая из групп ранних гоминид послужила субстратом дальнейшей эволюции человека, т. е. дала начало роду хомо, и наличествуют ли вообще останки представителей такой группы в добытом к настоящему времени палеонтологическом материале» (Вишняцкий Л.Б. История одной случайности, или происхождение человека – Фрязино: Век 2, 2005. – 240 с., с. 31).

Возможно, что новые открытия изменят, т. е. усовершенствуют наши понятия о происхождении человека, о его предках и родословной. Это обстоятельство служит основанием всякого рода скептикам и креационистам, в том числе и из научной среды, для тотального отрицания наших знаний о происхождении человека, для утверждений об их гипотетичности и недоказанности. Главное для них – опорочить саму идею эволюционного происхождении человека если не перед научным миром, то по крайней мере перед широкими кругами читателей популярной литературы. Однако объективная неполнота наших знаний не может служить основанием для их опровержения. Каковы бы ни были последующие изменения наших представлений об антропогенезе, неизменным останется наше знание о главных тенденциях эволюции от обезьяны к человеку.

Очень хорошо по этому поводу сказал американский исследователь С. Оппенгеймер:

«Силы эволюции, включившие в нас механизмы адаптации к трудностям жизни на просторах африканских саванн – это и есть ключи к нашей природе и невероятно увлекательной истории человечества. Мы не были спущены с небес в этот мир, так сказать, «в готовом виде» – прекрасно сложенными мыслящими существами, наделёнными даром речи и выделяющимися среди прочих животных. На нас воздействовали силы отбора и слепые, беспощадные и безличные факторы окружающей среды. Как и у всех прочих видов живых существ, у нас были предки и ближайшие родичи, которые были наделены теми или иными из наших врождённых качеств, однако они не сумели воспользоваться ими и вымерли. Наша физическая и поведенческая адаптация была сконцентрировала на выживании в борьбе с нашим заклятым врагом – климатом» (Оппенгеймер С. Изгнание из Эдема. Хроники демографического взрыва – М.: Эксмо, 2004. – 637 с., с. 17).

Находки галечных культур в Северной Африке (в Марокко и Тунисе) в последнее время подтверждают способность хабилисов к масштабным миграциям на географических пространствах. Какие-то их сообщества вполне могли переселиться в Азию через регион Леванта (включающий территорию Израиля, Сирии, Палестины, Ливана и Иордании). Этот регион постоянно являлся, как мы увидим позже, транзитной зоной для перемещений человеческих сообществ между тремя континентами, соединяя Африку, Азию и Европу в единый суперконтинент.

Некоторые исследователи на этой основе даже не только относят хомо хабилис к предкам архантропов, но и объединяют их с ними в один вид. Другие исследователи относят их к прогрессировавшим австралопитекам, что, наверно, не только менее поспешное и более осторожное, но и более обоснованное заключение.

Всё это связано с дискуссиями об эйкумене (или ойкумене), прародине человечества. Длительный спор между полицентристами и моноцентристами, т. е. сторонниками идеи о множестве центров формирования человечества и сторонниками концепции единого центра, одной эйкумены, затихает, поскольку чаша весов явно склоняется в пользу последних. Огромное большинство исследователей отстаивает нахождение первичной эйкумены в Южной и Юго-Восточной Африке, что подтверждается открытиями австралопитеков и хомо хабилис, а также значительно большей близостью к человеку африканских человекообразных обезьян-шимпанзе и горилл, нежели обезьян азиатских – орангутангов. К тому же если бы эйкумен было множество, то человечество подразделялось бы в антропологическом отношении не на расы, а на отдельные виды, между которыми невозможны были бы спаривание и рождение полноценных детей, т. е. существовали бы непреодолимые видовые барьеры.

Нахождение первичной эйкумены в Африке сейчас является общепризнанной, эталонной теорией, вошедшей во все учебники по антропологии и антропогенезу. Но если Африка и была прародительницей древнейших людей, архантропов, то она вряд ли могла быть местом формирования палеоантропов и людей современного типа. Чтобы стать человеком в полном смысле этого слова, предшественники человека должны были расселиться на пространствах Западной и Юго-Восточной Азии, Европы, испытать все тяготы оледенений, строить жилища, охотиться на крупных животных, создавать всё менее примитивные биоцивилизации.

Африка осталась в стороне от магистральных путей антропогенеза. В ней было слишком жарко и отсутствовали мобилизационные стимулы для дальнейшего прогрессивного развития биоцивилизаций, совершенствования орудий труда. Хомо хабилисы, а тем более австралопитеки, так и не научились пользоваться огнём, им было достаточно естественного тепла, хотя стоянки они выбирали в пещерах, вероятно для согревания, поскольку, возможно, уже потеряли значительную часть волосяного покрова на теле, и испытывали дискомфорт от ночных холодов, дождей и ветров. Вряд ли даже у самых прогрессивных австралопитеков могли сложиться устойчивые биосоциально-мобилизационные структуры: очень уж примитивной была их совместная деятельность. Галечные культуры не перешагнули ещё черту, отделяющую биологическую работу от человеческого труда, остались на стыке между ними.

Прямоходящее животное стало человеком не благодаря обивке камней для своих непосредственных нужд, а потому, что оно постоянно совершенствовалось сначала в процессе биологической работы вместе с усовершенствованием этой работы, а затем в процессе человеческого труда. Труд, вложенный в самого себя, в конечном счёте сделал обезьяну человеком.

14.3. Древнейшие люди, архантропы или хомо эректус

Существование промежуточного звена между обезьяной и человеком на умозрительном уровне предсказал выдающийся учёный – дарвинист Э. Геккель, который в книге с красноречивым названием «Естественная история сотворения мира» назвал такой промежуточный род питекантропами, т. е. обезьянолюдьми. Эта идеологема вдохновила голландского врача. Е. Дюбуа, который по собственной инициативе проводил раскопки с 1891 по 1993 год возле местечка Триниль на острове Ява в Индонезии. Место раскопок было избрано исключительно исходя из убеждения, что поиск промежуточного звена нужно вести в тропиках, где обитают человекообразные обезьяны. Но в таком случае можно было бы перекопать все тропинки и ничего не найти. К счастью, ему несказанно повезло. Поскольку Геккель ошибочно считал наиболее близкой к человеку обезьяной гиббона, Дюбуа отправился туда, где жили гиббоны, и стал вести раскопки.

В 1891 г. он обнаружил на глубине 15 метров обломок черепной коробки, бедренную кость и коренной зуб существа, которому он дал название питекантропус эректус, т. е. обезьяночеловек выпрямленный. Находка питекантропа при всей фрагментарности имела чрезвычайное значение для развития антропологии. Это было первое убедительное фактическое подтверждение теории Дарвина о происхождении человека от обезьяноподобных предков.

В 1948 г. недалеко от селений Моджокерто и Сангиран на Яве голландским исследователем Р. Кенигсвальдом было обнаружено ещё 5 черепов, средний объём мозга которых составляет 860 см3. В 70-е годы был найден ещё один хорошо сохранившийся череп очень продвинутого питекантропа с объёмом мозга 1029 см3. Питекантропы обладали очень толстыми стенками черепа, до 2 см. Объём мозга находился приблизительно посреди между гориллой, у которой он составляет около 500 см3, и современным человеком – около 1400 см3. Строение черепа питекантропов хранило множество обезьяньих черт, что также вполне подтверждало их статус обезьянолюдей. Низкий свод черепа, большой надглазничный валик, имеющий форму навеса, массивная нижняя челюсть – всё это свидетельствует о наличии постепенно сглаживающихся обезьяньих черт. Что касается скелета, он значительно ближе к человеческому, чем к обезьяньему.

Отличия бедренной кости от человеческой минимальны, её длина и строение выдают длительную биологическую работу по прямохождению, её длина составляет 45,5 см, что у человека соответствует росту 165–170 см. Хождение и бег при таком росте для австралопитеков представляли бы большие трудности вследствие проблем с сохранением равновесия и с поддержанием позвоночника в выпрямленном положении. Питекантропы обитали на нашей планете от 600 до 800 тысяч лет назад.

Долгое время после открытия питекантропов поиски обезьянолюдей были безрезультатны. Наконец, в 1907 г. не где-нибудь, а в Европе, на территории Германии, в песках возле деревни Мауэр недалеко от университетского города Гейдельберга была обнаружена челюсть существа, жившего около 700 тыс. лет назад. Немецкий антрополог О. Шетензак скрупулёзно обследовал эту челюсть и присвоил её обладателю название гейдельбергского человека. Что можно сказать о человеке по его нижней челюсти? Оказывается, очень многое. Тщательный промер строения челюсти и каждого зуба показал, что гейдельбергский человек является именно обезьяночеловеком, т. е. представителем промежуточного звена между обезьяной и человеком, как и яванские питекантропы. Очень важно, что его клыки не имеют конической формы, не выдаются над общим рядом зубов, отсутствуют диастемы, т. е. приспособления для вхождения клыков, предохраняющие от повреждения мягких тканей на противоположной челюсти. Вместе с тем гейдельбергская челюсть содержит множество обезьяньих черт, она массивна, сильно выдаётся вперёд, и строение зубов ещё далеко до человеческого.

Обнаружение этой челюсти показало, что обезьянолюди водились не только на очень далёкой от Европы тропической Яве, а обитали и в центре Европы, где во времена их жизни был очень холодный климат. Правда, гейдельбергскому человеку повезло: он жил в эпоху межледниковья между гюнцским и миндельским оледенениями. Но и тогда выживать в таком климате, не имея густой шерсти, было нелегко: приходилось утепляться небиологическими средствами.

В 1927 г. при изучении известняковых пещер недалеко от Пекина в пещере Чжоукоудянь канадский анатом Д. Блэк обнаружил большое количество останков разных животных и два зуба, при помощи которых питался обезьяночеловек около 300–500 тыс. лет назад. Это подвигло Блэка на масштабные раскопки, в ходе которых было совершено открытие мирового значения: найдены различные части скелетов более 40 особей мужского и женского пола. Все они получили название синантропусов пекинезис, т. е. китайских людей пекинских.

Черепа синантропов и питекантропов имеют множество сходных черт, что позволяет считать их принадлежащими к одному и тому же виду. Известный немецкий антрополог Вейденрейх осуществил скрупулёзнейшее сравнительное исследование параметров черепов и скелетов всех останков пекинских синантропов с яванскими питекантропами. Оказалось, что по 57 морфофизиологическим признакам из 74 синантропы и питекантропы обнаруживают прямое сходство, лишь по 4 признакам выявлены существенные различия. Это очень и очень важно. Если населявшие Южную и Восточную Африку различные типы австралопитеков имеют очень мало общего между собой, то расселившиеся по огромным пространствам Евразийско-Африканского суперконтинента обезьянолюди обнаруживают явную тенденцию к сближению морфофизиологических признаков, и эта тенденция, несмотря на вполне естественные местные различия, ведёт к образованию единого вида современного человека.

Конечно, синантропы обладают рядом более прогрессивных, приближенных к человеку признаков, чем яванские питекантропы. Но и жили они на одну-две сотни тысяч лет позже. Объём мозга у синантропов больше, чем у питекантропов, хотя ростом они ниже. Этот объём находится в диапазоне от 850 см3 у одной из женских особей до 1220 у одного из мужских. Меньше, чем у питекантропов, был у синантропов и лицевой отдел черепа, он не так далеко выдавался вперёд.

Однако челюсти синантропов далеко выдавались вперёд, надглазничные валики навешивались над глазами в виде массивных козырьков, имелись только зачатки волевого подбородка, который придаёт очарование человеческому лицу. Но у питекантропов не было ещё и этих зачатков. Чтобы держать голову прямо и она не свешивалась вниз под тяжестью таких массивных челюстей, у синантропов происходило гипертрофированное развитие затылочной кости и образовывался затылочный валик как противовес, а также должна была развиваться очень мощная затылочная и шейная мускулатура.

О достаточно высоком уровне развития синантропов свидетельствует и их материальная культура, биоцивилизационный комплекс. Синантропы изготовляли значительно более совершенные орудия, чем африканские «умелые» австралопитеки, они систематически пользовались огнём, хотя не умели его разжигать, охотились на крупных животных.

С синантропами связано первое достоверное свидетельство об использовании обезьянолюдьми огня. В пещере Чжоукоудянь обнаружен семиметровый слой пепла, что говорит не только об использовании огня, но и о его очень длительном поддержании. Постоянное поддержание огня представляет собой чрезвычайно трудоёмкую операцию, требующую слаженной деятельности членов сообщества. Без скрепляющей это сообщество какой-то ранней формы социальноподобной мобилизационной структуры такая деятельность была бы невозможна.

Невозможной без наличия такой постоянно действующей структуры была бы и охота на крупных и хорошо биологически вооружённых животных. Пекинские обезьянолюди успешно охотились на крупных носорогов, быков, кабанов, оленей, лошадей, газелей и питались ими, оставив в своей пещере большое число обглоданных костей. Но жили они в холодное ледниковое время, и их, как и других первобытных людей, часто преследовал жестокий голод. По-видимому, именно с этим связаны явные следы каннибализма, обнаруженные в пещере, в виде разбитых костей обезьяночеловеческих рук и ног, других костей, раздробленных для добывания костного мозга, черепов с выломанными основаниями и раздробленными костями тоже для добывания костного мозга.

Синантропы, по-видимому, одними из первых на планете стали размягчать мясо добытых на охоте животных при помощи огня. Правда, в 1948 г. Р. Дарт и Ф. Тоббайас в Южной Африке в пещерах Макапансгата нашли детали черепов австралопитеков в слоях, в которых находились остатки древнейших костров. Поэтому они дали этим существам красивое название австралопитеков прометеевых в честь героя древнегреческого мифа титана Прометея, укравшего огонь у богов и подарившего его людям. Но если австралопитеки и пользовались огнём, что очень маловероятно, то они не умели его поддерживать, поскольку это требовало систематической деятельности, нехарактерной для этих прямоходящих почти ещё обезьян. Огонь пугает всех животных, вызывает у них состояние паники. Он к тому же вызывает ожоги и адскую, долго не проходящую боль. Пользование огнём требует определённой технологии, которую вряд ли могли применять австралопитеки с их неловкими руками и неразвитым мозгом.

Р. Дарту, Ф. Тобайасу и Л. Лики, при всех их заслугах, вообще свойственно преувеличение близости к человеку находимых ими останков. Синантропы же были явно настолько же прогрессивнее всех видов австралопитеков, насколько австралопитеки превосходили по развитию обычных человекообразных обезьян. Они жили не в Африке, где целыми днями стоит изнуряющая жара, а возле нынешнего Пекина, где в те времена очередное оледенение вызвало такое похолодание, которое на открытом воздухе выдержать было просто невозможно. Армия Наполеона, отступавшая от Москвы, погибла при переходах по морозу, хотя зима в 1812 году была не столь уж суровой. Синантропы прятались в пещере от холодов, как прятались очень многие из древнейших людей Азии и Европы и представителей последующих этапов развития первобытных сообществ.

Ставшие классическими исследования обезьянолюдей, питекантропов и синантропов, были только первыми шагами на пути открытия фактов эволюции древнейших представителей человеческого рода. Трагическая утеря оригиналов останков синантропов в период военного лихолетья второй мировой войны стала тяжелым ударом для антропологической науки. Дальнейшие исследования пекинских обезьянолюдей продолжались по сохранившимся слепкам, что вызывало и продолжает вызывать нарекания скептиков.

Во второй половине XX века благодаря возросшему уровню техники и увеличению количества и качества исследований находки древнейших людей умножились и охватили самые разные регионы Европы, Азии и Африки. В свете этих находок питекантропы и синантропы выступили как частный случай архантропов (от греч. архайос – древний, старый, старейший, антропос – человек).

Наиболее известные стоянки архантропов обнаружены у Билцингслебена в Германии, у Вертенгесёллеша в Венгрии, у Пржезлетице и Странской Скалы в Чехии, у Амброны и Торральбы в Испании, у Сент-Ашеля и Ниццы во Франции, у Петралоны в Греции, а также в Великобритании, на Русской равнине, в Молдове, на Дону, в Приазовье, в Закарпатье, в Грузии, на Кавказе, в Азербайджане, в Центральной Азии, на Алтае, в Алжире, Южной и Западной Африке, в Индии и других регионах. Только на территории бывшего СССР было найдено более 100 стоянок архантропов, но на этих стоянках долгое время удавалось обнаружить лишь остатки материальных вещей. Лишь на стоянке у селения Азых в Азербайджане была раскопана единственная челюсть, похожая на гейдельбергскую. Никаких других костных останков обнаружено не было.

Однако в 1990-е годы, в период распада СССР в Грузии возле города Дманиси были сделаны чрезвычайно важные открытия не только каменной «индустрии», но и костных останков её созидателей. Останки очень древние, с объёмом мозга около 800 см3, и орудия тоже очень древние, весьма примитивные, сделанные из базальта, чёрного вулканического камня, и представляющие собой грубо оббитые колуны, отщепы и скребки.

Всё это убедительно свидетельствует о том, что архантропы за длительный период времени распространились во всех климатических зонах трёх континентов и научились выживать в самых неблагоприятных условиях, противостоя естественному отбору искусственными средствами. Конечно, естественный отбор играл колоссальную роль в их эволюции, убирая всех слабых, больных и старых. Но сила биологической работы постоянно возрастала и по мере перерастания её в систематический труд социальный выбор и социальная взаимопомощь становились не менее важным фактором эволюции, чем естественный отбор. На примере формирования человека хорошо видно, что биологическая работа у животных и труд у человека является гораздо более важными поставщиками эволюционного материала и мобилизационных инноваций (ароморфозов), чем мутации, случайные ошибки генетических структур.

В настоящее время большинство исследователей сходится во мнении, что архантропы принадлежали к единому виду в отличие от австралопитеков, которые отличались огромным разбросом признаков и были отнесены учёными к различным видам. Это ещё раз свидетельствует о том, что архантропы были предками современного человека, тогда как почти все виды австралопитеков были только предшественниками, тупиковыми ветвями прямоходящих обезьян, которые вымерли и не оставили потомков. В то же время в современной науке прослеживается, хотя и очень тонкая, линия преемственности от австралопитеков к «умелым» и от них – к древнейшим архантропам.

В связи с убеждённостью исследователей в статусе архантропов как древнейших представителей человеческого рода, первоначальное название, данное этому виду Дюбуа на Яве – питекантропус эректус – было заменено в современной науке другим названием, подчёркивающим принадлежность арханстропов к роду хомо. Ныне этому виду присвоено название хомо эректус, т. е. человек распрямлённый, или прямоходящий. Но по своему морфофизиологическому строению это всё-таки скорее питекантропы, т. е. обезьянолюди. Видовое название «хомо эректус» было введено в научный оборот Б. Кэмпбеллом в 1962 г.

Путь «прямоходящих» людей из африканской прародины был очень длительным и сложным. Около 500 тыс. лет после своего возникновения, которое произошло около 1800 тыс. лет назад, они обитали в Африке. Самые ранние формы архантропов получили в науке особое название – хомо эргастер (от греч. «эргастерий» – мастерская, т. е. человек мастеровитый, создающий мастерские).

Эти ранние архантропы длительное время сосуществовали в Восточной Африке с массивными австралопитеками и «умелыми». Да и их орудия длительное время представляли собой типичные образцы «галечной» культуры, почти ничем не отличаясь от образцов олдувайской галечной культуры, создателями которой были «умелые» хомо хабилис. Вместе с тем по своей телесной организации ранние архантропы – эргастеры легко отличимы и от хабилисов, и от австралопитеков. Они были полностью приспособлены к прямохождению, утратили остатки приспособленности к древолазанию, стали более высокорослыми, больше весили и имели менее крупные зубы.

Малый рост и лёгкий вес предшественников человека облегчали им переход от древолазания к прямохождению. Но твёрдо став на ноги и обретя способность к вооружённой орудиями охоте и собирательству, прямоходящий обезьяночеловек получил материальную основу для роста объёмов и веса тела, увеличения тела вертикально в высоту. И теперь человек – самый рослый из современных приматов, в весе же он уступает только самцу гориллы. Средний же рост древнейших людей составлял около 1 м 70 см. Если сравнить это с метровым ростом миниатюрных австралопитеков и хомо хабилис и их 30-килограммовым весом, приближение к человеческим стандартам становится очевидным.

Очевидным приближением к человеческим стандартам явилось и строение скелета уже ранних архантропов. По сравнению с любыми видами человекообразных обезьян бёдра архантропов, как и современных людей, гораздо длиннее, а предплечья передних конечностей – значительно короче. Такие особенности скелета приобретены архантропами благодаря постоянной биологической работе по выпрямленному двуногому передвижению уже около полутора миллионов лет назад.

Но если скелеты обезьянолюдей уже почти неотличимы от человеческих, этого нельзя сказать об их черепах. Биологическая работа по совершенствованию мозговых структур оказалась менее интенсивной и явно отстала от физической работы по передвижению в пространстве. Это и выразилось во всё еще весьма примитивной и обезьяноподобной форме головы и лица. Прогресс наблюдается и здесь, он выразился в росте объёма мозга, достигшего нижней границы современных человеческих стандартов – около 1000 см3. Примерно таким же был вес мозга классика французской литературы Анатолия Франса, что отнюдь не препятствовало созданию этим писателем гениальных литературно-философских произведений.

Но качество мозга архантропов было ещё весьма низким, что выразилось в форме и строении черепа. Чрезвычайно скошенный лоб с очень низкой и покатой лобной костью, огромный выступающий вперёд надглазничный валик, большая толщина костей черепа свидетельствуют о всё ещё достаточно низком уровне развития материального носителя биоинтеллекта. Хотя при это необходимо сделать оговорку, что решающий шаг, отделяющий биоинтеллект обезьянолюдей от биоинтеллекта обезьян, был уже сделан.

Лица обезьянолюдей также занимают промежуточное положение между обезьяньей мордой и человеческим лицом. Архантропы обладали большими, выдающимися вперёд челюстями, большими жевательными зубами, хотя и меньшими, чем австралопитеки и хабилисы.

Скорость распространения ранних архантропов в географическом пространстве на протяжении сотен тысяч лет была крайне низкой, как и скорость развития их биоиндустрии. Специфические условия тропической Африки не способствовали прогрессу и расширенному воспроизводству биоцивилизаций. Естественная среда была слишком тёплой и комфортной с точки зрения энергообеспечения, она не вынуждала к поиску альтернатив и мобилизации усилий для их осуществления. Обильная живность саванн давала достаточно возможностей для пропитания как благодаря активной охоте, так и посредством поедания павших или убитых хищниками животных. А жаркое африканское солнце в дневное время создавало проблемы скорее с охлаждением организма, чем с его обогревом.

Застойный характер жизни и деятельности ранних обезьянолюдей завершился около 2 млн. лет назад экологическим кризисом. Под действием глобальных геологических процессов усилились засухи в африканских саваннах, возникли вторичные открытые степи и началось опустынивание части саванн. Тем самым нарушился консервативный уклад жизни животных сообществ, часть их вымирала, а остальные сдвинулись с мест обычного кормления и потянулись за пределы прежних мест обитания. Вслед за животными пришли в движение и сообщества обезьянолюдей. Их передвижения не имели чёткого, заранее выбранного направления и происходили в поисках более влажных мест, где росла сочная трава и было много животных.

Миграции происходили, по-видимому, вдоль течения рек. Продвигаясь по сухой саванне, сообщества архантропов оседали на берегах крупных водоёмов, а затем, по мере истощения ресурсов местности или роста населения различные части их сообществ вновь приходили в движение и отселялись в другие места. Сначала сообщества архантропов освоили Северную Африку, а затем стали плавно и очень медленно перетекать через Синайский полуостров и территорию нынешнего Израиля на пространства Азиатского континента. Так начался великий исход из Африки, который постепенно стал приводить к заселению Евразии. Первоначальное расселение происходило вначале по привычным архантропам тропическим зонам, и лишь с обретением умения пользоваться огнём они стали вторгаться в более холодные зоны умеренного климата.

В настоящее время по датировкам открытых археологами стоянок можно приблизительно отследить продвижение архантропов из Африки в Азию и в Европу. В Израиле в местонахождении Телль-Убейдия обнаружены останки животных, людей и каменные орудия труда древностью в 1,4 млн. лет. Дальше наиболее удобный путь переселенцев пролегал долиной Иордана.

Распространение архантропов в пространстве трёх континентов имело диффузный характер, именно так распространяется жидкость. Но если распространение архантропов носило плавный, диффузный характер, то проследить его мы в настоящее время можем лишь фрагментарно, как бы штрихами. Более миллиона лет назад, с огромным разбросом датировки (вследствие трудностей в применении датировочных методов) архантропы оказались в восточной части Грузии и их останки были раскопаны в нижних слоях средневекового замка Дманиси. В Дманиси были найдены около тысячи очень примитивных галечных орудий олдувайского типа. Черепа архантропов, обнаруженные здесь, также обладают чрезвычайно примитивными признаками, они даже примитивнее, чем черепа архантропов местонахождения Кооби Фора в Африке, и во многом похожи на хомо хабилис.

Объём мозга дманисских черепов составлял всего лишь 780 см3, т. е. на самой нижней границе, зарегистрированной учёными у архантропов. Черепа и скелеты примитивных архантропов в Дманиси находились в окружении останков теплолюбивых животных – южных слонов, этрусских носорогов, волков, медведей, саблезубых тигров, лошадей Стенона, многочисленных парнокопытных, мелких млекопитающих, а также страусов и черепах. Очевидно, дманисские обезьянолюди отклонились от общего магистрального пути архантропов в Азию, они мигрировали на север, в Закавказье благодаря установившемуся здесь на многие тысячелетия жаркому климату. Благоприятные, почти африканские климатические условия существования предопределили отсутствие стимулов к ускоренному развитию у этих первых «северян», результатом же явилась отсталость представителей этого раннего «ответвления», которое было обречено на вымирание при наступлении ледниковых холодов.

Главный же путь архантропов в ранний период их истории лежал прямо на восток, через тропические лесостепные просторы Азиатского материка. Здесь было тепло и достаточно влаги, много возможностей для добывания растительной и животной пищи. Проходя к северу от Аравийского полуострова, они следовали по территории современного Ирака, огибая великие реки Евфрат и Тигр и частично расселяясь на их берегах, затем заселяли Иранское нагорье и двигались дальше в Индию, Китай и Юго-Восточную Азию. Крайней точкой их расселения был остров Ява, который вместе с другими Индонезийскими островами был связан сухопутными перемычками с материком.

Ближний Восток был заселен архантропами уже более полутора миллионов лет назад, о чём свидетельствует множество находок орудий крайне примитивного типа. И хотя останков творцов этих орудий найти не удалось, ясно, что орудия не сами пришли сюда, чтобы залечь в глубинных слоях земли. Датировки последующих продвижений архантропов по Азии являются слишком неточными и противоречивыми, чтобы на их основе могла сейчас быть воспроизведена история завоевания архантропами Азиатского континента. В этой сфере необходимы дальнейшие исследования на более высоком уровне развития техники, чем тот, который существует ныне.

Одно можно утверждать со всей необходимой научной обоснованностью и достоверностью. Пока архантропы обитали в условиях тропического пояса как в Африке, так и в Азии, они были примитивны сами и создавали весьма примитивные орудия, недалеко ушедшие в своём развитии от олдувайской галечной культуры. Если мы не будем учитывать этого обстоятельства, мы ничего не поймём в истории биоцивилизации архантропов. Живя в тепле, в окружении теплолюбивых растений и животных, древнейшие хомо оставались обезьянолюдьми, использовавшими обезьяночеловеческие биоиндустрии. Полноценно человеческими они становятся лишь по мере вторжения в зоны умеренного климата, которые и сами сдвигаются к югу по мере наступления ледников и которые становятся доступными лишь по мере первичного освоения огня.

Укрощение огня недаром сравнивается по своему значению с использование парового двигателя, электричества, атомной энергии и ракетной техники.

Можно представить и то, как происходило освоение и покорение огня. Обезьянолюди долгое время боялись огня и разбегались при виде огня. Первоначальный опыт контакта с природным огнём был крайне негативен: боль от ожогов и страх тоже приучали избегать огня. Но при нахождении вблизи огня они испытывали блаженное тепло, а это то, что нужно было для выживания не меньше пищи. Горели деревья, и видно было, что огонь перекидывается с ветки на ветку, обгорают суки и стволы. Пробы подсовывания веток под огонь показывали, что они загораются и возле них можно греться. Следующей операцией было набрасывание веток и создание костра, вокруг которого собиралось всё сообщество. Но чтобы поддерживать огонь на месте обитания годами, нужно было распределять обязанности по собиранию хвороста, вырубанию сухих веток, перетаскиванию годных для кострища древесных материалов к месту стоянки. Всё это требовало организации сообщества, которая могла исходить только от социально-мобилизационной структуры во главе с вожаком, лидером сообщества. И сама технология постоянного поддержания огня стимулировала создание такой структуры.

Следующим шагом были попытки согреть на огне холодную пищу, которые дали неожиданные результат: пища размягчалась, становилась более вкусной и питательной, т. е. давала больше энергии, легче жевалась, хотя и, по современным представлениям, уступала сырой пище по содержанию витаминов. Конечно, приготавливаемая на открытом огне пища быстро обугливалась и становилась невкусной, и долго держать её над огнём голыми руками было и тяжело, и опасно. Но доисторические кулинары методом проб и ошибок находили способы размягчать мясо и другую пищу на огне. Это сказывалось в конечном счёте на состоянии их зубного ряда. Длинные обтёсанные каменными рубилами палки, подожжённые от костра, превращались в мощное оружие, факелы, которые можно было с успехом использовать при охоте на крупных животных. Ими можно было не только пугать этих животных, обеспечивая себе относительную безопасность, но и наносить им ожоги, приковывать внимание, в то время как другая часть охотников наносила сзади удары дубинами и заострёнными камнями. Обтёсанные каменными орудиями и заострённые длинные жерди, концы которых были обожжены и укреплены воздействием огня, превращались в примитивные копья, которые благодаря своей длине были более эффективным охотничьим оружием, чем камни.

Холод оказал мобилизующее воздействие на всех обезьянолюдей, подчинил их самодисциплине, заставил их искать спасения в технических усовершенствованиях. Бежать босиком по снегу и нагишом за добычей было и больно, и опасно для жизни. Зима была самым тяжким и голодным временем года. Возможно, именно этим объясняются случаи каннибализма, которые обнаруживаются археологами в самых различных сообществах древнейших людей. Во время голода в Поволжье в 20-е годы и на Украине в 30-е годы XX века по вине советской диктатуры каннибализм также принял массовый характер, поскольку большие массы людей оказались на грани голодной смерти. В осаждённом нацистами Ленинграде такие случаи были более редки: люди предпочитали умирать.

У наших предков выбор был невелик: или вымереть, или победить холод и голод, создав между собой и природой искусственную среду, обеспечив переход от биоцивилизации к палеоцивилизации. Они стали закутываться в шкуры убитых животных, предварительно отскоблив мясо заострёнными камнями, и это стало примитивной формой одежды. Они стали закутывать или перебинтовывать и ступни ног (или прикрепляли к ним кожаные «подошвы»), чтобы в них не впивались кристаллы снега и они не замерзали от контакта со снежным покровом, и это стало примитивной формой обуви. Они использовали огонь для согревания и охоты. Нет сомнения, что они не только прятались в пещерах в холодное время года, но и зимовали на открытом пространстве, выкапывая норы, создавая настилы, строя ветровые заслоны или конструируя своеобразные шатры, что-то вроде юрт, навешивая шкуры зверей на вкопанные в землю колья или кости крупных животных.

И тем не менее к концу зимы и первые весенние месяцы часть сообщества вымирала, а остальные еле передвигали ноги. Пожирание себе подобных, которое отмечается учёными как у африканских прямоходящих обезьян, так и у обезьянолюдей, было не только следствием голода, но и результатом отсутствия культуры. Развитие культуры способствовало преодолению этого зверского обычая.

В тесной связи с использованием огня, созданием наиболее примитивных средств утепления организма в виде зачаточных форм одежды и обуви находится продвижение архантропов вслед за миграциями животных в более северные районы Азии и их проникновение в Европу.

Первые попытки покорения Европы относятся к очень давнему времени. Обычно считается, что проникновение архантропов в Европу началось из Азии окружным путём, по берегу Средиземного моря, через Малую Азию, пролив Босфор и Дарнеллы, который пересыхал при крупных оледенениях, и дальше, через Балканский полуостров по всей южной части Европы. Этот путь, несомненно, был главной артерией, которая на протяжении сотен тысяч лет соединяла атакуемую ледниками Европу с более тёплыми регионами Азиатского и Африканского континентов, способствуя перемешиванию человеческих сообществ и не допуская создания изоляционных барьеров между ними, ведущих к распаду человечества на отдельные виды.

Тем не менее вряд ли правы те исследователи, которые отрицают возможность более короткого пути проникновения в Европу непосредственно из Северной Африки через Гибралтар. Действительно, Гибралтарский пролив слишком глубок, чтобы образовывать сухую перемычку между континентами подобно Босфору в периоды, когда сковывание ледниками огромных масс воды приводило к обледенению Средиземного моря. Но эти же оледенения могли сковывать льдами поверхность воды между Геркулесовыми столпами, как называли этот пролив древние греки, и по этим льдам можно было перебираться в ту и другую сторону, не замочив ног. Думается, именно этим объясняется ранняя заселенность архантропами южной Испании и особенно юго-западной Франции, на территории которой впоследствии сложились самые мощные палеолитические культуры.

Древнейшие орудия, которыми пользовались архантропы ещё в доашельский период, найдены археологами именно в Южной Европе, главным образом во Франции. К ним относятся французские местонахождения Куэва дель Валлонет, Шийяк, Сан Валье и Ля Рош Ламбер с датировками от 950 тыс. до более миллиона лет. Древнейшие же останки европейских архантропов найдены в южной Испании в провинции Гранада. К сожалению, эти останки очень фрагментарны, но в тех же слоях обнаружены весьма примитивные каменные орудия, которые позволяют судить о древности обитания здесь архантропов. Более целые и доступные для исследования останки первых покорителей Европы найдены в Чепрано (Италия) и в пещере Гран Долина в Атапуэрке (Испания). Местонахождение Чепрано находится всего в 24 километрах от Рима. Найденный здесь череп содержал не очень большой объём мозга – около 1000 см3. Но он отличался от азиатских архантропов очень большой шириной лобной кости.

Первые архантропы, проникшие в Европу и обосновавшиеся в ней, были, таким образом, довольно примитивными существами, пользовавшимися весьма примитивными орудиями. Но выжить в Европе за миллион лет до нашей эры без ускоренного прогресса технической вооружённости и средств обогрева для достижения теплового комфорта было так же невозможно, как и в современной Европе. Первые переселенцы, освоившие для своего проживания различные части южноевропейской субтропической зоны, ещё находились в относительно комфортных условиях. Но затем первые европейцы, испытывая на себе тяготы ледниковых похолоданий, вынуждены были приспосабливаться не только физиологически, но и технически. В отличие от Азии и Африки, европейский континент не давал возможности архантропам при наступлении похолоданий отселяться южнее, в привычный для них тропический пояс. Средиземное море, охватывающее Европейский континент с юга, оставляло для тех сообществ, которым надоел холод, только одну возможность: выселиться с этого холодного материка после долгого пути по заснеженным равнинам к проливам, ведущим в Азию или Африку. Судя по всему, циркуляция населения между тремя континентами происходила постоянно, способствуя генетическому и культурному единству древнейшего человечества.

Но наряду с недостатками, Европа имела и очевидное преимущество перед другими континентами с точки зрения проживания охотничьих сообществ: в ней был чрезвычайно насыщенный и богатый видами животный мир. Выжить в Европе – значило освоить методы и приёмы эффективной охоты на крупных животных, использовать их шкуры для утепления тела, научиться создавать укрытия от холода, добывать и поддерживать огонь, оборудовать хотя бы простейшие жилища, создавать очаги и т. д. Всё это обусловило ускоренный переход от наиболее примитивной галечной культуры к ашельскому типу палеоиндустрии.

Ранний ашельский тип, который в своё время называли шелльским, был основан на создании бифасов – каменных орудий, обработанных с двух сторон и имеющих две обработанные плоскости, образующие при своём соединении острый режущий край. Любой бифас был универсальным орудием, которое можно было использовать и в качестве ножа, и топора, и лопатки для раскапывания кореньев, и даже наконечника копья, если удавалось достаточно прочно прикрепить его смолой или ремнями к вытесанному из дерева древку.

Ашельская цивилизация архантропов была связана с дальнейшим покорением огня, переходом от его использования и постоянного поддержания к добыванию и разжиганию. Получение огня явилось побочным продуктом обработки камней. Постоянно сыпавшиеся от камней искры легко поджигали сухую траву, стружки, оставшиеся от обтёсывания древесины. Особенно удобны для извлечения искр определённые сорта камня – пирит (название произошло от греч. «пир» – огонь) и лучистый колчедан. Научившись по своей воле вызывать огонь, архантропы стали обкладывать свои кострища аккуратно выложенными камнями, создавая первые очаги.

Создавая очаг, архантропы обретали способность выживать в более холодном климате, продвигаться на север за пределы субтропической зоны. В тёмное время суток костры использовались и для освещения. Вокруг них собирались члены сообщества, чтобы погреться, поделиться пищей, поужинать, обменяться информацией о событиях дня. Очаги способствовали общению, развитию всё ещё очень примитивной речи, сплочению сообщества, возникновению зачатков социальной организации. В общении вокруг очагов происходило закрепление авторитета того или иного индивида, его выдвижение в лидеры охотничьего отряда, подбор им своей команды для организации облавы на крупных животных, а в конечном счёте – обретению им статуса вожака сообщества, от которого исходила мобилизация членов сообщества на организованное исполнение всех видов деятельности. Создание очагов стимулировало создание или использование замкнутых пространств, на которых тепло очагов не разносилось ветрами.

Большинство находок ископаемых предков современного человека сделано в пещерах. Поэтому в популярной литературе укоренилось название «пещерные люди», а у её читателей возникла иллюзия, будто единственными жилищами древнейших людей были естественные образования – пещеры и гроты. А поскольку пещеры за редкими исключениями могли вмещать лишь незначительное количество членов первобытных сообществ, даже в науке распространилось убеждение, что эти сообщества могли состоять лишь из нескольких десятков членов, и не более того. Между тем пещерное обитание могло предоставить жилище лишь незначительной части древнейших людей, распространившихся на огромных пространствах трёх континентов.

Просто в пещерах сохранность их останков была значительно выше, чем в других местах вследствие каменистых поверхностей сводов и оснований пещер, значительно меньшим было и перемешивание геологических слоёв, которое раздавливало и разбрасывало хрупкие останки этих существ после перегнивания их мягких тканей. Динозавры в этом отношении имеют огромное преимущество перед людьми, поскольку их огромные кости обладают гораздо лучшей сохранностью. Вследствие этого эволюция динозавров вызывает значительно меньше дискуссионных проблем, чем эволюция наших собственных далёких предков.

Думается, что для адекватного воспроизведения в науке жизни архантропов необходимо отрешиться от узкого «пещерного» мышления и перейти от прямого следования фактам к их сопоставлению. Сообщества, ютившиеся в пещерах и составлявшие не более чем десятки членов, не могли успешно охотиться на таких крупных и могучих животных, обладавших самой мощной естественной вооружённостью, как мамонт, носорог, саблезубый тигр, пещерный медведь. Для такой охоты нужды были по крайней мере сотни людей, хорошо вооружённых, спаянных хотя бы некоторой социальной организацией и обладающих определённым разделением функций для обеспечения успеха охотничьего промысла.

Быт первобытных людей мы узнаём именно по раскопкам в пещерах. Площадь пещеры подразделялась на место вокруг очага и спальные места. Часто очагов было несколько. Пол в спальных местах устилался ветками, травой, шкурами животных. Очаги служили одновременно кухнями, столовыми и местами общения. Часто для сооружения очагов выкапывали ямы, их настилали каменными плитками, а по периметру вкапывали большие камни. Для лучшего освещения в очаг набрасывали ветви лиственных деревьев. Вход в пещеру закрывался занавесью из больших шкур, водружённой на специальные опоры.

Вокруг пещер для размещения большей части членов сообщества сооружались искусственные жилища. Такие же жилища сооружались на открытой местности, где не было пещер. В таких местах древнейшие люди воздвигали долговременные лагерные стоянки. Они были, очевидно, весьма разнообразны, но до нас буквально чудом дошли лишь немногие образцы. Это и понятно, если учесть непрочность этих построек и огромное время, прошедшее с тех пор. Так, в пещере Терра-Амата в окрестности курортного города Ниццы во Франции под песками пляжа была обнаружена охотничья стоянка, от которой сохранились остатки оснований 21 хижины и многочисленные следы хозяйственной деятельности людей, живших около 230 000 лет назад.

Хижины были достаточно вместительными, овальной формы, размером у оснований около 15х7,8х6 и 6х4 метра. Ямки, оставшиеся от вбитых в землю кольев, свидетельствуют о наличии высокого деревянного каркаса, на полу настланы ветки и шкуры животных. В центре каждой хижины-шалаша был оборудован очаг.

Грот Лё-Лазарет, также расположенный поблизости от Ниццы, вследствие его малой вместимости был дополнен архантропами более 130–150 тыс. лет назад постройкой у самого входа, имевшей в основании длину 11 м и ширину 3,5 м. Каркас строения состоял из 15 стоек, на них была укреплена крыша из шкур, у входа была сооружена также невысокая стенка из камней для защиты от ветра. Строение было разделено на два помещения, в более удалённом из них от входа пылали два очага. Пол был устлан волчьими, лисьими и рысьими шкурами, сухой травой и водорослями.

Древнейшие европейцы впервые в истории человечества стали охотиться на гигантских животных – мамонтов, двурогих шерстистых носорогов, большерогих оленей, туров, кабанов, пещерных медведей и пещерных львов. Длина тела пещерных медведей достигала 2,5 метров, а безгривые пещерные львы были крупнее и мощнее львов африканских саванн. Чтобы сразиться с такими хищниками, отвоёвывая у них пещеры, необходимо было обладать не только добротным вооружением, многочисленностью охотников, но и определённой социальной организацией, хорошо отработанными методами охоты, основанными на знании поведения животных.

С течением времени усиливаются контакты древнейших европейцев с обитателями других континентов, происходит диффузия человеческих сообществ и технологий. Постепенно формируется единый вид хомо эректус, охватывающий самые разнообразные местные разновидности поздних архантропов на огромных пространствах трёх континентов. Процесс образования единого вида протекал медленно и очень сложно. «На территории материковой Азии, – отмечает российский антрополог С. Дробышевский, – размеры черепов и объёма мозга в подавляющем большинстве случаев меньше, чем в Африке и Европе. При этом направление эволюционных изменений сохраняется одинаковым во всех населённых областях. Очевидно, это свидетельствует о процессах смешения. Так, если в период 0,8–1 млн. лет гоминиды разных территорий резко отличаются друг от друга, то в период около 580–780 тыс. лет назад население материковой Азии почти не отличалось от населения Европы и Африки. Это свидетельствует об увеличении частоты контактов» (Дробышевский С.В. Предшественники. Предки? Архантропы. Гоминиды, переходные от архантропов к палеонтропам – М.: Едиториал УРСС, 2004. – 344 с., с. 19–20).

Для них не существовало ни пространственной, ни биологической изоляции. Они вели бродячий образ жизни, покоряя всё новые неизведанные пространства в поисках пропитания и более благоприятных условий для оседания на определённой территории, а найдя такие, создавали долговременные стоянки, где оборудовали всё необходимое для устройства с максимальным комфортом и вели относительно оседлый образ жизни, занимаясь собирательством и охотой в окрестностях на значительных расстояниях. Затем при оскудевании ресурсов на данной территории двигались дальше, приходя в соприкосновение с другими сообществами и часто смешиваясь с ними.

Возможно, уже тогда первичный промискуитет, т. е. нерегулируемое половое сношение стала сменять исторически первая форма группового брака, экзогамия (от греч. «экзо» – вне, «гамос» – брак), которая заключалась в отказе от половых сношений внутри данного сообщества и в осуществлении таковых между соседними сообществами для сближения и установления длительных связей между ними. Сохранение целостности вида могло быть достигнуто только скрещиванием различных групп, кочевавших в самых различных регионах трёх континентов и перемещавшихся на поистине космические, если учесть ограниченность темпов пешего передвижения, расстояния.

Разумеется, различие местных условий и биологическая работа в определённых условиях приводила к серьёзным местным различиям между сообществами обезьянолюдей, обитавшими в различных регионах. Китайские архантропы, жившие в окрестностях современного Пекина и названные синантропами, в среднем были более низкорослыми, чем яванские питекантропы. Их средний рост составлял около полутора метров, тогда как у древнейших жителей Явы достигал около 170 см. Но и современные китайцы в массе своей низкорослы; это свидетельствует о влиянии природных условий региона на морфофизиологические особенности, что проявлялось уже у синантропов. Среди архантропов Европы встречаются и более крупные формы. При более низком росте у синантропов наблюдается в целом более крупный объём головного мозга. Но и жили они позже яванцев.

Безусловными рекордсменами по объёму головного мозга были архантропы, оборудовавшие стоянку возле современного Вертенгесёллеша в Венгрии. Промеры и расчёты венгерского антрополога А. Тома, проведенные по осколкам черепа одного из древнейших обитателей Венгрии, дали величину 1400 см3. Никто из обитателей других стоянок на трёх континентах не имел столь объёмного мозга. В целом прослеживается очевидная тенденция, заключающаяся в том, что чем позже жили архантропы, тем более объёмным мозгом они обладали. Это ещё одно свидетельство в пользу мнения большинства антропологов, что поздние архантропы уже переступили черту, отграничивающую человека от обезьяны, и что они заслуживают причисления к роду хомо. И тем не менее в очень многих отношениях это были ещё человекообезьяны.

Несмотря на региональные и местные различия, все архантропы имеют такой всесторонний комплекс общих морфофизиологических особенностей, который полностью опровергает мнение тех исследователей, которые считают архантропов не видом, а надвидом на основании этих различий. Для всех разновидностей архантропов характерны идентичные как примитивные, так и прогрессивные черты, особенности и признаки. К примитивным, обезьяньим относятся низкий и покатый лоб, очень толстые кости черепа, почти обезьяний затылочный гребень, высокое надбровье и далеко выступающий надглазничный валик, что-то вроде своеобразного костного козырька, а также плоский нос, сильно выдающиеся вперёд массивные челюсти с крупными верхними резцами, скошенная нижняя часть лица без отчётливого подбородочного выступа, выступание вперёд лицевого отдела черепа наподобие обезьяньей морды.

К прогрессивным признакам можно отнести достаточно объёмный мозг, значительно больший, чем у человекообразных обезьян и австралопитеков, включая и хомо хабилис, довольно выпуклый свод черепа, меньшие размеры лицевой части черепа, чем у предшественников человека, а тем более, у обезьян. Зубная дуга и строение зубов были ближе к человеческим, чем к обезьяньим, у некоторых разновидностей имелись зачатки подбородочного выступа, скелет туловища и конечностей почти неотличим от современных. Руки эректусов были уже не длиннее рук современных людей, отличались от них лишь большими размерами кистей, более толстыми пальцами и ногтями на пальцах.

Именно на стадии архантропов произошла эволюция дыхательного аппарата, сделавшая возможным возникновение наиболее примитивной членораздельной речи и, соответственно, второй сигнальной системы, ставшей посредницей между восприятиями и психикой, а соответственно, оказавшей мощное мобилизующее воздействие на развитие психики и формирование предсознания.

Поскольку ребёнок при массе мозга около 750 г. оказывается способным к интенсивному овладению речью, превышение такой массы, – а у архантропов она была гораздо выше, – считается рубежом, рубиконом, за которым открывается такая способность. Судя по костным останкам, у архантропов уже произошло множество морфофизиологических сдвигов, сделавших возможными наиболее грубые и косноязычные формы речи. Отсутствие выдающегося вперёд костного носа всё ещё препятствовало разделению выдыхаемого воздуха на носовую и ротовую струю, что очень мешало использованию голоса.

Архантропы, по-видимому, невероятно гнусавили. Плоский нос и отсутствие глубокой носовой полости, служащей резонатором для издаваемых голосовыми связками звуков, придавали их голосам глухое и хриплое звучание. Огромные челюсти мешали смене артикуляции и обеспечению плавности речи, а к тому же были неповоротливыми и препятствовали повышению темпа речи. Но очень вероятно повышение подвижности языка, что уже позволяло обеспечить определённое разнообразие узнаваемых звуков.

Проведенное исследователями компьютерное моделирование речевого аппарата на основе сложнейших методов реконструкции соответствующих мышц и связок со значительной долей вероятности показало, что архантропы, нашедшие себе пристанище в пещерах южной Франции около 450 тыс. лет назад, уже овладели множеством гласных звуков и были способны произносить простейшие звукосочетания, такие, как «реу», «чен», «аах». Начинался процесс построения названий воспринимаемых предметов и явлений действительности, что служило мощным рычагом для их обобщения, выделения существенных и отвлечения от несущественных признаков, т. е. вело к образованию первичных понятий. Так формировались начала сознания.

Исследователей поражает единообразие биоиндустрии, каменного производства обезьянолюдей. По технологии изготовления и внешнему виду невозможно отличить ашельские каменные орудия, обнаруженные на стоянках архантропов от Испании и Британии до острова Ява в Индонезии и от Северной Европы до Южной Африки.

Прогресс каменной биоиндустрии позволял создавать разнообразные орудия для охоты, бывшей тогда (в совокупности с изготовлением орудий, свежеванием добычи, выделкой шкур и кож, использованием костей, поддержанием огня) неким аналогом современной промышленности, тогда как собирательство ягод, грибов, выкапывание кореньев, зелени, зёрен злаков, водорослей, раковин моллюсков, отлавливание некоторых насекомых, ящериц, лягушек, змей и т. д. можно считать неким отдалённым аналогом сельского хозяйства. Возведение же укрытий, ветровых заслонов, шалашей, каменных кладок, очагов, выкапывание нор, утепление пещер песчаными насыпями у входа стало далёкой предшественницей современного строительства.

Основной формой строительного искусства архантропов был, по-видимому, комплекс шалашей, самая лёгкая форма постройки для спасения от холода. Нужно было лишь обтесать камнями какое-то количество жердей, воткнуть их заострёнными при помощи рубил концами в землю или в специально раскопанные ямки, накрыть ветками, и великолепное укрытие готово. Сверху можно было настелить ещё шкуры крупных животных, пол жилища застлать шкурами или уложить вкруговую камнями, а внутри поддерживать огонь, и значительный уровень комфорта для обитателей «здания» обеспечен. Таких шалашей можно было построить несколько сотен. Конечно, археологам не найти останков подобных сооружений, поскольку любые деревянные детали и орудия разваливаются и перегнивают очень быстро. Но это не значит, что их вообще не было.

Само название «палеолит», т. е. каменный век, к раннему периоду которого относятся архантропы, возникло вследствие того, что камни обладают почти нерушимой сохранностью в течение огромных промежутков времени, и до нашего времени доходят лишь остатки каменной биоиндустрии, тогда как другой великий материал, дерево, способствовавший выживанию раннего человечества, быстро исчезает с лица Земли и изделия из него нам совершенно неизвестны. Нам представляется, что если бы изделия из дерева обладали такой же сохранностью, как изделия из камня, они предстали бы перед нами в таком разнообразии, что вместо названия «палеолит» в науке употреблялось бы название «древесная эпоха».

Дерево поддаётся лёгкой обработке при помощи ручных рубил, из него можно изготавливать гораздо более длинные и разнообразные изделия и приспособления, чем из камней. Можно создавать длинные заострённые жерди, используемые на охоте наподобие копий, охотничьи дубины, факелы. Заострённой палкой с обожжённым для укрепления концом можно пробить шкуру зверя, можно даже, изловчившись, поймать рыбу на мелководье, особенно если на реке построить небольшую каменную запруду. Дерево можно использовать в хозяйстве: из коры можно приготовить подносы для переноса ягод и грибов, других продуктов собирательства. Выдалбливая большие куски дерева, можно изготовить подобие чаши, тарелки для укладывания еды. Прокалыванием деревянным копьём куска мяса можно получить приспособление для пропаливания и приготовления мясной пищи без риска обжечься.

Охота архантропов в этот период, несомненно, приобретает массовый характер, требует участия множества людей, по меньшей мере, сотен индивидов, объединённых общими интересами и способных подготовить и провести сложную, почти военную борьбу не на жизнь, а на смерть с очень крупными и даже гигантскими животными, каждое их которых могло легко одолеть целую толпу древнейших людей. Даже в древних и средневековых цивилизациях охота на крупных и хорошо снабжённых естественным вооружением зверей была массовой. А ведь тогда в распоряжении охотников были лошади, собаки, дальнобойные луки со стрелами, копья с металлическими наконечниками и т. д. Массовая охота требовала уже от архантропов определённой организации, распределения ролей, некоторой, хотя и весьма примитивной, зачаточной системы управления, которая формировалась на охоте, но затем переносилась на другие виды деятельности.

Так формировались уже относительно устойчивые социально-мобилизационные структуры, которые, разумеется, ещё не могли обеспечить вполне эффективного управления сообществами. Огромное большинство функций, выполняемых членами сообществ, находилось вне их компетенции, выполнялось самопроизвольно. Но организация сообществ была уже значительно выше, чем организация стаи хищников, где всё держится на отношениях доминирования между особями. Система доминирования присутствовала и здесь, но она была преобразована в социально-подобную систему отношений и значительно меньше зависела от агрессивности и физических качеств вожаков. Лидеры сообщества могли мобилизовывать сообщества на осуществление некоторых жизненно важных функций, опираясь не на собственную силу, а на силу доминирующей группы. Ей могли противостоять другие группы, которые, в случае резких конфликтов могли расколоть сообщества и вызвать отселение его части. Так становление палеоцивилизации порождало развитие биополитики.

Определённое представление о биополитических отношениях и социальной организации архантропов связано с гипотезой расщеплённого лидерства и многовариантности социального устройства первобытных сообществ. Эта гипотеза, предложенная западными специалистами по биополитике, нашла отражение в книге А. Олескина «Биополитика». Олескин считает, что в различных первобытных сообществах формировался широкий веер переходных вариантов между полным равенством (эгалитаризмом) их членов между собой и наличием жёсткой иерархии с подчинением всех членов сообщества авторитарному лидеру, опирающемуся на привилегированную группу высокостатусных приближённых

Первичная социальная организация могла строиться по принципу расщеплённого лидерства. Например, лидером охотничьего отряда мог быть наиболее авторитетный и опытный охотник, который не мог претендовать на лидерство в собирательстве или изготовлении орудий. «Охотники – собиратели, – полагает Олескин, – имели в этом случае лидеров. Но лидеры не пользовались существенными привилегиями, не были похожи на монопольных диктаторов и отличались временным, ситуационным характером лидерства. В одной и той же группе могло сосуществовать несколько лидеров, каждый из который имел ограниченную компетенцию» (Олескин А.В. Биополитика. Политический потенциал современной биологии: философские, политологические и практические аспекты – М.: Научный мир, 2007 – 508 с., с. 120).

При этом одни частичные лидеры могли лишь представлять сообщество на переговорах с соседними сообществами, другие – обладать «судебными» полномочиями при разрешении конфликтов и примирении спорящих, третьи – организовывать охоту, рыбную ловлю или создание орудий благодаря своему признанному авторитету в данном конкретном виде деятельности.

Обретая элементарную социальную организацию, поздние архантропы эволюционировали, приобретая черты, свойственные ранним палеонтропам.

14.4. Древние люди, палеоантропы, или неандертальцы

Люди с некоторыми остатками признаков обезьян были обнаружены ещё в 1856 г. в Германии. Во время добычи известняка в пещере Фельдхофер в долине Неандерталь на реке Дюссель недалеко от Дюссельдорфа были раскопаны череп и обломки костей скелета древнего человека. Сразу же после обнаружения они были описаны немецким учёным К. Фульроттом, а в 1864 г. более подробно изучены У. Кингом. Последний назвал их обладателя неандертальцем, а вид, к которому он принадлежал – хомо сапиенс неандерталензис, т. е. человек разумный неандертальский.

Выдающийся немецкий физиолог и анатом Р. фон Вирхов категорически отрицал древность черепа первого открытого наукой неандертальца и объяснял примитивные признаки черепа тем, что его обладатель был современным человеком, страдавшим широким набором разнообразных заболеваний, к числу которых, по предположению Вирхова, могли относиться врождённое уродство, рахит, артрит, череп испытал удар каким-то тяжёлым предметом. К тому же в соответствии с диагнозом Вирхова этот субъект был умственно неполноценным человеком, полным идиотом. Лишь поддержка обстоятельным исследованием Кинга помогла отстоять открытие Фульротта перед научным сообществом и возбудить к этим древним останкам неослабевающий интерес.

Следует отметить, что ещё раньше, в 1848 г. череп древнего человека неандертальского типа был обнаружен на территории Гибралтарской крепости – базе британского военно-морского флота в Испании. Однако научный мир не придал значения этому событию. О находке в Гибралтаре вспомнили только после открытия дюссельдорфского неандертальца, а иначе всех позднее открытых древних людей именовали бы гибралтарцами.

Затем в 1886 г. в Бельгии возле городка Спи были найдены два скелета неандертальского типа, хотя и с несколько более высоким сводом черепа, причём они находились в земле вместе с каменными орудиями и костями вымерших животных. В 1908 г. в гроте возле деревни Ля Шапель о Сен был обнаружен скелет неандертальца, который позднее стал фигурировать в научных дискуссиях как своеобразный эталон, вследствие чего наиболее типичные представители европейских палеоантропов стали характеризоваться как классические неандертальцы шапельского типа. В том же году в пещере Лё Мустье было обнаружено большое разнообразие каменных орудий и скелет молодого неандертальца, что уже само по себе доказывало принадлежность неандертальцам орудий мустьерского типа.

В течение XX века было обнаружено более 400 стоянок людей неандертальского типа, или палеоантропов (от греч. «палеос» – древний, «антропос» – человек). Как и архантропы, их потомки палеоантропы расселились по пространствам трёх континентов, Европы, Азии и Африки, но их поселения, обнаруженные археологами, значительно больше по количеству, значительно гуще расположены в самых различных регионах Старого света и дают более полное представление о географии расселения первобытных представителей человеческого рода. Нет сомнения, что это происходит не только потому, что захоронения древнейших людей труднее найти и неумолимое время в ходе эволюции земной коры подвергло их останки безжалостному разрушению, но и потому, что прогресс палеоцивилизации древних людей привёл к значительным успехам в преодолении стихийных сил природы, росту населения, обживанию ранее необжитых территорий, более тесному соприкосновению сообществ.

К самым знаменитым и важным с научной точки зрения открытиям стоянок неандертальцев относятся Ля-Шапель-о-Сен, Лё-Мустье, Ля-Ферраси, Фонтешевад во Франции, Сванскомб вблизи Лондона в Англии, Эрингсдорф, Штейнгейм возле Штутгарта в Германии, Схул, Табун, Амуд в Израиле, Брокен-Хилл в Замбии, Соло на Яве в Индонезии, Шанидар в Ираке, Тешик-Таш в Узбекистане, Староселье в Крыму и многие другие.

Перечисление стран, в которых найдены стоянки неандертальцев, охватывает всю географическую карту трёх континентов кроме наиболее северных областей, занятых в период рисского и вюрмского оледенений сплошным ледяным покровом. Британия, Франция, Италия, Германия, все страны Балканского полуострова, Чехия Словакия, Венгрия, Россия, Украина, Беларусь, Турция, Египет, Саудовская Аравия, Ирак, Иран, Азербайджан, Узбекистан, Казахстан, Индия, Китай, государства Юго-Восточной Азии, Индонезия, Япония, все африканские страны, кроме расположенных в зоне Центральной Африки – вот, возможно, неполный, перечень современных стран, на территориях которых около 50 тыс. лет назад проживали и кочевали неандертальцы. Земли, завоёванные неандертальцами в неуёмной борьбе за существование против жестокой природы, были поистине огромны. Их биоимперия протянулась от Гибралтара до Токио и от Британских островов до мыса Доброй Надежды.

Ни одна империя в цивилизованном мире, даже империя Чингисхана не может сравниться с ней ни по территории, ни по охвату различных географических зон. Она уступает только биоимперии динозавров, которые расселились почти по всему миру, охватив и Америку. Но динозавры вымерли при совсем небольшом похолодании и распространении континентального климата, а палеоантропы выдержали жесточайшие холода оледенений, закалились в них и успешно развивались, опираясь на мощь биосоциальной мобилизации, качество растущего мозга и палеоцивилизационный процесс, позволивший создать средства и орудия для выживания в самых неблагоприятных условиях.

Особенно густо были заселены Европа (до Южной Англии и исключая Скандинавию) и Передняя Азия. Но периодически наступавшие и отступавшие ледники ставили под угрозу вымирания неандертальское население целых регионов и намного сокращали обитаемую территорию. Это вызывало возрастание потоков миграции палеоантропов к югу, способствовало перемешиванию их сообществ и препятствовало географической и биологической изоляции. Вследствие этого, несмотря на нарастание территориальных различий, сохранялось единство вида, достигнутое уже на уровне архантропов. Этому способствовало и кочевое ведение хозяйства, вынуждавшее переходить на новые территории после того, как были исчерпаны пищевые ресурсы мест постоянного обитания.

При переселениях возникали, разумеется, конфликты между сообществами, но до серьёзных столкновений дело, как правило, не доходило. Палеоантропам нечего было делить. Перед ними лежали безграничные просторы земного космоса и нескончаемые охотничьи угодья, на которых всем хватало места, и после освоения ресурсов одной территории всё равно нужно было её покидать и переходить на новую. Расцвет млекопитающих давал изобилие возможностей для добычи пищи, но не изобилие пищи, поскольку охотничий промысел никогда не гарантирует успеха. Древние люди часто голодали, искали новых мест для более удачной охоты и обильного собирательства, но в конечном счёте обеспечивали себя пропитанием. Большое количество разнообразных зверей, птиц, диких пчёл, буйная растительность были распространены по всем регионам обитания неандертальцев на трёх континентах. В Европе густые леса и приледниковые степи буквально кишели разнообразными животными. Если бы не это, выжить в периоды оледенений, обладая столь слабой палеоцивилизацией, для неандертальцев не было бы никакой возможности.

Вследствие изобилия возможностей добычи пищи конфликты между сообществами неандертальцев не могли привести к военным столкновениям и в худшем случае разрешались драками между отдельными особями или группами. Конфликты внутри сообществ происходили, по-видимому, гораздо чаще. Все сообщества древних людей находились в непрерывной борьбе за выживание с суровой природой и нередко терпели в ней жестокие поражения. Поэтому потребность в сотрудничестве между соседними сообществами чаще всего перевешивала взаимное недовольство и закреплялась сексуальными связями между членами сообществ. Возможен был и частый переход из одного сообщества в другое, поскольку социально-мобилизационные структуры были ещё очень рыхлыми и не могли удерживать в сообществах сплотившихся в них индивидов и групп.

Постоянное перемешивание сообществ, их перемещение в широких географических масштабах и скрещивание различных популяций препятствовали разделению человечества на отдельные виды, несмотря на то, что именно в этот период происходит нарастание региональных и местных различий в морфофизиологических признаках древних людей и очень сильно развивается полиморфизм, то есть множественность форм строения черепа и костей, сочетающего как примитивные, так и прогрессивные признаки. Доходит до того, что останки палеоантропов, найденные на одной и той же стоянке, в одном и том же археологическом слое и датируемые по радиоизотопным «часам» одним и тем же временем, могут быть отнесены к разным эпохам эволюции человека, хотя все они так или иначе относятся к неандертальскому виду. Идёт многотысячелетняя борьба как на генетическом, так и на соматическом уровне меду остаточными признаками обезьяны и нарождающимися признаками человека. При этом одни архаичные черты могут исчезать, но зато сильнее проявляются другие.

Может, например, появляться высокий лоб, объёмный мозг, уплощённые лицо и затылок при большом надглазничном валике, как у человека из пещеры Схул на горе Кармель в Израиле, жившего около 40 тыс. лет назад. Могут сочетаться большой объём мозга и округлый затылок с очень толстыми стенками черепа, как у женского черепа из Сванскомба возле Лондона в Британии, возрастом около 250 тыс. лет назад. Могут соседствовать на одном черепе покатый обезьяний лоб, надглазничный валик и толстые резцы с вполне современным человеческим лицом и затылком, как у человека из пещеры Табун на горе Кармель в Израиле. Могут сопутствовать относительно маленький мозг объёмом 1100 см3, низкий скошенный череп, большой надглазничный валик с мелкими, неотличимыми от современных зубами, вполне современным лицом и затылком, как у человека из Штейнгейма возле Штутгарта в Германии, жившего около 300 тыс. лет назад. Может возникнуть почти уже современный череп с огромным мозгом объёмом 1740 см3, но без подбородка, как у человека из пещеры Амуд возле Тивериадского озера в Израиле. Могут сочетаться высокий лоб с выступающей челюстью без подбородочного выступа, на которой находятся вполне современные маленькие зубы, как на черепе из Эрингсдорфа в Германии, возрастом около 300 тыс. лет. В Фонтешеваде, на западе Франции найдены фрагменты черепов возрастом около 150 тыс. лет, причём у одних черепов имеются крупные надглазничные валики, а у других они полностью отсутствуют.

Даже у современных людей нет-нет, да и проскакивают некоторые обезьяноподобные черты. Всё это с нашей точки зрения убедительно свидетельствует, что человек современного типа не был чем-то совершенно посторонним для неандертальцев. Он не только произошёл от неандертальцев или от какой-то региональной группы неандертальцев, он постоянно происходил из неандертальцев эволюционным путём в бесчисленных экспериментах природы, в которых постепенно современные человеческие признаки вытесняли обезьяноподобные. По мере роста объёма мозга под влиянием усложнённой биологической работы, перераставшей в труд, происходила перестройка всего черепа. Сначала скошенный череп обезьяны не давал разрастаться мозгу, и поэтому череп разрастался назад, становился удлинённым, выпячивался в затылочной части и превращался в затылочный бугор. Объём мозга в таком черепе мог быть даже больше человеческого, но количество нервных связей в таком мозгу оставалось значительно ниже, чем у современного человека. По мере роста нервных связей покатый обезьяний лоб с большим трудом возвышался, возникал высоколобый человеческий череп, а удлинение черепа назад с затылочным бугром отбраковывалось отбором, поскольку рождение детей с подобными черепами нередко приводило к разрыву матки и смерти как матери, так и ребёнка. Затем рост мозговой части черепа с высоким лбом стал приводить к уменьшению лицевой части черепа, и формирующийся человек окончательно распрощался с обезьяньей мордой, вытянутой далеко вперёд и наделённой массивными челюстями.

Возможно, этому помог и половой отбор, при котором преимущество получали красавицы и красавцы с маленьким лицом, чувственными губами, большими глазами и высокими лбами. Поднятие лба стало разглаживать надглазничные валики, пока они совсем не исчезли, а сокращение челюстей путём вдавливания их внутрь привело к выдавливанию наружу и вниз подбородочного выступа. Зубы на этих челюстях, приспособившись к биологической работе по разжёвыванию размягчённой на огне и очень разнообразной пищи всеядного существа потеряли различия по специализации. Клыки сравнялись с резцами и прочими зубами и образовывали тот ровный ряд, который придаёт человеку такое обаяние и покоряет противоположный пол, озаряясь лучезарной улыбкой. Видимо, половой отбор сыграл свою роль и здесь в силу устойчивого предпочтения в сексе тем особям, которые обладали такой улыбкой. Так эволюция постепенно «вылепила» из неандертальца человека современного типа.

Такой сценарий эволюции человека подтверждается и тем обескураживающим исследователей фактом, что останки людей современного типа часто находят в археологических слоях более глубоких, чем останки неандертальцев, либо они сосуществуют в одном и том же слое. Объясняется это чаще всего длительным параллельным существованием палеоантропов с людьми современного типа в совершенно разных и альтернативных друг другу типах сообществ.

Между тем проблема соотношения неандертальцев с людьми современного типа остаётся одной из самых неясных и дискуссионных проблем антропологии, окружённых таким густым лесом гипотез, что он нередко заслоняет саму возможность её решения. Утверждается, например, что неандертальцы не могли быть предками современных людей в силу очень большого расхождения между морфофизиологическими типами тех и других. Но если следовать этой логике, то земноводные не могли произойти от рыб, пресмыкающиеся от земноводных, а млекопитающие от пресмыкающихся. Сторонники другой довольно распространённой гипотезы утверждают, что люди современного типа произошли от какой-то локальной группы неандертальцев, а затем их популяция в результате преимуществ их поведения стала расти, они стали вытеснять неандертальцев и в конце концов истребили их. Исследователи, которые придерживаются этого сценария, придумали даже некую битву при Крапине, в которой люди современного типа наголову разгромили классических неандертальцев и истребили их затем по всему европейскому континенту. Крапина – селение в бывшей Югославии, возле которого найдены останки неандертальцев и людей современного типа, лежащие в одном археологическом слое. Сценарий этот, несомненно, связан с проецированием на антропогенез геноцида времён второй мировой войны и других явлений геноцида из истории цивилизаций. Анахронизм и фантастичность такого объяснения очевидны. Ещё один катастрофический сценарий заключается в том, что неандертальцы сами истребили друг друга из-за отсутствия лобных долей мозга, ответственных за поведение и связанных с этим обстоятельств приступов агрессии.

Очень распространён и попал во многие учебники сценарий, базирующийся на разделении ранних неандертальцев и поздних, или классических. Считается, что ранние неандертальцы произошли от какой-то популяции архантропов около 300 тыс. лет назад и стали предками как классических неандертальцев, так и современных людей. Это означает, что все поздние неандертальцы были тупиковой ветвью, полностью вымершей около 30–40 тыс. лет назад, а их место заняли люди современного типа, повторно освоившие европейский континент. Впрочем, некоторые сторонники этого сценария допускают, что произошло слияние обоих ветвей и вытеснение обезьяньих признаков возникло генетическим путём. Ещё один вариант этого сценария заключается в том, что именно ранние неандертальцы трансформировались в людей современного типа, а классические неандертальцы эволюционировали не столько в направлении усовершенствования орудий труда, сколько по линии повышения своей физической силы, физического развития, и потому лишь незначительная их часть смогла выжить, слившись с быстро прогрессировавшими ранними неандертальцами.

Это противопоставление физического развития и совершенствования палеоцивилизации – тоже анахронизм, проистекающий из проецирования на далёкое прошлое человечества того положения с физическим развитием, которое сложилось в современной цивилизации, но которое необходимо неустанно преодолевать путём массового распространения психофизического самосовершенствования, чтобы избежать длительной деградации физического типа современного человека. К тому же очень плохо верится в то, что более ранние и слабые физически неандертальцы стали так быстро прогрессивнее более сильных и поздних европейских неандертальцев.

Что же это за отсталые классические европейские неандертальцы, которых многие исследователи выделяют в отдельный подвид и которым отказывают в самой возможности трансформироваться в людей современного типа?

Архантропы, переселившиеся в Европу и ставшие предками классических неандертальцев, попали здесь в самые неблагоприятные природные условия. Жестокие холода и вымерзания четырёх европейских ледниковых периодов, следовавших один за другим и прерываемых потеплениями межледниковий, требовали крайнего напряжения сил для выживания и стимулировали постоянную предприимчивость в материальном обеспечении жизни и совершенствовании палеоцивилизации. Неандертальцы классического типа с самого своего зарождения путём прогрессивного развития архантропов, были существами, все силы своего организма и все формы своей неустанной деятельности направляли на сопротивление холоду. Во время вюрмского оледенения 70–40 тыс. лет назад только неандертальцы классического типа населяли Западную, Центральную, Южную и часть Восточной Европы, т. е. Европу от Гибралтара до Урала и даже с включением западной Сибири.

Их развитие шло по двум направлениям. Первое из них заключалось в ускоренном развитии палеоцивилизации, способной защитить их от неблагоприятных природных условий, обрести некоторый комфорт и избавить от голода, который преследовал их со всей жестокостью от рождения и до смерти. Холод и голод побуждали их к постоянной биологической работе и трудовой деятельности. Средствами спасения от холода были разжигание огня, создание укрытий, шалашей и других типов жилищ, которые стали «предками» современных домов, а также создание и усовершенствование одежды и обуви путём обработки животных шкур и кож. Борьба с голодом происходила путём совершенствования организации охоты, вооружения охотников постоянно совершенствуемым оружием, а собирателей – приспособлениями для более эффективного присвоения даров природы.

Другое направление развития европейских неандертальцев заключалось в приспособлении их физического типа к жестоким холодам и постоянному трудному добыванию пищи. Да, они были неказисты, эти древние европейцы, особенно с точки зрения современного цивилизованного европейца. Но это были ваши предки, господа европейцы, это были люди Запада, которые первыми обжили красавицу Европу и сделали её обитаемой для человека! Много было у них отчётливо выраженных обезьяньих черт, но ведь все мы, к сожалению, произошли не от небесного Творца, а от скромной земной обезьяны. А впрочем, может быть, это и неплохо, поскольку побуждает нас совершенствоваться и уходить от неё в эволюции как можно дальше, ибо мы пока ещё ушли очень недалеко.

Известный британский исследователь Д. Ламберт так описывает основные морфофизиологические особенности европейских палеоантропов:

«Так называемый классический неандерталец из Европы имел крупную удлинённую голову; мозг его был больше нашего, а стенки черепа толще, чем у нас, но тоньше, чем у хомо эректус. На человека прямоходящего неандерталец был ещё несколько похож своими надглазничными валиками и покатым лбом. У неандертальца был чётко выраженный, похожий на шишку затылочный бугор с большим основанием, к которому прикреплялись шейные мышцы. Широкая лицевая часть сильно выдвинута вперёд… Классические неандертальцы были невысоки, чрезвычайно мускулисты и коренасты, с большими суставами ног и рук. Пропорциями тела они похожи на эскимосов, чьё плотное сложение помогает им сохранять тепло в условиях холодного климата… Вероятно, у европейских неандертальцев такие черты возникли в результате приспособления к сильным холодам ледникового периода» (Ламберт Д. Доисторический человек: Кембриджский путеводитель – Л.: Недра, 1991, с. 142–143).

Тот же автор сравнивает палеоевропейцев с палеоазиатами, и сравнение оказывается не в пользу «европоцентризма». У азиатских, и даже у африканских неандертальцев отсутствовали грубые черты палеоевропейцев, некоторые из них имели более прямые и тонкие конечности, укороченные, менее массивные черепа, у некоторых черепов наблюдаются высокие лбы и высокие округлые черепные коробки. Останки с типично неандертальскими чертами были найдены только в Европе и Юго-Западной Азии (главным образом на территории нынешнего Израиля). Причём около 40 тыс. лет назад, как свидетельствует археологическая летопись, люди с неандерталоидными признаками черепов «существовали одновременно с людьми, имевшими вполне современный облик». (Там же, с. 147).

Всё это аргументы правильные и справедливые, базирующиеся на фактах археологических открытий XX века. Но попробуем взглянуть на эти факты под иным углом зрения. Сам же Д. Ламберт, из книги которого мы взяли приведенные выше описания черепов неандертальцев, очень убедительно показывает, что всем им было присуще весьма причудливое сочетание примитивных (архаических, обезьяноподобных) и современных человеческих черт и признаков. А теперь обратим внимание на датировку, т. е. на установленное наукой время жизни палеоантропов, которым принадлежали эти черепа. Европейские неандертальцы: от 100 до 300 тыс. лет назад. Прогрессивные, почти современного типа палеоантропы из Юго-Восточной Азии: от 40 до 50 тыс. лет назад. Разница есть?

За время, пошедшее с 300 тыс. лет до нашей эры до 40 тыс. лет до нашей эры палеоантропы из Юго-Восточной Азии успели развиться до морфофизиологического уровня почти современного человека. А что же европейские классические неандертальцы, так долго страдавшие от холода и голода, приобретшие грубые черты морфофизиологического строения для сохранения тепла в организме, и наконец, дождавшиеся более тёплых и обильных пищей времён послеледниковья? Неужели эти 260 тыс. лет прошли для них впустую?

Конечно, морфофизиологическая специализация в форме приспособления к холоду говорит не в их пользу. Но приспособившиеся к холоду эскимосы ничуть не хуже других людей современного типа, например, современных европейцев, и не составляют никакого отдельного подвида. У палеоевропейцев в результате морфофизиологической специализации тоже проявились определённые расовые черты. Значит, классические неандертальцы – не подвид, чуть было не превратившийся в отдельный вид, а только раса северных жителей, выделившаяся из общей массы палеоантропов вследствие долгой жизни на европейском, тогда «приполярном» континенте. И очень возможно, что неандертальцы Юго-Восточной Азии – тоже выходцы из оледеневшей Европы, потомки тех европейских эмигрантов того времени, которые, не выдержав жестоких морозов, перекочевали в более благоприятные климатические условия Восточного Средиземноморья в Юго-Западной Азии. Босфор они могли переходить по льду или по образовавшимся в периоды оледенений сухопутным перемычкам. Этот путь скорее всего был освоен очень давно, и по нему направлялись периодически туда и обратно большие потоки переселенцев. Даже животные очень памятливы на подобные маршруты миграций. Во всяком случае, Европа и Юго-Западная Азия – наиболее близкие друг к другу географические зоны, и они представляли собой, по-видимому, сообщающиеся сосуды уже в глубокой древности. Кроме того, территория нынешнего Израиля была с географической точки зрения своего рода центром, соединявшим пути на север и запад, в Европу, на восток, в Азию и на юг, в Африку. Недаром гораздо позже через эту землю проходили все завоевательные потоки великих империй древности и средневековья.

Это подтверждается ещё и тем, что неандертальское звено в развитии от обезьянолюдей к людям современного типа известно нам главным образом по находкам в Европе и Юго-Восточной Азии. Предоставим слово тому же Д. Ламберту, ибо лучше не скажешь:

«К восьмидесятым годам XX века учёные нашли остатки примерно 200 неандертальцев или «протонеандертальцев»; находки были сделаны большей частью в пещерах. Сюда относятся самые древние крупные останки ископаемых людей из найденных на каком бы то ни было континенте. По некоторым из них видно, что даже особи, проживавшие совместно в одной группе, значительно отличались друг от друга по строению черепа и челюстей. Более половины всех найденных особей происходит из Франции – это фрагменты останков 116 человек примерно с трёх десятков стоянок… Черты, характерные для неандертальцев, присущи также примерно двум десяткам особей со стоянки Крапина (Югославия), одиннадцати из Италии, десяти из Бельгии, восьми из Германии… Возраст находок колеблется от 250 до 300 тыс. лет, но наиболее «зрелые» неандертальцы относятся к первой половине последнего (вюрмского) оледенения 70–30 тыс. лет назад» (Там же, с. 142).

Итак, «отсталые» классические европейские неандертальцы оказались при археологических исследованиях почти всего XX столетия самыми древними из доступных исследованию останками людей, а те, что были найдены на других континентах, т. е. в Азии и Африке, жили гораздо позднее и не могут быть исследованы так же подробно из-за того, что от них сохранились лишь мелкие обломки костей и черепов. Это во-первых.

Во-вторых, как уже отмечалось ранее, особи, жившие в одной и той же группе, обладали самыми разнообразными сочетаниями обезьяноподобных и человеческих признаков строения черепов при почти незаметных отличиях от современного человека в строении скелета. Причиной этого, как мы уже выяснили, было то, что скелет в целом уже принял благодаря постоянной биологической работе по прямохождению и орудийной деятельности в основном человеческие формы, а мозг ещё продолжал активно эволюционировать, постепенно трансформируя и переформировывая весь череп. И опять же благодаря постоянной напряжённой биологической работе по управлению деятельностью, выработке речевых навыков, мобилизации сил организма на ориентацию в сложных ситуациях, разработку стратегий поведения и выбор оптимальных решений в социализирующейся среде.

В-третьих, неандертальцы в их классическом варианте возникли около 250–300 тыс. лет назад и начали исчезать, т. е. перестали обнаруживаться в археологических слоях, датируемые временем в 30–40 тыс. лет назад, причём около 10 тыс. лет они сосуществовали в Европе с людьми, имевшими черепа современного типа.

В-четвёртых, более «продвинутые» в сторону образования таких черепов палеоантропы жили около 30–40 тыс. лет назад в Европе, включая Украину и юг России, в Юго-Западной Азии, главным образом на территории современного Израиля и в части Передней Азии. Таковы добытые наукой факты. Из них-то и нужно делать выводы. Так куда же в первой половине последнего вюрмского оледенения исчезли классические европейские неандертальцы?

Неандертальцы классического типа жили на европейском континенте не менее 210 тысяч лет и были в это время его единственными обитателями. Это в 6 раз превышает те 40 тыс. лет, которые существует человек современного типа и в 40 раз превосходит по сроку существования те 5 тыс. лет, которые от древнейших цивилизаций и до нашего времени существует цивилизованное человечество. За это время происходили длительные оледенения, леса сменялись тундростепями, затем наступали периоды межледниковий, холодный климат сменялся умеренным, при таянии ледников образовывалось много пресной воды, расцвет диких животных улучшал условия охоты.

При наступлении ледников неандертальцы откочёвывали к югу, те, что оставались, нередко вымирали, не выдержав сурового климата. Но когда ледники отступали, палеоантропы вслед за миграциями животных вторгались в пространства тундростепей, упорно продвигаясь к северу. Последнее вюрмское оледенение имело межледниковую паузу, которая началась около 50 тыс. лет назад и на территории России получила название Средневалдайского межледниковья. В этот период и происходила трансформация неандертальцев в людей современного типа, при которой последние возникали внутри неандертальских сообществ и получали преимущество при половом отборе. Регулярные голодания, особенно в зимне-весенний период, к которым неандертальцы вынуждались окружавшей их суровой природой, сделали их способными к относительно быстрому самоизменению. Голодания – это не только стресс, порождающий усиленный мутагенез в духе синтетической теории эволюции, это ещё и очищение организма с питьём ледниковой воды. Вероятно, биологическая работа генетического аппарата по выработке полезных приспособлений происходит особенно интенсивно при отсутствии пищи. Выброс и утилизация токсинов, удаление их из организма с водой, переход на режим жёсткой экономии энергии мобилизуют организм на повышение разнообразия приспособительных механизмов, а вместе с ним и повышение разнообразия форм. Но для закрепления инновационных форм необходимо разнообразное питание.

Подняв на новую высоту мобилизационные усилия по выживанию в никогда не прекращающейся борьбе за существование, создав наиболее передовые в тогдашнем мире технические усовершенствования, могли ли европейские неандертальцы просто вымереть, когда наступили более благоприятные времена? Ведь они уже пережили рисско-вюрмское межледниковье, когда тоже потеплело, и уцелели, а возможно, и не только уцелели, но и испытали расцвет. Нет, они не вымерли, они изменились. Как и их современники из Юго-Восточной Азии, они испытали новый эволюционный подъём.

Бурный рост растительности после ледниковой депрессии снабдил их относительным обилием растительной пищи. Именно растительная, вегетарианская пища, а не мясная, как вслед за Энгельсом полагали многие российские антропологи, стала новой подпиткой их мозга и стимулятором роста. Это не были уже сладкие плоды тропических лесов, которыми питаются человекообразные обезьяны. Это было всеядное питание умеренного климата, весьма разнообразное и насыщенное разнообразными витаминами. Первобытные люди были ещё более всеядны, чем современные. Они употребляли в пищу всё, что хоть как-то насыщало и не было ядовитым. Изменение среды и значительное увеличение количества растительных продуктов в рационе, а также новые возможности для утоления голода и более регулярное питание вызвали повышенную выработку гормона роста и общую акселерацию неандертальцев. Они в массе своей подросли на 10–20 см, т. е. со 140–160 см до 160–180 см, выросла и масса их тел.

Но главные изменения произошли в их мозгу. Усложнение биосоциальной организации и взаимоотношений в сообществе требовало новых форм контроля мозга за собственным поведением. Мощная биологическая работа мозга по мобилизации на гибкое и адекватное ситуации поведение, развитие речи, усложнение форм деятельности привели к возникновению общей тенденции роста лобных долей мозга. Соответственно стала происходить перестройка мозга, а вместе с ним и черепа. Мозговое вещество уже на инфантильном уровне, в зародыше и в плоде, стало «перегоняться» сзади наперёд, то есть стал образовываться высокий лоб, атрофироваться шишковидный выступ на затылке и сокращаться длина черепа от затылка ко лбу. Формирование большого лба потребовало дополнительного снабжения лобных долей кислородом и защиты от холода, что привело к образованию выдающегося вперёд костного носа. А при расширении внутренних камер в носовых ходах воздуха значительно улучшились резонаторные способности речи и исчезла гнусавость голоса. Это в свою очередь привело к резкому повышению физиологических возможностей для совершенствования членораздельной речи. Перестройки лица и челюстей мы уже описали выше.

Снижение массы челюстей, особенно нижней, значительно облегчило произнесение звуков и способствовало значительному повышению темпа речи. А биологическая работа по постоянному говорению сообщающихся индивидов в сообществе вызвала опускание гортани и перестройку хрящей. Так из классических неандертальцев постепенно формировался современный тип человека. Лобные доли мозга сыграли роль мобилизационной структуры всей перестройки.

При этом процесс «исчезновения» неандертальцев и «появления» людей с современным типом строения происходил крайне неравномерно. Как и другие процессы образования или преобразования вида, это был не чисто динамический, а вероятностно-статистический процесс, динамику которого предопределял естественный отбор. В ходе этого процесса повышалась вероятность рождения детей с высокими лбами, но дети и с высокими лбами, и с длинными черепами, как правило, не выживали уже при рождении, поскольку проходимость родовых путей была недостаточной, а детская смертность и смертность матерей при родах была очень высокой. Так формировалось специфическое свойство человека, которое в Библии рассматривается как проклятие Бога за вкушение плода с дерева Добра и Зла: «в муках будешь рожать детей», «в поте лица твоего будешь есть хлеб». На самом деле это свойство – великое благо, которое предполагает и муки рождения: быть высоколобым мыслящим существом, трудящимся и творящим свой мир. Муки рождения человека есть и благо, и расплата, расплата не только за прямохождение, но и за наличие черепа, вмещающего очень много мыслящего мозга.

Всё это побуждает по-новому взглянуть на постоянно обсуждаемый в антропологии вопрос об эйкумене (ойкумене), т. е. территории, на которой зародился человек. Можно выделить первичную, вторичную и третичную эйкумену. Первичной эйкуменой, на которой начался длительный процесс антропогенеза, по современным научным представлениям, составляющим своего рода эталонную теорию, была тропическая часть Африки, и прежде всего на территориях современных ЮАР, Кении, Замбии и Эфиопии. Но африканские «австралопитеки», в том числе и «умелые», были только предшественниками человека, прямоходящими обезьянами, некоторая часть которых стала использовать и формировать простейшие орудия, а затем возможно переселилась в Юго-Западную Азию и расселилась по некоторым частям Передней Азии, где процесс антропогенеза фактически начался заново, на новой природной основе.

Архантропы, хомо эректус, обезьянолюди, прошедшие уже половину расстояния между обезьяной и человеком, стали расселяться отсюда обратно в Африку, прежде всего в Северную, а также по бескрайним пространствам Азиатского континента. скорее всего через Малую Азию и по скованному льдами проливу Боспор они проникли в Европу. Здесь они размножились и расселились на значительных пространствах, как и в Азии, и очень редкими поселениями, разбросанными на очень больших пространствах. Таким образом, вторичной эйкуменой, судя по всему, была Юго-Западная Азия и Западная часть Передней, т. е. территория современных Сирии, Израиля, Ирака. Расселение древнейших людей из вторичной эйкумены по трём континентам не создало непроходимых барьеров изоляции, способных раздробить человеческий род на отдельные виды. Но на огромных пространствах этих материков начинают складываться весьма разнообразные формы палеоантропов, неандертальцев, которые приняли классическую форму морфофизиологического строения именно в Европе.

Третичная эйкумена, на которой происходило формирование людей современного типа, с нашей точки зрения располагалась в Европе и Юго-Западной Азии. Именно здесь, борясь в холодом и голодом, люди выработали наиболее сложные технические усовершенствования, научились систематически использовать и разжигать (а не только поддерживать) огонь, изготавливать простейшие одежду и обувь, создавать относительно постоянные организационные формы для массовой охоты на крупных зверей. Из Европы и Юго-Западной Азии, составляющих своего рода сообщающиеся сосуды, процесс зрелого антропогенеза перекинулся на Переднюю и часть Центральной Азии, куда, по-видимому, направлялись постоянные потоки переселенцев из Европы и Юго-Западной Азии (Восточного Средиземноморья).

Такой подход к проблеме эйкумены зарождения современного человека находится в русле сформированной выдающимся российским антропологом Я. Я. Рогинским концепции широкого моноцентризма. Эта концепция возникла как синтез двух альтернативных концепций эйкумены – узкого моноцентризма, согласно которому эйкумена представляла собой какую-то изолированную область на одном из трёх материков, и полицентризма, в соответствии с которой существовало множество центров формирования человека на всех трёх материках. Но если бы таких центров было несколько, то человечество было бы разорвано на несколько биологических видов, и браки между людьми из различных частей света были бы невозможны ввиду невозможности продолжения рода (или так называемого гибридного бесплодия, как у мулов).

Я. Рогинский приводит целый ряд аргументов в пользу «неандертальской фазы» антропогенеза, т. е. фактически, в обоснование того, что именно классические европейские и западноазиатские неандертальцы были предками современных людей, а не какой-то полностью вымершей боковой тупиковой ветвью. Во-первых, останки неандертальцев залегают в более ранних археологических слоях, чем останки людей современного типа. Думается, что этот аргумент только усиливается оттого, что многие останки «современных» обнаружены в тех же или даже более ранних слоях, чем останки «древних». Это отражает сложность и вероятностный характер утраты обезьяноподобных признаков. Во-вторых, останки материальной культуры неандертальцев залегают в более ранних, глубоких слоях. В-третьих, черепа ископаемых неандертальцев отражают переходные процессы, но в целом более примитивны. В-четвёртых, останки людей позднего палеолита обладают некоторыми признаками неандертальцев. В-пятых, среди останков европейских неандертальцев встречаются проявления более прогрессивных признаков. В-шестых, наблюдается определённая преемственность в материальной культуре людей современного морфофизиологического строения по отношению к материальной культуре неандертальцев (Рогинский Я. Я. Проблемы антропогенеза – М.: Высшая школа, 1977, с. 100–101). В самом деле: как можно, признавая хомо эректус предками человека, отказывать в этом гораздо более прогрессивным неандертальцам.

Материальная культура, или биоцивилизация неандертальцев получила название мустьерской по названию пещеры Лё-Мустье во Франции, где были обнаружены значительные залежи каменных орудий и инвентаря древних людей. Мустьерская культура неандертальцев является и более поздней, и значительно более прогрессивной, чем ашельская. Для мустьерской культуры характерны уже более специализированные орудия, предназначенные для выполнения строго определённых функций. Археологи выделяют пять основных типов таких орудий: остроконечник, скребло, нож, пилка и отщеп с выемкой. Наиболее типичным орудием мустьерской культуры был остроконечник. Полагают, что он мог служить наконечником копья, будучи привязан к деревянному древку или вставлен в расщеп. Скребло применялось для выскребания мяса, выделки шкур, дробления костей. Ножами, изготовленными из отщепов, резали с нажатием рукой на тупую тыльную часть, свежевали туши, разделывали мясо, могли строгать и затачивать деревянные орудия и оружие для охоты. Зазубренными отщепами виде пилок отрезали куски дерева, мяса, овощей. Отщепами с выемками шлифовали деревянные палки, приготавливая их в виде копий для охоты.

Для приготовления этих каменных орудий нужны были уже сотни точных целенаправленных, отработанных ударов под контролем мозга, нужны были точность, глазомер, привычка, отработанная технология, проектирование действий. Это уже был человеческий труд, а не спонтанная, непосредственной потребностью направляемая биологическая работа. Мустьерская технология широко распространилась по трём континентам, заселённым людьми. Она включала уже изделия не только из камня и дерева, но и из кости. Думается, что не из камня, а именно из трубчатых костей чаще изготавливались наконечники для копий, которые превращали заострённые палки в страшное оружие, способное с разных сторон поражать крупного зверя, отбитого от стаи. Это опровергает домыслы некоторых антропологов, будто неандертальцы лишь подбирали павших животных, но не могли на них охотиться из-за несовершенства оружия. Сильными ударами таких копий, наносимыми с разных сторон, можно было пробивать толстую шкуру, загонять оружие глубоко в тело животного, обескровливая его и поражая в жизненно важные органы. Этому способствовало укрепление кисти руки, которое констатируется у европейских неандертальцев многими антропологами.

Значительного прогресса достигает биоцивилизация неандертальцев и в приобретении комфорта человека в его извечном противостоянии стихийным силам природы.

Использование пещер и их утепление стало повсеместным. Пещеры, по-видимому, ещё с лета устилались травой и листьями деревьев, покрывались шкурами, входы закрывались занавесами из шкур, внутри оборудовались очаги, разжигался огонь. Но пещеры могли вместить лишь незначительные части разраставшихся, а затем расселявшихся сообществ, к тому же они располагались в строго определённых местах и могли служить лишь долговременными убежищами в зимний период.

Постоянные перемещения побуждали людей совершенствовать строительное искусство. Как, очевидно, у архантропов, главным видом строительного искусства неандертальцев было создание шалашей. Большие шалаши строились на основе каркасов из длинных, вкопанных в землю жердей, связанных ремнями из кожи животных. На каркасы настилался слой из веток, который затем покрывался шкурами, а шкуры закреплялись костями мамонтов и других крупных животных. Остатки таких шалашей найдены, например, на территории Украины. Один из таких шалашей составлял 9 метров в длину, 7 в ширину и 3 метра в высоту. Техника создания «больших шалашей» была, по-видимому, распространена очень широко, особенно в Европе, почти сплошь покрытой густыми лесами и лесостепными зонами. Возможно было и построение своеобразных хижин, землянок, нор, ветровых заслонов, настилов и т. д. Когда не было возможности построить укрытие, палеоантропы просто закутывались шкурами и грелись у огня, укрываясь от непогоды.

Повышение уровня технологии изготовления орудий и организации охоты при помощи орудий привели к решительным сдвигам в технологии создания средств индивидуальной защиты от холода, которые мы называем одеждой и обувью. Если раньше палеоантропы только закутывались в шкуры и, как могли, заматывали ступни ног, развитие мустьерской культуры позволяет им использовать простейшие заколки из кости, стягивающие края шкур, чтобы они не сваливались, шнурки из сухожилий, которые втягивались в заранее проколотые каменными или костяными остроконечниками отверстия, а затем скалывались костяными иглами и т. д.

Чрезвычайно важным для выживания неандертальцев в условиях ледниковых периодов явилось покорение стихии огня. Видимо, прав был Ф. Энгельс, когда он характеризовал использование и добывание огня первобытными людьми как более важное для развития человечества, чем открытие и использование паровой машины. Освоение огня наделило человечество практически неограниченным источником тепловой энергии, нашедшим многообразное применение для утепления, приготовления пищи, освещения жилищ, в качестве орудия охоты и т. д. Огонь добывался неандертальцами, по-видимому, путём высекания искр из кусков колчедана с использованием трута из сухих прутьев или высушенных грибов-трутовиков.

Изменения в технологиях и строении мозга привели к росту мобилизационных способностей последнего. Уже у поздних неандертальцев наблюдаются зачатки религии и искусства. Применение наиболее примитивных религиозных обрядов выражалось в захоронениях некоторых умерших, которые, судя по немногочисленным находкам, укладывались в позу спящих, снабжались средствами для жизни после жизни и обкладывались цветами, очевидно, для устранения гнилостного запаха, исходящего от трупа. Ритуальный характер носили, по-видимому, и тщательно уложенные в пещерах детали скелетов и черепа различных животных.

Зачатки религии, безусловно, стали возможны лишь на базе такого развития речи, которое оказалось способным уже не только указывать на явления действительности, называя их определёнными сочетаниями звуков, но и простейшим образом описывать их действия, их поведение. Звуковая речь всегда начинается с названий предметов и явлений, устойчивых наименований, выражаемых закреплёнными за ними звукосочетаниями, которые в развитых языках выступают в качестве имён существительных. Существительные играют роль мобилизационных структур второй сигнальной системы человека, поскольку они обозначают конкретные раздражители первой сигнальной системы. Но прямого указания на предмет оказывается недостаточно в самых различных жизненных ситуациях, вследствие чего появляется потребность указать, как он действует. Эта потребность удовлетворяется определением названий для действий тех или иных повторяющихся раздражителей.

Так возникает то, что в примитивной речи выступает в качестве глаголов. Набор из существительного и глагола в конкретной фразе превращается в подлежащее и сказуемое, субъект и предикат высказывания. Этот набор означает, что некий субъект осуществляет действие, будучи мобилизован на переход в определённое состояние и (или) создание определённых последствий для наблюдателя. Уже в простейшей фразе, таким образом, содержится в наиболее примитивном, неразвитом виде понятие причинности. Внешний субъект действует, значит, он причиняет определённые последствия. При этом, чтобы назвать субъекта действия, нужно отвлечься от его конкретных проявлений в различных действиях и обозначить одним названием целый класс подобных субъектов (предметов, явлений).

Поскольку даже самые простые языковые конструкции репрезентируют и опосредуют человеку действительный мир, они обладают свойством замещения этого мира, навязываемые ими связи подставляются на место связей действительных раздражителей, становятся сами по себе раздражителями, слова сами по себе становятся фактором мобилизации. С этого начинается и искусство, и религия. Возникновение искусства связано со стремлением изобразить явления и их действия, перенося их тем самым из действительного мира в мир человека и украшая тем самым этот мир, делая его более человечным, чем он есть на самом деле и мобилизуя силы человека на улучшение жизни. Первые шаги искусства заключаются в нанесении ярких пятен на стены пещер природными красителями, нанесении царапин на камни, кости, куски дерева и т. д. Изображая, человек как бы присваивает окружающий миропорядок, делает его своим достоянием.

Возникновение религиозного сознания связано с олицетворением, перенесением на природные процессы тех связей и отношений, тех мобилизационных структур, которые уже сложились и действуют в человеческих сообществах. Религия как способ мышления начинается не с магии и фетишизма, не с веры в сверхъестественное, – всё это позднейшие явления, – а с придания естественности, реального содержания смыслу языковых конструкций, содержащейся в них метафоричности. Мифологизирующее мышление, без которого не существует никакая религия, возникает задолго до создания мифов на почве аналогии между миром человека и миром природы, переноса на природу через языковые конструкции человеческого типа мобилизации и управления. Так возникает анимизм – всеобщее одушевление природы. Одушевлённостью, жизнью, похожей на человеческую, наделяются все объекты природы, воспринимаясь тем самым как действующие или бездействующие субъекты.

Прарелигия возникает в синкретическом, нерасчленимом единстве с пранаукой, доискиваясь до причин поведения тех или иных объектов, воспринимаемых как субъекты действия. Подобно мальчику-«почемучке», едва научившемуся говорить, древний человек, ещё не умея формулировать вопросы, задумывался над причинами действий, описываемых языковыми конструкциями. Если ветер дует, значит есть нечто живое, недоступное наблюдению, что движет им, подобно тому, как сам человек управляет своим телом, двигает его частями. То же самое – с любыми природными объектами – Солнцем, звёздами, скалами, деревьями, громом, облаками и т. д. Это не значит, что человек не видел разницы между одушевлёнными и неодушевлёнными предметами – ему как близкому к природе существу эта разница была известна очень хорошо.

Неодушевлённость природных стихий воспринималась им как кажущаяся, как следствие ненаблюдаемости их действительной одушевлённости, поскольку они действуют, имеют последствия для человека и окружающей природы. То же самое с умершим человеком. Он кажется неодушевлённым, все проявления жизни оставили его. Можно было бы объяснить его обездвиженность долгим сном, при котором человек также обездвижен. Но во сне человек дышит, он не изменяется внешне и со временем обязательно просыпается. Мёртвые же никогда не просыпаются, страшно изменяются внешне, отвердевают, издают отвратительные гнилостные запахи и принимают жутковатый, пугающий внешний вид. То же самое после смерти происходит и с животными. Это какой-то другой сон и какая-то другая жизнь. Когда человек спит, он видит сны. Во снах он переселяется в какую-то другую жизнь. Но эта жизнь находится где-то недалеко, поэтому из неё сразу же возвращаются. Но когда человек умирает, он уходит куда-то очень далеко и страшно изменяется, становится совсем другим, приобретает зловещий, отвратительный, угрожающий вид. Поэтому необходимо снабдить его всем необходимым для дальнего пути – пищей, оружием, средствами для добывания огня и т. д. – но принять все необходимые меры, чтобы он не вернулся и не нанёс вреда живым.

Поэтому с одной стороны неандертальцы о мертвецах проявляют заботу. Они укладывали в непосредственной близости от покойников всё необходимое для дальней дороги. Классическому неандертальцу из Ля Шапель положили для «пропитания» огромную бычью ногу и хороший кусок оленины. Неандерталец из Лё Мустье получил в дорогу кусок туши дикого быка, а неандерталец из пещеры Схул на территории Израиля – нижнюю челюсть крупной свиньи. Но всё было сделано и для того, чтобы «переселенцы» не вернулись назад в виде свирепых мертвецов с оскаленными зубами. Если всё в природе живое, осуществляет действия, подобные человеческим, то бывшие люди, ставшие страшными уродливыми мертвецами, тем более живы со своими непонятными особенностями жизнедеятельности, а значит, могут встать и пойти, могут покусать живых, могут их умертвить и увести с собой. С историй об оживших мертвецах, возможно, начинаются первые, самые примитивные мифы, которые закрепляются в культуре и передаются от поколения к поколению, от сообщества к сообществу.

Поэтому возникшее с появлением культуры уважение к живым, выражающееся в заботе о них, когда они умерли, сочетается с предохранительными действиями, направленными на то, чтобы помешать им вернуться назад. Забота о мёртвых проявляется в ритуалах захоронения, в горевании близких, в воспоминаниях, в подготовке могилы, в проводах в последний путь. У поздних неандертальцев могилы окружаются рогами горных козлов, обкладываются камнями, осыпаются цветами. Это доказывается, например, археологическими находками в пещере Шанидар в Ираке, в пещере Тешик-Таш в Узбекистане и в других местах. А затем, отдав дань памяти живым, выраженной на очень ещё несовершенном языке, приступают к жестокому обращению с мертвыми телами. Скрюченные позы погребённых указывают на то, что их связывали накрепко нарезанными из кожи животных прочными ремнями. Их засыпали землей, сверху набрасывали тяжёлые камни. И всё же вой волков, рычание зверей в тёмные ночи за пределами убогих жилищ вызывали страх и опасения того, что тот или иной мертвец вернулся, чтобы сожрать живых. Страх перед стихиями природы, перед хищниками, мертвецами, неудачами на охоте, болезнями был и остаётся одним из побудительных мотивов религиозной деятельности.

Возникновение первых религиозных представлений связано не только с анаимизмом, но и с антрпоморфизмом, с перенесением на природу способов мобилизации, общественных потребностей и жизненных проявлений людей. Это, так сказать, фейербаховский путь возникновения религии, описанный немецким классическим философом Людвигом Фейербахом. Последний рассматривал в качестве главного источника религиозных представлений перенесение в человеческих представлениях собственного сознания человека на окружающую человека природу, на внешний мир. Но есть и другой путь – путь магии, который глубоко и всесторонне связан с отмеченным Фейербахом. Этот путь мы рассмотрим в следующих разделах.

14.5 Неандертальцы и люди современного типа

С самого открытия неандертальцев их репутация в культуре современной цивилизации, в особенности в массовой культуре, была чрезвычайно низкой. Уже первый обнаруженный в долине Неандерталь череп палеонтропа был охарактеризован немецким учёным фон Вирховым как останки современного человека, поражённые врождённым уродством. Несмотря на дальнейшее научное доказательство положения неандертальцев на лестнице эволюции в качестве необходимого звена в происхождении человека, они продолжали восприниматься массовым сознанием как уродливые звероподобные существа, скорее карикатуры на человека, чем его почитаемые предки. Уже во второй половине XX века, сразу после открытия первых неандертальцев в газетах самых разных стран стали появляться их описания в качестве грубых, агрессивных и тупоголовых существ. Их называли бровастыми идиотами.

Свою лепту в негативное изображение неандертальцев внесла и художественная литература. «Мы, в сущности, почти ничего не знаем о том, как выглядел неандерталец, – писал выдающийся британский писатель-фантаст Герберт Уэллс в книге «Очерк истории», – но всё даёт основание предполагать, что он был покрыт грубой шерстью, уродлив с виду или даже омерзителен в своём непривычном для нас облике, с покатым и низким лбом, густыми бровями, обезьяньей шеей и коренастой фигурой». В новелле «Люди-гризли», написанной в 1921 г., Уэллс создал ещё более отталкивающий образ древнего человека.

Ещё более частым отрицательным героем литературных произведений, а с изобретением кинематографа – художественных и научно-популярных фильмов стал неандерталец с 30-х годов XX века. Давление массового сознания, «воспитанного» множеством изображений неандертальцев как могучих, но уродливых и зловредных монстров, в какой-то мере ощущается и в науке. Возможно, оно сыграло какую-то роль в категорическом отрицании многими антропологами самой возможности эволюционной трансформации древних европейцев в людей современного типа.

Другим фактором, оказавшим побочное влияние на восприятие неандертальцев как боковой, тупиковой ветви эволюции, явилась интеллектуальная мода на отрицание так называемого «европоцентризма», которая широко распространилась в Западной Европе и США в связи с популярностью цивилизационного подхода (Н. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби и др.). Его сторонники настаивали на неприменимости западноевропейского типа развития и соответствующих ему норм, ценностей и идеалов к изучению и развитию других локальных цивилизаций вследствие принципиального различия путей эволюции каждой из таких цивилизаций. Тем самым критичность мышления, выработанная в европейской науке, обернулась против признания реальной роли Европы и западного мира в целом в эволюции человечества. Эту тенденцию подпитало и стремление порвать с колониальным прошлым европейских государств.

Третьим побочным эффектом, воздействовавшим на мышление археологов и антропологов, категорически отрицавших возможность трансформации неандертальцев в людей современного типа, явилось устоявшееся во мнении европейцев именно европоцентристское представление об Африке как источнике наиболее древних форм эволюции и местообитании отсталых и слаборазвитых племён.

На фоне психологических установок, подготовленных вышеперечисленными побочными влияниями, происходило археологическое исследование африканских стоянок первобытных людей и формировалось устойчивое представление об африканском происхождении людей современного типа, которое исключало неандертальцев из числа предков современных людей или, по крайней мере, отводило им незначительную роль в антропогенезе. Это представление вскоре было признано большинством антропологов в качестве основы эталонной модели происхождения человека современного типа.

«К началу верхнего плейстоцена, т. е. как раз к тому времени, когда в Европе появляются неандертальцы, – отмечает российский исследователь Л. Вишняцкий, – в Африке заканчивается в основном сложение комплекса анатомических признаков, характеризующих людей современного физического типа. Об этом свидетельствуют находки древнейших хомо сапиенс, сделанные на юге и востоке континента. Некоторые из них имеют возраст свыше ста тысяч лет, а совсем недавно на местонахождении Херто в Эфиопии обнаружили сразу три черепа, очень похожих на современные, но относящиеся ко времени около 160 тысяч лет назад» (Вишняцкий Л.Б. История одной случайности, или происхождение человека – Фрязино: Век 2, 2005 – 240с., с. 45).

Обстоятельная и очень убедительная критика концепции раннего африканского происхождения человека современного типа проведена в предисловии к последнему изданию книги другого российского исследователя, Ю. Семёнова «Как возникло человечество» (М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2002 – 790с.) на основе анализа большого множества зарубежных источников. Эта концепция в её первоначальном варианте была предложена ещё в 1975 г. Р. Протшем, затем развита и разработана на определённой интерпритации самых различных африканских находок в трудах Р. Бройера, К. Гровса, Д. Джохансона, К. Стрингера, Р. Клейна и их единомышленников. «Сторонники этой концепции, – отмечает Ю. Семёнов, – с самого начала утверждали, что она основана на фактах находок остатков людей современного физического типа, живших в Африке южнее Сахары если не 200 и не 150 тысяч лет, то, по крайней мере, ранее 100 тысяч лет тому назад» (Там же, с. 20–21). В середине 90-х годов большинство исследователей сочло эту концепцию всесторонне подтверждённой фактами и о ней заговорили как об общепризнанной.

Они ссылались на находки останков людей, близких к современным по своим анатомическим признакам в Летоли и Мумба (Танзания), Элие Спрингсе (Кения), Бордер-Кэйв (Южная Африка) и др.

Анализ, проведённый Ю. Семёновым на материалах наиболее авторитетных международных источников, показывает, что в этом «внушительном» списке отсутствует какая-либо доказательность и достоверность, необходимая для фактического подтверждения африканского происхождения людей современного типа. Все указанные в данном списке находки либо содержат примитивные архаические признаки, либо чересчур фрагментарны, чтобы можно было делать из них сколько-нибудь обоснованные выводы, либо датированы с огромным завышением древности ископаемых останков. При этом сами сторонники концепции африканского происхождения хомо сапиенс последовательно отказывались от многих своих более ранних фактических обоснований этой концепции ввиду полной несостоятельности таких обоснований и пытались найти обоснования в новых находках, причём эти обоснования позднее также при более тщательном изучении оказывались столь же несостоятельными.

Предоставим слово Ю. Семёнову:

«Находки Летоли-18 и Элие Спрингс все авторитетные антропологи с самого начала рассматривали как примитивные, далёкие от людей современного типа. С такой оценкой согласны сейчас и сторонники концепции раннего африканского происхождения современных людей. Никто из них теперь даже не упоминает о находке в Мумба. По существу, сейчас говорят только о находках в Бордер-Кейв, Класис ривер маус кэйвс в Южной Африке и Омо Кибши» (Там же, с. 190) однако у всех трёх находок в Омо Кибши либо явно архаичные, либо частично примитивные черты. Детальный анализ находок в Бордер-Кейв привёл палеоантрополога Р. Корручини к выводу, что они далеки от полной анатомической современности, модерности. Находки в Класис ривер маус кэйвс слишком фрагментарны, чтобы можно было утверждать их принадлежность к современному типу. «Этот обзор, – пишет Ю. Семёнов, – делает понятным, почему практически все антропологи, независимо от их отношения к концепции, признают, что все африканские находки, которые легли в основу этой концепции, либо неясны морфологически, либо спорны по времени, либо, наконец, ущербны и в том, и в другом отношении…» (Там же, с. 23–24).

Этого нельзя, к сожалению, сказать об отечественных антропологах. Концепция раннего африканского происхождения людей современного типа излагается в качестве фактически обоснованной теории практически во всех учебниках по антропологии и антропогенезу, она заполняет страницы научно-популярных изданий, где палеоантропам Европы в лучшем случае отводится роль объектов метисации, т. е. генетического смешения с более «прогрессивными» выходцами из Африки. Неандертальцев называют нашими «ближайшими родственниками», «двоюродными братьями», «кузенами», категорически отрицая самую возможность их эволюционного пути в направлении хомо сапиенс, сделавшего их нашими прямыми и ближайшими предками. Своя своих не познаша. Трудно, конечно, разглядеть своего пращура в гротескной фигуре классического неандертальца, его голове и лице, хранящих в себе всё ещё так много обезьяньих черт. Но ведь ещё труднее узнать своего предка в прямоходящей обезьяне, начавшей пользоваться орудиями труда, ещё сильнее психологическое сопротивление почитанию в ней своего отдалённого предка. Тем не менее наука с абсолютной убедительностью доказывает наше происхождение от обезьян, и не признавать этого можно лишь по причине упорного игнорирования добытых наукой знаний или идеологического давления, оказываемого слепой верой.

Весомым аргументом, используемым сторонниками теории африканского происхождения хомо сапиенс, является ссылка на принцип необратимости эволюции, сформулированный бельгийским биологом А. Долло. Принцип Долло заключается в невозможности эволюционирующих организмов вернуться к тем признакам и естественным приспособлениям предков, которые были утрачены в ходе эволюции. Из этого принципа, истинность которого доказана огромным фактическим материалом палеонтологии и других биологических наук, следует признание невозможности организмов, вставших на путь специализации, вернуться к первоначальному неспециализированному состоянию. А так как классические неандертальцы признаются специализированным видом или в лучшем случае подвидом человеческого рода, за ними оставляют только два пути эволюции – специализироваться дальше или вымереть. А поскольку более специализированных потомков эти палеоевропейцы не оставили, следовательно, они вымерли, уступив дорогу эволюции более продвинутым африканцам.

Однако в этом умозаключении неверна прежде всего посылка. Неандертальцы не были узко специализированным видом или подвидом, их специализация к условиям приледниковой зоны не больше, чем приспособление представителей современных рас к условиям своего обитания. Чернокожие жители Африки приспособлены, если угодно, специализированы к жгучему солнцу своего континента, представители монголоидной расы – к ветрам бесконечных восточноазиатских степей. Это не мешает им быть людьми современного морфофизиологического типа. Точно так же современные представители европеоидной расы «специализированы» к климату и природным особенностям евразийского пространства. И классические европейские неандертальцы не были отдельным специализированным видом или подвидом. Они были переходным расовым типом палеоантропов, приспособленным и биологически, и посредством орудийной деятельности к суровым условиям современного им европейского континента, из которого они распространялись путём миграций и в Сибирь, и на Ближний Восток, и в Центральную Азию, и в Африку.

В отличие от рас современных людей, неандертальская раса сохраняла в себе множество обезьяньих признаков, но в меньшей степени, чем их предки архантропы. Но эти признаки нельзя путать со специализацией к условиям приледниковой зоны, это – остатки предшествующих этапов эволюции. Кости черепа у неандертальцев Европы были очень толстыми, но всё же менее толстыми, чем у хомо эректус. Шире был лоб и круглее затылок, исчез на нём угловатый выступ. Значительно более объёмным стал мозг, превысивший по величине объём мозга современного человека, но сохранивший остатки обезьяньей формы и конфигурации. А главное, возник присущий человеку как виду полиморфизм, выразившийся в огромном разнообразии форм черепа и скелета, и проявившийся у неандертальцев в причудливом, как бы «экспериментальном» сочетании примитивных и прогрессивных особенностей, признаков, восходящих к обезьянам, и черт, присущих людям современного типа. Все известные науке неандертальцы, от самых древних и до самых последних, несли на себе отпечаток перехода от обезьяны к современному человеку, пока, наконец, самые последние из них не утратили около 30 тысяч лет назад почти все примитивные, обезьяньи признаки, и не приобрели почти все современные, человеческие.

Но допустим, что неандертальцы по отношению к людям современного типа представляли собой не особый расовый тип и даже не подвид, а отдельный вид хомо неандерталензис. В этом случае ещё более важно отследить их трансформацию с постепенной элиминацией (устранением) обезьяньих признаков и естественных приспособлений. Ведь в таком случае перед нами готовая модель преобразования видов. Удивительно, что до сих пор никому из учёных это не приходило в голову. Сколько было затрачено усилий, чтобы найти переходные формы между предковыми и потомочными видами, сколько нападок в связи с этим было на дарвиновскую теорию эволюции, на допущение о постепенном преобразовании видов! Так вот же оно, это постепенное преобразование, вот как выглядят эти переходные формы! Только переход этот происходил не прямолинейно, а через многочисленные зигзаги, ответвления, через проявление в длинном ряде поколений прогрессивных признаков среди сохранения определённого набора признаков примитивных.

Видимо прав был германский мыслитель Маркс, когда он писал, что анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны. Изучая преобразование обезьяны в человека, мы можем по аналогии постигнуть преобразование видов не только обезьян, но и других животных, и не только животных.

Тысячелетие за тысячелетием сменяли свой безостановочный бег, когда происходило преобразование неандертальцев в людей современного типа. Эти тысячелетия происходила столь же безостановочная биологическая работа неандертальцев, переросшая в человеческий труд. Они не только охотились, занимались собирательством и создавали убежища от ледниковых холодов. Делая всё это, они совершенствовали работой свои конечности, опорно-двигательный аппарат. Они общались, мыслили, усложняли языковые конструкции и тем самым совершенствовали свой речевой аппарат и свой мозг. Результатом явилось высоколобое существо, человек разумный.

Процесс окончательной трансформации неандертальцев в людей современного типа проходил по всей огромной территории, занимаемой палеоантропами от 40 до 30 тыс. лет назад. Но особенно чётко он прослеживается на примере находок в Израиле. В пещерах горы Кармель сохранились особенно ярко выраженные переходные формы, которые очень близки по своей анатомии к современному человеку, но сохранили явные следы неандертальского происхождения. Это реальные, хорошо изученные переходные формы, в отличие от африканских скелетов возрастом более 100 тысяч лет назад, которые были отнесены к современному человеческому типу путём тенденциозного игнорирования их примитивных признаков. То, что принималось за останки людей современного типа, найденных в Африке, представляет собой чаще всего останки африканских палеоантропов, расовые черты которых были обусловлены приспособленностью к тёплому климату, и потому кажутся более близкими к современному типу, чем европейские неандертальцы.

Морфофизиологическая нейтральность черт африканских палеоантропов была тенденциозно отнесена к их якобы прогрессивности. Эта нейтральность возникла вследствие отсутствия приспособленности к более тяжёлым природным условиям, которые послужили европейским неандертальцам мощным стимулом к совершенствованию палеоцивилизации. Не африканские палеоантропы без всяких на то мобилизационных стимулов превратились в людей современного типа и вытеснили, придя в Европу, живших там европейских палеоантропов, а совсем наоборот, европейские палеоантропы под действием колоссальной силы мобилизационных стимулов очень быстро, всего лишь за пять тысяч лет окончательно обрели современные формы и стали расселяться в необозримых просторах Азии и Африки. Но это «всего лишь» весьма относительно, если учесть, что вся история земных цивилизаций длится «всего лишь» 5–6 тысяч лет.

Теория переселения «прогрессивных» африканцев в «отсталую» Европу, которое якобы привело к вымиранию её коренного неандертальского населения, совершенно не вяжется с целым рядом фактов, характеризующих прогрессивное развитие классических неандертальцев. «Полностью в пользу признания классических неандертальцев предками современного человека, – отмечает Ю. Семёнов, – свидетельствуют данные археологии…Все палеоантропы типа Шапель были связаны с позднемустьерской индустрией, являющейся связующим звеном между поздним ашелем – ранним мустье, с одной стороны, и финальным мустье – с другой» (Там же, с. 310). Очевидна, таким образом, преемственность палеоцивилизаций между архантропами, классическими неандертальцами и людьми современного типа.

Л. Вишняцкий является сторонником теории африканского происхождения хомо сапиенс и их последующего расселения в Европе. Он считает неандертальцев «дублёрами» человеческого рода, которые, несмотря на свои человеческие качества, не выдержали конкуренции с африканскими переселенцами и вымерли, уступив им поле эволюции. Однако приводимые им факты и их обобщения в корне противоречат такому сценарию.

«Судя по обилию находок скелетов неандертальцев и оставленных ими стоянок, – совершенно справедливо указывает Вишняцкий, – это был вид, процветавший в биологическом отношении, многочисленный и экологически гибкий. В культурном отношении неандертальцы, насколько можно судить по археологическим данным, тоже шли в ногу со своей эпохой… Во всяком случае, очень долгое время они практически ни в чём не уступали хомо сапиенс. И те, и другие на протяжении десятков тысяч лет обходились примерно одним и тем же среднепалеолитическим набором орудий…» (Вишняцкий Л.Б. История одной случайности, или происхождение человека – Фрязино: Век 2, 2005 – 240с., с. 187).

При этом автор данной книги пытается как-то обособить, отделить людей современного типа от неандертальцев, но у него ничего не получается. Он отмечает, что и те, и другие использовали для изготовления орудий идентичные методы, «одинаково устраивали стоянки, охотились на одни и те же виды животных и т. д.» (Там же, с. 188). Ничто, однако, не указывает на то, что это были конкурирующие виды. Всё говорит лишь о том, что процесс полной сапиенизации неандертальцев проходил неравномерно и зависел не только от уровня палеоцивилизации, но и от генетических факторов, от рекомбинации генов. Но социокультурные, палеоцивилизационные факторы были всё же определяющими.

Об этом говорят факты, приводимые тем же автором:

«Вряд ли можно объяснить простой случайностью тот факт, что самые ранние культуры верхнего палеолита возникают там и только там, где обитали неандертальцы. В районах, где они не жили – в Африке к югу от Сахары, в Австралии, в Южной и Восточной Азии – верхнего палеолита либо нет вообще, либо он появляется там очень поздно» (Там же, с. 188–189).

Но тогда вообще становится ясным, кто на самом деле был отсталым и примитивным, а кто прогрессивным и продвинутым. Африканцы, жившие к югу от Сахары, оказывается, далеко отставали от неандертальцев по уровню развития материальной культуры, не смогли даже приблизиться к биоцивилизации верхнего палеолита, не участвовали в «верхепалеолитической палеоиндустриальной революции». Что же в них было прогрессивного? Только чем-то похожие на современные формы черепов. Но что же тогда было стимулом прогрессивного развития? Им могли быть только случайные мутации, поддержанные отбором в духе синтетической теории эволюции. Но давая такое объяснение, сторонники африканского происхождения хомо сапиенс только подменяют одно неизвестное другим неизвестным, поскольку мутации совершенно случайны и ничем не детерминированы, и ими можно «объяснить» всё, что угодно. Однако столь явное превосходство европейских неандертальцев над африканскими палеоантропами в развитии материальной культуры свидетельствует об их превосходстве в интеллектуальной сфере, то есть начисто опровергает утверждение о том, что отсталые, самодостаточные, в тепле живущие африканские палеоантропы могли дать начало людям современного типа. Стало быть, единственно возможными кандидатами на трансформацию в людей современного типа остаются европейские и переселившиеся из Европы неандертальцы.

На отсутствие стимулов для прогрессивного развития косвенно указывает и Л. Вишняцкий. «Если уклонение линии, ведущей к неандертальцам, от предкового ствола, – пишет он, – можно, по крайней мере, частично объяснить приспособлением к природным условиям севера, то формирование большинства признаков, выделяющих людей современного типа, остаётся загадкой. Неизвестно, в каком именно районе Африки появился впервые новый вид человечества, в каких условиях происходило его становление, какие требования среды обусловили давление отбора в соответствующем направлении» (Там же, с. 46). Неизвестно, потому что ничего этого не было и сторонникам теории африканского происхождения человека современного типа ничего не удалось доказать. Если процесс сапиентизации не был связан с развитием культуры, языка, совершенствованием орудий, форм труда, хозяйственной деятельности, шитья одежды, строительства жилищ и т. д., тогда, конечно, этот процесс мог происходить где угодно, хотя бы даже в жаркой тропической Африке южнее Сахары. Но если становление человека современного типа происходило на основе развития всего этого сугубо человеческого комплекса деятельности, тогда единственным возможным очагом, эйкуменой сапиенизации может быть признана только приледниковая Европа от Гибралтара до Урала, а её субстратом, человеческим материалом – только классические неандертальцы. Они намного опередили внеевропейские регионы в развитии форм труда и хозяйственной деятельности и стали распространяться в эти регионы, и там, куда они приходили, процесс сапиентизации продолжался.

Российский антрополог М. Дерягина, как и Л. Вишняцкий, также является сторонницей теории африканского происхождения людей современного типа. Однако анализ особенностей останков, обнаруженных на юге России, в Украине и Узбекистане приводит её к совершенно иным, противоположным выводам. Все останки, найденные в знаменитых погребениях на территориях стран СНГ – в гроте Киик-Коба и в Староселье в Крыму, в гроте Тешик-Таш в Узбекистане, на стоянке Сунгирь близ г. Владимира характеризуются ею как переходные от неандертальцев к людям современного типа. Как признаёт М. Дерягина, в некоторых из этих останков «сочетались сапиентные черты с неандертальскими, причём признаки сапиентизации усиливаются…» (Дерягина М.А. Эволюционная антропология: биологические и культурные аспекты – М.: Изд-во УРАО, 1999 – 208с., с. 121). «Все эти находки, – полагает исследовательница, – позволяют предположить, что Восточная Европа, Средняя Азия и Кавказ также входили в зону сапиентизации, т. е. формирования человека современного типа, хотя эти процессы не ограничивались одним регионом, а протекали на разных территориях и характеризовались значительной изменчивостью людей переходного типа» (Там же, с. 121–122). Но тогда какова же цена возведённым в научный эталон историям о завоевании «прогрессивными» африканцами «отсталой» Европы в 30-м – 40-м тысячелетии до нашей эры и о тотальном вымирании в результате её коренного неандертальского населения?

Относительно «таинственного исчезновения» классических неандертальцев в науке сложился целый ряд версий, больше похожих на мифы, чем на сколько-нибудь обоснованные научно-теоретические построения. На глазах антропологов происходит неравномерная и длительная трансформация неандертальцев в людей современного типа, а они с подачи весьма сомнительных, но получивших широкую распространённость сведений о раннем африканском происхождении людей современного типа, продолжают разыскивать внешние источники возникновения хомо сапиенс и вот уже несколько десятилетий ведут дискуссии о причинах исчезновения неандертальцев.

Первая и наиболее популярная из версий – тотальное истребление неандертальцев представителями «высшей расы» – хлынувшими из Африки якобы там сформировавшимися людьми современного типа, которые превосходили «аборигенов» Европы формой черепа, но, согласно археологическим данным, далеко отставали от них по уровню культуры и палеоиндустрии. Эта версия, возникшая, несомненно, под влиянием геноцида времён второй мировой войны, неявно придаёт геноциду статус главного источника происхождения человечества.

Однако факты археологической летописи не только ничуть не подтверждают подобную «теорию геноцида», но и полностью опровергают её. Ни одна из найденных археологами стоянок первобытных людей не несёт какой-либо информации о войне, а тем более войне на уничтожение между человеческими сообществами времён палеолита. Случаи каннибализма наблюдаются, а массовых убийств, сопровождающих любые войны, не обнаружено. Войны вообще ведутся за обладание ограниченными ресурсами, а люди палеолита осваивали неограниченные природные ресурсы на необозримых просторах трёх континентов. Конфликты между сообществами, очевидно, время от времени происходили, однако сообщества людей ещё не приобрели того замкнутого характера с жёстким разделением на своих и чужих и направленными на защиту «своих» интересов мобилизационными структурами, конкуренция между которыми за ограниченные ресурсы делает неизбежными войны.

Поэтому конфликты между первобытными сообществами, скорее всего, выливались в драки и свары между отдельными членами сообществ, но до общей схватки дело, как правило, не доходило. Нигде не найдено высокой кучности трупов, которая свидетельствует о военных противостояниях. Об отсутствии жёсткого разделения на «своих» и «чужих» говорит и частое перемешивание сообществ, которое доказывается наличием сходных морфофизиологических свойств, как неандертальских, так и переходных к современным, на огромных пространствах от Гибралтара до Сибири и от Восточного Средиземноморья до Центральной Азии. Такое генетическое смешение было возможно только в силу рыхлости, текучести сообществ, их спаянности только временными, актуальными потребностями и интересами.

В этом отношении весьма характерен миф о так называемой «битве при Крапине», которая якобы произошла между неандертальцами и людьми современного типа и в ходе которой потерпевшие разгром неандертальцы были затем якобы истреблены по всей Европе. Что же на самом деле произошло на том месте, где в настоящее время расположено хорватское селение Крапина?

«Остатки ископаемых гоминид из Крапины, – отмечает М. Дерягина, – представляют собой наибольшее смешение признаков. Причём у одних особей преобладали прогрессивные признаки – высокий свод черепа и наличие подбородочного выступа на нижней челюсти. Другие особи из этой же популяции имели архаичный комплекс признаков – мощный надглазничный валик, покатый лоб, мощную челюсть. Вероятно, в Крапине сосуществовали два вида палеоантропов – классический и прогрессивный» (Там же, с. 120). И всё-таки зря, наверно, М. Дерягина предполагает мирное сосуществование двух разных типов палеоантропов. Битва при Крапине действительно происходила. Но это была битва не между неандертальцами и истреблявшими их расистами современного типа, а борьба на уничтожение между неандертальскими архаическими и современными морфофизиологическими признаками. Победившие современные признаки распространялись в этот период по всей Европе, вытесняя признаки классических неандертальцев. Потерпев исторически важное поражение при Крапине, эти признаки терпели поражение за поражением по всей Европе, и в Юго-Западной Азии.

Другая версия «исчезновения» неандертальцев – предположение об их самоистреблении в междоусобных столкновениях внутри сообществ вследствие их ничем не ограниченной агрессивности. Полагают, что причиной такой агрессивности могла стать неразвитость лобных долей мозга, ответственных за контроль над поведением. Полная несостоятельность подобной версии, или, точнее говоря, догадки, проявляется уже при изучении поведения обезьян. Обезьяны обладают ещё более скошенными лбами и слаборазвитыми лобными долями мозга, но у них существуют мощные барьеры агрессии, выработка которых в процессе эволюции связана с их биосоциальным способом существования. Причём это касается всех без исключения видов обезьян. Разумеется, с переходом прямоходящих обезьян к охотничьему промыслу агрессивность в их поведении возрастает, но усиливаются и биосоциально обусловленные буферы агрессии. Одним из таких буферов, как отмечалось выше, явился переход к промискуитету, ставший своеобразным «громоотводом» эмоций, связанных с борьбой за сексуальное удовлетворение.

Неандертальцы продолжали вести «стадный» образ жизни, социальная организация их сообществ имела рыхлый, неустойчиво структурированный характер. Социальные структуры неандертальцев возникали и действовали по принципам синергетики, т. е. на основе хаотической самоорганизации. Это были разнообразные группировки, которые формировались вокруг высокостатусных лиц для осуществления тех или иных целей или на основе определённых связей – хозяйственных (например, группа охотников или собирателей), родственных, биополитических. В обстановке промискуитета ещё не могли сформироваться устойчивые родственные кланы, которые значительно позднее, у людей современного типа, сделались основой так называемого родового строя.

Но «война всех против всех» всё же велась ежедневно, выражаясь в бесчисленных, как мелких, так и крупных, конфликтах и столкновениях между членами первобытных сообществ. Нет сомнения, что такие конфликты, способные перерасти в столкновения, были более вредны и опасны для внутренней жизни сообществ, чем внешние конфликты между сообществами. Ибо сообществам практически нечего было делить между собой, пространства для расселения и природные ресурсы для присвоения были практически безграничны, членам же одного и того же сообщества было что делить, поскольку присвоенные сообществом ресурсы были ограничены и исчерпаемы.

Главным источником конфликтов, безусловно, было распределение ресурсов. Добытчики ресурсов, например, охотники, с риском для жизни убившие крупного зверя, стремились получить значительно большую часть мяса, шкуры, шерсти, а вся остальная часть сообщества требовала уравнительного распределения. Нужны были какие-то закреплённые обычаем нормы палеоправа, которые разрешали постоянно возникавшие конфликты между этими «антагонистическими» группами сообщества на путях обоюдно устраивающих эти группы компромиссов. Но группировки, занятые осуществлением этих компромиссов, были слишком нестабильны, они менялись, распадались, перестраивались, и конфликты, чреватые насильственными столкновениями, возникали вновь.

Человек в первобытном обществе был беззащитен не только перед стихийными силами природы, с которыми как-то справлялся благодаря использованию орудий и искусственных сооружений, но и перед произволом сильных и агрессивных членов своего собственного сообщества. Потребность в кооперации усилий для борьбы с негативными силами природы, для добывания жизненно важных ресурсов умеряла, конечно, агрессивные устремления отдельных членов сообществ, создавала разнообразные буферы агрессии, более действенные, чем в обезьяньих сообществах. Но постоянной и регулярной защиты более слабых и мирных членов того или иного сообщества от произвола, обид, издевательств и грабежа личных вещей со стороны сильных и агрессивных индивидов не было. Поэтому каждый член сообщества стремился заручиться поддержкой наиболее авторитетных и высокостатусных индивидов, стать участником и находиться под защитой какой-либо группировки или образовать группу с другими членами сообщества для самозащиты в условиях агрессии.

Те свидетельства насилия над себе подобными и каннибализма, которые собраны археологами на различных стоянках неандертальцев, имели своим источником именно эти обстоятельства, а не какую-то особую, присущую всем неандертальцам природную сверхагрессивность. В силу этих же обстоятельств неандертальцы не могли истребить друг друга в междоусобной борьбе, как не истребили друг друга и люди современного типа ни в первобытный период своей эволюции, ни в десятках тысяч ещё несравнимо более опасных военных столкновений в цивилизованных обществах. Ибо созидательные силы человеческих обществ всегда намного превосходили разрушительные силы, связанные с войной, агрессией и насилием.

Третья версия «бесследного исчезновения» неандертальцев – их гибель в результате какой-то глобальной экологической катастрофы, эпидемии или болезни, связанной с негативным воздействием окружающей среды. А поскольку никакой глобальной катастрофы в период до 30 тыс. лет назад не наблюдалось, популярность приобрела попытка «климатического» обоснования данной версии. При этом указывается на многие проблемы жизни неандертальцев на этом ужасном замерзающем континенте, т. е. Европе. Сюда относятся недостаток ультрафиолетового излучения, насыщенной витаминами пищи, переохлаждения организма, респираторные заболевания. В 1998 г. О. Гильбурд на основе изучения состояния здоровья народов Крайнего Севера (хантов, манси, ненцев, селькупов) выдвинул предположение, что неандертальцы вымерли вследствие развития у них состояния, возникающего у некоторых представителей этих народов.

Под действием факторов природной среды обитания у них развиваются симптомы аномального поведения, напоминающие некоторые проявления шизофрении, вследствие чего такая поведенческая патология получила название парашизоидии (от «пара» – близко, почти, шизоидия – проявления шизофрении). Парашизоидия выражается в почти полном отсутствии жестов, мимики, вялых движениях, медленной походке, других проявлениях крайней экономии энергии. Такие же симптомы наблюдаются и у представителей других народов, в частности, у русских, долгое время живущих в этой же местности (Там же, с. 122–123).

Отвечая на вопрос, могли ли неандертальцы поголовно вымереть от парашизоидии, не оставив потомков, следует иметь в виду, что народы Крайнего Севера живут в своём регионе столетиями и не собираются вымирать. Да и от этой страшно звучащей «парашизоидии» не умирают. Энергетическая опустошённость подобного рода хорошо «лечится» витаминами, солнечными ваннами, полноценным питанием. Что касается неандертальцев, то они десятки тысяч лет здравствовали в приледниковой зоне, населяя Европу. И при этом, если верить «климатической» версии, они по приходе людей современного типа дружно заболели «шизоидией» и вымерли, освободив Европу для более прогрессивных жителей Африки южнее Сахары, которые, надо думать, и в африканской жаре ничем не болели, и придя в Европу, мгновенно акклиматизировались и «парашизоидией» не страдали. Думается, что в таком сценарии слишком много неувязок, которые не позволяют ему претендовать на роль научного объяснения.

Четвёртая версия «исчезновения» неандертальцев уже не просто недостаточно обоснована, она полностью фантастична и мифологична. Она заключается в том, что последние неандертальцы ушли в горы, в труднодоступные и непригодные для поселения обычных людей местности, и эволюционировали в «снежных людей». Авторы подобных объяснений уже полностью покинули поле науки и обратились в «снежных людей» так называемой паранауки, которая под видом науки культивирует разнообразные суеверия.

Поскольку все версии «исчезновения» неандертальцев, рассмотренные выше, являются научно несостоятельными и бездоказательными, идя от противного, можно заключить, что неандертальцы никуда не исчезали, они закономерно и постепенно эволюционировали в людей современного типа.

Недостаток ультрафиолетового излучения, посылаемого Солнцем в небо Европы, стал важнейшим фактором при образовании европеоидной расы, причём не только таких признаков, как белая кожа, но и таких, как форма губ, носа, глаз, особенностей фигуры и т. д. Наверняка неандертальцы при жизни были белокожими, а африканские палеоантропы – чернокожими, т. е. более специализированным типом, приспособленным к мощному ультрафиолетовому облучению посредством образования на коже защитного меланинового слоя. Такой специализированный тип, переселившись в Европу, никак не смог бы «эволюционировать вспять» и стать белокожим, что противоречило бы закону необратимости эволюции (принципу Долло). Напомним, что негроиды, живущие в США и Европе на протяжении многих столетий отнюдь не становятся обладателями более светлой кожи, тогда как европеоиды, т. е. представители белой расы, переселяясь в регионы с мощным ультрафиолетовым излучением, приобретают смуглый цвет кожи. Доказательством неспециализированности кожного покрова представителей белой расы является их способность к бронзовому загару. Это обстоятельство является дополнительным аргументом в пользу того, что люди современного типа могли произойти только от неандертальцев, а если бы они произошли от африканских палеоантропов, живших южнее Сахары, всё население Европы было бы сегодня темнокожим.

Разумеется, данные соображения могут быть легко извращены и истолкованы в духе идеологии расизма и теорий расового превосходства. Чтобы этого не случилось, необходимы некоторые разъяснения. Будучи оптимально приспособлены посредством естественного отбора и биологической работы органов к определённой природной среде, каждая раса обладает определёнными преимуществами по отношению к своей среде, но её представители способны опять же посредством биологической работы адаптироваться к любой среде любого региона Земли. Меньшая специализированность кожи представителей белой расы, возникшая в условиях дефицита ультрафиолетового излучения, создаёт немало проблем с энергообеспечением организма, с повреждениями кожи от прямого солнечного излучения. Но она же обеспечивает ускорение адаптации организма к иным средам.

Напоённые солнцем тела представителей негроидной расы обладают значительными преимуществами не только для жизни в жарком климате, но и для энергообеспечения организма при здоровом образе жизни. Желтоватая кожа представителей монголоидной расы, также являлась формой смуглости и представляя собой некоторую специализацию к условиям солнечного излучения восточноазиатского региона, обеспечивает серьёзные преимущества с энергообеспечением тела для механически точных движений, что проявляется и в традиционных гимнастиках этих народов, и в их фантастическом трудолюбии на рисовых полях. Узкие глаза представителей монголоидной расы, приспособленные к биологической работе по прищуриванию от сильных ветров и вглядыванию в бескрайние дали степных просторов Восточной Азии, обеспечивают определённые преимущества для зрения. Все расовые особенности планеты Земля обусловлены принадлежностью всех людей современного типа к единому виду хомо сапиенс и не дают никаких реальных оснований для человеконенавистнической идеологии расового превосходства. На стадии палеоантропов расовые различия только намечались, они сформировались полностью всего лишь за 40 тыс. лет существования людей современного типа.

Преемственность от неандертальцев людей Европы очевидна, таким образом, и в области охотничьего промысла (охота на крупных животных), и в области палеоиндустрии (переход от индустрии мустье к индустриям позднего палеолита), и в постепенной сапиентизации черепа (исчезновении остатков обезьяньих признаков и их вытеснении признаками людей современного типа), и даже в цвете кожи. Очевидна эта преемственность и в культуре.

Как отмечалось выше, создание культуры и становление элементарной творческой деятельности стало возможным лишь на основе образования простейших речевых конструкций. Подобно тому, как первобытные люди использовали орудия для создания орудий, они стали использовать столь же материальные комбинации звуков для культурного воссоздания и преобразования действительности по человеческим меркам. Первые ростки подлинно человеческой культуры возникают именно в среде неандертальцев. Элементы биокультуры проявляются уже у высших животных.

Типичным примером биокультуры является груминг (прихорашивание, уход за телом) у всех видов обезьян. Начальные проявления предкультуры можно определить в орудийной деятельности хомо хабилис и архантропов, но эта протокультура носила полностью утилитарный характер. Поэтому говорить о «культурах» раннего палеолита можно лишь с очень высокой степенью условности, лучше употреблять термины «биоцивилизация» и «палеоцивилизация». Культура начинается с выхода за рамки утилитарной деятельности, когда деятельность приобретает ценностно-ориентационную мотивацию. Входя в пространство культуры, даже формирующийся ещё человек оставляет позади свои биологические потребности и мобилизацию сил на их удовлетворение. Он мобилизует себя на освоение иного, очеловеченного Космоса, противопоставленного тому жестокому и безжалостному миру, в котором он рождается, живёт, болеет и умирает.

Именно культура делает человека человеком, именно она, а не стихийное действие генетических мутаций и естественного отбора стала тем ускорителем биологической эволюции, который на основе интенсивной биологической работы, труда и членораздельной речи сделал неандертальца человеком современного типа. Для неандертальцев был характерен чрезвычайно низкий, зачаточный тип культуры. В их поведении было ещё столько же зверства, сколько обезьяньих черт на их лицах и черепах. Но ведь не только для неандертальцев, но и для любого общества людей современного типа характерно то или иное сочетание культуры и бескультурья, зверства и человечности, животного и человеческого начал. Посредством культуры в человеке пробуждается гуманизм, осознание своего выделенного положения в природе, стремление относиться к другому человеку как к самому себе, заботиться о других, зная, что другие позаботятся и о тебе. Гуманизм есть самая суть культуры как способа оптимизации жизнедеятельности человека.

Культура мобилизует человека на совершенно иной способ существования, чем тот, который присущ всему животному миру. Мир для человека становится другим. Возникают элементы мировоззрения. Развивается эстетическое отношение к действительности. Присущий животным эмоциональный подъём, радостное восприятие приятного воздействия природных процессов на органы чувств дополняется восприятием соразмерности и красоты, опосредованным трудом и культурой. В результате повышается избирательность индивидов в сексуальной сфере, которая до возникновения культуры ограничивалась лишь возрастными и чисто биологическими характеристиками потенциальных половых партнёров. Промискуитет всё чаще нарушается более постоянными связями, более интенсивный характер приобретает половой отбор, более красивые и гармонично сложенные индивиды приобретают предпочтение при половых контактах и обретении потомства.

Это в свою очередь выступает как ускоритель сапиентизации, поскольку чем ближе параметры лица, головы и фигуры к современному типу, тем более гармоничными, соразмерными и привлекательными они выглядят по сравнению с вычурными, обезьяноподобными чертами индивидов, сохраняющих примитивные неандертальские признаки. Отторжение половых партнёров могли вызывать и парадоксальные сочетания примитивных и прогрессивных черт.

Слабость и примитивность, зачаточный характер культуры поздних неандертальцев предопределяли также парадоксальное сочетание в их сообществах чисто зверских и культурно обусловленных моделей поведения. Неандертальская стоянка у хорватского селения Крапины, о которой мы говорили выше, представляет нам типичный пример не только парадоксального сочетания неандертальских и современных черт ископаемых черепов, но и сохранения зверских моделей поведения при достаточно высоком уровне развития, предрасполагающем к созданию культуры. Именно такое бросающееся в глаза несоответствие между примитивным и прогрессивным в одном и том же месте и почти в одно и то же время породило догадки о «битве при Крапине» и «самоистреблении неандертальцев». На самом же деле перед нами прискорбный, но довольно заурядный случай каннибализма.

Останки около 20 неандертальцев в Крапине были разбиты на мелкие куски, черепа раздроблены, кости конечностей расколоты для добывания костного мозга, некоторые кости обуглены, очевидно, вследствие обжаривания находившегося на них мяса. Примеры каннибализма и убийства себе подобных можно привести на основании археологических находок и в других местах. Но их становится значительно меньше, чем в предшествующие периоды антропогенеза, начинает сказываться действие культуры.

Ю. Семёнову удалось проследить явную тенденцию, подтверждающую мобилизационное воздействие культуры на отказ от каннибализма и кровавого разрешения конфликтов в сообществах палеоантропов. Так, археология располагает данными о почти столь же широком распространении убийств и каннибализма среди ранних палеоантропов, как и среди питекантропов. «Следы нескольких ран, нанесённых дубинами и острыми каменными орудиями, – отмечает Ю. Семёнов, – обнаружены на черепе из Эрингсдорфа. Он был вскрыт для извлечения мозга. Несомненными людоедами были неандертальцы из Крапины…Повреждён сильным ударом, причинившим смерть, и вскрыт череп из Штейнгейма. Следы смертоносного ранения, причинённого ударом тяжёлого тупого орудия, обнаружены на одном из фонтешевадских черепов. Вскрыт для извлечения мозга один из черепов из Саккопасторе. Убит ударом по голове Нгандонг V. Повреждены тяжёлыми ударами и вскрыты для извлечения мозга и все остальные черепа явантропов» (Семёнов Ю.И. Как возникло человечество – М.: Гос. публ. ист. б-ка России, 2002 – 790 с., с. 331). Где бы ни были обнаружены останки ранних неандертальцев – в Германии, Франции, Италии, Хорватии или на острове Ява – везде наблюдаются следы первобытной дикости, чисто животного, зверского отношения первобытных людей друг к другу.

Положение резко меняется уже на стадии классических неандертальцев. «Среди многочисленных находок классических неандертальцев, – пишет Ю. Семёнов, – лишь две – Монте-Чирчео I и Неандерталь – обнаруживают более или менее несомненные признаки насильственной смерти и следы каннибализма. Фактами, которые бы говорили о бытовании каннибализма среди позднейших палеоантропов, наука не располагает» (Там же, с. 332). Ю. Семёнов считает это результатом отказа от зоологического индивидуализма. На наш взгляд, это результат преодоления анархии, «войны всех против всех», а не индивидуализма, результат распространения порядка и культуры.

Громадным шагом в развитии культуры неандертальцев может считаться и распространение заботы о мёртвых, являющееся очевидным продолжением уже начавшейся в неандертальских сообществах заботы о живых, заботы людей друг о друге. Ни одно животное, к какому бы виду оно ни принадлежало, не проявляет заботы об умерших представителях своего вида. Трупы животных лежат там, где они встретили смерть, и становятся пищей животных-падальщиков. Такое же животное поведение было характерно и для австралопитеков, и для обезьянолюдей, и для ранних неандертальцев. Только поздние неандертальцы, почти полностью перешедшие в сапиентное состояние, стали заботиться об умерших, стали с почётом и грустью хоронить их и перестали пожирать. Можно предположить, что они определили набор звуков для слова «смерть», а значит, стали догадываться о необратимости смерти и временности жизни в этом мире. Наблюдая множество смертей, происходящих в их сообществах, они, надо думать, постепенно открывали для себя страшную истину о неизбежности смерти, в том числе и собственной смерти.

Мышление поздних неандертальцев, скорее всего, ещё не достигло такого уровня абстракции, чтобы они могли выработать представление о душе. «Особенности неандертальских погребений, – справедливо отмечает Ю. Семёнов, – свидетельствуют о том, что живые боялись не духов умерших, а самих мертвецов, принимали меры защиты не от душ умерших, а от самих покойников, от трупов» (Там же, с. 506). Душа – олицетворение жизненности, тело трупа безжизненно, отсюда делается вывод, что его покидает то, что делает его живым, т. е. душа. Но чтобы сделать подобное заключение, необходимо не просто противопоставить жизнь смерти и подобрать звуковые обозначения для этих понятий, нужно противопоставить живому телу некую жизненную силу, которая бестелесна и в то же время способна действовать, перемещаться, воспринимать окружающее. Маловероятно, чтобы люди со слаборазвитыми лобными долями мозга могли изобрести термин для обозначения бестелесной жизненной силы, которая управляет действиями тела. Скорее всего, они лишь подозревали, что проявления жизненности ещё таятся в безжизненных телах трупов, и они могут пробуждаться непредсказуемым образом. Во всяком случае весь ужас смерти и вся её неотвратимость были постигнуты уже неандертальцами, они почувствовали себя смертными, и ценность человеческой жизни стала составной частью их культуры.

Хотя неандертальцы не могли ещё иметь развитых представлений о загробном мире, снабжение покойников пищей и орудиями в их погребениях свидетельствует о наличии представлений, связанных с жизнью после жизни, т. е. зачаточных религиозных верований. Эти верования касались возможности жизни в мёртвом теле, а не вне тела. Идея же, лежащая в основе понятия о душе, заключается не в существовании души в теле, а в возможности её отделения от тела, отдельного существования, переселения в бестелесный мир, жизни за пределами тела в качестве своеобразного духовного тела. Такая идея возможна лишь по достижении такого уровня абстрагирования, который предполагает установление различий между духовным и материальным, что было недоступно не только неандертальцам, но и людям современного типа ещё многие тысячелетия после того, как они расселились по всем земным континентам.

Наиболее мощным мобилизационным источником первичных религиозных верований, который наложил отпечаток и на представления о жизни и смерти, можно считать охотничью магию. Охотничья магия у неандертальцев имела примитивный, зачаточный характер, как и другие формы культуры. Магия возникает из стремления мобилизовать окружающую природу на оптимизацию жизнедеятельности человека. Орудием такой мобилизации является магическое действие, включённое в определённый магический ритуал.

Ритуализация успешных действий наблюдается у всех высших животных и связана с механизмом импринтинга (запечатления). Запечатление в коре головного мозга некоей последовательности действий, принесших удовольствие, удовлетворение, достижение желаемого результата превращается в устойчивую установку, по принципу доминанты вытесняющую любые альтернативные пути достижение того же результата. Превращение психологической установки в жёсткий стереотип, обязательный поведенческий ритуал имеет огромное биологическое значение, так как помогает животным получать нужные им результаты без применения неумелых ориентировочных действий. Но запечатление ритуалов и ритуализация действий лишает животных, а в какой-то мере и людей изменять свои действия, своё поведение с изменением обстоятельств. В бегстве от инноваций заключается негативная сторона как религиозных, так и политических ритуалов.

В новой обстановке животные продолжают автоматически повторять запечатлённые ритуалы, которые мешают им сообразовывать поведение с действительностью. Доходит до того, что они совершенно не замечают ни изменения обстановки, ни возможностей достижения нужных результатов путём самого простейшего изменения способа поведения, ни того, что запечатлённые стереотипы не позволяют им получить какие-либо полезные результаты. Наблюдая подобные действия животных, люди поражаются их косности и тупости, не замечая при этом, что их собственные ритуалы и стереотипы поведения являются культурным аналогом биологически ориентированных установок и механизмов поведения. И подобно тому, как запечатление мобилизует психику животных на определённое восприятие реальности и организует их способ восприятия, культурное запечатление мобилизует сознание человеческих сообществ на определённое восприятие реальности, организует их способ восприятия таким образом, что воспринимается несуществующее.

Сохранение у неандертальцев обезьяньих признаков черепов связано с незавершённостью формирования морфофизиологического устройства человеческого мозга, что, несомненно, сказывалось на сохранении некоторых животных особенностей регулирования поведения. Формирующиеся культурные установки в некоторых отношениях вытекали из биологического запечатления стереотипов поведения, приведших к успешным результатам. Особенно это проявлялось в ситуациях охотничьего промысла, в которых запечатление стимулировалось выделением адреналина и норадреналина – гормонов страха и агрессии. Жизнь неандертальских охотников всё время была под угрозой. Огромные могучие звери, на которых они охотились, были во много раз сильнее каждого из них. Тела их были покрыты множеством шрамов, испытали множество травм. Один удар клыком, рогом или бивнем мог мгновенно умертвить самого сильного охотника или превратить его в жалкого калеку, неспособного самостоятельно добывать пищу и живущего на иждивении сообщества.

Наверное, многие охотники считали такую жизнь хуже смерти. Встречи со зверями в боях не на жизнь, а на смерть были опасны и порою трагичны. Но долгое отсутствие таких встреч было ещё опаснее и могло стать ещё трагичнее. Сообщество обрекалось на голод, особенно в зимнее и весеннее время, когда невозможно было прокормиться собирательством. Возникала жгучая потребность в действиях, которые способствовали бы успеху охотничьей деятельности. Характер и содержание таких действий подсказывали людям опыт их повседневной деятельности и развивавшаяся на его основе способность к обобщениям. «В процессе деятельности, – отмечает Ю. Семёнов, – человек всё больше и больше убеждался в том, что для того, чтобы добиться желаемого результата, он должен действовать так же, как он действовал в тех случаях, когда им был достигнут результат, подобный желаемому… Подобные, одинаковые действия влекут за собой подобные, одинаковые результаты – таково было первое широкое обобщение, которое может быть названо законом подобия деятельности и результата» (Там же, с. 454–455).

Данное обобщение оказывает всестороннее влияние на культуру неандертальцев, а затем и людей современного типа, оно становится одной из важных идейных основ их формирующегося мировоззрения. В фундаменте этого мировоззрения был заложен тезис: «Подобное вызывается подобным». Случаи, когда этот тезис не срабатывал, как правило, игнорировались, их можно было объяснить неточностью или неправильностью, недостаточной подобностью проведенных действий, зато случаи, когда подобные действия приносили нужные результаты, надолго запоминались и рассматривались как подтверждение данного тезиса. На этой основе неандертальцы, а вслед за ними люди современного типа приходят к необходимости выполнения определённых ритуалов, состоящих из символических магических действий, для достижения подобных результатов реальных действий в охотничьем промысле. Они имитируют успешную охоту, чтобы ритуальными действиями создать условия для реальной успешной охоты.

Охотничья магия неандертальцев была весьма примитивной. Не в состоянии ещё достаточно реалистично изобразить зверей, являющихся потенциальным объектом охоты, они удовлетворялись тем, что использовали похожие предметы. Так в пещере ведьм возле нынешней Генуи они имитировали охоту, бросая комья глины в сталагмит, напоминавший по своей форме очертания тел различных зверей. В одной из пещер Ливана были обнаружены останки оленя, расчленённые, уложенные на камнях и посыпанные красной охрой. Ритуал убийства уже убитого оленя, покрытого краской, чтобы придать видимость вытекшей крови, должен был способствовать, по-видимому, успеху в охоте на оленей после проведения этого ритуала.

Весьма интересным свидетельством охотничьей магии является хранение неандертальцами в самых различных частях Западной Европы черепов пещерного медведя. Этот огромный могучий зверь часто передвигался на задних лапах, достигая почти трёхметрового роста, и был соперником человека в обладании пещерами. Подобные хранилища черепов были обнаружены в пещерах Драхенлох (Швейцария), Петерсхеле (ФРГ), Клюни (Южная Франция), Зальцхофен (Австрия) и в других местах.

Черепа и кости были разложены в определённом порядке, для хранения использовались, в частности, большие лари, или «ящики», созданные в виде специально вырытых ям, обложенных камнями.

Исследователи связывают хранение черепов и костей убитых медведей с верой в их оживление, в появление новых медведей, возникших из добытых черепов. Весьма важно, что в разных местах распространения неандертальцев такому же ритуальному хранению подвергались останки быков, зубров, оленей и других животных.

Примитивная, зачаточная культура неандертальцев получила дальнейшее развитие у людей современного типа, которые, таким образом, стали не только их более развитыми во всех отношениях потомками, но и наследниками их культуры.

14.6. Люди современного типа, кроманьонцы, неоантропы, или хомо сапиенс

В 1868 г. в пещере Кро-Маньон в юго-западной Франции (департамент Дордонь) были найдены останки людей, которые, судя по эти останкам, при жизни ничем существенным не отличались от современных людей, так что, оказавшись ныне в уличной толпе большого города одетыми в современную одежду, не привлекли бы к себе никакого внимания.

По сравнению с неандертальцами люди этого типа, получившие название кроманьонцев, были выше ростом, не такого «кургузого» и грубого телосложения, более стройные, с более тонкими костями, с прямо посаженой и высоко поднятой головой. Черепа кроманьонцев не содержали уже остатков обезьяньих черт, которые были характерны для неандертальцев. Кроманьонцев отличали высокие лбы, округлые, а не продолговатые и удлинённые головы, отсутствие затылочного выступа и исчезновение надбровного валика, поскольку это костное образование разделилось углублением посредине на две бровные дуги, располагающиеся над краем глазниц. У них были уплощённые лица, а не выступающие вперёд обезьяньи морды, выступающие костные носы, маленькие челюсти с ровными рядами зубов и хорошо развитые подбородочные выступы. Всё это говорило о том, что процесс антропогенеза у этих существ, живших около 40 тыс. лет назад, в общем и целом завершился образованием человека современного типа, иначе именуемого неантропром, или человеком разумным.

В строении черепов неантропов имелись и отличия от современных биологических стандартов: менее высокий свод черепа, более массивные зубы и т. д., что, однако, является незначительными отклонениями и находится в пределах индивидуальных различий между современными людьми. Однако нельзя забывать, что строение черепа и костей отражает лишь морфофизиологическую сторону идентичности между кроманьонцами и современными людьми и ничего не говорит о нейронных связях внутри черепной коробки, от которых также зависит развитие интеллекта. Быть человеком современного типа по внешнему виду – ещё не значит быть таковым по уровню интеллекта. По-видимому, эволюция в этом направлении ещё продолжалась тогда по мере решения сложных жизненных задач чисто человеческого характера, развития речи, совершенствования орудий труда и социальных отношений.

В какой-то мере продолжался и процесс формоизменения черепа. Человеческий череп из поколения в поколение укорачивался и округлялся, что можно рассматривать как дальнейшее преодоление неандертальских признаков. Антропологи назвали этот процесс брахицефализацией. Возможно, он был связан с дальнейшим совершенствованием речевого аппарата, происходившим в постоянной биологической работе по говорению и умственной работе по формулированию мыслей. Глотка, ставшая дополнительным резонатором для более чёткого произнесения и вынесения в окружающее воздушное пространство звуков речи, прикреплена к основанию человеческого черепа, которое у людей современного типа, в отличие от архантропов и неандертальцев, стало изогнутым и способствовало общему укорочению черепа. Эту точку зрения отстаивал в антропологии Д. Пилбим.

О продолжении антропогенеза свидетельствует и наличие у останков людей, живших от 40 тыс. до 25 тыс. лет назад, самых разнообразных и порой неожиданных комбинаций признаков. Типичный пример – обнаружение у ряда черепов, найденных в пещере Гримальди в Италии, некоторых признаков негроидной расы. Современные же расы с устойчивыми признаками сформировались, по-видимому, около 25 тыс. лет назад.

Но антропологический тип уже сложился от 40 тыс. лет назад и открывал перед новым человеком новые поистине космические возможности. И он не преминул ими воспользоваться. Объектом экспансии неантропов стал весь земной шар, кроме Антарктиды. Ни мороз приледниковой тундростепи, ни зной африканских пустынь не могли остановить человека.

Человечество в этот период подразделилось на две большие группы в зависимости от ареала обитания. Первая из этих групп, которую можно условно назвать северо-западной, охватывала огромное пространство от территории современной Испании до Сибири. Безусловным центром, ядром обитания этой группы была ещё со времён неандертальцев территория современной Франции, особенно её юго-западная часть. В этой части обнаружены самые важные и значимые для изучения вех эволюции человека стоянки первобытных людей, комплексы их орудий и инвентаря. Эта область была «колыбелью» европейского человека, отсюда он расселялся на запад, в Испанию, на север, в Британию, на юго-восток, в Италию, на восток, в Германию, и далее, на юг и восток европейского континента. Как отмечал французский исследователь Т. Придо, подчёркивая роль юго-западной Франции в развитии первобытного человека, «геологические силы словно нарочно готовили эту местность для человеческого обитания: точно неведомые архитекторы спланировали огромный, широко раскинувшийся город и проложили между известняковыми обрывами магистрали перекрещивающихся долин. Реки и водопады промывали в известняке залы и проходы, в нём возникали пещеры и ниши, он образовывал выступы, арки и своды» (Придо Т. Кроманьонский человек – М.: Наука, 1979, с. 14).

Здесь, по-видимому, была самая высокая плотность населения в Европе того времени и находился один из самых мощных плацдармов, откуда при отступлении ледников первобытные люди расселялись на север, и куда при новых оледенениях отступали, чтобы выжить и обрести надёжное убежище.

Для северо-западной (евразийской) группы в целом было характерно обитание в суровых условиях приледниковой зоны, постоянное сопротивление холоду и соответствующее опережающее развитие палеоцивилизации, вынуждавшееся необходимостью постоянно совершенствовать орудия охоты, возведение убежищ, использование и добывание огня, создание одежды и т. д. Преимуществом жизни в этой трудной для выживания среде было обилие крупных животных, виды которых в этот период испытывали небывалый расцвет, и которые поставляли в процессе постоянной охоты на них благоприятный материал для развития палеоцивилизации в виде мяса и жира, кости и рога, кож и шкур.

Ареал обитания другой, юго-восточной группы, распространялся от южной Африки до Восточного Средиземноморья, и далее, через переднюю и Центральную Азию в Восточную Азию, на территорию современных Индии, Китая, Юго-Восточной Азии и вплоть до острова Ява. Здесь люди жили в условиях относительно мягкого, тёплого или даже жаркого климата (исключая территорию Китая, куда время от времени добиралось холодное дыхание ледников). Для представителей юго-восточной группы значительно меньшее значение имело создание средств для защиты от холода, относительно замедленное до поры до времени развитие палеоцивилизации, относительно меньшее значение охоты и большее значение собирательства, большее разнообразие объектов охоты. Преимуществом жизни в отдалённой от приледниковья среде было неизмеримо большее богатство природы, плодородие почвы, обилие растительной пищи.

Обе эти большие группы первобытного населения трёх материков существовали не обособленно, изолированно друг от друга, а постоянно перемещались, перемешивались, переходили из одной в другую посредством широкомасштабных миграций. Главная коммуникация между обеими группами проходила через замерзавший при похолоданиях Босфор в Юго-западную Азию (Восточное Средиземноморье). В периоды снижения уровня моря при сковывании вод ледниками на месте пролива Босфор и Дарданеллы образовывался перешеек.

Так уже в столь глубокой древности возникло существенное различие в способах приспособления к природной среде и способах цивилизационного (в данном случае – палеоцивилизационного) развития, которое в дальнейшем породило извечную конкуренцию между Западом и Востоком, соперничество этих двух то сближающихся, то расходящихся альтернативных путей эволюции человечества. Источником этой никогда не прекращающейся конкуренции и периодического изменения темпов развития явилось принципиальное различие социально-мобилизационных структур, лежавших в основе жизнеобеспечения человеческих сообществ Востока и Запада. Это различие было продиктовано природным окружением и необходимостью максимальной мобилизации усилий для решения конкретных проблем, стоящих перед сообществами.

Более передовые технологии и связанная с ними большая свобода действий отдельных индивидов в сообществах уже в этот период была характерна для европейского континента, где суровая природа требовала для выживания человека большей концентрации усилий на создании защитных средств палеоцивилизации, а природная среда поставляла больше ресурсов для охоты, строительства и создания орудий вследствие наличия очень большого количества крупных животных, великолепно защищённых естественным вооружением. Победа над такими животными требовала значительно более сложной организации человеческих сообществ, более напряжённых умственных усилий для выработки стратегий охотничьего промысла, более интенсивных мобилизационных усилий для совершенствования искусственного вооружения человека и создания разнообразных орудий труда.

Достижения европейской палеоцивилизации при миграциях европейцев в переднюю Азию и Африку распространялись через Восточное Средиземноморье на всю юго-восточную группу. Прошло несколько десятков тысячелетий, прежде чем европейские кроманьонцы и вся северо-западная группа населения стали утрачивать своё первенствующее положение и техническое превосходство вследствие глубокого экологического кризиса, который был вызван этим же превосходством и наступившим после окончания последнего ледникового периода глобальным потеплением.

Антропологи не замечают этого первоначального первенства Европы потому, что они слишком погружены в измерения черепов и сравнения этих измерений, в констатацию фактов биологического порядка, которые часто заслоняют видение общеисторического процесса. К тому же по мере распространения локально-цивилизационного подхода стало модой и хорошим тоном в науке всячески избегать европоцентризма. Так и получается, что человек современного типа пришёл в Европу откуда-то извне, главным образом из Африки и стал колонизировать Европу, вытесняя европейцев того времени в какое-то подобие резерваций. И никого не заботит, что вся сумма археологических фактов диаметрально противоположна подобным фантазиям. Ибо наивысшего расцвета общество охотников и собирателей и в создании культуры, и в изготовлении орудий труда достигло именно в Европе от Гибралтара до Урала и в Азии до Сибири. Другое дело, что это европейское «первородство» стало утрачиваться в результате крупномасштабного экологического кризиса после окончания вюрмского оледенения 10–12 тыс. лет назад и особенно с началом неолитической революции, когда протоцивилизации Азии явно обогнали в развитии хозяйства застывшую на охоте и собирательстве палеоцивилизацию Европы.

Культурно-палеоцивилизационное первенство Европы как в неандертальский, так и в кроманьонский периоды подтверждается всей совокупностью добытых наукой фактов, каждой «страницей» археологической летописи. Именно в Европе около 35 тыс. лет назад в связи с успехами массовой охоты на крупного зверя палеолит начинает превращаться в остеолит (остео – костный), т. е. в палеоцивилизацию, в основе которой лежало изготовление орудий уже не только из камня, но и из кости. Причём из кости и рога изготавливалось уже около половины орудий кроманьонцев, служащих инструментами для изготовления других орудий, в том числе и из камня. Зная об этом обстоятельстве, антропологи, тем не менее, по укоренившейся традиции, не выделяют остеолит в качестве отдельной эпохи палеолита, что совершенно неверно с методологической точки зрения. В костекаменной индустрии кроманьонцев кость играла более важную роль, чем камень, поскольку она стала главным материалом создания культуры, совершенствования охотничьего оружия, изготовления вещей, которые мы сейчас называем продуктами потребления, тогда как камень продолжал служить лишь непосредственным производственным нуждам. Гораздо меньше использовалась кость за Боспором, в юго-восточной группе человеческих сообществ, в более тёплом климате на территориях Африки и Азии. Там продолжался главным образом каменный век, хотя недостаток сырья в виде костей крупных животных лишь сдерживал, но не мог остановить прогресс в сфере создания орудий. Можно предположить, что распространение костяных технологий также происходило под влиянием выходцев из Европы.

По расчётам демографов, конечно же, только ориентировочным, плотность населения в Западной Европе того времени была минимум в 10–20 раз выше, чем в других заселённых к тому времени регионах планеты. Миграции из Европы и в Европу были очень частыми. Очень большое количество сообществ устремлялись из Европы в тёплые края с богатой растительностью и в Европу на богатые охотничьи угодья.

Новые технологии, изобретённые и нашедшие широко применение в Европе, стали материальной основой для интенсификации перемещений человеческих сообществ и завоевания человеком всей земной суши, полного покорения пространств земного космоса. Эти позднепалеолитические, остеолитические технологии пролагают наиболее ощутимый рубеж между кроманьонцами и неандертальцами и в сфере индустрии, и в сфере освоения новых географических пространств. Хотя поздние неандертальцы в процессе своей трансформации в неантропов начинают уже переход от мустьерского типа палеоиндустрии к позднепалеолитическому, использование тонких орудий из кости и рога у них было ничтожным. Отсутствие игл и проколок не позволяло им совершенствовать типы одежды, подгонять её по фигуре, создавать типы одежды, позволяющие гибко реагировать на изменения температуры, выживать без укрытий и успешно охотиться в сильные морозы. Отставало и их строительное искусство. Возводя разного типа жилища с большими очагами, кроманьонцы значительно меньше нуждались в естественных укрытиях и могли совершать очень дальние переходы вслед за стадами животных. В результате новые технологии позволили кроманьонцам расселиться значительно дальше на север Европы, проникнуть даже в заполярные районы, тогда как неандертальцы, как и ранние кроманьонцы, с наступлением ледников или с началом похолоданий откочёвывали на юг либо вымирали от холода и голода. Технический прогресс способствовал и интенсивному преодолению неандертальских биологических признаков, становлению современных. Биологическая адаптация к холоду сделалась ненужной с появлением средств защиты, которые предоставила людям послемустьерская палеоцивилизация.

«Великим географическим открытиям» кроманьонцев способствовала и усовершенствованная технология обработки камня. Если неандертальцы изготавливали около 60 видов орудий из камня, то кроманьонцы – более 200. Но главное достижение кроманьонцев в области изготовления каменных орудий заключалось в изобретении и широком применении метода ножевидных пластин, или тонких каменных лезвий. «Метод ножевидных пластин, – пишет Т. Придо, – был большим подспорьем для охотников, отправлявшихся в многодневные экспедиции в области, где почти не встречались не только кремни, но и другие мелкозернистые породы. Они могли брать с свой запас пластин, чтобы было чем заменить наконечники копий, обломившиеся при неудачном броске… А края кремневых ножей, которыми рассекали суставы или сухожилия, обламывались и затуплялись. Благодаря методу ножевидных пластин новые орудия можно было изготовить тут же на месте» (Там же, с. 63).

Значительно возросла и тщательность изготовления орудий. Она была доведена фактически до такого уровня совершенства, что не могла бы быть превзойдена и современными технологическими средствами. Это свидетельствует о высоком уровне профессионализма кроманьонских мастеров, о начавшейся специализации в сфере каменной и костно-роговой индустрии. «Если рассмотреть изящные, тонкие каменные лезвия, – отмечает американский специалист Роберт Майер, – то трудно представить, как их могли бы усовершенствовать в наше время – ну, может, не считая разрезания лазером» (Майер Р. Дж. Предыстория человечества – М.: Аст, Астрель, 2006 – 301 с., с. 145).

Всё это способствовало успеху охотничьих промыслов и стимулировало всё более далёкие перемещения в погоне за неравномерно распределённой и постоянно мигрирующей добычей. Заселение трёх континентов архантропами и палеотропами не было сплошным, вне их досягаемости оставались высокогорные районы, пустыни, и, что характерно – тропические леса, где ранее жили их далёкие обезьяноподобные предки. Неоантропы завершили сплошное освоение суши, они сумели освоить и два новых континента – Австралию и Америку. Переходам людей на эти континенты способствовали оледенения, сковывавшие льдами огромные количества воды. На пике оледенений уровень моря понижался на 100–150 м, что вызывало обмеление береговых шельфов и образование перешейков между островами. По этим перешейкам люди перешли на Новую Гвинею, которая в этот период, как полагают, около 35 тыс. лет назад, составляла единое целое с австралийским материком.

Поселившись в прибрежной зоне, австралийские первопоселенцы многие века занимались главным образом сбором моллюсков, ловлей рыбы, поиском съедобных растений. Затем очень медленно, идя вдоль крупных рек, они стали продвигаться вглубь континента, пока не заселили его весь, включая и пустынные районы. С возникновением широкой водной преграды между Австралией и Юго-Восточной Азией, они оказались в полной изоляции от остального человечества на маленьком континенте с жарким климатом, похожим на африканский. Охота на кенгуру и прочих некрупных животных не требовала постоянного совершенствования охотничьего вооружения, а жаркий климат и обильная растительность не побуждали к развитию индустрии.

Результатом явилось то, что австралийские аборигены до прихода европейцев продолжали жить в каменном веке и многие из них до сих пор живут в условиях палеоцивилизации. Приблизительно в таком же положении оказались и жители Африки южнее Сахары, которые, как уверяют, дали миру человека современного типа. О современности человека нужно судить не по форме черепа, а по его делам.

Несколько в лучшем положении оказались древнейшие поселенцы Америки. Но и они отстали. В распоряжении коренных американцев, которые позднее получили ошибочное название американских индейцев, был огромный континент с практически неисчерпаемыми ресурсами и разбросом климатических зон от арктических до антарктических. Эти древнейшие колумбы открывали Америку, не замочив ног. Они проходили на американский континент вслед за миграциями животных в ледниковые периоды, когда уровень вод в скованном льдами океане понижался настолько, что на месте Берингова пролива образовывалась Берингия – полоса суши, соединявшая два материка. Переход через Берингию мог происходить только с Дальнего Востока нынешней территории России на Аляску, нынешнюю территорию США.

Учёные много спорят о времени, когда совершался этот переход. Наиболее вероятное время начала перехода – около 35 тыс. лет назад, на самом пике ледникового похолодания. И хотя в это время ещё не закончился процесс формирования человека современного типа, практически все учёные согласны с тем, что переселение совершалось именно людьми современного типа. Основанием такой уверенности служат археологические находки, а также тот факт, что продвижение в наиболее холодные арктические зоны стало доступно только людям современного типа вследствие их достаточно высокой технической оснащённости, т. е. наличию высококачественной одежды, обуви, строительству утеплённых жилищ с большими очагами. Неандертальцы в такие холода, несмотря на свою биологическую приспособленность к низким температурам, просто замерзали или умирали от голода.

Наиболее вероятно наличие нескольких «волн» переселенцев из Азии в Америку. Наибольшая интенсивность этих волн, очевидно, пришлась на периоды 25–20 тыс. лет назад и около 12 тыс. лет назад. То, что переселенцы были азиатами, доказывается не только географической близостью этой части Азии к Берингии, но и близостью расовых черт представителей монголоидной расы и американских индейцев. Главными из этих черт являются наличие у тех и у других широких скул, прямых чёрных волос, а также эпикантуса, т. е. образованной кожей верхнего века складки у внутреннего угла каждого глаза. Большое сходство наблюдается и в форме орудий азиатских и американских сообществ. Видимо, большинство переселенцев проходили с территории современного Китая, Монголии, российских Сибири и Дальнего Востока.

Таяние ледников привело к затоплению Берингии и прекращению контактов между Азией и Америкой. Между тем первопоселенцы Америки продолжали продвигаться с севера на юг из Аляски на территорию нынешних Канады и США, затем в субтропические зоны Центральной и тропические леса Южной Америки, и, наконец, в приантарктическую зону Огненной Земли.

После затопления Берингии на внешнюю изоляцию Америки от других континентов наложилась внутренняя изоляция одних групп сообществ от других. Об этом свидетельствует прежде всего огромное множество языков коренного населения Америки. Миграции населения, безусловно, происходили, как и контакты между сообществами, о чём говорит, например, распространение в период 12 тыс. – 10 тыс. лет назад широкого наконечника копья от Канады до Огненной Земли. Подобные наконечники не найдены нигде на континентах Старого Света, это сугубо американское изобретение. Охота на крупных животных при помощи копий с такими наконечниками способствовала определённому прогрессу в Северной Америке, подобному тому, какой наблюдался в приледниковой Европе. Около 20 тыс. лет назад коренные жители Северной Америки охотились на мамонтов, мастодонтов, бизонов, мускусных быков, оленей карибу, лошадей, гигантских бобров и ленивцев, что побуждало их к столь же постоянному совершенствованию своей палеоцивилизации, какое происходило и в Европе.

Глобальное потепление, наступившее 12–15 тыс. лет назад, привело к вымиранию большинства видов крупных животных, которое было, безусловно, ускорено и усугублено их истреблением экстенсивной охотой человеческих сообществ. Наступил тяжелейший экологический кризис, который в Северной Америке, как и в Европе, привёл к чрезвычайно длительному застою в развитии и кризису палеоцивилизаций, которые в свою очередь обусловили отставание этих палеоцивилизаций от тех, что создавались в Азии и на юге Америки. Однако в Америке не было столь тесных контактов и постоянного соперничества между Севером и Югом, которые в Старом Свете происходили между Западом и Востоком, постоянно стимулируя и даже подстёгивая прогрессивную эволюцию. Не было и столь же мощных внутренних стимулов к развитию.

В результате до прихода европейцев в Северной Америке происходило крайне замедленное развитие охотничьих сообществ, которое так и застыло на предцивилизационном уровне и не привело к созданию цивилизаций. В Южной Америке возникли самобытные цивилизации ацтеков, инков и майя, которые напоминали древнейшие цивилизации Передней Азии, но по ряду параметров отставали даже от них. А ведь южноамериканские цивилизации формировались и функционировали по меньшей мере на два тысячелетия позднее, когда Европа была уже на пороге Нового времени. К сожалению, эти цивилизации были сметены агрессивным натиском европейцев, и мы ничего не знаем о возможностях их дальнейшего развития.

Изоляция, отсутствие постоянных контактов и конкуренции социально-мобилизационных структур приводит к застою и отставанию в развитии. В то же время относительная изоляция, позволяющая вызреть собственному варианту социально-мобилизационных структур, чтобы затем проявить их конкурентоспособность во внешних контактах, безусловно полезна для любого сообщества.

Более совершенная «упаковка» мозга позволила кроманьонцам значительно усовершенствовать свои орудия, создать огромное разнообразие функционально специализированных орудий. Крупнейшим достижением остеолитической техники стало появление и постепенное усовершенствование составных орудий, представлявших собой каменные или костяные наконечники, прикреплённые к деревянным или костяным рукояткам. Это значительно удлиняло орудия и позволяло использовать эффект рычага. Изобретение длинного копья с твёрдым и острым наконечником значительно увеличило результативность охоты и её безопасность от зубов и клыков крупных млекопитающих, поскольку ни одно из животных не обладало столь длинным и обладающим столь ужасной пробивной силой естественным вооружением.

Клыки саблезубой кошки (или «тигра») были очень велики и могли без труда прокусить любую часть тела и выпустить кишки из любого животного.

Но копьё с кремневым наконечником было гораздо длиннее и опаснее. Наконечник надевался на древко и крепился к нему специальным клеем, сваренным на огне и состоявшим из смолы с добавлением охры в качестве загустителя. Копья неандертальцев, представлявшие собой заострённые палки с обожжённым для крепости концом, не шли ни в какое сравнение с этим мощным оружием. Оно не только протыкало шкуру зверя, но и пронзало плоть, проникая в жизненно важные органы.

В это же время появляется и составное метательное оружие в виде облегчённого короткого копья, дротика, вес которого и форма были подобраны так, чтобы обеспечить удобство метания. Теперь можно было поражать копьями любого зверя на расстоянии, не приближаясь к нему настолько, чтобы подвергнуться ударам его когтей, клыков или рогов. Благодаря этим усовершенствованиям охота становится всё более успешной. Наряду с окружением зверя копьносцами и метальщиками дротиков всё шире применяются облавы, загоны, западни, ловчие ямы, замаскированные ветками и снабжённые торчащими вертикально вверх заострёнными кольями. Жители стоянки Солютре во Франции из года в год и из поколения в поколение загоняли к одной и той же пропасти множество лошадей, которые, потеряв осторожность от страха, сваливались туда и разбивались насмерть.

Палеоцивилизация ориньяко-солютрейского типа создала предпосылки для значительного расширения массовой охоты на крупных животных. На многих стоянках на европейском континенте археологи находят столь огромные скопления костей, что возникает вопрос о полном истреблении в определённых местностях целых стад. Здесь погребены останки тысяч особей. Фактически это была война. Не вступая ещё в войны между собой, европейцы того времени вели истребительную войну с окружавшим их царством животных, тем самым подрывая в конечном счёте основы собственного благосостояния. Такая же война велась и на других континентах, но только в меньших масштабах вследствие отставания в развитии палеоиндустрии.

Массовая охота в таких масштабах впервые в первобытной истории человечества создала полную обеспеченность человеческих сообществ продуктами питания, предметами потребления, материалами для изготовления орудий, оружия, хозяйственного инвентаря, одежды и даже украшений. Продвигается вперёд профессионализация людей в создании орудий, выделке шкур, шитье одежды, создании украшений, изобразительном искусстве и других формах первобытной культуры. Культура впервые отделяется от утилитарной деятельности. Археологами обнаружены остатки остеолитических каменоломен по добыче кремня и древнейших «мастерских», в которых складировались приготовленные к обработке бивни мамонтов, определённые заготовки из камня, кости и рога.

Несмотря на хищнический, военноподобный характер массовой охоты, животный мир последнего (вюрмского) оледенения всё ещё был способен к простому воспроизведению своей численности благодаря обильному корму в приледниковых тундростепях, высокой первоначальной численности видов и достаточно высокого темпа из размножения. Живая природа уже тогда с огромным трудом восстанавливалась от нашествий на неё вооружённого человека, который отнюдь не жил в благостном равновесии с природой, как это полагают многие экологи, а убивал и использовал всё живое, что только удалось настигнуть. Охотники совершенно не заботились о воспроизводстве численности животных, от которой зависел успех охотничьего промысла и благосостояние человеческих сообществ. На ряде стоянок археологами обнаружены скелеты беременных самок и детёнышей различных животных. Тяжек и тернист путь человека к человечности и уважению к жизни.

Прогресс в сфере изготовления одежды и возведения жилищ также происходил путём «ограбления» живой природы и создания на её материале различных составных орудий. По существу, составным орудием была изобретённая около 20 тыс. лет назад швейная игла. Люди «раздевали» убитых зверей и подгоняли их естественную «одежду» под собственные тела. Первоначально для стягивания накидок из выскобленных звериных шкур служили проколки из расколотых костей и грубые нити из конских волос или растительных волокон. Нити проталкивались в проделанные проколками отверстия при помощи приспособлений из рога, что было и неудобно, и долго, и трудоёмко. После распространения составных орудий пришла идея прицепить нити к проколкам, что не удавалось сделать достаточно просто при помощи клея. И тогда стали прокалывать проколками сами проколки, чтобы вдевать в них нити.

Так около 20 тыс. лет назад возникло чудо остеолитической техники – швейная игла, при помощи которой был совершён грандиозный эволюционный подъём в изготовлении одежды. Благодаря игле и трудам первобытных портных люди стали носить хорошо подогнанную под фигуру, разнообразно оформленную одежду, постепенно приобретавшую характер «составного орудия» для утепления и украшения тела при различных температурных условиях. Став составной, одежда стала подразделяться на нательное «бельё», одеяния для повседневной носки и «верхнюю» типа шуб или дублёнок, одевавшихся при наступлении холодов. Что касается обуви, то ею служили меховые «чулки» или «комбинезоны» типа мокасин. Затем стали применяться подошвы из жёстких кож, прикреплявшиеся к ступням ног тонкими ремнями из полосок кожи. Так возникли первые сандалии. Вероятно, изготовлялись и лапти. Первобытные модники и модницы щеголяли в таких шубах и манто, которые может себе позволить не каждый современный человек вследствие очень большой дороговизны натуральных мехов. С развитием первобытной культуры начинает цениться красота одежды и её сочетания с формами тела.

В этот же период чрезвычайно распространённым явлением становится изготовление разнообразных украшений из раковин, бивней, кости и рога. Первобытные люди очень любили бусы и ожерелья, их носили как женщины, так и мужчины. Если в изготовлении орудий проявляются уже определённые начала специализации, как и в изготовлении украшений, то дубление шкур и сооружение жилищ было совместной, сугубо коллективисткой деятельностью, требовавшей участия всех взрослых членов сообщества. Значительный подъём около 20 тыс. лет назад произошёл в жилищном строительстве. Охотничьи сообщества стали сооружать постоянные (базовые) стоянки и временные (сезонные или кратковременные) лагеря, или стойбища. На долговременных стоянках, как правило, строились более «фундаментальные» сооружения, где люди устраивались с максимальным по тому времени комфортом.

Это были прежде всего достаточно просторные хижины с большими очагами и довольно толстыми стенами. Большие проблемы возникали со строительным материалом для возведения стен, поскольку люди не умели ещё обтёсывать брёвна и скреплять их, а в тундростепях Европы постоянно ощущалась нехватка древесины. Поэтому здесь были распространены землянки и полуземлянки. Для создания последних выкапывались ямы около метра в глубину, края которых служили частью стен. Полы настилались травой или мостились камнями, а сверху укладывались шкуры животных. В лесостепных зонах строились большие шалаши на каркасах из длинных жердей, связанных между собой ремнями.

Временные стойбища представляли собой скопление некоего подобия палаток или юрт, которые быстро устанавливались и легко разбирались для переноса на другие места. Поскольку в тундростепях росло слишком мало деревьев, и их не хватало даже для изготовления достаточно длинных жердей, каркасы «палаточных городков» составлялись из бивней мамонтов, оленьих рогов и костей крупных животных. Для покрытия стен каждой палатки или юрты требовалось несколько десятков оленьих или бычьих шкур, а для создания каркасов использовались скелеты десятков крупных животных. Эти строения в буквальном смысле строились на костях.

Но и охотникам доставалось «по костям». Костные останки многих людей того времени, обнаруженные археологами, хранят следы сражений с гигантами животного мира в виде переломов, раздроблений, проколов, искалечений. На войне как на войне. Многие из переломов хорошо срослись, т. е. были подвергнуты искусственному лечению путём прижатия разломов и обездвижения сломанных конечностей. Жизнь многих охотников была недолгой. Но повышение уровня жизни, наступившее около 20 тыс. лет назад благодаря достигнутым успехам в развитии палеоцивилизации, стало приводить к постепенному увеличению продолжительности жизни. Некоторые из охотников доживали до 60 лет и более. Произошло и значительное увеличение численности населения Европы и приледниковой Азии. У археологов, изучающих этот период истории «доисторического» человечества появились достоверные сведения о наличии сообществ, насчитывающих сотни человек. Одно из таких сообществ было открыто во Франции, в департаменте Дордонь, где в долине реки Везер сохранились остатки очень большого и многолюдного сезонного лагеря охотников за крупным зверем.

По-видимому, к этому периоду относится и начало обмена между сообществами продуктами их палеоиндустрии, т. е. возникновение такого уровня хозяйственной деятельности, который предполагал коллективную собственность и зачатки экономических отношений, выходящих за рамки простого распределения продуктов. Напомним, что обмен своеобразными услугами присущ даже человекообразным обезьянам. Он способствует в их сообществах блокированию агрессии и распространению так называемого реципрокного альтруизма, т. е. взаимопомощи, основанной на обмене деятельностью, приносящей пользу обеим обменивающимся сторонам. По мере развития человеческих сообществ альтруизм приобретает уже не только утилитарный характер, не ограничивается обменом простейшими услугами.

Становление культуры уже у неандертальцев вносит в человеческий обиход представление о ценности, в том числе и о ценности для сообщества тех людей, который вследствие увечий или болезней сами не могут обеспечить собственное существование, но имеют для сообщества определённое культурное значение: оказывают на него благотворное влияние, открывают перед сообществом определённые перспективы, передают свой жизненный опыт молодым поколениям, делают жизнь других людей более содержательной, способны в свою очередь создавать некие общезначимые ценности. Типичными примерами являются останки классического неандертальца из пещеры Ля-Шапель-о Сен, страдавшего от тяжелейшей формы артрита, но дожившего до преклонного возраста, а также другого неандертальца из пещеры Шанидар в Ираке, жившего с искалеченной правой рукой и плечом, и похороненного с почестями в старческом возрасте.

В сообществах кроманьонцев по мере повышения жизненного уровня и уровня культуры забота о поддержании жизни больных и увечных людей распространяется всё шире, становится уже скорее правилом, чем исключением.

Становление обмена вещами стало возможным лишь по мере становления культуры, распространения представлений о ценностях и способности к оценке как утилитарного, так и неутилитарного значения вещи. Для того, чтобы возник обмен, необходимо прежде всего выполнение следующих условий: принадлежность вещей конкретным индивидам или сообществам в целом, способность сравнивать вещи и соотносить их ценности, овеществление в вещах определённого количества и качества человеческого труда, наличие в них определенных качеств, полезность их для потенциальных потребителей, способность удовлетворять определённые потребности как материальные, так и культурные. Соответственно нельзя сводить продукты обмена только к их утилитарному значению, в них всегда воплощено и культурно-мобилизационное, знаково-символическое содержание.

Сам обмен также выступает в качестве мощного фактора, стимулирующего изготовление и повышение качествеа вещей, он обладает мобилизующим действием. Вряд ли культура кроманьонцев достигла бы таких высот, если бы не стимулирующее и мобилизующее действие обмена. Наличие обмена уже на стадии ориньяко-солютрейской палеоцивилизации около 20 тыс. лет назад доказывается широчайшим распространением артефактов культуры на очень большие расстояния. Так, изделия из морских раковин обнаруживаются за 600 км от моря, где находилось сырьё для их изготовления.

Широко и независимо от миграций населения распространяются передовые технологии того времени, предметы из мамонтового бивня, разнообразные украшения. Возникновение экономических отношений на основе обмена возбуждает психологическое устремление к собственной пользе и выгоде, которое в свою очередь уже за 20 тыс. лет до нашего времени становится мощным мобилизационным фактором палеоиндустрии, порождает некоторые излишки продуктов потребления, продвигает прогресс технологий и создаёт материальные предпосылки для развития культуры, зачатков подлинно человеческого альтруизма и гуманизма. Но одновременно возникает и побочное стремление – к неэквивалентному присвоению вожделенных продуктов и ценностей посредством обмана, воровства или грабежа. В результате общество становится более сложным, усиливаются конфликты по поводу распределения, которые для своего разрешения требуют наличия в сообществах более устойчивых социально-мобилизационных структур в виде высокостатусных, высокоавторитетных и сильных группировок. Поскольку ведущей формой хозяйственной деятельности является охота, мобилизационным ядром сообществ становится охотничья группировка во главе с лидером. Организация масштабной массовой охоты требует уже волевого распределения ролей, единой организации и планирования облавы на крупных животных.

На период охоты мобилизационная функция лидера перерастает в функцию управления. Затем управленческая функция распространяется на сферу урегулирования конфликтов. Лидер охотничьей группировки выступает в роли третейского судьи при улаживании конфликтов, опираясь не только на свой авторитет, но и на силу поддерживающей его группировки. Так постепенно разъятость лидерства сменяется единством частичного и нерегулярного управления.

Появление обмена как фактора стимулирования труда и связанных с ним экономических отношений между людьми создало предпосылки для углубления специализации и выделения людей, занятых созданием орудий, художественными промыслами, обладающих искусством для такого рода занятий, их частичного, а иногда даже полного высвобождения от труда, связанного с добыванием пищи. Создание качественной одежды, украшений, наконечников копий, деревянных рукояток, резьба по дереву и кости требовали многих дней упорного труда и умений, приобретённых за многие годы. Вероятно, первые обменные операции были связаны с установлением определённого эквивалента между вещами и пищевыми продуктами. Обмен вызвал к жизни представления о принадлежности тех или иных вещей или продуктов определённым людям или группам людей и выражение этих представлений в местоимениях типа «моё», «твоё», «наше», «ваше». Это не просто местоимения, не просто элементы конструкций речи, а мобилизационные структуры мышления, которые стали выражением тех изменений, которые стали происходить как в отношениях людей к вещам, так и друг к другу.

Разумеется, индивидуальная принадлежность определённых вещей определённым людям, порождавшая возможность их обмена на другие вещи, принадлежавшие другим людям, не была ещё собственностью в современном смысле этого слова. Она распространялась лишь на личные вещи каждого человека как члена определённого сообщества, вне которого человек не имел возможности ни прокормить себя, ни приобрести нужные ему для жизни разнообразные вещи. Человек сам со всеми принадлежащими ему вещами принадлежал к определённому сообществу и был коллективным владельцем и присвоителем того «куска» природы, на котором кормилось и за счёт которого существовало это сообщество. Пока существовало присваивающее хозяйство, не могло возникнуть развитых отношений собственности. Но элементы собственнических отношений возникали в процессе коллективного присвоения природных продуктов и индивидуального присвоения личных вещей и продуктов потребления. Кроме того, уже присваивающее хозяйство ориньяко-солютрейской палеоцивилизации содержит в себе всё возрастающее количество элементов производящего хозяйства в виде всё более совершенных орудий, одежды, украшений, жилищ и других продуктов труда. А где есть производство, там есть и присвоение – уже не продуктов природы, а продуктов человеческого труда.

Развитие элементов производящего хозяйства, отношений принадлежности и обмена постепенно изменяют стадный характер человеческих сообществ, всё чаще нарушают промискуитетный характер половых отношений и беспорядочный характер деторождения. Всё чаще в рамках сообщества образуются устойчивые пары, у них рождаются «свои» дети, что наглядно показывает связь половых отношений с деторождением. Отношения принадлежности всё чаще распространяются на людей, усиливается социальными факторами тяготение к «своим» детям, «своим» сёстрам, бабушкам, дедушкам, дядям и тётям. Это естественное тяготение получает культурное подкрепление в виде психологических настроев и любовных отношений. Так постепенно первобытные стадные сообщества преобразуются в родовые общины и начинают формироваться зачатки родового строя.

Все эти обстоятельства способствуют новым прогрессивным достижениям человеческих сообществ, и на смену ориньяко-солютрейскому типу палеоцивилизации приходит мадленский тип. Этот тип получил название от стоянки, обнаруженной в Ля-Мадлен в юго-западной Франции. Мадленская палеоцивилизация в совокупности с предшествовавшей её ориньяко-солютрейкой составляют поздний палеолит. Палеоиндустрия мадленского периода характеризуется дальнейшим совершенствованием изделий из камня, кости и рога, значительным повышением разнообразия и качества обработки остеолитических изделий. Дальнейшее развитие получают и орудия охоты. Были изобретены копьеметалка и гарпун. Копьеметалка представляла собой костяной инструмент с жёлобом, в который закладывалось метательное копьё, и упором типа крючка, в который упиралось древко копья. Пущенное умелой рукой копьё, летело в два раза быстрее и дальше, чем без использования копьеметалки. Данный инструмент позволял значительно увеличить дистанцию между бегущим навстречу разъярённым зверем, на которой этот зверь мог быть поражён копьём и повержен. Тем самым повышалась безопасность охотничьего промысла. Очень полезна была копьеметалка и при преследовании убегающих зверей. К наконечникам метательных копий приклеивались или прибивались специальные шипы, чтобы животное, поражённое копьём, не могло избавиться от него и теряло силы вследствие продолжающегося кровотечения. Этой же цели служил гарпун, представлявший собой метательное копьё с наконечником, покрытым выступающими зубцами. Впиваясь в тело животного, гарпун застревал в нём намертво. Животное теряло силы и в конечном счёте становилось добычей преследователей. Гарпун оказался чрезвычайно полезным и для охоты на рыбу. Вскоре с изобретением примитивных рыболовных крючков делает громадные успехи и рыбная ловля.

Когда утилитарная деятельность людей достигает большого разнообразия и высокой результативности, у них появляется свободное время. Время, свободное от утилитарной деятельности и повышение мастерства утилитарной деятельности сделали возможным развитие искусства. Неандертальцы тоже пытались что-то изобретать, но лобные доли их мозга не были ещё достаточно развиты, чтобы отвлечься от потребностей утилитарной деятельности и обрести способность к творческой деятельности. Их зачатки культуры были прямым продолжением деятельности по добыванию средств к существованию. Искусство же развивается там и тогда, где и когда человек ощущает потребность в бесполезной деятельности, которая в то же время оказывается в высшей степени полезной для мобилизации его сознания на преодоление всевозможных обстоятельств, господствующих над ним в его повседневной жизни.

Изображая объект, человек как бы в своём воображении овладевает им. Во всяком произведении искусства заключается какая-то история, в которой повествуется о силе обстоятельств и способности человека овладевать ими. В результате создаётся психологический настрой, который ещё Аристотель назвал катарсисом и который по своей сути является не чем иным, как очищением человеческого духа от ощущения бессилия перед обстоятельствами и его мобилизацией на сотворение иного, более человечного космоса. Ибо в самом эстетическом наслаждении как таковом уже незаметно присутствует мобилизационный фактор, ощущение победы порядка над беспорядком в их никогда не прекращающемся взаимопроникновении и борьбе. Создавая произведения искусства и наслаждаясь ими, человек неосознанно ощущает себя творцом мира и воплощённой эволюцией.

Существует огромное множество разнообразных гипотез о происхождении искусства. Потребность в создании искусства не без оснований связывают с разнообразием трудовой деятельности, усложнением языковых конструкций, психофизиологическими процессами, игровой деятельностью, осуществлением магических обрядов и т. д. Однако всё это лишь частные проявления мобилизационной природы культуры в целом и искусства в частности.

Стремление к овладению предметом изображения сближает искусство и магию. Но по сути своей они диаметрально противоположны (а противоположности притягиваются). Искусство иллюзорно по форме и действенно, реалистично по содержанию. Магия же, наоборот, действенна, реалистична по форме и иллюзорна по содержанию. Магия находит в образах искусства предметность для действия, а искусство в магии – оправдание своей бесполезности с утилитарной точки зрения. Многие члены сообществ наверняка смеялись над первобытными художниками. И охота же мазать целыми днями стены, пошли бы лучше на охоту! Но эти двойники животных на стенах уж очень напоминали тех, на кого охотились в реальной жизни. Овладение животными на картинах стало рассматриваться как средство овладения ими на охоте, а создание картин – как продолжение охоты иными средствами. Однако зарождавшееся искусство имело и другое утилитарное оправдание: оно украшало быт людей, приобретало декоративно-прикладной характер, рассматривалось как украшение жизни и одна из сторон приобретённого людьми жизненного комфорта.

Первобытное изобразительное искусство подразделяется на две формы – фундаментальную наскальную живопись и миниатюры, чаще всего выполняемые резьбой по кости. Первые открытия первобытного искусства состоялись в XIX веке и были встречены научным миром с большими сомнениями. В 1836 г. один из первых археологов палеолита во Франции Э. Лартэ обнаружил в гроте Шаффо пластинку, на которой были выгравированы две лани. В 1879 г. археолог-любитель из Испании Марселино Саутуола, осматривая пещеру Альтамира со своей девятилетней дочерью, обнаружил на стенах и потолке великолепные росписи, покрывавшие стены и потолок и изображавшие различных животных. Особенно поражали воображение два бегущих быка, выполненные красной охрой. Поскольку на фресках Альтамиры были изображены животные давно вымерших видов, Саутуола сделал обоснованное заключение о том, что эти фрески представляют собой произведения доисторических живописцев. После публикации статей автора открытия с подобными сенсационными заявлениями он был заподозрен в подлоге. Предполагалось, что эти фрески выполнил либо он сам, либо кто-то из художников, гостивших у него. Лишь с появлением в XX веке научных методов датировки было доказано, что росписи Альтамиры были созданы первобытными художниками около 15 тыс. лет назад. Наскальные росписи, гравировки и скульптурные изображения времён позднего полеолита были обнаружены в 140 странах мира на всех континентах.

Для всех произведений первобытного искусства характерен своеобразный зооцентризм, т. е. сосредоточенность почти полностью на изображении животных. Французский археолог А. Леруа-Гуран, подытожив данные об изображениях в 66 пещерах в самых различных странах мира, опубликовал результаты подсчёта, согласно которым в этих пещерах первобытные художники воссоздали образы 610 лошадей, 510 быков, 247 ланей и оленей, 205 мамонтов, 137 европейских туров, 84 северных оленя, 36 медведей, 29 львов и 10 носорогов. При этом из общего количества около 50 тыс. изображений наскальная живопись содержит всего 120 изображений рыб, нескольких десятков птиц и ни одного изображения деревьев, травы, цветов, рек, гор, жилищ и т. д. О том, что быки переходят реку, мы можем догадаться лишь по положению их голов. Во всех знаменитых пещерах, и в Альтамире, и в Шове, и в Ласко, и в Ля-Мадлен, и в Фон-ле Гом, и в других местах, содержащих наскальные изображения, почти сплошь только звери, звери и звери.

Люди изображались очень редко, выписывались со значительно меньшей тщательностью и как бы схематично. Чаще всего это поверженные крупными животными охотники. Некоторые из них просто не дорисованы, у некоторых деформированы головы. В целом изображения животных выполнены, хотя и не всегда, с высоким мастерством и отражают наиболее существенные особенности каждого вида животных. Эти особенности позволяют судить о принадлежности животных к определённым видам и помогают специалистам проследить распространённость тех или иных видов в определённое время и на определённых территориях.

Такой зооцентризм объясняется, конечно, прежде всего направленностью интересов сообществ, ведущую роль в хозяйственной деятельности которых играла охота, на объекты охотничьего промысла. Кроме того, впечатления от бега могучих животных, их мощи и дикой красоты надолго врезались в память охотников, в том числе и тех, что занимались наскальной живописью. Но глубинный эволюционный смысл зооцентризма первобытного изобразительного искусства не охватывается подобными объяснениями. Создав исторически первую высокоразвитую палеоцивилизацию, обеспечивающую достаточный уровень комфорта, питания и культуры, человек современного типа начинает выделять себя из природы и противопоставлять себя её дикой стихийной силе. Он чувствует одновременно и свою зависимость от дикой природы, в концентрированном виде выраженной в могучих зверях, и свою способность побеждать её в суровой жизненной борьбе. Слабость и бессилие в борьбе с природой, неспособность контролировать стихийные процессы, независимость успеха охоты от усилий охотников и крайняя зависимость охотничьих сообществ от поступления ресурсов от успешной охоты побуждали людей к настойчивому поиску закономерностей, которые управляют стихийными процессами. Такой поиск закономерностей составил основу первобытной пранауки.

Он шёл по двум направления и имел, соответственно, две стороны. С одной стороны, активно изучались повадки животных, пути их миграции, видовые особенности (последние нашли самое отчётливое отражение в палеолитическом искусстве). Огромное внимание уделяется своеобразной «классификации» животных и растений: каждый вид получает особое название. Очень основательны знания первобытных людей по анатомии животных, получаемые при разделке туш, что тоже нашло отражение в наскальной живописи. Движения и морфофизиологические особенности животных передаются поворотами корпуса, напряжённостью мышц конечностей, их положением. На одном из изображений мамонта показано положение его сердца.

Первобытная «география» находит выражение в великолепной ориентации охотников на местности, использовании любых приметных объектов в качестве ориентиров, составлении в уме своеобразных маршрутных карт. Всестороннее изучение местности проживания сообщества при ухудшении ориентации в более отдалённых местах порождала локоцентризм, т. е. представление о родных местах как абсолютном центре всего, что существует. Умение ориентироваться на местности, от которого часто зависела жизнь охотника, было связано со следопытством – способностью по следам воссоздать в уме не только движение животных, но и всю картину отображённых следами событий. Первобытные люди не знали письменности, не умели читать, но они достигли выдающихся успехов в чтении изменчивой книги природы.

По приметам они могли предсказывать погоду, заложив основы первобытной метеорологии. Изучая на практике растительный мир, они во многом превзошли современных ботаников и других специалистов в знании жизни растений своей местности, умении использовать растительные продукты для питания и лечения заболеваний. Первобытная математика начиналась с зарубок, которые охотники оставляли на костях животных, считая дни, проведённые на охотничьем промысле. Затем счёт проводился на пальцах рук, поскольку недостаточная абстрагированность мышления первобытных людей требовала оперирования конкретными объектами для выражения количественных соотношений. Наконец, стали использоваться специальные значки для обозначения количеств животных одного вида. Эти значки надолго опередили возникновение письменности, и по-видимому, именно они были изображены в виде насечек рядом с изображениями животных в наскальной живописи.

Другое направление, или другая сторона поиска закономерностей в дикой природе состояла в установлении подобия между стихийными природными явлениями и отношениями в человеческих сообществах. Выдающийся французский учёный Леви-Брюль на основе анализа этнографических материалов и изучения этой второй стороны первобытной познавательной активности сделал вывод о «дологическом» характере мышления людей, живущих в условиях палеолита. На такой вывод исследователя натолкнула крайняя фантастичность мышления этих людей, наличие в нём множества предрассудков, нелепых верований и установок. Вывод этот, однако, не выдерживает критики. К выработке первичных религиозных представлений людей подготовила не дологичность их мышления, не отсутствие в нём логики вследствие неразвитости мозга или недостаточной способности к правильным выводам, а наличие ряда объективных обстоятельств, постоянно сопутствующих их жизни и оказывавших жёсткое давление на их мышление. Люди постоянно оказывались в ситуациях, когда успех их деятельности зависел не от прилагаемых ими усилий, а от действия внешних стихийных сил природы, источников которых они не знали, но от которой полностью зависели.

Вполне логично было предположить, что вся природа, все эти звери, ветры, дожди, грозы, холода, реки, холмы, деревья, солнце, луна, звёзды и другие чувственно воспринимаемые формы в своих намерениях направляются силами, похожими на человеческие, и на эти силы можно влиять при помощи определённых человеческих действий. Антропоморфизм в мировоззрении первобытных людей был, таким образом, не нарушением работы разума, а закономерным результатом ситуаций познания и практического взаимодействия людей с окружающей природой. Естественный человеческий способ восприятия позволял людям получать конкретные знания, осваивать окружающий мир и ориентироваться в нём, получая в результате конкретных усилий конкретную охотничью добычу, но находясь при этом в состоянии перманентной войны со всем животным миром. В рамках этого способа восприятия люди могли вполне чётко отделить людей от животных, живое от неживого, одушевлённое от неодушевлённого.

В этом отношении у них не было никаких иллюзий. Но ужасающая неопределённость причин, по которым происходят изменения, наличие огромного числа случайностей, которые так портят человеческую жизнь, беззащитность человека перед могучими силами природы побуждала их выработать своеобразный искусственный способ восприятия и представления явлений, явившийся прямым следствием принципиальной невоспринимаемости этих причин. В основе этого искусственного способа восприятия, на десятки тысяч лет опередившего создание искусственных способов восприятия в науке XX века, лежал всеохватный антропоморфизм. Этот антропоморфизм был также отчасти следствием давления культуры и языковых структур, обозначающих объекты и их действия и обусловливающих познание природы и мировоззрение первобытного человека. Культура носила синкретический характер, сплавляя в нерасчленённом, нерасторжимом единстве зачатки философского и религиозного мировоззрения, пранаучного познания, изобразительного, музыкального и танцевального искусства. Такая культура не могла не быть антропоморфной, переносящей отношения в человеческих сообществах на весь объективный мир. Религиоведы выделают множество онтологических, гносеологических, психологических, практических и прочих причин возникновения религии, религиогенеза. Однако вне их поля зрения остаётся одна из ведущих гносеологических причин – антропоморфный способ восприятия и представления (истолкования) явлений, способ мобилизации сознания на познание принципиально невоспринимаемого. Этот тип познания, несмотря на его иллюзорность и фантастичность (что коренным образом отличает его от современных научных ИСВ) имел колоссальное практическое значение для людей первобытных сообществ. Вера в несуществующие связи явлений, основанная на псевдознании и принимавшаяся за абсолютное знание, очеловечивала Космос и становилась мировоззренческим стержнем развития культуры. На природу распространялся тот реципрокный альтруизм, который действовал очень давно в человеческих и даже предчеловеческих сообществах в виде обмена разнообразными услугами.

Соответственно в магических действиях проявлялось не только повторение действий, принесших успех в реальной деятельности. В них выражалось стремление услужить неким антропоморфным силам, управляющим природными стихиями и сделать их склонными к подобным действиям в реальности. Не нужно оглуплять наших первобытных предков. Если бы не антропоморфизм их мировоззренческой ориентации, ритуальное убийство животных, чтобы способствовать удачной охоте, или разбрызгивание воды, чтобы вызвать дождь, показалось бы им полной чепухой, как это кажется нам. И тем не менее миллионы людей в цивилизационном мире, причём очень неглупых, умоляют несуществующее антропоморфное Существо о ниспослании всяческих благ, и это вовсе не кажется им (и не является) чепухой. Это – органический элемент мобилизации человеческих сил на жизнь в жестоком и бесчеловечном мире, где самые лучшие (а порой и не очень), самые главные устремления человека наталкиваются на жёсткое сопротивление обстоятельств, и очень нужна моральная поддержка могущественных антропоморфных сил, чтобы мобилизовывать себя на преодоление обстоятельств и терпеливое отношение к тяготам жизни.

Развитию и закреплению антропоморфных представлений первобытных людей способствовало состояние перманентной войны с животным миром и со стихийными силами природы. Необходимость мобилизации сил на эту первую в истории человечества глобальную войну требовала определённой идеологии, которая находила подкрепление в практике магических действий и отражение в первобытном монументальном искусстве. Ритуальное убийство нарисованных животных придавало охотникам уверенность в своих силах, способствовало мобилизации духа перед охотой, мало отличавшейся от сражения.

В наскальной живописи часто изображались крупные животные в воинственных позах, пронзённые копьями. В пещере Шове были изображены главным образом наиболее опасные животные – хищные звери и животные – гиганты – мамонты, пещерные львы и медведи, шерстистые носороги. В пещере Ласко магические обряды продолжались несколько тысяч лет. Во многих пещерах обнаружены отверстия от копий на телах нарисованных зверей. Часты изображения ран и вытекающей из них крови в виде полосок. Рядом с изображениями зверей помещались изображения ям – ловушек, специальных изгородей, применявшихся как непреодолимые препятствия бегству животных.

Некоторые изображения служили как бы наглядными пособиями для метателей копий. Таковым было, по-видимому, изображение мамонта с анатомически правильным нанесением красной охрой силуэта сердечной мышцы внутри его тела. Антропоморфизм в восприятии природы приводил и к вере в человеческую сущность, скрывающуюся под звериной шкурой, у животных, в возможность оборотничества, т. е. превращения людей в животных и обратно, в наличие половых связей между людьми и животными с рождением в результате полулюдей – полуживотных, многие из которых изображены на стенах пещер. На этой основе с переходом к родовой организации человеческих сообществ стал формироваться тотемизм – вера в происхождение того или иного рода от предка – животного или даже растения. Думается, что часто встречающиеся в первобытном искусстве статуэтки так называемых «палеолитических Венер» – женщин с огромными грудями и бедрами – также изображают в символической форме матерей – основательниц определённых родов. Эти уродливые фигуры не были, разумеется, символами женственности, они изображали в гипертрофированном виде беременность и символизировали плодоношение как источник продолжения рода.

По мере совершенствования охотничьего оружия охота становится более безопасной, а война с животным миром – всё более истребительной. Очень длительное время в эпоху позднего (верхнего) палеолита огромные стада животных приледниковой тундростепи, тем не менее, продолжают воспроизводить понесенные потери и обеспечивать видовое процветание своего основного противника, человека. Европа остаётся континентом, обеспечивающим наибольший прогресс человека и в техническом, и в социальном отношениях. Первый в истории человечества «закат Европы» начинается с началом необратимого, по крайней мере в масштабах полутора десятков тысячелетий, глобального потепления. О это блаженное тепло, которое так любят лишённые шерсти потомки обезьян! Как больно оно ударило и по животным, и по людям! Наряду с ощущениями комфорта оно принесло людям тяжкие проблемы и вызвало экологический кризис такой силы и мощи, что европейская часть человечества не могла оправиться в течение тысячелетий и надолго оказалась на периферии развития протоцивилизаций. Человек явно побеждал в войне против животного мира, но эти победы оборачивались против него самого, проявляя себя оскудением пищевых ресурсов и отсталостью палеоцивилизации.

Глобальное потепление началось 12–15 тыс. лет назад и проходило очень неровно, периодически сменяясь довольно длительными похолоданиями. Но несмотря на эту неравномерность, оно с течением времени коренным образом изменило природные условия северных Евразии и Америки. Приледниковая тундростепь, дававшая корм бесчисленным стадам крупных млекопитающих, стала зарастать смешаными лесами. Радикальное изменение экологической обстановки нанесло тяжелейший удар по животному населению всего северо-западного региона, раскинувшегося от Испании до Сибири. Катастрофа адаптированной к холоду и приледниковой тундростепи фауны была значительно усугублена и ускорена массовой охотой человеческих сообществ, больше похожей на тотальную войну.

С распространением смешаной растительности стало возможным изобретение лука со стрелами – одного из величайших технических достижений палеоцвилизации. Первые луки были обнаружены в торфяных болотах Европы на территории Германии и Дании. Они стали изготавливаться около 11 тыс. лет назад. Лук был страшным оружием, позволявшим поражать жертву на значительном расстоянии, действуя при этом из засад, что намного повышало безопасность охотников. Конечно, древнейшие луки были весьма примитивны и их пробивная сила была не больше, чем у метательных копий. Но по размерам и весу стрела не шла ни в какое сравнение с копьём, и каждый охотник мог нести с собой большой запас стрел. Это позволяло охотничьим отрядам выпускать в животных целые тучи стрел с разных сторон, попадая в уязвимые части тела и в жизненно важные органы и прежде всего в глаза. Лишившись зрения, животные оказывались беспомощными, и их добивали всеми видами оружия.

Вряд ли можно согласиться с доводами учёных, которые считают основой или даже единственной причиной вымирания мамонтов, шерстистых носорогов, мускусных быков, пещерных львов, гиен и медведей их уничтожение человеком. Люди тысячелетиями охотились на этих животных, но их популяции при этом иногда даже возрастами. И лишь необратимые изменения климата в сочетании возрастающей эффективностью загонно-облавной охоты, ростом численности человеческих сообществ и появлением всё более мощного вооружения охотников привели к необратимому нарушению экологического равновесия и тотальной гибели видов, долгое время служивших основными поставщиками самых разнообразных ресурсов для выживания и развития первобытного человечества. О масштабах истребления этих животных красноречиво свидетельствуют археологические исследования.

Так, на стоянке Пршедмостье на территории Чехии были обнаружены остатки около тысячи особей мамонтов, на стоянке Волчья Грива под Новосибирском на территории России – более двух тысяч. В междуречье Прута и Днестра на территориях Молдавии и Украины найдены останки около 6 тыс. особей пещерного медведя. На стоянке Солютре на территории Франции выявлены останки около 10 тысяч особей диких лошадей – тарпанов. На Амвросиевской стоянке на территории Украины остались лежать останки тысяч особей зубров. В этой истребительной войне против животного мира, как и в последующих войнах людей против людей человек победил прежде всего самого себя.

Оскудение животного мира в Европе привело к застою в развитии человеческих сообществ этого континента и их растянувшемуся на тысячи лет отставанию от сообществ Азии. Все эти тысячелетия по утратившему своё первенство в человеческом развитии европейскому континенту продолжали кочевать охотничье-рыболовные племена, хозяйственная деятельность которых ограничивалась присваивающим типом получения продуктов, выращенных в природе без участия человека. Они охотились уже на мелких и средних животных: благо в лесах Европы водилось немало кабанов, оленей, туров, диких овец и коз. Измельчали и орудия охоты, предназначенные на добычу таких животных. На смену мадленскому типу палеоиндустрии приходит эпоха микролитов, представлявших собой небольших размеров лезвия, резцы, наконечники из камня. Прогресс в создании таких орудий выразился в тщательной шлифовке песком, стачивавшей мелкие неровности и придававшей изделиям упорядоченный вид и удобство в пользовании.

А в это время в Азии на территориях Ближнего Востока, Индии и Китая начался постепенный переход к совершенно новым способам производства, названным учёными неолитической революцией. Наиболее передовым в техническом и социальном отношении регионом становится зона так называемого «плодородного полумесяца», включавшего территории нынешних Турции, Израиля, Сирии, Иордании, Ливана, Ирака и Ирана. Именно здесь началось приручение диких животных и культивирование растений, давшее начало животноводству и земледелию. Правда, первым одомашненным животным, по-видимому, была собака, прирученная опять-таки охотничьими сообществами Европы. Но замена охоты на разведение животных началась именно на пространствах «плодородного полумесяца», причём итогами деятельности древнейших селекционеров мы продолжаем пользоваться до сих пор. Здесь же происходило плавное перетекание собирательства в земледелие. Возникло сельское хозяйство, обеспечившее население интенсивно развивающегося региона некоторым количеством прибавочного продукта. Переход от присваивающего к производящему хозяйству, исторически первой формой которого стало сельскохозяйственное производство, дал импульс развитию проторемесленных производств. Шлифовка и сверление камня для производства орудий, изготовление каменных топоров на деревянных ручках, изобретение формовки и отжига глины для создания керамической посуды, строительство комфортных жилищ из дерева и кирпичей коренным образом изменили жизнь людей и сделали человека создателем своего собственного очеловеченного космоса. На этом заканчивается истории природы и начинается история формирования человеческой цивилизации.