Как это могло случиться!

(лирическое отступление)

Пес спит у моих ног. Спит? Не знаю. Глаза закрыты, дыхание ровное, лобастая голова спокойно лежит на сильных лапах. Похоже — спит. Но стоит мне шевельнуться, скрипнуть стулом — уши немедленно поднимаются, открываются глаза. В них — ни малейшего признака сна. Я не знаю, спят ли вообще собаки. То есть спят ли в нашем понимании, когда заторможено сознание, в значительной степени отключены органы чувств, когда организм отдыхает. Некоторые специалисты говорят, что собака спит вполглаза — вроде бы спит, даже, возможно, видит сны (вздрагивает во сне, иногда скулит или даже легонько тявкает) и в то же время слышит все, что делается вокруг; другие специалисты считают, что сон собаки — непрерывное чередование коротких отключений и быстрых включений. Есть и иные мнения по этому поводу. Но безусловно одно — спит собака очень чутко. И может быть, именно это качество будущей собаки послужило тем толчком, тем отправным моментом, который приблизил волка к человеку?

Мы уже имеем данные, подтверждающие «срок службы» собак у человека. Возможно, появятся новые, уточняющие эти даты.

Мы уже знаем, где раньше всего начали приручать предков наших собак. Возможно, появятся новые данные, уточняющие географию приручения или расширяющие ее.

Но мы не знаем, как это произошло. И вряд ли когда-нибудь у нас будут достоверные данные, появятся какие-то убедительные факты. Мы можем фантазировать. И фантазии наши будут в той или иной степени реальны. Мы можем предполагать. И предположения эти будут в той или иной степени достоверны. Но ни подтвердить, ни опровергнуть их нельзя. Во всяком случае — пока.

Никто не может поручиться за то, что произойдет в будущем, — может быть, ученые найдут что-то такое, что перевернет все наши прежние представления и о собаках и о животном мире вообще; может быть — а вдруг?! — поступит сообщение от инопланетян, которые побывали на нашей планете много тысяч лет назад и знают о ней больше, чем мы; да мало ли что может быть! (Кстати, это тоже из области предположений и фантазий.)

А пока почему бы нам не предположить, что первый шаг на пути к человеку собака сделала благодаря своей чуткости? Может быть, даже правильнее сказать не первый шаг к человеку, а первые шаги навстречу друг другу сделали человек и собака. Ведь мы не знаем и этого: собака ли пошла к человеку сама, человек ли позвал собаку, или они пошли навстречу друг другу.

Можно поразмышлять и пофантазировать. Но прежде — оттолкнемся от известного нам.

Человек далекого прошлого (живший, скажем, сто тысяч лет назад) не был ни богатырем, ни великаном, как его иногда представляют себе. Жизнь не баловала нашего далекого предка — он страдал от голода и холода, его мучили различные кровососы и болезни. Неандертальцы — люди, жившие 200-35 тысяч лет назад, редко доживали до 40-летнего возраста. И хоть владели топорами и дубинами, давно уже знали огонь — не чувствовали себя достаточно уверенно на Земле. Да, человек уже успешно охотился на мамонтов и на шерстистых носорогов, но могучие львы, пещерные медведи и саблезубые тигры были явно сильнее его. То же самое можно сказать и о кроманьонцах — людях, живших на нашей планете 40–10 тысяч лет назад. Они, конечно, были уже гораздо выше неандертальцев во многих отношениях, у них были и более совершенные топоры, и дротики, и палицы, затем у них появилось мощное оружие — лук. Тем не менее жизнь этих людей тоже была очень и очень нелегкой.

Однако человек боялся не только хищников — он боялся многого. Мы не знаем, какие мысли роились в голове древнего человека, какие образы возникали, но знаем, что очень часто им владел страх. Особенно по ночам. Первобытный человек боялся темноты. Не потому, что воображение рисовало ему каких-то злых духов, не потому, что он думал о злых силах, прячущихся во мраке. Тогда он, видимо, не имел представления ни о том, ни о другом. Просто исчезало привычное очертание окружающего мира и становилось страшно. Страх был очень силен. Настолько силен, что навсегда запечатлелся в мозгу человека и сохранился до сегодняшних дней. (Не случайно маленькие дети очень часто безотчетно боятся темноты. А ведь он, этот страх, пришел из очень далекого прошлого!)

Может быть, этого волка, изображенного на стене пещеры Фон-де-Гом во Франции, первобытный художник нарисовал с натуры?

Но был у первобытного человека и вполне реальный страх: он боялся темноты еще и потому, что именно ночью выходили на охоту его враги — могучие хищники и как раз ночью человек оказывался особенно беспомощен перед ними. С ужасом вглядывался он в темноту, с трепетом прислушивался к ночным звукам. Но хищник мог подкрасться и бесшумно — его часто не пугали костры, не останавливало и то, что люди укрывались в пещерах. Правда, кое-какое сопротивление — нередко даже удачное — человек оказывал хищникам. Но лишь тогда, когда успевал подготовиться. А ведь часто хищник нападал неожиданно. И наверное, бессонными ночами прислушивались первобытные охотники к доносившимся из темноты звукам. Возможно, они умели расшифровывать эти звуки, определять по ним, что происходит вокруг. Возможно, слышали грозный рев, рычание и дрожали от страха. Но, несомненно, слышали они голоса и других хищников. В частности, волков.

Люди не очень опасались волков, волки же не очень боялись людей и нередко подходили к стоянкам первобытного человека достаточно близко. Нельзя сказать, чтобы эти звери и люди испытывали друг к другу полное доверие, но и большого страха друг перед другом у них не было. Волки не нападали на людей, потому что вокруг было еще достаточно зверей и птиц, по этой же причине люди не охотились и на волков — разве что в крайнем случае, когда охота оказывалась особенно неудачной.

У волков, конечно, тоже были неудачные дни. И возможно, с отчаяния, мучимые голодом, они и нападали на одинокого охотника или отошедшую слишком далеко от стойбища женщину. Но видимо, нередко можно было и иначе утолить голод: ведь вокруг стоянок часто валялось немало костей, кусков шкур и внутренностей животных — все, что после удачной охоты люди не съедали и выбрасывали.

Постепенно волки привыкли к такой «подкормке» и все чаще стали располагаться вокруг стоянки в надежде на легкую добычу. Может быть, поначалу люди и не радовались такому соседству. Но вот стали замечать: в какой-то момент волки проявляли беспокойство и вслед за этим всегда появлялся опасный хищник. Безусловно, первобытный человек был наблюдательным и уже достаточно логически мыслящим существом. Через какое-то время он увязал в своем сознании, что рычание или лай волков совпадали с появлением пещерного медведя или саблезубого тигра. Получив такое «предупреждение» от волков, человек успевал подготовиться к встрече с врагом или скрыться в надежном месте.

Случалось, по какой-то причине волки уходили от людей. И тогда хищники появлялись неожиданно и застигали людей врасплох. Видимо, немало жертв было принесено хищникам, прежде чем до людей дошла мысль: нужны сторожа.

Сколько сотен или тысяч лет прошло с того времени, когда человек сообразил, что волки его «сторожат», до того момента, когда он решил оставить «при себе» этих сторожей, мы, конечно, не знаем. Даже если бы вдруг появились данные, они все равно были бы неточными: где-то это могло быть раньше, где-то позже — об этом уже говорилось. Но несомненно одно: тот человек, который догадался положить кусок мяса неподалеку от стоянки, чтоб волки не ушли в эту ночь, сделал величайшее для всего человечества дело.

Видимо, много, очень много лет жили люди и волки на расстоянии, очень медленно сближались и очень трудно понимали выгодность сближения. Но тем не менее оно происходило. И вот наступило время, когда волкам уже не надо было бродить вокруг стоянок людей, а людям украдкой разбрасывать мясо, — волк вошел в пещеру и растянулся у костра.

Так вполне могло быть. И одна из существующих сейчас гипотез относительно приручения собак именно такова: сначала шло взаимное ознакомление, возникало доверие, отдельные животные приручались, а затем и одомашнивались. Однако как все-таки было окончательно преодолено недоверие между людьми и волками — гипотеза эта объяснить не может. И еще одно: не все ученые убеждены в том, что волку было выгоднее получать еду от человека, чем добывать ее самостоятельно, а человек тогда не мог еще догадаться, какие выгоды ему несет превращение дикого животного в домашнее.

Тем не менее Конрад Лоренц — не только знаменитый ученый, но и прекрасный писатель — пошел еще дальше в своем воображении. Он представил себе, что племя, согнанное с привычного места другим, более сильным племенем, уходило в неведомые края. Люди теряли голову от страха и почти обезумели от голода. И все-таки, найдя полуразложившуюся тушу какого-то животного, вождь племени оставил кусок мяса для шакалов, голоса которых слышались в отдалении. (Когда Лоренц писал об этом, он считал, что собаки происходят не только от волков, но и от шакалов.) Вождь повторял это неоднократно. И голоса зверей стали слышаться все ближе и ближе. Страх, который охватывал людей с наступлением темноты, постепенно проходил: они слышали голоса своих «хранителей»-сторожей и знали — теперь будут предупреждены об опасности. Мало того — на родине человек и зверь были еще на расстоянии, на новых землях они стали гораздо ближе: люди позвали зверей и звери пошли за ними.

Тут, пожалуй, стоило бы сказать еще следующее. Среди ученых нет единого мнения, ради чего, в конце концов, была приручена собака: одни считают, что ради охоты — только с появлением лука и стрел собака по-настоящему стала необходима человеку. Другие считают, что первоначальным толчком к приручению была необходимость сторожевой службы, охраны. Потом уж собак стали использовать на охоте, а затем началась более узкая специализация: у одних собак люди усовершенствовали их охотничьи качества, у других еще больше развили качества сторожевые.

Наши предположения, о которых мы говорили выше, основываются на версии, что первоначально собака появилась у людей в качестве сторожа. И в поддержку этой версии я позволю себе привести забавную легенду, которая издавна существует у живущего на Филиппинах племени куми.

Когда бог задумал создать первых людей (все остальное, в том числе и животные, уже было создано), он вылепил из глины две человеческие фигурки и, утомившись, заснул. Воспользовавшись этим, приползла огромная змея и съела человеческие фигурки.

Бог вынужден был лепить новые. Но и их постигла та же участь. Так повторялось много раз. Однако бог — на то он и бог! — все-таки нашел выход. В очередной раз, занявшись лепкой, он начал не с людей, а вылепил собаку. И поставил ее ночью рядом с человеческими фигурками. Когда приползла змея, собака набросилась на нее и прогнала.

С тех пор собака стала надежным сторожем у человека.

Итак, первоначально — собака-сторож. И ради этого приблизил ее к себе человек (или сам приблизился к ней).

Но могло быть и иначе.

…Маленький пушистый щенок уже почти потерял голос: голодный, замерзший, он несколько часов выл, скулил, пищал. И никак не мог понять, почему не идет мать. Раньше она так надолго не оставляла его. Но, даже оставляя ненадолго, возвращалась немедленно, едва волчонок подавал голос. А сегодня… Откуда волчонку было знать, что мать уже никогда не вернется, чтобы согреть и накормить детеныша, что она еще ночью погибла в неравной борьбе с саблезубым тигром. Волчонок продолжал жалобно скулить, может быть все еще надеясь на возвращение матери. А может быть, он уже ни на что не надеялся — просто ему было очень плохо. Ему было так плохо, что он даже не заметил, как рядом оказались странные двуногие существа и одно из них наклонилось над волчонком.

Возможно, дети отправились в этот день собирать хворост, может быть, у них были какие-то другие дела, заставившие их покинуть стойбище, но, наверное, ни хвороста они в этот день не принесли, ни других дел не сделали. Они вернулись с маленьким пушистым комочком.

Что заставило их взять волчонка, мы никогда не узнаем, как никогда не узнаем, действительно ли все было так на самом деле. Но если допустить, что так могло быть, то можно допустить и другое: детей тронула доверчивость волчонка, его беспомощный вид и жалобный писк, покорило то, что, едва оказавшись на руках, он сразу успокаивался, а опущенный на землю, начинал пищать и скулить еще громче. И скулил до тех пор, пока его снова не брали на руки.

Дети, очевидно, знали, что такое волк. Волчонок же, конечно, не знал, что такое люди, не знал, в чьи руки он попал. И едва эти руки касались его, волчонок переставал скулить, даже, смешно посапывая, дремал на руках у детей.

Потом, через много тысячелетий, ученые поймут и объяснят, почему волчонок перестал скулить на руках у человека, почему, повзрослев, не только не убежал из стойбища, но и стал охранять его, воем, лаем и рычанием предупреждая о приближении врага. Потом, через много тысячелетий, ученые обратят внимание на то, что домашними животными становились лишь те, которые жили стаями или стадами.

Волки жили стаями. Каждый член стаи был ее частью, он «заботился» не только о себе, но и об остальных. И остальные «заботились» о нем. А все вместе они подчинялись вожаку — без него не может существовать стая или стадо.

Осиротевшему волчонку нужна была стая. Но, потеряв мать, он потерял связь со стаей. И вот люди заменили ему волчью семью. Они стали как-то заботиться о волчонке, во всяком случае, кормили его, согревали, разрешая спать около костра или в пещере. И подросший волчонок даже не сомневался, что на заботу «стаи» он должен ответить тоже «заботой». По крайней мере предупреждать об опасности и быть готовым к сражению. (Кстати, это еще одно подтверждение того, что собаки произошли от волков, а не от шакалов: шакалы не живут стаями — обычно парами. Если же и собираются вместе, то все равно это лишь видимость стаи, во всяком случае, с волчьей ничего общего она не имеет. В волчьей стае у каждого своя «роль», все как бы связаны друг с другом и все подчиняются вожаку. У шакалов совсем не так — они большие индивидуалисты.)

Итак, наш домысел о появлении волка среди людей мы можем дополнить научно обоснованным утверждением, почему он там остался, — ему нужна была стая и он обрел ее, стал выполнять свои обязанности по отношению к стае, подчиняться ее законам, стал подчиняться ее вожаку. И иного он уже не представлял себе. Дело в том, что на ранней стадии развития у животных происходит так называемый импринтинг, то есть «запечатление». О сроках запечатления у щенков имеются разные мнения: К. Лоренц считает, что это происходит в пятимесячном возрасте; известный итальянский зоолог и этолог Д. Майнарди считает, что раньше — месяца в два-три. Но так или иначе, в ходе этого запечатления щенки (как, наверное, все животные) приобретают те привычки, от которых они уже никогда не отделаются, и полученный ими в это время опыт во многом, если не во всем, определит дальнейшее поведение.

Ну, сказанного, очевидно, достаточно, чтобы понять, почему щенок (или подросший волк) остался с людьми.

А вот почему люди приняли в свою «стаю» чужака? Научно обосновать это мы не можем. Можем лишь рассуждать, в той или иной степени опираясь на косвенные доказательства и в большей степени — на логику.

Трудно сказать, как отнеслись взрослые к поступку ребят. Вряд ли были уж очень рады этому — разве могли они предположить, что этот бездумный, порожденный лишь порывом детской души, поступок явится величайшим событием в истории человечества, событием, с которым по значению может сравниться лишь создание первобытной металлургии! (А возможно, и более значимый.)

Кто знает, может быть, взрослые хотели убить волчонка и остановило их лишь сознание, что это они успеют сделать и потом: если охотников племени начнут преследовать неудачи, можно будет убить и съесть волчонка.

Кстати, существует даже гипотеза, что волки кое-где служили людям «живыми консервами», хотя, как пишет советский ученый Г. Е. Марков, это этнографическими данными не подтверждается.

Но к счастью для человечества, охотникам того племени везло. (Если действительно они оставили волчонка, чтобы съесть в случае голода.) И очень может быть, что дальше события развивались таким образом: выросший волчонок, превратившийся уже во взрослую волчицу, на какое-то время исчез, а затем волчица вновь появилась у костра, но уже не одна — она привела к человеческому костру свое потомство. Волчица уже доверяла людям — ведь люди не только ничего плохого ей не сделали, но, напротив, кормили ее и заменили ей стаю.

Наконец, существует еще одна гипотеза, объясняющая появление волков среди людей. (Впрочем, гипотез много, но мы остановимся еще на одной.) По этой гипотезе появление волков в стане людей объясняется «любительством». Некоторые ученые предполагают, что отдельных, пойманных на охоте животных, главным образом молодняк, люди приносили в пещеры и оставляли для забавы.

Молодые животные быстро привыкали к людям, участвовали в играх детей, возникала дружба между человеком и зверем, которая могла перерасти в серьезную привязанность.

Но так или иначе — волк поселился среди людей.

Появление первых волчат, очевидно, не изменило уклад жизни людей. Однако присутствие нескольких уже подросших, а тем более — взрослых волков должно было заставить людей принять серьезное решение. Естественно было бы прогнать волков или перебить их. Ведь волк — иждивенец, который требует много мяса. А мясо надо добывать на охоте. Охотиться же человеку тогда было очень нелегко. Тем не менее человек не перебил зверей и не прогнал их от себя. Трудно сказать, почему он этого не сделал. Может быть, наблюдая за поведением первого своего питомца, люди уже поняли выгоду от присутствия рядом чуткого зверя? А может, не поняли, но не прогнали зверей по какой-то иной причине? Во всяком случае, человек не мог еще осознать выгодность сотрудничества с волками; ведь, как писал К. Лоренц, «люди… еще не умели мыслить абстрактно и, жившие только настоящей минутой, не замечали помощи своей четвероногой свиты». Возможно, это правильно.

И уж наверняка наши далекие предки никак не могли прогнозировать пользу, которую даст в будущем приручение зверя.

А может быть, люди действительно привязались к волку, начали испытывать к нему какие-то теплые чувства?

Привязались… Испытывали какие-то теплые чувства… Симпатизировали… Это слова из нашего сегодняшнего лексикона, определяющие эмоциональные состояния современного человека. А был ли способен на подобное древний человек?