VI. Борьба с претендентом на Нобелевскую премию

Три года работы в Секторе омрачились борьбой славянской части сотрудников с расистскими происками директора данного научного учреждения проф. С. М. Гершензона. Расскажу немного о Герше, как его мы все называли.

Известный украинский ученый-эволюционист И. И. Шмальгаузен как директор Института зоологии имел в нем мощную лабораторию, в которой группа исследователей во главе с Николаем Дмитриевичем Тарнавским изучала влияние тимусной ДНК на процессы рекомбинации у дрозофилы. Шмальгаузена пригласила Академия наук СССР возглавить ее другой институт, и он нашел в Москве себе заместителя в Киеве — кандидата биологических наук Сергея Михайловича Гершензона, который возглавил лабораторию генетики Шмальгаузена В Институте зоологии. Гершензон, ознакомившись с научными отчетами группы Н. Д. Тарнавского, не нашел ничего лучшего, как опубликовать их результаты под одним своим авторством. Н. Д. Тарнавский, пославший свою статью в печать раньше Гершензона, сумел опубликовать свои данные о влиянии тимусной ДНК на рекомбинацию и мутации у дрозофилы на несколько месяцев раньше Гершензона. Он написал в партийное бюро заявление о плагиате С. М. Гершензона, был огромный скандал, который друзья С. М. Гершензона с большим трудом замяли. Как Тарнавский, так и Гершензон продолжали свои публикации о мутагенном действии ДНК у дрозофилы, но вся мощь еврейской части Академии наук УССР обрушилась на молодого ученого. Не утверждались его научные отчеты, были сокращены его помощники, и в конце концов Гершензон изгнал его из Института зоологии.

В Киеве Н. Д. Тарнавский работу найти не смог. Гершензон обвинил его в антисемитизме и заблокировал его трудоустройство в любой биологический научно-исследовательский институт столицы. С большим трудом Н. Д. Тарнавский устроился на кафедру генетики и селекции сельхозинститута в г. Белая Церковь Киевской области. Как рассказывала жена Н. Д. Тарнавского А. З. Драбан, профессор архитектуры, Гершензон начал терроризировать их и в Белой Церкви — телефонные звонки с угрозой, пасквильные письма в ректорат сельхозинститута, клевета, сплетни обрушились на голову молодого ученого. Изгнав его из Киева, расправившись с ним, Гершензон посадил всю лабораторию на изучение мутагенного действия ДНК. Во время Великой Отечественной войны 1941-1945 гг Гершензон вместе с Украинской Академией наук был в эвакуации, в Уфе. Тарнавский же добровольцем ушел на фронт, был ранен, контужен и полуинвалидом вернулся в Белую Церковь. Как рассказала мне А. З. Драбан, Гершензон, возвратившись из эвакуации, продолжал преследовать Н. Д. Тарнавского и довел его до инфаркта, от которого он и умер в расцвете творческих сил. Так погиб молодой талантливый славянский ученый, истинный первооткрыватель химического мутагенеза Николай Дмитриевич Тарнавский.

В 1948 г Гершензон опубликовал итоговую статью о мутагенном действии тимусной ДНК на дрозофилу. В соавторы он включил как умершего Н. Д. Тарнавского, так и его ближайшего сотрудника Пантелеймона Онуфриевича Ситько. Через живого П. О. Ситько он забрал все данные группы Н. Д. Тарнавского, после чего обратил свою ненависть на П. О. Ситько. Последний впоследствии тоже умер от инфаркта миокарда, доведенный до смерти преследованиями Гершензона.

Приехав из эвакуации, С. М. Гершензон, оставаясь в АН УССР, занял кафедру генетики в Киевском университете им. Т. Г. Шевченко. Не помогло его отречение от генетики, когда в 1948 г на одном из совещании мичуринцев он поклялся перейти в лагерь лысенковцев и бороться с лженаукой генетикой. Его выгнали из университета, а в Институте зоологии он оставил дрозофилу и стал заниматься тутовым шелкопрядом.

Чистой генетикой и селекцией в Киеве занимался лишь один свекловод член-корреспондент АН УССР 60-летний В. П. Зосимович, который и убедил президента Б. Е. Патона пригласить из Новосибирского Института цитологии и генетики группу генетиков во главе с П. К. Шкварниковым.

Впервые я встретился с С. М. Гершензоном в 1968 году, когда приехал в Киев. В это время П. К. Шкварников был директором-организатором будущего Института генетики АН УССР, руководителем Сектора генетики в составе Института ботаники АН УССР, который возглавлял К. М. Сытник, вице-президент АН УССР, курирующий биологию. Приехав в Киев, я пошел представляться К. М. Сытнику. Это был крайне самоуверенный "организатор" науки, лысенковец по своим убеждениям. Уступив требованиям президента АН УССР академика Б. Е. Патона и научной общественности Украины, он нехотя дал согласие на организацию Института генетики, но присоединил его первоначальную основу — Сектор генетики — к своему институту. Петр Климентьевич Шкварников со своей сибирской прямотой и несгибаемой порядочностью часто конфликтовал с К. М. Сытником, который к моему приезду принял решение передать Сектор генетики в другой институт. К. М. Сытник принял меня холодно и с явной антипатией, которую сохранил до сих пор. Я знал об его обиде на Сибирское отделение Академии наук СССР, которое во время приезда делегации украинских ученых не пригласило его в Президиум совещания. Знал, что он интриговал против своего учителя знаменитого ученого М. Г. Холодного (1882-1953), исповедовал взгляды Т. Д. Лысенко. На его антипатию я ответил взаимностью. Он зачислил меня старшим научным сотрудником в отдел экспериментального мутагенеза П. К. Шкварникова, мы холодно расстались, пожав официально друг другу руки.

Из-за интриг К. М. Сытника сектор генетики повис в воздухе. Для решения его судьбы Б. Е. Патон пригласил комиссию из Москвы во главе с академиком В. А. Энгельгардтом, борцом за молекулярную биологию, личного друга профессора С. М. Гершензона. В. А. Энгельгардт собрал кагал украинских академиков (В. А. Белицер, П. Г. Костюк и другие) и они решили объединить Сектор генетики и Сектор вирусологии в Сектор молекулярной биологии и генетики во главе с С. М. Гершензоном. П. К. Шкварников и сотрудники Сектора генетики протестовали против этого решения комиссии, но К. М. Сытник убедил Б. Е. Патона в его целесообразности. К. М. Сытник распространил слухи, что приглашенный сибирский генетик — неуживчивый склочник, негибкий человек, трудный в общении. Он устроил Б. Е. Патону прямую линию с Д. К. Беляевым, и последний вылил на П. К. Шкварникова огромную бочку дегтя. Так сформировался клан ученых-генетиков и молекулярных биологов Москвы, Киева, Новосибирска, который повел борьбу с генетиками славянского происхождения во всех республиках СССР. Основной целью этого клана был захват академических институтов, кафедр ведущих университетов страны. В Новосибирске руководителями и активными членами этого клана были Д. К. Беляев, Р. И. Салганик, Д. Г. Кнорре, их "шестерками" стали В. И. Евсиков, В. А. Ратнер. В Москве лидерами клана были В. А. Энгельгардт, Р. Б. Хесин, С. И. Алиханян, В. П. Эфроимсон, сын вирусолога Зильбера Киселев, а "шестерками" стали Е. Л. Свердлов, Шестаков и превратившийся из Савла в Павла Л. И. Корочкин.

В Киеве во главе сионистского клана стояли академик В. А. Белицер, профессор С. М. Гершензон, В. В. Фролькис, В. А. Кордюм, С. Б. Серебряный, "шестерками" были академик П. Г. Костюк, С. С. Малюта, В. М. Моргун, И. А. Шевцов, Т. И. Бужиевская и, как я недавно узнал, мой ученик С. Н. Храпунов. Бельмом в глазу этого тайного сионистского спрута стал академик Н. П. Дубинин, выдающийся генетик современности, директор главного генетического учреждения СССР — Института общей генетики АН СССР, член Национальной Академии наук США. Н. П. Дубинин не понимал сионистской опасности, он широко приглашал в возглавляемые им научные учреждения ученых еврейской национальности, которые затем объединялись и начинали свою беспринципную войну на уничтожение. Он погиб в этой войне 22.04.1998 г.

Когда К. М. Сытник объединил Сектор генетики и Сектор вирусологии в единый Сектор молекулярной биологии и генетики АН УССР, ему передали еще не совсем достроенное здание рядом с Институтом микробиологии и вирусологии.

В течение полугода мы достраивали и осваивали этот корпус. Руководителем Сектора молекулярной биологии и генетики был назначен С. М. Гершензон, который вскоре был избран членом-корреспондентом АН УССР. П. К. Шкварников начал борьбу с С. М. Гершензоном за то, чтобы тот организовал для меня отдел генетики индивидуального развития. С. М. Гершензон сопротивлялся, звонил в Новосибирск Д. К. Беляеву и Р. И. Салганику узнать, как я отношусь к еврейской проблеме. Когда Р. И. Салганик приехал в Киев и убедил С. М. Гершензона, что я не являюсь антисемитом, что среди моих друзей и родственников есть евреи, а сам я был репрессирован, родился в ссылке в Сибири, он согласился создать для меня отдел в своем Секторе.

26 октября 1968 года я был избран по конкурсу заведующим отделом генетики индивидуального развития, занял семь модулей на пятом этаже корпуса, обставил их лабораторной мебелью, приборами, принял первых трех сотрудников-славян. Но больше ставок С. М. Гершензон мне не дал, хотя часто приглашал меня пить чай в своем кабинете и за чаем обсуждать научные новости. Увидев мою супругу Тамару Борисовну Дьячковскую, брюнетку из зейских казаков, он почему-то решил, что она еврейка и предложил мне устроить ее на работу в отдел цитогенетики В. П. Зосимовича, который занимался селекцией сахарной свеклы (умер 18.01.1981 г). Ее зачислили старшим инженером и ей впоследствии, при оформлении пенсии, пришлось брать справку, что она работала по своей специальности ботаника, а не инженером-электросварщиком.

П. К. Шкварников и С. М. Гершензон договорились избрать меня секретарем партийной организации Сектора молекулярной биологии и генетики, провели партийное собрание и избрали меня на вторую после руководителя Сектора должность в объединенном коллективе. Он состоял примерно из ста человек Сектора генетики славянского происхождения и ста сотрудников Сектора вирусологии (в основном евреев). Впоследствии я узнал, что основным мотивом здесь было стремление С. М. Гершензона заручиться содействием моего учителя А. Н. Белозерского, который как вице-президент АН СССР решал вопросы организации новых институтов в области химии и биологии. С. М. Гершензон часто посылал меня в Москву к Белозерскому просить содействия в превращении Сектора молекулярной биологии и генетики в соответствующий институт.

С. М. Гершензон использовал мою дружбу с вице-президентом АН СССР А. Н. Белозерским, курирующего химию и биологию, чтобы я добился превращения Сектора в Институт молекулярной биологии и генетики АН СССР. Я несколько раз ездил к А. Н. Белозерскому, убедил его в целесообразности превращения Сектора в Институт, подготовил необходимые документы для этого преобразования и создания нового мощного Института молекулярной биологии и генетики АН УССР. Пока я ездил в командировки, С. М. Гершензон подкупил ученика профессора П. К. Шкварникова старшего научного сотрудника кандидата биологических наук В. В. Моргуна, который был также заместителем секретаря партийной организации Сектора (т.е. моим заместителем), обещанием сделать его заведующим лабораторией и академиком и, пользуясь его согласием, уволил многих (более 100 человек за год) сотрудников, славян по этническому происхождению. На их место С. М. Гершензон взял представителей "малого народа", которые захватили ученый совет Института и все административные должности. Наши жалобы в отдел науки ЦК КПУ, президенту АН УССР академику Б. Е. Патону ни к чему не привели. Более того, с одобрения Б. Е. Патона С. М. Гершензон отправил на пенсию П. К. Шкварникова и многих других корифеев отечественной генетики — украинцев по национальности (профессора П. О. Ситько, профессора Н. Н. Колесника и других). С. М. Гершензон сократил многих талантливых молодых ученых-украинцеев (А. М. Герасимчука, С. П. Коваленко, Я. К. Кишко и других), взял на их место ученых еврейской национальности, полукровок и просто сочувствующих сионизму. Ему помогал в организации чисто еврейского института академик В. А. Белицер, главный советник академика Б. Е. Патона по биологии.

С. М. Гершензон стал за руку приводить ко мне научных сотрудников – девиц и молодых людей еврейской национальности, открывая соответствующие вакансии (А. А. Сирейскую, М. В. Бартошевскую, Моргунова и др.). Мой отдел вырос до 15 человек, хотя С. М. Гершензону его тематика (молекулярно-генетические механизмы развития и старения) не нравилась.

С. М. Гершензон был одним из активных преследователей Н. П. Дубинина. В гонениях на Н. П. Дубинина принимали участие президент Всесоюзного общества генетиков и селекционеров Н. В. Турбин, изучающий гетерозис растений, Д. К. Беляев и поддерживаемый им киевский селекционер сахарной свеклы И. Я. Балков, профессор А. А. Прокофьева-Бельговская и многие другие. Защищали Н. П. Дубинина некоторые москвичи, киевляне, в том числе и заведующий лабораторией в Институте сахарной свеклы профессор Н. А. Неговский. О перипетиях этой борьбы я написал следующую басню. Чтобы ее понять, нужно прочитать примечание к басне в конце текста, где я расшифровываю всех "зверей".

КАК УДАВ С КРОКОДИЛОМ НАУКОЙ РУКОВОДИЛИ

Ученый крокодил вилял хвостом,

Вздымалась муть в воде кругом.

Он жил в грязи научного болота,

Объедками питаясь бегемота.

Умом не мог похвастать крокодил,

Но он генетикой руководил.

Инстанциям совет давал,

При этом часто привирал.

Он гетерозис изучал

И отделение в болоте возглавлял,

Хотел орлом в науке быть,

Чин академика со временем добыть.

Для этого на непокорного орла

Наш крокодил спустил все силы зла.

В орле препятствие он видел

И всей его душою ненавидел.

Команду дал он комарам,

Пиявкам, ракам, паукам,

Чтоб те орла безжалостно кусали

И крылья паутиной оплетали.

Вредил орлу он чем попало,

И черной ненависть его была.

Но все ж его уменья не хватало

Чтоб ощипать все перья у орла.

Тогда призвал он гнус из-за границы.

Кричал он: вырвите у этой птицы

Все перья белые и пух,

Орлиный вытравите дух!

Он за границею вопил,

Что жить с орлом у них нет сил.

Что де орел не любит жаб и крыс,

И то и дело рвется ввысь.

Что де не видит в крокодиле

Он главную в науке силу,

Что мемуары каждый год

Научные он нагло издает.

За эту речь ему по шапке дали

И паспорт заграничный отобрали,

Чтоб там не распускал павлиний хвост

И не позорил свой номенклатурный пост.

Лишь крокодил отставлен был от дел

Хвост крокодилий быстро отлетел.

Без крокодильего ж хвоста

Жизнь в том болоте не проста.

На крокодила не похожий,

Он жизни не давал прохожим,

Из общества зверей его прогнали —

Там неудачников не признавали.

С такой обиды крокодил

И днем и ночью слезы лил.

На злую жалуясь судьбу,

Тщась продолжать с орлом борьбу.

В войне с орлом наш крокодил

Союз с удавом заключил.

Удав хотел в борьбе с орлом

Всем овладеть его гнездом

И из болота в солнечную высь

Одним прыжком перенестись,

Себе науку подчинить,

Ослов повсюду насадить.

Удав был сын болотного попа,

Имел дружков расстрелянного брата.

Их бденьем в академики попал,

Бесцветным оставаясь кандидатом.

Пошла по Академии молва —

Удав наш одомашнивает льва,

Мол дезруптивный творческий отбор

На практике решит научный спор.

Но от удавовых забот осатанев,

Вдруг озверел "домашний" этот лев —

И всю удавову теорию отбора

Он пригвоздил к столбу позора.

В болоте звери завистью горели.

Орла угробить яду не жалели.

Одна лишь кобра причинила много зла,

С глазами прогоревшими до тла.

В днепровский лес осла послал удав,

Травить слона ему заданье дав.

Пока над жертвою осел наш издевался

Удав своею властью упивался.

Мораль сей басни не сложна:

Ученым для защиты бронь нужна.

Свирепствуют в науке злые силы,

Творят разбой удавы, крокодилы.

До той поры страдать в науке людям,

Бороться с игом, тягостным и злым,

Пока руководить наукою ослы,

Удавами поставленные будут.

Март 1971 г.

Примечание:

Орел— Дубинин Н. П., Удав — Беляев Д. К., он был сын священника, его брат-генетик был расстрелян по доносу лысенковцев,Слон — Неговский Н. А., Крокодил — Турбин Н. В., Бегемот — Президент АН СССР, Кобра — Прокофьева-Бельговская А. А., Осел — И. Я. Балков — мелкий селекционер, в 1983 году заместитель директора Института сахарной свеклы в Киеве.

Эту басню я нигде не публиковал. Я нашел ее среди своих архивных бумаг совсем недавно и решил опубликовать. Надеюсь, что прошло более 30 лет с тех пор, как я ее написал, и ее публикация уже ничего не изменит. Умерли многие главные действующие лица этой басни, остались лишь некоторые. Примирит ли их учеников и последователей история?

В это время начались мои столкновения с руководителем Сектора С. М. Гершензоном по кадровым вопросам. За три года моей работы в Секторе молекулярной биологии и генетики С. М. Гершензон сократил и уволил более 100 научных работников-славян, зачислив на их место представителей малого народа. Поскольку в 1970-1971 гг я часто ездил в Москву к А. Н. Белозерскому оформлять документы по превращению Сектора в Институт, мои обязанности секретаря партийного бюро исполнял старший научный сотрудник отдела П. К. Шкварникова кандидат биологических наук В. М. Моргун, полностью предавший своего учителя и перешедший на сторону С. М. Гершензона. Он подписывал от имени партбюро приказы Гершензона об увольнении сотрудников славянского происхождения.

Таким образом, вместе с С. М. Гершензоном они за год выгнали 102 человека и даже отправили на пенсию П. К. Шкварникова. Моргун стал заведовать его отделом и быстро сделался членом-корреспондентом АН УССР, а затем и академиком АН УССР.

С. М. Гершензон имел привычку сокращать сотрудников Сектора во время их командировки. Так, он пять раз во время командировки сокращал доктора биологических наук профессора Пантелеймона Онуфриевича Ситько, своего старинного научного противника. После моих жалоб Патону и в ЦК КПУ он его восстанавливал на работе, чтобы затем вновь сократить. П. О. Ситько умер от инфаркта во время очередного столкновения с С. М. Гершензоном.

Несмотря на кадровые бои, внешне мы поддерживали дружеские отношения. С. М. Гершензон нуждался в моей дружбе с вице-президентом АН СССР академиком А. Н. Белозерским, без чьего благословения нельзя было Сектор превратить в Институт молекулярной биологии и генетики АН УССР.

В это время я познакомился с группой сотрудников Института микробиологии и вирусологии (Я. К. Кишко, Г. П. Гашко, В. В. Степанюк, А. Е. Карпов и др.), в составе которого был наш Сектор молекулярной биологии и генетики. Все они раньше работали в Секторе вирусологии по вирусу ядерного полиэдроза (ВЯП) под руководством С. М. Гершензона. ВЯП — это латентный ДНК-содержащий вирус, геном которого встроен в геном клеток хозяина — гусениц тутового шелкопряда. Они вводили шприцем в здоровые гусеницы тутового шелкопряда раствор РНК нормальных насекомых — и гусеницы заболевали ядерным полиэдрозом. Руководитель работ профессор С. М. Гершензон широко — в отечественной и зарубежной научной литературе — опубликовал результаты этих экспериментов как доказательство синтеза ДНК вируса на введенной вирусной РНК, т. е. обратной транскрипции. Гипотезу об обратной транскрипции раньше Гершензона высказывали некоторые американские ученые и в 1960 г ее поддержал С. М. Гершензон. Хотя он не выделил РНК-зависимую ДНК-полимеразу, которая бы катализировала синтез ДНК на матрице РНК (это сделали американские ученые Темин и Балтимор в 1972 г), он начал заявлять, что открыл обратную транскрипцию. В газетах, научно-популярных журналах, в кино и на телевидении началась хорошо организованная, невероятная по масштабам кампания прославления С. М. Гершензона как претендента на Нобелевскую премию, как гениального ученого сродни А. Эйнштейну. Я на партийном собрании пожурил С. М. Гершензона за преждевременную рекламу строго не доказанного открытия, чем вызвал его необузданный гнев и злобу. Он начал сокращать сотрудников моего отдела, пытался помешать защите моей докторской диссертации в Институте физиологии АН СССР в Ленинграде. Группа сотрудников С. М. Гершензона во главе с доктором биологических наук профессором Ярославом Григорьевичем Кишко была также не согласна с интерпретацией опытов своего шефа. Поскольку С. М. Гершензон и его сотрудники не имели ультрацентрифуг и другой современной техники для выделения чистой полимерной РНК (он пользовался молочными сепараторами), проведенные ими опыты Я. Г. Кишко и группа его помощников объясняла тем, что в раствор РНК попадали ВЯП и после инъекции РНК они размножались в гусенице, вызывая заболевание ядерным полиэдрозом. Когда они обратились за помощью ко мне, мы решили проверить опыты С. М. Гершензона и его сотрудников (И. П. Кок и других) на современной аппаратуре. Используя мощные ультрацентрифуги, мы выделили чистую РНК из гусениц, не зараженную частицами ВЯП, ввели ее раствор в тело здоровых гусениц и получили развитие ВЯП. Мы решили расширить круг инъецированных веществ в гусениц ядерного полиэдроза: вводили растворы ДНК, различных ферментов — и всегда после этого развивался ядерный полиэдроз. Нам стало ясно, что любая инъекция вызывает сильный стресс у гусениц, провирус ядерного полиэдроза активируется и насекомое заболевает ядерным полиэдрозом. Мы решили поставить контрольный опыт — вводили гусеницам физиологический раствор или даже чистую дистиллированную воду. И всегда ДНК-содержащий вирус ядерного полиэдроза активировался и вызывал гибель насекомых.

С. М. Гершензон изгнал профессора Я. Г. Кишко и его единомышленников из Сектора вирусологии (они стали работать в лаборатории поддерживающего их директора Института микробиологии и вирусологии профессора Московца). После этого он объявил Я. Г. Кишко алкоголиком, а Е. А. Карпова — шизофреником и начал их всячески преследовать. Но если Я. Г. Кишко выжил и нашел в себе силы противостоять козням С. М. Гершензона, то А. Е. Карпов сломался и был отправлен на пенсию. В отношении меня С. М. Гершензон организовал травлю, сделал невозможной мою работу в Секторе молекулярной биологии и генетики. Когда я делал в 1971 г доклад на Президиуме АН УССР (моя кандидатура рассматривалась на пост директора будущего Института молекулярной биологии и генетики), то С. М. Гершензон, К. М. Сытник и В. А. Белицер, собравшись после Президиума в кабинете Б. Е. Патона, постарались вывалять меня в грязи, а кандидатом в директора Института молекулярной биологии и генетики был избран ученик В. А. Белицера Г. Х. Мацука, только что вернувшийся из аспирантуры у А. А. Баева, ближайшего помощника В. А. Энгельгардта.

К. М. Сытник и С. М. Гершензон с В. А. Белицером начали против меня войну. Меня не избрали на пост секретаря партбюро Сектора. Когда меня хотели избрать председателем профбюро Сектора, люди Гершензона бегали по Сектору и агитировали сотрудников голосовать против моей кандидатуры.

Мой отдел начали сокращать, увольняя сотрудников или переводя их в другие отделы.

Защитив вопреки козням С. М. Гершензона докторскую диссертацию в Ленинграде, в Институте физиологии им. Павлова АН СССР, я перешел на работу заведующим кафедрой генетики и селекции в Киевский университет им. Т. Г. Шевченко, где не было такого сионистского засилья, как в Академии наук УССР.

Таким образом, я по совету П. К. Шкварникова перешел на работу в Киевский университет заведовать кафедрой генетики и селекции, которой до меня он заведовал с 1967 года. В 1971 году меня избрали по конкурсу заведующим кафедрой генетики и селекции, и я с тех пор я работаю в знаменитом своими традициями Киевском университете.

О наших результатах исследований на тутовом шелкопряде мы написали статью и отправили в журнал "Цитология и генетика", где редактором был П. К. Шкварников, а я был членом редколлегии, как и С. М. Гершензон. Редакция журнала, подобранная П. К. Шкварниковым, одобрила нашу статью и вскоре она была опубликована /1972, т. 6, № 4, с. 362-373 / (?168).

К этому времени вышли работы Темина и Балтимора об открытии обратной транскрипции. Им была присуждена Нобелевская премия. С. М. Гершензон послал протест в Нобелевский комитет, доказывая, что он — истинный автор открытия обратной транскрипции. Президент АН УССР Б. Е. Патон поддерживал С. М. Гершензона в его претензиях на Нобелевскую премию и когда он прочитал нашу статью, дающую иную интерпретацию опытов С. М. Гершензона и его сторонников, он был разъярен. Он сместил с поста редактора журнала П. К. Шкварникова, который организовал его в 1967 году, назначил редактором С. М. Гершензона, вывел из состава редакции меня и других ученых славянского происхождения, предоставив С. М. Гершензону право подбора членов редколлегии журнала. Он подобрал в состав редколлегии верных ему людей — и быстро превратил международный журнал в провинциальное издание.

Лишь через несколько десятилетий работы в науке я понял, что жизнь ученого — это непрерывная борьба. Формы этой борьбы разнообразные. Прежде всего это борьба со старыми парадигмами, теориями, концепциями, точками зрения. У каждой теории есть свои сторонники, свои "бойцы", которые стоят на страже концепции. Чтобы старую теорию заменить новой, приходится сражаться с защитниками старой парадигмы, задевая их глубинные интересы. Хорошо, если эта борьба носит академический характер — уважительный научный спор, дискуссия на страницах научных журналов, обмен письмами, книгами с изложением своих концепций, столкновения на научных конференциях и т. п. Поскольку сущность науки заключается в замене старых взглядов новыми, то ученый все время борется. Часто сторонники старой или новой концепции объединяются для общей борьбы. Возникает научная школа, которая сообща развивает новую концепцию, новое направление, новый метод познания. Каждая научная школа стремится захватить научные журналы, создать организацию ученых (академию наук, научное общество, ассоциацию и т. д.), расширить ряды своих сторонников, тем или иным способом ограничить возможности своих противников. Особого вреда обществу такая школа не приносит, хотя сторонники отживших теорий и парадигм могут страдать и даже уходить из данной области науки, иногда путем самоубийства.

Кроме научных школ существуют и другие формы объединения ученых. Самая вредная форма объединения ученых — это научные кланы. В научном клане объединяются те, у кого нет таланта ученого, того божьего дара интуиции и прозрения, способности творить в тяжких исканиях, которые присущи настоящим творцам научных школ, увлекающих своими идеями многочисленных учеников и последователей. Организаторами научных кланов выступают интриганы, не способные к тяжкому лабораторному труду, любители почестей, наград, административных постов. Высшим научным кланом в СССР стала Академия Наук СССР и ее республиканские филиалы. Она поглотила многие научные школы, управляя их развитием по своему произволу. Академия Наук объявила себя высшей формой объединения ученых, призванной управлять другими научными объединениями. Члены Академии наук присвоили себе право решать основные фундаментальные проблемы науки и общества, создали мощные прикладные — инженерные — центры. За это государство осыпало академии наук различными материальными благами — высокой зарплатой и доплатами за членство в Академии наук, государственными дачами, машинами, различными премиями и т. д. и т. п.

Часто Академию наук в России и СССР захватывали инородцы — немцы, евреи, армяне. Они препятствовали деятельности славянских ученых, запрещали критику ученых определенной этнической национальности, например, Эйнштейна.

Вспомним Д. И. Менделеева, которого императорская академия наук не захотела избрать своим членом. Вспомним несколько кораблей со славянскими учеными, философами, поэтами и писателями, которые Ленин и Троцкий отправили за границу, сразу отрезав России голову. Вспомним десятки и сотни славянских ученых, философов, писателей, религиозных деятелей, расстрелянных комиссарами в кожаных куртках, высланных в ГУЛАГ, утопленных в баржах или подо льдом.

Из Новосибирска в Киев в нашем лице приехала уже готовая научная школа генетиков, не ужившаяся с новым директором Института цитологии и генетики СО АН СССР "вторым Лысенко" кандидатом биологических наук Д. К. Беляевым. В Киеве мы попали в уже сформировавшийся научный клан, где идейным руководителем был профессор С. М. Гершензон. У этого клана была мощная организационная форма — Академия Наук УРСР, были свои руководители, свои исполнители — беспринципные "шестерки" славянского происхождения. Этот клан с 1919 г. отработал методы перемалывания костей неугодных ему ученых.

Осмысливая пережитое в Секторе молекулярноой биологии и генетики АН УССР, я в 1971 году написал в раздражении следующую басню.

Сказка о царе Питоне, Трутне, Жуке-прыгуне и о славном пчеловоде Слоне

Жил-был трутень Гершензон.

Смолоду был грозен он.

И всем пчелам то и дело

Наносил укусы смело.

Щит в лице Питона-друга

Гершензон имел в округе.

Трутней тот Питон любил,

Сладким медом их кормил..

Меду нет от Гершензона,

Тут совет дают Питону,

Как добыть желанный мед —

Нужен мудрый пчеловод.

Звери знали: есть в Сибири

Пчеловод, известный в мире,

Работяга мудрый слон —

И призвал его Питон.

Он сулит златые горы

И широкие просторы.

В царство трутней прибыл Слон —

Слишком был доверчив он.

Жук навозный - попрыгун

Был ресницами моргун,

Он любовью млел сыновьей,

Замом принят был Слоновьим.

Трудится наш слон в лесу.

Пчелы в улья мед несут.

Пасека растет — лишь трутням

Стало в ульях неуютно.

Воли Слон им не дает.

Бережет для пчел он мед.

И послали Гершензона

Трутни с жалобой к Питону.

Остроумьем Трутень блещет,

Злобно на Слона клевещет:

Де неповоротлив Слон,

Подавил всех трутней он.

Ссорится ежеминутно

Он со мною, Главным Трутнем.

Трутням меда не дает —

Никудышный пчеловод.

Наш Питон рассвирепел.

С муравейником велел

Слить рои семей пчелиных

Он без рассуждений длинных,

Трутня сделав головой.

И раздул наш Трутень бой

В том лесном объединенье.

Пчел он бросил на съеденье.

Бой полтавский тут пошел:

Муравьи кусают пчел,

Пчелы муравьев кусают—

Трутни руки потирают.

Жук навозный – попрыгун,

По глазам своим моргун,

На ветру листок попутный,

Вмиг сменил Слона на Трутня.

Начал он вредить Слону,

Вел с учителем войну,

Стал клеймить своим злословьем

Все деяния Слоновьи.

Сняли с должности Слона,

Сделав завом моргуна.

Он за это трутням лижет

Спину их и то, что ниже.

Ну, а Трутня Гершензона

По велению Питона

Муравьев лесной кагал

В академики избрал.

Стало голодно и трудно

Пчелам жить под игом Трутня.

Отощал лесной народ—

Трутень меду не несет.

От него пустой лишь звук

В Академии Наук.

Трутни ж Трутня славословят,

В жизни памятник готовят,

Для него медали льют,

Ему премии дают—

Все для трутня Гершензона

В царстве славного Питона.

Дали премию одну

И Слону и моргуну,

Чтоб не шел навозный запах

От жука на гибких лапах.

Так заслуги моргуна

В травле мудрого Слона

Отмечаются Питоном

По совету Гершензона…

Сказка ложь, да в ней намек,

Добрым молодцам урок.

Там, где трутни верховодят,

Там всем пчелам не до меда.

Там кипит полтавский бой —

Бьются пчелы меж собой.

Трутни ж этой драке рады—

Им идут чины, награды.

Пчелы впроголодь живут,

Их бесплодными зовут.

Славят же ежеминутно

Только гениальных Трутней.

Надо трутням не давать

Свое царство создавать,

Ставить во главе Питона—

Друга Трутня Гершензона.

Главой переехавшей научной школы был профессор П. К. Шкварников — талантливый ученый-генетик, человек несгибаемого мужества, непоколебимой честности. Он не мог смириться с новосибирскими кознями Д. К. Беляева, уехал из его вотчины со своими учениками, попав из огня да в полымя. Профессор П. К. Шкварников имел огромный опыт руководства разноплеменными научными коллективами, был интернационалист, боявшийся даже неосторожным намеком обидеть какого-либо инородца. Но он не смог смириться с административным произволом в любой его форме, который творился в Академии Наук Украины. Он начал протестовать против сокращения славянских кадров и замены их инородцами, против невыполнения обещаний, данным ему руководителем Академии Наук в момент его приглашения из Новосибирска. С. М. Гершензону только этого и надо было. Он распустил слухи о "трудном" характере П. К. Шкварникова, об его антисемитизме, о его слабости к женскому полу и т. д. и т. п. В результате президент АН УССР стал поддерживать С. М. Гершензона и перестал принимать П. К. Шкварникова. Главным исполнителем гонений на П. К. Шкварникова и его учеников и последователей стал вице-президент АН УССР академик К. М. Сытник, курирующий биологию.