Первая лошадь и последний тарпан

Судьба, происхождение, путь к людям собак и кошек, о которых мы уже говорили, хоть и имеет еще немало «белых пятен», все-таки достаточно ясны. Мы знаем предков собак и кошек, то есть знаем, от каких животных они произошли, более или менее (для кошек — более, для собак — менее) знаем, где появились первые домашние кошки и собаки, можем с той или иной долей достоверности предполагать, как это произошло. А вот с лошадью все сложнее. Тут до сих пор ведутся споры, и «все наши современные представления о месте и времени одомашнивания лошадей не выходят, по существу, за пределы догадок, пока еще довольно слабо подтвержденных конкретными данными остеологических исследований»[2] — писал известный советский ученый, крупный знаток истории домашних животных В. И. Цалкин.

Неизвестно точно, где это произошло. Есть мнение большинства ученых на этот счет, но меньшинство с ним не согласно, и с этим меньшинством тоже надо считаться.

Неизвестно точно, как это произошло. Тут тоже имеются разные точки зрения.

Неизвестно и кто были предки нашей домашней лошади. Наконец, ведутся еще споры, кто приручил лошадь и когда. Собака пришла к первобытным охотникам — это сейчас признается почти всеми, кошка появилась уже в высокоцивилизованном земледельческом обществе. Лошадь же, по мнению одних ученых, появилась у кочевников, по мнению других — у скотоводов, живших оседло.

Но задолго до того, как лошадь стала домашней, то есть стала служить человеку, она его кормила: первобытный человек не делал различия между парнокопытными и непарнокопытными — мясо диких быков, оленей и лошадей одинаково годилось для еды. Причем в некоторых местах, похоже, лошадям даже отдавалось предпочтение. Например, племена, жившие на территории теперешней Франции, явно больше другого мяса любили конину: при раскопках «кухонных куч» в области Солютрэ было найдено более 10 тысяч лошадиных скелетов.

Возможно, наши далекие предки заметили, что конина хорошо усваивается организмом, так как конский жир плавится при более низкой температуре, чем жир других животных (конский — при температуре 30–35 градусов, в то время как бараний или говяжий — при 44–51 градусе). Конечно, этого не могли не знать и люди позднейших эпох, любимым блюдом которых была конина.

Впрочем, во многих странах, особенно в странах Азии и Африки, до сих пор употребляют в пищу конское мясо. В нашей стране примерно 30 миллионов человек — представителей разных национальностей — и сейчас предпочитают это мясо говядине.

Христианская церковь в Европе запрещала употребление конины. Любопытно, что причины этого запрещения были те же, что и причины гонения на кошек: конина была очень популярна на Востоке, а раз так — христианская церковь должна с этим бороться. Еще в 732 году папа Григорий III писал настоятелю одного из монастырей: «Ты дозволил некоторым есть мясо диких лошадей, а большинству и мясо от домашних. Отныне же, святейший брат, отнюдь не дозволяй этого».

Неизвестно, внял ли приказу папы Бонифаций — настоятель монастыря, которому было адресовано это послание, но известно, что и много позже монахи продолжали употреблять в пищу мясо лошадей. Во всяком случае, как писал крупный знаток истории домашних животных Ф. Кепен, еще в 1000 году настоятель Сен-Галленского монастыря в Швейцарии Эккегард выпустил книгу застольных молитв, среди которых была и такая: «Да будет вкусно вам мясо дикого коня под знаменем креста». Неизвестно, когда монахи прекратили употреблять в пищу конину (и прекратили ли?), среди же цивильного населения она пользовалась популярностью вплоть до XVII века. В эти времена здесь еще бродили табуны диких лошадей, повреждая посевы, причем лошадей было так много, что в некоторых местах существовали специальные отряды охотников, содержащиеся на общественный счет, в обязанность которых входило уничтожение диких лошадей.

Трудно, конечно, отказаться от традиционного представления о том, как и зачем человек покорил лошадь. Немало книг написано об этом, немало снято фильмов, где имеются захватывающие кадры: в степи или прерии пасутся дикие лошади, к ним неслышно подкрадываются люди, накидывают на шею лассо или веревку, затем самый ловкий вскакивает на спину пойманной лошади. Она отчаянно сопротивляется: встает на задние ноги, мчится во весь опор, делает все, чтоб сбросить седока.

Иногда это ей удается, иногда — нет, но в любом случае через некоторое время она покоряется человеку и спокойно дает себя взнуздать или оседлать.

Красиво, конечно. Но истина — дороже, хотя она совсем не такая красивая, даже наоборот — очень прозаичная. Дело в том, что человек приручил лошадь не для того, чтоб скакать на ней или перевозить груз. «Вряд ли будет правильным предположить, что кони стали одомашниваться как транспортные животные в связи с потребностью кочевок. Вернее представить себе, что они, как и другие промысловые животные, постепенно одомашнивались для питания», — писал профессор С. Н. Боголюбский. А уж потом… Но об этом — чуть ниже. Сейчас мы постараемся представить себе, где же это произошло.

Из II и даже III тысячелетия до нашей эры до нас доходят сведения о лошадях, использовавшихся в Месопотамии и Малой Азии. Причем сведения — и письменные источники, и изображения лошадей на печатях, памятниках — вполне достоверные и дающие понять, что уже тогда в этих странах имелись прирученные и широко используемые лошади. Так как других столь же убедительных доказательств существования домашней лошади и ее широкого использования где-либо еще не было, то это дало основания многим ученым считать центром одомашнивания лошадей именно эти места — у хеттов и вавилонян. Однако советский ученый В. О. Витт очень убедительно доказал, что лошадь по своим биологическим особенностям может существовать только в умеренном климате и в степном географическом ландшафте. Предположение Витта нашло свое подтверждение в работах других биологов, показавших, что и по способу добывания пищи, и по типу самой пищи, и по срокам размножения, и по целому ряду специфических особенностей поведения, и по целому ряду физиологических особенностей лошади — жители степей умеренного климата.

А вскоре это убедительно доказали и археологические находки: при раскопках на территории теперешней Украины было подтверждено, что уже в середине IV тысячелетия до нашей эры там существовали не только одомашненные кони — были уже коневоды, всерьез занимавшиеся разведением (а может быть, и селекцией) этих животных. Во всяком случае, найдены останки коня, высота которого в холке имела 144 сантиметра, в то время как, судя по другим костным остаткам, лошади тогда обычно не превышали 130 сантиметров.

Итак, степные и лесостепные районы теперешней Украины. География одомашнивания лошадей может быть расширена — южная Сибирь, Монголия, Казахстан. Но основное место все-таки так называемая южная Русь.

Теперь уже относительно ясно место приручения и одомашнивания лошади. Неясно только, как это произошло.

Если в отношении собаки имеется много версий, исходя из некоторых предпосылок и подключив фантазию, мы можем даже довольно подробно представить, как происходило сближение человека и собаки; если в отношении кошки мы не имеем определенных данных, но можем предполагать и даже задавать вопрос: уж не кошка ли приручила к себе человека? — то в отношении лошади у нас нет никаких сведений на этот счет. Правда, некоторые ученые считают, что все могло начаться с приручения жеребят, пойманных охотниками и отданных ребятишкам для игр и забав, — может быть, и так. Есть предположение, что молодых лошадей приводили плененными и оставляли «про запас», как «живые консервы», а лошади тем временем привыкали к человеку. Человек же по каким-то причинам не убивал их. И так постепенно… Сомнительно, но поскольку у нас нет никаких фактов ни «за», ни «против», отрицать это мы не имеем права. Безусловно, тут сыграло роль то, что лошади — животные стадные. Но вот каким образом это помогло их приручению — пока не ясно.

Дикая лошадь, изображенная первобытным художником на стене пещеры Нис во Франции.

Есть и еще один не очень понятный вопрос. Некоторые ученые считают, что одомашнивание лошади совпадает с началом кочевничества людей. А ведь кочевая жизнь не упрощает, а, напротив, усложняет процесс приручения. Но так или иначе, лошади начали одомашниваться в IV тысячелетии до нашей эры, и процесс этот продолжался, как считает Боголюбский, 5–6 веков. А затем лошадь «двинулась в путь».

Двинулась, конечно, вместе с людьми. Люди назывались индоевропейцами, или ариями. Они были ближайшими родственниками славян и германцев, греков и хеттов, романских народов и других. Долгое время вокруг прародины индоевропейцев велись ожесточенные споры. Сейчас установлено: ею была территория, простиравшаяся от Балкан и Дуная до Урала. Именно здесь проживали различные племена, которые мы называем индоевропейскими. Начали распространяться они по Азии и Северной Африке примерно в начале II тысячелетия до нашей эры — но это, так сказать, массовое переселение. В отдельных случаях некоторые племена индоевропейцев (или какая-то часть племен) переселились, возможно, и гораздо раньше.

Конечно, индоевропейцы переселялись вместе с лошадьми. И, попадая в страны Востока, лошади сравнительно быстро начали занимать одно из ведущих мест среди животных этих стран. Однако тут есть некоторые не вполне проясненные моменты. Так, например, при раскопках на Иранском нагорье, где когда-то было государство Элам, найдены кости домашних лошадей, относящиеся, как определили ученые, к III тысячелетию до новой эры. В Месопотамии найдено изображение всадника, тоже относящееся к этому времени. Наконец, известно, что и хетты использовали лошадей за две тысячи лет до новой эры: найдена хеттская печать, относящаяся именно к этому времени, на которой изображена четверка лошадей, запряженных в повозку. А так как мы теперь знаем, что одомашнивание лошадей происходило в южной Руси (таково, по крайней мере, мнение большинства ученых), то надо полагать, что к хеттам лошадь попала уже одомашненная. И может быть, не во втором тысячелетии попала лошадь на Восток, а гораздо раньше?

На этот счет существуют два предположения. Первое: где-то в этих местах существовало локальное приручение диких лошадей, правда не принявшее столь массового характера, как в Евразии, и не внесшее сколько-нибудь значительный вклад в коневодство, но оставившее по себе память в виде костных остатков и изображений.

Второе: всадник, изображение которого найдено при раскопках в Месопотамии, — пришлый. Не случайно слово «лошадь» на языке шумеров — жителей Месопотамии — означало «осел из чужой страны». (Кстати, в Египте поначалу они тоже назывались ослами с гор или ослами с востока.) Но так или иначе, если лошадь и была в странах Востока до прихода индоевропейцев, то, видимо, была очень редкой. Об этом мы можем судить по дошедшей до нас стоимости лошадей: так, в городе-государстве Мари, находившемся на территории современной Сирии, лошадь стоила столько же, сколько шесть хороших рабов или поле в десять гектаров.

В Индии лошадь появилась вместе с ариями примерно во II тысячелетии до новой эры (во всяком случае, никаких сведений о существовании там лошадей до прихода ариев не имеется). Это же относится и к Египту, где она появилась примерно в то же время, что и в Индии, может быть, немного позже. По одним предположениям, лошади попали туда из Азии, по другим — были завезены племенами гиксосов, живших в долине Нила. Правда, есть сведения, что и до гиксосов египтяне имели лошадей, хотя и немного, видимо, они очень высоко ценились и принадлежали только весьма знатным людям. Кучера считались очень важными лицами, а при дворе ведали лошадьми принцы.

Но пока лошади «завоевывают мир», вернемся назад и попытаемся ответить на вопрос: кто были их прямые предки (или предок)? Без этого история лошади, даже такая краткая, какую мы здесь даем, будет неполной.

До недавнего времени предками лошади считали ее диких родичей — кулана, лошадь Пржевальского и тарпана. Раньше думали, что были и другие предки у домашних лошадей, но потом остановились на трех.

Кулан. А почему бы и нет? Он похож на лошадь во многом. Он красив — стройный, поджарый, мускулистый. Правда, несколько великовата голова, но это его не портит. И уж совсем не мешает мчаться по степям, пустыням, горным тропинкам. (Считают, что кулан — один из самых быстрых среди копытных: может развить скорость до 65 километров в час, а на короткие дистанции — более 70.)

Он неприхотлив: питается сухой травой летом и мерзлой, доставая ее из-под снега, зимой. Это, кстати, типичный признак лошади — даже научное название домашних лошадей — «кабо» — произошло от латинского слова «кабаллус», что значит «копаю».

Он смел. Если убегает, то не от трусости — просто этот способ защиты для него надежный. Но если выхода нет — бесстрашно бросается на врага, пуская в ход зубы и очень крепкие копыта.

Куланы легко уживаются с другими животными и друг с другом — на зиму собираются по нескольку десятков (а когда куланов было много, то, очевидно, собирались в большие стада). Летом бродят небольшими косяками — по 10–20 голов. В косяках порядок полный — вожак строго следит за дисциплиной, особенно следит за поведением молодняка: чтоб не особенно резвились, когда не следует, а главное, чтоб подростки не обижали малышей, которые в косяке находятся на особом, привилегированном, положении.

Кулан действительно очень похож на лошадь. Не случайно же его долго считали предком наших домашних лошадей.

В поведении кулана есть многое, что заставляло ученых считать его прямым предком домашней лошади. (Кстати, это считал и А. Брем.) Однако есть и признаки, отрицающие это. В частности — строение черепа и то, что кулан трудно приручается. И наконец, потомство. От лошади и кулана жеребята появляются. Но эти помеси сами потомства не дают. Так что о выведении какой-то породы или разновидности не может быть и речи.

Кулан отпал. Остались лошадь Пржевальского и тарпан.

Лошадь Пржевальского (названная так в честь известного русского путешественника?. М. Пржевальского, впервые привезшего череп и шкуру этой лошади и подробно рассказавшего о ней) ближе к домашней лошади. Ряд ученых, в том числе и такие крупные, как С. Н. Боголюбский и В. Г. Гептнер, считали, что в происхождении домашних лошадей в той или иной степени участвовали и лошади Пржевальского. Основания для такого мнения имелись: среди предков домашней лошади выделяются два типа — легкий, тонкокостный и более крупный и тяжелый. Считалось, что ко второму типу и имеет отношение лошадь Пржевальского.

Однако советский ученый В. И. Громова — крупнейший знаток истории лошадей — на основании тщательных исследований доказала, что лошадь Пржевальского не имеет отношения к современным лошадям, хотя и является близкой родственницей. Впоследствии это мнение подтвердил и хромосомный анализ: у лошади Пржевальского оказалось 66 пар хромосом, а у домашней — 64.

Остался тарпан. Правда, современные зоологи склонны считать всех диких лошадей, живших в Евразии, представителями одного вида — «тарпаны», а лошадь Пржевальского — лишь азиатский вид того же тарпана. Но обычно все-таки, говоря о тарпанах, имеют в виду диких лошадей, живших в степях Южной и Западной Европы. Тех самых, против которых собирались большие отряды охотников и против поедания мяса которых восставала христианская церковь, тех самых, о которых писал Владимир Мономах в своем «Поучении детям». Водились они в Крыму и в Прибалтике, на Украине и в Поволжье, на Дону и в Приуралье. И всюду их не любили местные жители: тарпаны травили посевы и съедали заготовленное людьми на зиму сено для домашних животных, уводили с собой, отбивая от стада, домашних лошадей. Надо ли говорить, что тарпанов старались уничтожить всеми доступными средствами. Но даже и без этого «тарпан был обречен на гибель самим ходом экономического развития страны», — писал профессор В. Г. Гептнер. Заселялись пустующие земли, распахивались ковыльные степи, и тарпанам уже не оставалось жизненного пространства. Дольше всего тарпаны сохранились в степях Украины. Там они дожили до середины XIX века. Но в 1879 году (по странному совпадению — в том же году, когда была открыта лошадь Пржевальского) погиб последний вольный тарпан.

История «одноглазого тарпана», вошедшего в историю лошадей под таким именем, хорошо документирована, и мы имеем возможность достаточно полно проследить ход событий.

В начале прошлого века в южных степях Украины и в Крыму было еще много тарпанов. Но в 70-х годах они полностью исчезли. И вдруг стало известно, что на землях помещика Александра Дурилина в Рахмановской степи (к северу от Крыма) появился тарпан. Неизвестно, откуда он появился, неизвестно, где скрывался до сих пор и как жил в одиночку (и в одиночку ли?), но факт есть факт: одинокое дикое животное тянулось к своим домашним родичам. Сначала тарпан смотрел на домашних лошадей издали, не решаясь подойти, потом постепенно, если люди были далеко, начал приближаться и даже пасся вместе с табуном домашних лошадей. Однако едва человек приближался — убегал.

Может быть, эта дикая лошадь по натуре своей была недоверчива, может быть, уже имела дело с людьми, может быть, видела истребление своих сородичей охотниками и в ее мозгу прочно соединился человек и смерть воедино — мы не знаем. Но знаем, что почти три года не доверяла людям эта дикая лошадь. Через три года она наконец решилась вместе с другими лошадьми войти в зимний загон. И тут Дурилин совершил непростительную ошибку: видимо решив, что тарпан стал уже прирученным, он распорядился выгнать из загона всех домашних лошадей, а тарпана запереть в загоне. Но тарпан не мог этого вынести — начал вырываться из плена. (Тогда-то и выбил себе глаз.) Однако потом лошадь немного успокоилась. И весной даже родила третьего жеребенка (два других у нее появились раньше). И снова люди совершили ошибку: считая, что она теперь-то уж стала окончательно ручная и не покинет своего жеребенка, ее выпустили на вольный выпас. Но тарпаниха умчалась в степь. Вернулась она через некоторое время, чтоб увести с собой своего жеребенка. Это ей удалось.

Но через некоторое время разнесся слух, что в степи снова появился тарпан. Крестьяне решили поймать его, а заодно испытать своих лошадей. Конечно, это была нечестная игра: отобрали лучших коней и лучших всадников, расставили посты и в непрекращающейся погоне передавали эстафету этой погони друг другу, меняли коней и наездников. Людям хотелось во что бы то ни стало догнать или загнать дикую лошадь. И они «навалились всем миром» на одно животное. Однако, возможно, и это не помогло бы, если бы дикая лошадь не сломала себе ногу. И тут преследователи увидали, что это та самая одноглазая тарпаниха, которая вырвалась из плена Дурилина. Может быть, людям стало стыдно, может быть, у них появилось чувство уважения к свободолюбивому животному, но они попытались спасти тарпана — местный коновал сделал примитивный протез. Это, конечно, не помогло, и лошадь погибла.

Правда на Земле оставался еще один тарпан. Он жил в конюшне И. Н. Шатилова — большого любителя и знатока лошадей вообще и диких в частности.

С неволей этот тарпан смирился, так как был пойман в недельном возрасте.

Своего тарпана Шатилов привез в Петербург, а вскоре привез и второго — в 1862 году в Таврических степях был пойман еще один тарпан. Известный в то время ученый академик И. Брандт, увидав шатиловского тарпана, усомнился, что это дикая лошадь. Мало того — он заявил, что это вовсе не тарпан, а «скверная крестьянская лошаденка». Конечно, последующие исследования доказали, что это действительно был тарпан. Но дело не в этом, а в том, что сомнения Брандта лишний раз подтвердили, насколько тарпан похож на домашнюю лошадь.

Один из тарпанов, привезенных Шатиловым, прожил в зоопарке два года и в конце восьмидесятых годов умер. Считается, что это был последний тарпан на Земле.

Однако имеется свидетельство зоотехника?. П. Леонтовича, который сообщал, что в 1914–1918 годах еще один тарпан жил в имении Дубровка, в Миргородском уезде, Полтавской губернии. Свидетельство Леонтовича не вызывает сомнений, и гибель последнего тарпана, как писал Гептнер, «таким образом, переносится с восьмидесятых годов на 1918–1919 годы».

И тем не менее… Тот, кто бывал в заповеднике Беловежская пуща, мог видеть небольшую, мышастого цвета, с типичной для диких лошадей стоячей гривой лошадку. Тарпана? Да, тарпана! Значит, они сохранились все-таки на Земле? Нет, правильнее будет сказать — «воскресли». Конечно, «воскресли» с помощью людей.

В конце прошлого века в имении панов Замойских был довольно богатый зверинец. Среди прочих животных в нем содержались и тарпаны.

Неизвестно, по каким причинам, но в 1908 году хозяева зверинца решили раздать двадцать тарпанов крестьянам. Видимо, привыкшие к людям, не рвавшиеся уже на свободу, тарпаны быстро приручились и стали хорошими помощниками в крестьянском труде. От этих тарпанов появилось многочисленное потомство, в котором были рассеяны по крупицам признаки диких лошадей. В 1936 году польские ученые решили снова собрать эти признаки воедино и заново создать тарпана. И это им удалось: появились лошади, по всем признакам похожие на своих диких предков, имеющие один из наиболее типичных признаков диких лошадей — стоячую короткую гриву.

«…Ни одно существо не может считаться полностью вымершим, пока его наследственные качества сохраняются в потомках, — писал директор Берлинского зоопарка Лутц Хек, — эти качества умелым скрещиванием с другими видами животных можно попытаться выявить более отчетливо в гибридах такого скрещивания. С помощью современных достижений генетики можно даже полностью восстановить наследственность вымершего животного». Исходя из этих принципов, Лутц Хек и его брат Гейнц — директор Мюнхенского зоопарка — стали вести работу по восстановлению тарпанов почти одновременно с поляками. Много трудностей было на их пути — и не только научных — война, гибель животных в Берлинском зоопарке и другие. И тем не менее успех был достигнут — была восстановлена примитивная дикая лошадь. «Она родилась, когда ни один человек не надеялся ее увидеть. Все случилось, как в волшебной сказке!» — писал Л. Хек.