Сердце друга

(лирическое отступление)

Не знаю, может быть, когда-нибудь наступит время, когда люди смогут заменить пастушьих и сторожевых собак, ищеек и водолазов, геологов и «газовщиков» какими-нибудь совершенными аппаратами, автоматами, роботами. Возможно, и экспериментаторы как-то станут обходиться без собак. Может быть, практически это будет даже удобнее, выгоднее. Но вряд ли выиграет от этого человечество. Можно, конечно, все заменить умными приборами и автоматами. Но какой прибор или автомат заменит друга. И какого друга! «У нас еще нет слова, которое могло бы выразить одновременно самоотверженность, смелость и ум — все те великолепные качества, которыми обладает собака», — писал К. Г. Паустовский. Мне кажется, можно было бы сказать так: собака — часть самого человека. Она не отделяет себя от человека. Когда-то, в далекой древности, люди уже понимали это. Плутарх рассказывал о собаке, принадлежавшей некоему Ксантипе. Ксантипа отправился в путешествие, оставив свою собаку дома. Но пес не мог этого перенести — он прибежал на берег и бросился в воду. Много часов плыл пес за кораблем, на котором находился его хозяин, пока окончательно не выбился из сил.

Он утонул и был похоронен на острове Сампанине.

Может быть, не стоило бы вспоминать эту давнюю историю — примеров собачьей преданности достаточно и сейчас. Но тут случай особый. Дело в том, что к могиле собаки началось паломничество — множество людей приходили, чтоб поклониться могиле верного пса. На этой могиле произносились клятвы, давались обещания. И существует версия, что выражение «вот где зарыта собака», имеющее теперь смысл: «вот в чем суть дела», «вот в чем главное» или «вот в чем суть тайны», родилось именно благодаря собаке Ксантипы.

Много позже, но тоже достаточно давно, великий автор знаменитого Дон Кихота в небольшом рассказе «Обманная свадьба» наделил собак Сипиона и Бергансу способностью разговаривать. Вот отрывок из их диалога.

«Сипион: Как я слышал, нас хвалят и превозносят за хорошую память, а также за благодарность и за великую нашу верность, так что нас даже принято изображать как символ дружбы. Думаю, тебе случалось видеть (если только ты всматривался), что на алебастровых гробницах, обычно украшаемых статуями покойников, в тех случаях, когда хоронят мужа и жену, между ними, у ног, помещают изображение собаки в знак того, что при жизни они соблюдали дружбу и нерушимую верность.

Берганса: Я знаю, что бывали на свете преданные псы, которые бросались вслед за телом своего господина в могилу; иные из них оставались лежать там, где хоронили хозяев, не двигаясь с места и не принимая пищи, так что им тут приходил и конец».

Наверно, Мигель Сервантес или его современники могли назвать и конкретные случаи, и конкретные имена собак, умерших на могилах своих хозяев. Конечно, такие случаи были. И мы тоже можем привести немало примеров необыкновенной преданности собак. Вспомним хотя бы Фрама — собаку Георгия Седова.

Знаменитый полярный исследователь во время героической попытки дойти до Северного полюса заболел цингой и 20 февраля 1914 года умер. Спутники похоронили своего капитана и двинулись дальше. Но вожак упряжки Фрам не пошел с ними. Он лег на могилу хозяина, и никакие уговоры, никакие попытки увести его не действовали. Собака осталась лежать на могиле Седова и умерла на ней.

О Фраме известно довольно широко. Менее известно о шотландском терьере Бобби из Грейфрайерса, прожившем восемь лет на могиле хозяина, почти никуда не отлучаясь, или о собаке по кличке Джон, ежедневно, в течение четырнадцати лет, приходившей к определенному времени на платформу станции Раздоры, в Подмосковье, встречать своего хозяина. Пес не мог знать, что хозяин погиб во время бомбежки. Пес ждал, верил, что человек придет.

И Пальма на московском аэродроме «Внуково» ждала, верила, что человек придет.

История Пальмы — показательна. Нет, не тем, что хозяин ее бросил. Показательна другим.

Было так. Человек летел на Север. Летел с собакой — немецкой овчаркой. По каким-то причинам собаку не пустили в самолет. (Потом свидетели говорили, что у хозяина не было ветеринарной справки на собаку, а без нее перевозить собак запрещается.) Хозяин снял с собаки ошейник и оставил ее на взлетной полосе. А сам вошел в самолет. Самолет улетел. Собака осталась. Она не могла поверить, что хозяин бросил ее, — она верила, что он вернется. Шли дни. Хозяин не возвращался. Собака ждала. Она поселилась на летном поле и бросалась навстречу каждому приземлявшемуся самолету. Впрочем, нет, не к каждому — бежала только к машинам ИЛ-18 — на такой машине улетел ее хозяин. Сначала — первые дни, недели, месяцы — она мчалась к приземлившемуся самолету изо всех сил. Потом стала бегать медленнее — будто вера у нее стала иссякать, будто уменьшалась в ее сердце надежда на встречу с хозяином. Но все-таки собака верила: она не уходила с аэродрома, не искала себе нового хозяина, хотя люди, тронутые ее преданностью, хотели помочь собаке. Конечно, были и такие, которые, накинув на шею собаке стальную удавку, пытались увезти ее и усыпить. Но речь не о них.

Ее кормили, ей соорудили будку. Но собака если и брала еду, то лишь с земли — из рук не брала, а в будке жить отказалась: предпочла мерзнуть, мокнуть под дождем, но видеть все поле, видеть все приземляющиеся самолеты, чтоб немедленно бежать им навстречу: а вдруг хозяин все-таки вернется?

Так прошло два года. О собаке, живущей на аэродроме и ждущей своего хозяина, написала «Комсомольская правда». И тут случилось неожиданное. (Впрочем, это вполне можно было предвидеть.) Хозяин собаки не откликнулся, но откликнулись совершенно незнакомые люди — около трех с половиной тысяч писем пришло за две недели в редакцию, десятки телефонных звонков раздавались ежедневно. Суть большинства писем и звонков была одна: мы возьмем собаку! Люди имели возможность взять собаку в Клубе собаководства, достать щенка у любителей. Зачем же Пальму? (Так назвали собаку летчики и служащие на аэродроме.) Тем более зачем брать собаку из Москвы людям, живущим в других городах? А они не только писали, что хотят взять собаку, — они приезжали за ней. Приезжали из Донецка и Саратова, из Белой Церкви и Азова. Готовились в путь жители Петропавловска-Камчатского, Ханты-Мансийска, Дальнего… А дети, которые не могли взять собаку, присылали деньги — рубль, три, пять — на еду собаке.

Люди могли, конечно, завести собак у себя на родине, им совершенно незачем было для этого приезжать в Москву за Пальмой. Но овчарка, два года ожидавшая у трапа своего хозяина, стала живым символом верности. Уже за одно это она достойна памятника, как писали читатели «Комсомолки».

Памятник Пальме не поставили (хотя люди даже предлагали начать сбор средств на это) — в конце концов она нашла новую хозяйку, полюбила ее, и все образовалось. Но памятники верным собакам, всем собакам, памятники, которые можно было бы, мне кажется, назвать «памятниками в честь собачьего сердца», есть. Один из них стоит в итальянском городе Борго Сан-Лоренцо.

Житель небольшого поселка Луко близ Борго Сан-Лоренцо Карло Сориани нашел в сточной канаве щенка. Сориани назвал щенка Верным, и пес оправдал свое имя: ежедневно в определенное время он прибегал к автобусной остановке и встречал хозяина. Но однажды хозяин не приехал. И пес вернулся домой один. Так было и на следующий день, и через неделю, и через месяц. Хозяин погиб. Но Верный этого не знал, а может быть, не хотел верить или не мог себе представить, что хозяин может когда-нибудь не вернуться. И он продолжал ходить к автобусу. Ходил каждый день в течение нескольких лет!

Жители Луко и Борго Сан-Лоренцо собрали средства и соорудили преданному псу памятник и выбили в честь него золотую медаль.

Другой памятник собачьей преданности и великой верности стоит на станции Сабуя, недалеко от Токио. Впервые он был поставлен здесь до войны в память о Хачико, псе, который ежедневно провожал своего хозяина, уезжавшего в Токио на работу, и ежедневно в определенное время встречал его. Хозяин неожиданно заболел и умер в одной из токийских больниц. Но Хачико не мог смириться с этим. Ежедневно приходил пес к определенному времени на станцию и оставался там до последнего поезда в надежде, что хозяин когда-нибудь приедет. Так продолжалось десять лет, до того дня, когда пес трагически погиб на этой станции. В газетах появилось сообщение о верной собаке, и тогда по всей Японии дети стали собирать деньги на памятник Хачико.

Памятник был сооружен, но во время войны его разрушили. Однако едва кончилась война, как по всей Японии начался сбор средств на новый памятник. И памятник верному псу был сооружен вторично.

Это памятник не только Хачико, но и всем верным собакам, о которых мы уже говорили. Это памятник и Соколу — борзой, увезенной во время войны фашистами за сотни километров, но сумевшей убежать и найти дорогу домой. И сеттеру Сильве, о котором рассказывает писатель Б. Рябинин. Во время войны собака была увезена оккупантами, а хозяева ее брошены в концентрационный лагерь. Однако собака не только разыскала их, хотя находилась довольно далеко, но время от времени приносила умирающим от голода людям кое-какую еду и этим спасла ребенка.

Это памятник и собаке из Варны, которая ежедневно с рассвета до заката в воде, у берега, ожидала возвращения пропавшего без вести хозяина-рыбака. Это памятник и Мориусу из польского города Гдыня, который, увидав выбежавшего на проезжую часть улицы мальчика, жертвуя собой, выбил его головой из-под колес машины. Это памятник и тысячам других — породным и беспородным, красивым и некрасивым, совершившим подвиги и несовершившим, но в любую минуту готовым их совершить, это памятник собакам, единственным существам, как писал Чарлз Дарвин, «любящим нас больше, чем самих себя».