«Возвращение эогиппуса» и появление божества

Рассказывая о домашних животных, об их истории, обычно говорят и об их диких предках. Но очень и очень далеких предков, живших миллионы лет назад, как правило, не вспоминают. (И мы не говорили о тех зверях, живших миллионы лет назад, от которых в конечном счете произошли собаки и кошки.) А вот когда говорят о лошади, почему-то вспоминают ее далеких предков. Может быть, потому, что очень уж был интересен этот далекий предок — эогиппус, величиной с небольшую собаку. Или, может быть, очень любопытно узнать, откуда и как у лошади появились копыта, которые, в общем-то, не копыта, а пальцы, точнее, даже один палец на каждой ноге.

История лошади насчитывает шестьдесят миллионов лет. Именно тогда во влажных и густых лесах Америки жил эогиппус (эохиппус, как называют его другие ученые, или хиракотерий, как называют его третьи). Ни ростом, ни аркообразной спиной, ни длинным хвостом этот зверек не напоминал лошадь. И уж конечно, у него не было копыт — были пальцы: по четыре на передних и по три на задних лапах. И зубы у него были совсем иные — приспособленные не для перетирания травы, а для щипания и перетирания листьев молодых побегов.

Анхитерии — потомки эогиппусов — были уже покрупнее, размером с современного пони. У них тоже, конечно, еще не было копыт, но пальцев на каждой ноге было по три. Все предки лошади, возникая в Америке, переселялись в Европу и Азию, так как эти материки некогда были соединены с Америкой. Однако ни в Европе, ни в Азии они не приживались. А в Америке развитие лошадей шло своим чередом.

Двадцать пять миллионов лет назад на планете нашей произошло событие, сильно повлиявшее на ее животный мир: стали появляться безлесные пространства. До этого вся суша была покрыта лесами, и, естественно, животные были приспособлены к жизни в них. Но вот начали появляться безлесные равнины с сухой, достаточно твердой почвой. Так как лесов стало меньше на Земле, то и часть животных вынуждена была поселиться на безлесных пространствах, а поселившись на них, вынуждена была как-то приспосабливаться к новым условиям. «Когда трехпалые анхитерии пошли на большие сухие луга древнего миоцена, то нужны были ноги только для опоры на сухой, твердой, невязкой почве; пошло развитие лошади и преобладание одного пальца…» — писал замечательный русский ученый Владимир Онуфриевич Ковалевский, которому мир обязан знаниями истории современной лошади. Однако это произошло не сразу. Сменилось еще несколько форм предков дикой лошади, пока наконец не появился гиппарион. Это были уже довольно крупные животные, напоминающие, как писал Ковалевский, быстроногих газелей (впрочем, они были разных размеров), и имели уже некоторые признаки лошадей. Однако копыт у гиппарионов еще не было.

Гиппарионы были очень многочисленны. Появились они, как и другие виды, в Америке, а потом, через Аляску и перешеек, который тогда соединял Америку и Евразию, проникли в Европу, Азию и даже Африку. До сих пор не решен вопрос, являются ли гиппарионы прямыми предками лошадей или это боковая ветвь. Но так или иначе они уже были ближе к современным лошадям, чем кто-либо. А примерно пять миллионов лет назад неожиданно появились однопалые лошади — плиогиппусы.

На Земле снова начали меняться природные условия. В саваннах, где в изобилии жили гиппарионы, сильно увлажненная почва, на которой произрастали сочные растения, сменилась сухими степями. Гиппарионы стали вымирать, вытесняемые однопалыми лошадьми, хотя в Восточной Европе, Северной Африке и Центральной Азии они некоторое время еще жили бок о бок. Но однопалая лошадь «победила» — она именно своей «однопалостью» была лучше приспособлена к существованию. И быстро заселила Европу, Азию и Африку. Так, «рядом постепенных перемен мы доходим до однопалой лошади, от форм, опирающихся на землю тремя почти плотными, насквозь костяными цилиндрами, мы переходим к формам, у которых… эти три тонкие плотные цилиндра заменяются одной полою внутри трубкою, то есть самым выгодным приспособлением, сочетавшим легкость и дешевизну питания с большой крепостью», — писал В. О. Ковалевский.

Но все эти изменения происходили с лошадьми в Восточном полушарии.

В Америке тоже были лошади, причем мир их был очень разнообразен — от карликов до великанов, от легковесов до тяжеловесов. И вдруг — это произошло примерно десять тысяч лет назад — все лошади исчезли, вымерли. Почему — непонятно. Но ни в Северной, ни в Южной Америке не осталось ни одной лошади или животного, сколько-нибудь на нее похожего. Однако прошло много-много лет — и эогиппус вернулся в Америку…

Ну нет, конечно, вернулся не эогиппус.

Через много лет в Америку прибыли уже далекие потомки эогиппуса — настоящие, давно одомашненные лошади. И возвращение это было трагическим.

Современная лошадь — гигант по сравнению со своими далекими предками: гиппарионом и совсем крошечным эогиппусом.

В 1519 году Эрнан Кортес — будущий губернатор и правитель Новой Испании (так после завоевания ее европейцами называлась Мексика) — с полутысячным отрядом и 16 лошадьми отправился в поход против многолюдной и процветающей страны. Трудно сказать, на что рассчитывал этот авантюрист — индейцы были многочисленны и хорошо вооружены, они защищали свою родину и готовы были драться не на жизнь, а на смерть. И даже те несколько пушек, которые были у Кортеса, конечно же, не помогли бы ему. Может быть, он рассчитывал на лошадей? Мы этого не знаем. Не объясняет этого нам и Бернальд Диас — «летописец» походов Кортеса. Правда, благодаря Диасу мы знаем, что лошади сыграли в этих походах огромную роль — не случайно он пишет о них постоянно (кстати, описывая подробно каждую лошадь и ее историю). Он же с полной ответственностью заявляет: «Если бы не лошади — мы бы погибли».

И это действительно так. Уже в первом серьезном столкновении, когда во много раз превосходящие силы индейцев готовы были разгромить испанский отряд, появившиеся лошади так напугали наступавших, что они побросали оружие и в панике бросились прочь.

Так было неоднократно — исход боя решали появлявшиеся неожиданно лошади. С помощью нескольких лошадей была без боя взята столица Мексики Теночтитлану (теперешний город Мехико), с помощью лошадей испанцы окончательно покорили индейцев в 1521 году.

Б. Диас объясняет это таким образам: «Никогда еще индейцы не видели лошадей, и показалось им, что конь и всадник — одно существо, могучее и беспощадное».

Действительно, поначалу индейцы именно так и считали. Однако постепенно предводители индейцев начали понимать, что конь — обычное живое существо и смертен, как и все живое. Поэтому не случайно, когда в одном из боев под испанским всадником была убита лошадь, индейцы стремились захватить не самого всадника, который был окружен и легко мог быть взят в плен, а труп лошади. Он нужен им был для «наглядной агитации» — индейцы возили убитую лошадь по ближайшим городам, чтоб показать: это самое обыкновенное, смертное, а не сверхъестественное существо и его нечего бояться.

Однако на этом история лошади в Новом Свете не кончается. Еще не совсем отгремели сражения, еще дымились развалины городов инков и ацтеков, а в тех местах, где когда-то бегали эогиппусы и прыгали гиппарионы, появились полудикие, вернее, одичавшие лошади.

Уже в 1532–1536 годах, во время завоевания Перу испанцами, которыми командовал Франциско Писарро, индейцы не испытывали такого ужаса перед лошадьми. В Северной Америке индейцы научились, пользуясь лассо, стягивать всадников с лошадей. Оставшись без всадников, многие лошади убегали в прерии, в степи Техаса, привыкали к вольной жизни, дичали. Так на просторах Америки появились дикие (точнее, одичавшие) лошади, которые получили название мустангов.

Есть другая версия появления мустангов: в 1539 году большой отряд испанцев высадился на берегу Флориды и двинулся вдоль Миссисипи в глубь страны. Однако, встретив мощное сопротивление индейцев, испанцы вынуждены были бежать на Кубу. Семьдесят уцелевших лошадей они бросили на берегу (всего у этого отряда было триста пятьдесят лошадей, возможно, какие-то лошади были и раньше захвачены индейцами).

Некоторые считают, что именно эти лошади дали начало многочисленным стадам мустангов.

Наконец, еще одна версия. Около 1535 года в Южной Америке испанцы основали поселение, на месте которого впоследствии вырос Буэнос-Айрес. Но тогда завоеватели не выдержали натиска индейцев и им пришлось покинуть форт. Несколько лошадей они вынуждены были бросить. А когда через сорок пять лет, в 1580 году, испанцы вернулись вновь — их встретили огромные табуны диких (одичавших, конечно) лошадей.

Одичавшие лошади в Северной Америке называются мустангами, в Южной — цимарронами. Но суть не в названии — суть в том, что и тех и других начали нещадно уничтожать. Цимарронов, очевидно, сейчас уже полностью уничтожили, хотя еще в прошлом веке их было много в Венесуэле, Аргентине, Колумбии.

Настоящий мустанг — довольно невзрачная и низкорослая лошадка (ее даже прозвали «индейским пони»), а не красавец конь, которого показывают в ковбойских и приключенческих фильмах.

В Северной Америке мустанги пока есть. Вот именно — пока. Они хорошо послужили индейцам, которые научились их приручать и даже вывели небольших, но очень крепких и выносливых лошадок, получивших название «индейские пони». Мустанги хорошо послужили и ковбоям, которые тоже вывели благодаря мустангам быстроходную лошадь — спринтера, способного промчаться четверть мили со скоростью 70 километров в час. (Эту породу так и называют «четверть мили».) Но пришло время, и скотоводы начали постепенно вытеснять мустангов с их пастбищ. Когда мустанги не уходили добровольно, их уничтожали. Потом люди решили, что вообще было бы полезно уничтожить всех диких лошадей. И тогда на них начали устраивать облавы. Мустангов загоняли в резервации, окруженные колючей проволокой, и расстреливали из пулеметов. В других местах подгоняли стада к обрывистому берегу и топили в реке, в третьих местах загоняли в горы и сбрасывали со скал в глубокие пропасти. Но настоящее избиение началось после второй мировой войны. Для борьбы с дикими лошадьми применялись не только новейшее оружие и техника — разрабатывались специальные планы уничтожения этих животных в глобальных масштабах.

Теснимые охотниками, уходили поредевшие косяки мустангов все дальше и дальше в гористые районы запада. День и ночь преследуемые, они становились все более чуткими и осторожными, живя постоянно в опасности, учились прятать и путать свои следы. Но ни крутые горы, ни осторожность, ни хитрость уже не могли спасти мустангов: не имея возможности преследовать лошадей в горах на машинах (а этот «спорт» был широко развит в США), люди бросали против них авиацию.

Самолеты и вертолеты разыскивали с воздуха прячущихся в горах мустангов и, включив специально приспособленные сирены, на бреющем полете начинали преследовать лошадей. Обезумевшие от ужаса животные мчались по крутым склонам, срывались в пропасти, слабые падали замертво, но основной косяк, преследуемый страшным ревом, продолжал двигаться туда, куда умело направляли его летчики.

В конце концов, мустанги оказывались на каком-нибудь заранее намеченном охотниками плато, где ожидали своей очереди другие охотники, прибывшие на грузовых фургонах.

Нет, тут мустангов не убивали — им была уготована другая, более мучительная смерть.

Обессиленных животных загоняли в фургоны, точнее, набивали ими фургоны до отказа и отправляли на скотобойни.

У истребителей мустангов были свои резоны: во-первых, мустанги, как считали скотоводы, вытаптывают пастбища и поедают траву, предназначаемую для скота (хотя в горах, куда загнали мустангов, скот не пасли), а во-вторых, из мяса и костей мустангов предприимчивые дельцы научились делать удобрения! Поэтому в фургоны набивали столько лошадей, что они там даже пошевелиться не могли. Но это, конечно, никого не беспокоило — не об удобствах же увозимых на смерть животных думать! И не беда, если в дороге погибнут несколько лошадей…

Однако эта беспечность и подвела современных «ковбоев».

Однажды некая миссис Вилья Джонсон ехала в автомобиле по дороге вслед за грузовым фургоном. Ее внимание привлекла кровь, которая лилась из закрытой машины. Отважная миссис потребовала остановить фургон и, несмотря на недовольство сопровождающих его, заставила открыть дверцу. Она увидела десятки прижатых друг к другу, измученных животных, а на полу — затоптанного крошечного жеребенка.

С этого дня Вилья Джонсон начала борьбу за спасение мустангов, которая длилась больше двадцати лет.

Американское правительство было равнодушно к уничтожению мустангов. Его не беспокоило, что уже не сотни, не десятки тысяч, а всего девять тысяч диких лошадей осталось в Америке. Да, собственно, о чем беспокоиться? Настоящих ковбоев уже нет, индейцы загнаны в резервации — кому нужны дикие лошади? А так — хоть какая-то польза: удобрения!

Властям было безразлично, что мустангов уничтожали самыми варварскими и мучительными способами: устраивали облавы весной, когда животные еще слабы после зимовки и не могут спастись бегством от своих преследователей, когда они, загнанные, быстро теряли силы. В результате охотники часто выгоняли на плато или в долину слишком много мустангов — фургоны не в состоянии были увезти всех. В таких случаях охотники ловили мустангов, стягивали им ноздри проволокой и отпускали. Но животные не могли уйти далеко: особенность дыхания лошади состоит в том, что дышит она только через ноздри. Когда мустангам стягивали ноздри проволокой, то из-за недостатка воздуха они быстро слабели, и охотникам, возвращавшимся за следующей партией, разыскивать, а тем более преследовать полузадохнувшихся мустангов уже не приходилось.

Конечно, мустангов не кормили и в пути и на мясоперерабатывающих комбинатах: предприимчивые американцы быстро сообразили, что гораздо выгоднее хранить мясо не в холодильниках, а в «живом виде» — держать мустангов в загонах и забивать по мере надобности. А надобность могла возникнуть и через неделю, и через десять дней. И все это время животных не кормили. Ну что за беда, если и падут от голода некоторые? Ведь удобрение можно делать и из павших.

Чтоб узнать все это, Вилье Джонсон не потребовалось много времени и сил: «охотники» и их хозяева и не скрывали своих методов. Не испугались они и тогда, когда все это стало известно американской общественности. И они оказались правы: власти по-прежнему оставались равнодушными к судьбе мустангов.

Правда, в 1 959 году был издан закон, запрещающий охоту на мустангов с автомобилей. Но о вертолетах и самолетах ничего не было сказано. А ведь именно они-то и были основным оружием охотников на диких лошадей — в грузовых фургонах мустангов только перевозили. Истребление продолжалось.

И тогда подали в защиту лошадей свой голос американские мальчишки. Наверное, и они смотрели фильмы о гангстерах и читали комиксы, наверное, и они были вооружены автоматическими игрушечными пистолетами, которые мало чем отличались по виду от настоящих. И может быть, любимыми героями многих из этих мальчишек были лихие гангстеры или сыщики. Но любовь к животным — видимо, какое-то еще не познанное учеными чувство — восторжествовало над всем.

В США это движение называли «бунтом детей», хотя скорее можно было бы назвать его «голосом разума».

Дети Америки встали на защиту мустангов. Они не издавали законов, они не могли запретить охотникам использовать самолеты и вертолеты, автофургоны и автоматическое оружие. У них было другое средство: они засыпали сенатора Генри Джонсона (всего лишь однофамильца отважной миссис Вильи) письмами и рисунками, они организовывали в городах демонстрации, они рисовали плакаты и оклеивали ими автомашины. «Спасите мустангов!» — требовали дети. «Спасите диких лошадей!» — кричали плакаты во многих городах страны. И взрослые не выдержали. Сенатор вынужден был разработать законопроект, запрещающий уничтожение мустангов, предусматривающий размещение диких лошадей в резервациях. От имени тысяч мальчишек и девчонок (впервые в истории США!) перед комиссией американского конгресса выступил одиннадцатилетний инициатор движения в защиту мустангов Грегори Гьюд. Он потребовал утверждения закона. И закон был принят.

Сейчас в США мустанги охраняются даже на частных землях. Нарушителю закона грозит большой штраф и тюремное заключение. И все-таки браконьеры орудуют, и мустангов становится все меньше и меньше. И может так случиться, что и эта лошадь исчезнет навсегда в Америке, как исчезли некогда ее далекие предки.

Такова история «возвращения эогиппуса». Впрочем, было и еще кое-что, связанное с этим возвращением, — у индейцев появилось новое божество.

У индейцев — мы об этом уже много говорили в предыдущих книгах — существовала (очевидно, существует и теперь) вера в животных-предков — тотемизм. Тотемизм возник давно, задолго до появления в Западном полушарии лошадей, поэтому животные-предки у индейцев были исконно американские: бизоны, вороны, кондоры и так далее. Но как можно было пройти мимо лошади?

Да, поначалу она устрашала. Но умные и проницательные индейцы скоро поняли, какое это великолепное и благородное животное. И очень скоро включили его в круг почитаемых животных. Некоторые племена все-таки сделали его своим тотемом, стали называть себя «люди-кони» и очень удачно исполнять «пляски коня», прекрасно подражая движениям этого животного.

У других племен лошадь сделалась духом-покровителем, она стала покровителем так называемых тайных союзов — обществ, создаваемых индейцами для охраны родовых и племенных традиций. Союзы часто назывались именами животных, и среди них было немало «союзов коня».

Любопытное братство знахарей-врачевателей и ветеринаров существовало среди племен индейцев, живших на равнинах Америки. Их покровителем был конь. Он якобы являлся во сне посвященному в этот союз и обучал его искусству врачевания, рассказывал о целебных травах, учил магической «пляске коня».

Кочевые индейские племена поклонялись лошадям и хоронили их вместе с покойниками — приносили лошадей в жертву богам, причем лошадей перед этим украшали перьями, надевали на них лучшую сбрую или упряжь.

Культ лошади был и у южноамериканских индейцев. Ему предшествовал трагикомический случай, связанный с завоеванием испанцами материка.

Во время одного из походов любимый конь Кортеса серьезно повредил себе ногу. Предводитель испанцев оставил его в городе Тайясале на попечение правителя города, взяв с него клятвенное обещание, что о коне будут заботиться и оберегать его.

Индейцы сдержали слово: лошади отвели самое лучшее в городе помещение — роскошный храм и стали ее усиленно кормить и ублажать. Но так как индейцы лошадей не знали, но считали их знатными особами, то, естественно, засыпали храм благоухающими цветами, а саму лошадь стали кормить отборным мясом. В результате такой заботы конь умер от голода.

Испуганный правитель города приказал изготовить из камня копию лошади и вымаливать у нее прощение. Лошадь была изготовлена и получила имя Цимин Чак, что означало «Громовой Тапир» (тапиров индейцы хорошо знали, но конского ржания никогда не слышали, поэтому решили, что гром вызывается ржанием этого необычного животного).

С тех пор уже прошло более четырех веков, уже забыта история «рождения» этого божества, но многие племена индейцев продолжают поклоняться лошади, точнее, Цимин Чаку, которого считают вторым по значению богом после бога дождя.

Однако, конечно же, не в Америке начался культ лошади — здесь мы просто упомянули о нем, поскольку это связано с «возвращением лошади» в Америку и появлением у индейцев новых божеств. А началось почитание лошади задолго до того, как была открыта Америка, и совсем в другом месте.

Первые сведения о культе лошади относятся к концу IV или началу III тысячелетия до нашей эры. На правом берегу Днепра, недалеко от Кременчуга, было обнаружено первое, как считается, поселение древних коневодов.

Издавна в этих местах жили люди — носители так называемой ямной культуры. (Своих покойников они хоронили в глубоких ямах под курганами — отсюда и термин в археологии.) Носители ямной культуры были первыми в мире коневодами — наряду с крупным и мелким рогатым скотом они выращивали коней, используя мясо и молоко кобылиц. В стадах этих племен лошади иногда составляли шестьдесят, а то и восемьдесят процентов. И естественно, что лошадь занимала в жизни людей большое место, и естественно, что она почиталась. И вот в одном из поселений древних коневодов было найдено самое древнее ритуальное захоронение коня.

Со временем коня начинают почитать все больше и больше — он становится воплощением богов и вместе с тем покровителем вождей, символом их могущества. Кони дают вождям физическую силу и способность возрождаться после смерти. И не случайно, конечно, в могилах (ямах) вождей находят каменные скипетры с головами коня — символа власти умершего.

Поклонялись коню и скифские народы — с лошадьми у скифов были связаны многие обряды, в частности — жертвоприношение.

Всюду, где были лошади, — всюду им поклонялись. Всюду, где они появлялись, — сразу занимали почетное (если не ведущее) место среди богов. Так, появившись, например, в Индии, конь сразу же превратился в нескольких небесных богов.

Поклонение коням, признание их божественности было свойственно если не всем, то почти всем народам Востока. Есть косвенные доказательства того, что ассирийцы — жители древнего государства, находящегося на территории теперешнего Ирана, содержали даже священных лошадей в парках при храмах и поклонялись им.

Но особенно почитались на Востоке белые кони. А среди них так называемые нисейские — высокие, сильные, элегантные. Этих коней, которых разводили в некоторых районах Ирана и Средней Азии, иранцы считали непосредственной собственностью богов. На земле же единственным владельцем их мог быть царь, ибо эти кони были одним из семи его сокровищ. И не случайно, когда Ксеркс I возглавил поход персов в Грецию, впереди его войска шли десять священных белых лошадей. Затем ехала колесница, запряженная белыми лошадьми, — пустая, так как теоретически она предназначалась для бога, и только потом — Ксеркс в колеснице, опять-таки запряженной белой лошадью. Правда, все это не помогло — греки тогда разгромили персов. Но почитание белой лошади от этого не стало меньше. Желание обладать такими лошадьми было столь велико, что из-за них нередко начинались войны: известно, что китайские императоры не раз затевали походы «на запад» — в Среднюю Азию, — чтоб увести «небесных лошадей», ибо, как считалось в древнем мире, они давали бессмертие императору и могущество державе, которой он правил.

Кстати, с белым конем связано немало ритуалов и поверий и у других народов. Например, в Японии при храмах держали белых лошадей, которые принимали участие в религиозных обрядах.

У древних германцев тоже были священные белые лошади. Но германцы держали их не в храмах, а в конюшнях, так как верили, что эти лошади могут отогнать злых духов — они имеют такую власть, поскольку являются представителями богов на земле. (По другим данным, белые лошади у германцев были посвящены богам и являлись их собственностью.)

Священные, или посвященные богам, белые лошади были и у славян. В языческом святилище Арконе, находившемся в Балтийском море на острове Рюген, жил белый конь, на котором никто не должен был ездить, потому что он принадлежал богу Святовиту.

Но, пожалуй, один из самых ярких культов лошади был в Древней Греции.

Греки узнали лошадей, видимо, раньше, чем арабы, и заслугу их приручения и одомашнивания, как, впрочем, и других животных, ставших служить человеку, они приписывали Прометею. Но, видимо, еще до возникновения мифа о Прометее греки почитали богиню плодородия, которая представлялась им в облике кобылицы. В древней Трое на торжествах в честь божества грозы вокруг города возили огромное изображение лошади — воплощение этого бога. Видимо, этот обряд и послужил основанием для создания мифа о «троянском коне».

Несколько позже лошадь в Греции «перешла» к одному из главных богов — богу моря Посейдону.

Конечно, странно, что сухопутное животное посвящено богу вод, однако греки считали: лошади — морского происхождения. Доказательства налицо: во-первых, бег лошадиных табунов очень похож на стремительный бег волн; во-вторых, лошадь, как известно, предпочитает луга с сочной травой, то есть более влажные (опять же — вода!); в-третьих, — и это «доподлинно» было известно грекам — бог Посейдон имел еще имя Гиппий, то есть конный, и получил он ее за то, что разъезжал на четверке запряженных в колесницу коней с рыбьими хвостами. Вот почему Посейдон считался покровителем коней и коневодства, и именно к нему, как утверждает легенда, и обратился юноша Пелоп. Юноша очень хотел жениться на красавице Гипподамии, но для того чтоб получить на это право, нужно было стать победителем в состязании колесниц.

Посейдон посочувствовал юноше — подарил ему золотую колесницу и крылатых коней. Тот, конечно, выиграл состязание, и в честь этого события, как утверждают греки, был сооружен в Олимпии гипподром (ипподром) — «место бега лошадей».

О лошадях-богах, об участии лошадей в различных перипетиях Олимпа и его обитателей, о важной роли этих животных греки сложили немало легенд. Можно вспомнить и крылатого коня Пегаса, и человеко-коней — кентавров. Не ушли кони из мифологии и позже, когда богов уже начали представлять в человеческом облике: они обязательно были посвящены какому-нибудь богу и являлись его спутниками или помощниками.

На Большом театре в Москве — колесница, которую мчат четыре коня. В колеснице — покровитель искусств бог Аполлон. Подобные квадриги можно было видеть на многих театрах. И не случайно: Аполлон — покровитель театра, а лошади — животные Аполлона.

В Греции разъезжал на лошадях сам Зевс (они тоже были посвящены ему), а в Риме — сам Юпитер!

Впрочем, боги (самые главные, конечно) вообще разъезжали на колесницах, запряженных лошадьми. И не только древнегреческие боги, но и древнеиндийские — Индра и Варуна. Кстати, в «Ригведе» (первом, дошедшем до нас памятнике индийской литературы, относящемся к X веку до новой эры) солнце называется «быстроконным», а лучи его сравниваются с развевающимися гривами коней.

Именно с грохочущих колесниц мечут огненные стрелы (молнии) хеттский Пирва и иранский Веретраген, литовский Перукунас и славянский Перун.

Священный конь. Бронзовая статуэтка. Древняя Индия.

Потом, когда вместо Перуна появился Илья Пророк, он тоже продолжал разъезжать, грохотать на колесницах. И он, и его лошади, естественно, были почитаемы на Руси, хотя тут, кстати, долгое время не знали слова «лошадь». Воины князя Игоря, во всяком случае, очень удивились бы, узнав, что они едут на лошадях. В русский язык слово «лошадь» пришло поздно, лет 700–800 назад, из тюркских языков: конь в тюркских языках — «алаш». У славян сначала отпала буква «а», а затем «лаш» превратилось в «лошадь».

Лошадь в России — символ всего доброго и самого важного. У нее здесь были даже свои святые покровители — Фрол и Лавр.

У многих народов лошадь считалась символом плодородия. И этот символ надолго пережил религию. Уже давно забыты легенды и предания, уже никто не помнит о богах плодородия — их заменила агрономия, а на русских вышивках или кружевах часто можно видеть женщину, держащую под уздцы двух лошадок. А чтоб не было сомнения, что это именно богиня плодородия (в общем-то, какая нам разница — были бы красиво вышитые полотенца и кружева, но традиция есть традиция), рядом с ней (или даже вместо нее иногда) вышивается дерево — символ плодородия (обычно это елочка, дерево, видимо, наиболее удобное для вышивания и опознания), а над всей этой композицией — крест или ромб как символ солнца.

Ну, уж если на то пошло — как не вспомнить подкову, приносящую счастье нашедшему ее? Наивное, но милое суеверие!

Лошадь в той или иной степени была почитаема у всех народов, знавших ее. И конечно, не случайно. Ибо роль и значение ее в жизни людей переоценить просто невозможно!